Песня в традиционной культуре многих народов является одним из самых популярных жанров устного народного творчества. Как одно из явлений фольклорной традиции, она представляет собой исторически сложившуюся систему художественного отображения действительности, передающуюся из поколения в поколение. Сохранение и изменение фольклорной традиции всегда происходит под влиянием исторических причин. Сопровождая всю историю человечества, песня вбирает в себя историю, национальный менталитет, чувства как одного человека, так и всего народа в целом, чутко реагирует на все происходящие события, благодаря чему различные образы ее на протяжении многих веков видоизменяются, заменяются и наполняются новым содержанием. Традиционные сюжеты, стиль, художественные приемы являются творчеством субэтнических и социальных групп [Аникин 1993: 188−189].
Отечественными исследователями (филологами и музыковедами) выделяются обрядовые песни (приуроченные к календарным и семейно-родовым праздникам) и необрядовые (частушки, плясовые, лирические песни). В удмуртской фольклористике к настоящему времени наиболее полно представлены и исследованы обрядовые песни. Несколькими книгами они изданы Удмуртским институтом истории, языка и литературы УрО РАН с 1992 г. по 2004 г. в серии «Удмуртский фольклор». Каждый из сборников посвящен песенной традиции отдельных ареалов: Алнашского [Бойкова, Владыкина 1992], Кизнерского [Чуракова 1999] и Глазовского [Ходырева 1996] районов Удмуртской Республики, Унинского [Ходырева 1996] и Малмыжского [Нуриева 1995] районов Кировской области и Кукморского, Балтасинского, Мамадышского районов Республики Татарстан, Мари-Турекского района Марий Эл [Нуриева 1995; Нуриева 2004]. Необрядовые лирические песни включены лишь в некоторые из них. Так, обозначена лирическая традиция удмуртов Глазовского района, Кизнерского района, завятских удмуртов шошминской песенной традиции.
Актуальность темы
исследования. Удмуртские лирические песни, в отличие от многочисленных исследований этого жанра в русской фольклористике, до сих пор не являлись темой специальных исследований. Записанные в разных районах Удмуртской Республики и за ее пределами, включенные в разного рода сборники, они, в зависимости от специализации исследователей, систематизировались либо на основе филологической классификации (по тематическим группам), либо на музыковедческой (бытование, музыкальные особенности). В настоящее время назрела необходимость изучения песенной лирики в удмуртском фольклоре с точки зрения истоков и формирования лирической традиции.
В современной фольклористике существует две точки зрения по поводу зарождения лирики. Сторонники одной из них выводят лирические песни из обрядового фольклора (А. Н. Веселовский, В. П. Аникин, Ю. Г. Круглов, С. Г. Лазутин), другие считают, что основой лирической песни является импровизация (А. М. Астахова, И. И. Земцовский). Представляя собой начальную ступень в выражении сиюминутных переживаний и чувств человека, импровизация до сегодняшнего дня составляет основу фольклора многих народов, особенно народов Севера.
Уникальность удмуртского фольклора заключается в том, что в разных ареалах проживания удмуртов и обрядовая, и необрядовая песенные традиции представлены разными формами. В северно-удмуртском ареале до сих пор продолжают активно функционировать внеобрядовые песни-импровизации. В южно-удмуртском ареале функцию лирических песен выполняют обрядовые песни. Наибольшей активностью в этом смысле обладает песенная традиция завятских удмуртов (Кукморский и Балтасинский районы Республики Татарстан), где лирические песни в общепринятом понимании вообще не получили развития.
Анализ имеющихся в нашем распоряжении локальных жанровых форм позволяет представить музыкально-песенный материал разных групп удмуртов как в синхронном, так и в диахронном срезах, охарактеризовать особенности бытования и композиции удмуртских лирических песен.
Теоретические разработки проблем традиционной культуры в трудах отечественных фольклористов дают возможность выделить минимальные структурные единицы фольклорного текста — мотивы, последовательность и связь которых организует и структурирует повествование, выстраивая определенный сюжет [Путилов 1991: 84].
Объектом исследования являются удмуртские лирические песни, внеобрядовые песни-импровизации и обрядовые песни, предметомпоэтические тексты обозначенных жанров, тематические разновидности лирических песен.
Целью диссертационного исследования является анализ удмуртской лирической песни не только с точки зрения отдельного жанра, но всей области песенной лирики в жанровой системе поэтического творчества удмуртов. Для достижения цели были поставлены следующие задачи:
1. проанализировать разработку обозначенной темы в удмуртской фольклористике со времени первых публикаций;
2. выявить формы бытования песенной лирики в удмуртском фольклоре;
3. выявить общее и особенное в композиции поэтических текстов лирических песен в отдельных локальных группах удмуртов;
4. определить место и роль удмуртской лирической традиции в системе жанров удмуртского фольклора.
Степень изученности проблемы.
В настоящее время по поводу удмуртской лирической песни существуют лишь отдельные высказывания отечественных филологов и музыковедов. Основным признаком выявления лирических песен в литературе по удмуртскому песенному фольклору для нас послужили два вида классификации, принципы которых подробно рассмотрены в статье Е. Б. Бойковой «О классификации жанров южно-удмуртского фольклора (на примере народно-песенной традиции Алнашского района УАССР).
Бойкова 1986]. Первый её вид (филологический) связан с разработкой тематических разновидностей песен, второй основывается на функциональном бытовании лирических песен, их музыкальных особенностях (музыковедческий).
Одной из важных задач для выяснения сущности любого фольклорного жанра является проблема терминологии. Наряду с научными определениями жанров устного народного творчества, существует и народная, которая не может быть отвергнута, так как позволяет наиболее полно раскрыть суть того или иного жанра в фольклоре любого этноса. В удмуртской традиционной культуре существует несколько определений песен лирического жанра. В одних случаях отражается ситуация исполнения (весяк крезъ — постоянный напев, на все случаи жизни напевогшоры кырзан — будничная песняпукон корка гур / пукон дыръя кырзанъёс — посиделочные песни), в другихкомпозиционные особенности (кузь кырзан — длинная песня, еакчи кырзанкороткая песня), в третьих — эмоциональная окраска песни (кот куректон / курекъясъкон крезъ — горестный напевжож гур — горестный напев).
Интерес к удмуртской песне наметился лишь в конце XIX века. В это же время в удмуртской фольклористике обозначились два вида классификации. Филологическая систематизация песен использовалась с этого периода вплоть до 90-х гг. XX века, к музыковедческой же исследователи обратились лишь в конце XX века, что связано и с более поздней ее разработкой в отечественном этномузыковедении.
Самая первая работа, включающая тексты удмуртских песен, принадлежит Б. Гаврилову [Гаврилов 1880]. Разделяя песни на два раздела, первый из них автор обозначает под общим названием кырзан кылъёстексты песен (записаны в Казанской губернии и южной части Малмыжского уезда Вятской губернии). В самом определении акцент делается на вербальной стороне песен. Во втором разделе — песни Малмыжского уезда Вятской губернии — Б. Гаврилов распределяет по их приуроченности: бурые келян — песни, исполняемые во время спускания плотов в воду для сплавления, пдртмасъкон гур — песни, исполняемые во время обряда ряженья, юмшан гур — гостевые напевы. Последние представлены одним текстом, так как, по словам автора, эти песни представляют собой «только один набор слов <.>» [Гаврилов 1880: 47].
Распределение песен по тематическому принципу мы встречаем в трудах зарубежных ученых-диалектологов: венгерского исследователя Б. Мункачи [Munkacsi 1887] и финского исследователя Ю. Вихманна [Wichmann 1893].
В представленных работах тематическое распределение песенного материала не всегда отражает правильную картину бытования песни. По верному замечанию Т. Г. Владыкиной, некоторые тексты в сборнике Ю. Вихманна отнесены к не отвечающим им по содержанию тематическим разделам. Сборник Б. Мункачи содержит слишком дробную классификацию. Например, второй раздел делится на песни о печальной любви, счастливой, о разлуке, о хвастовстве, любовные комплименты, советы, юмористические. Последний раздел включает в себя песни о семейных и родственных отношениях, о дружбе, о сироте, песни-размышления о жизни, о родной земле, торговые и имущественные отношения, о политике, сюда же отнесены моления и песни, содержащие образы из окружающей природы (растения и животные) [более по др. см.: Владыкина 1997: 16−18]. Однако, несмотря на некоторые недостатки, дробная классификация может быть основой для создания указателя, так как позволяет выделить внутри группы сюжетные мотивы.
Первая классификация, связанная с функционированием песен в быту, принадлежит Н. Г. Первухину [Эскиз III 1888]. Она основывается на материале одной локальной песенной традиции, а именно — северной традиции глазовских удмуртов. Главной единицей классификации для исследователя послужил напев. На фоне выделенных им напевов (крезей): плясового, хороводного, весёлого, свадебного, гостевого и похоронного, -применительно к лирическим песням наиболее близок термин кэш курэктон крэзъ — печальный напев. Автор переводит его с удмуртского как живот раздирающий мотив", или «за душу хватающий мотив» [Эскиз III 1888: 41]. Песни на этот напев, по замечанию Н. Г. Первухина, исполняются во время посиделок, проводов невесты или рекрута, а также во время обряда проводов льда.
Из удмуртских исследователей автором первых песенных сборников является Кузебай Герд [Герд 1924; Герд 1927]. Здесь мы встречаем песни, обозначенные как песни выходящей замуж / замужней девушки — «Э, нэнйе, дядие» («Ой, матушка, батюшка»), «Съдд толэслэн шораз» («Посередине тёмного леса») и т. д. Эти песни обращают на себя внимание своим активным функционированием в то время, когда «они, по-видимому, <.> еще не утратили своей связи с ритуалом» [Владыкина 2006: 30]. В дальнейшем эти песни, в связи с утратой обрядового контекста исполнения, перейдут в разряд необрядовых и послужат основным источником для выделения лирических песен в следующих публикациях песенных сборников [Владыкина 2006: 30]. В отдельные разделы К. Герд выделяет песни двух-, четырехстихового изложения под названием вакчи кырзанъес (короткие песни).
В ранних публикациях удмуртский песенный материал расположен в виде четверостиший. Хотя здесь возникает вопрос о правомерности именно четырехстихового изложения, так как мотивный сюжет может охватывать как четырехстишие, так и двух-, шестиили восьмистишие, однако способ восприятия мира удмуртами, а соответственно, — и принцип построения текста, исследователями подмечен очень точно. Такая традиция составления «песенников» связана еще и с тем, что основу их представляли южно-удмуртские песни. М. Бух в своём этнологическом исследовании, ссылаясь на песни, представленные в работе Б. Гаврилова [Гаврилов 1880], отмечает, что в этих четверостишиях «основная идея, смысл песни всегда содержится в последних двух строчках, тогда как в первых двух даётся описание процессов, происходящих в природе», «<.> вотяцкие четверостишия своей сжатой формой (подчёркнуто нами — И. П.) и зачастую высокопоэтичным содержанием напоминают «Песни Мирзы.
Шаффи" «[Buch 1882: 88−89]. Аналогичное объяснение мы встречаем и у Т. К. Борисова: «песня южных вотяков представлена большей частью из четырёхстишия, редко из шести или восьми строк. Причём две строки отводятся для объяснения объективного положения, а две последние делают вывод <.> субъективному положению» [Борисов 1925: XIV].
Не менее значительный вклад в собирание и изучение удмуртского фольклора внёс московский композитор Д. С. Васильев-Буглай. В своей статье «Удмуртская песня» он разделяет записанные песни на бытовые, солдатские, трудовые, разбойничьи, революционные [Васильев-Буглай 1935]. Кратко характеризуя все тематические разделы, Васильев-Буглай не затрагивает бытовые, к которым относит и свадебные песни. Такой подход можно объяснить и обстоятельствами того времени, которые «<.> проявились в установке фольклористов <.> на поиски новых, навеянных революцией песен», что, «к сожалению, сыграло далеко не позитивную роль в создании объективной картины жанров удмуртского песенного фольклора и его тематики» [Владыкина, Ходырева 1992: 9].
Наиболее полно тематическую классификацию разработал М. П. Петров, впервые представив её в предисловии к сборнику «Удмурт калык кырзанъёс (нъылъчуръёс)» — «Удмуртские народные песни (четверостишия)» [УКК 1936а]. Он выделяет следующие тематические разновидности:
— о тяжести жизни в прежние времена;
— о молодости;
— о любви;
— семейные;
— песни батраков и отходников;
— сиротские;
— солдатские.
В последующих сборниках этот автор обособляет в отдельный раздел песни выходящей замуж девушки (бызисъ ныллэн кырзанъёсыз) [УКК 1936; УКК 1938], отмечая, что «в этих песнях говорится о тяжёлой доле женщин, <.> это темы о любимом, о подругах, о молодости <.>» [УКК 1936: 10].
Впервые раздел под названием лирической кырзанъёс (лирические песни) появляется в сборнике М. П. Петрова 1938 года выпуска [УКК 1938]. Сюда вошли песни, первоначально относящиеся к разделу «Песни о любви» из предыдущего сборника этого же автора. Примечательно разделение автором солдатских песен на пять разделов: 1) песни, исполняемые парнями, достигшими совершеннолетия, перед призывом в армию (призыве мынон азъын кырзанъёс) — 2) песни, исполняемые после получения повестки (басьтэм беразы кырзанъёс)', 3) во время прохождения службы в армии (армиын у лыку кырзанъёс)', 4) песни об ушедшем солдате, исполняемые его женой и семьей (салдатэ кошкем мурт сярысь яратон муртэзлэн, но семъяезлэн кырзанъёссы)', 5) песни, исполняемые солдатом по возвращении домой (бертэм бераз кырзанъёс) [УКК 1936: 8]. Если второй раздел можно отнести к обрядовым песням, то все остальные являются необрядовыми лирическими песнями, которые исследователь четко делит на мужские (исполняемые солдатом) и женские (исполняемые женой или матерью солдата), правда, не выделяя тендерного аспекта.
Среди музыковедческих работ первой важной работой является статья Е. В. Гиппиуса и 3. В. Эвальд «К изучению поэтического и музыкального стиля удмуртской народной песни» [Гиппиус, Эвальд 1941], до сих пор не утратившая своего научного значения. Авторы характеризуют всю удмуртскую народную песенную культуру как культуру лирическо-песенной традиции, к которой относят следующие тематические разновидности песен: семейные (в частности, многочисленные сиротские), любовные, рекрутские, песни о труде, лирические размышления об уходящей молодости, о прошлом и будущем, о дружбе, колыбельные песни [Гиппиус, Эвальд 1941: 63]. К этой же традиции исследователи относят и удмуртские обрядовые песни: свадебные и гостевые, основываясь на том, что «большая часть свадебных и гостевых песен живёт уже вне связи с обрядом в качестве широко популярных лирических песен» [Гиппиус, Эвальд 1941: 63]. Редакторы книги Е. В. Гиппиуса и 3. В. Эвальд.
Удмуртские народные песни" 1989 года издания* акцентируют внимание на этом и считают, что к лирической традиции можно отнести лишь свадебные песни проводов невесты, в то время как другие, более архаичные, свадебные напевы сюан (напев родственников жениха) и борысь (напев родственников невесты) близки эпической традиции [Комментарии II 1989: 32]. Здесь, как мы видим, возникает две точки зрения исследователей по поводу эпичности и лиричности удмуртской песенной традиции. Впервые в статье Е. В. Гиппиуса и 3. В. Эвальд появляется мысль о том, что песня, теряя свою функцию вне контекста, переходит в другую жанровую группу**. Отметим еще один важный момент работы, заключающийся в попытке выявить различия двух исторических типов поэтической композиции: южно-удмуртского и северно-удмуртского. Исследователи точно замечают, что в южно-удмуртской песенной традиции выделяется любовная лирика, <�".> особенно выделяется мотив красоты" [Гиппиус, Эвальд 1941: 69]. Близость к татарской и башкирской поэтической традициям авторы статьи объясняют изобилием четырёхстрочных (реже восьмистрочных) песен, основанных на художественном приеме двучленного психологического параллелизма. Для северно-удмуртской поэзии характерен исторически более ранний тип частичного параллелизма, «т. е. ряд параллельно построенных предложений, в которых точно повторяется какая-либо одна часть (действие, предмет), остальные же варьируются» [Гиппиус, Эвальд 1941: 70]. В удмуртских лирических песнях этот прием, по мнению исследователей, достигает высокого развития, раскрываясь через совокупность частичных образов — признаков или свойств предмета [Гиппиус, Эвальд 1941: 71]. Представленная к изданию в 1941 г., книга по объективным причинам не увидела свет. Ее издание было осуществлено только в 1989 г. (подр. см.: Гиппиус Е. В., Эвальд 3. В. Удмуртские народные песни / Отв. ред., вст. статья, комментарии Владыкина Т. Г., Ходырева М. Г. — Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1989).
Далее эту мысль наиболее полно и последовательно разовьёт в своих работах Т. Г. Владыкина (Перевозчикова): Своеобразие жанра причитаний в удмуртском фольклоре // Проблемы творческих связей удмуртской литературы и фольклора. — Ижевск: НИИ при СМ УАССР, 1986. — С. 18−49- Удмуртский фольклор: проблемы жанровой эволюции и систематики. — Ижевск: УИИЯЛ УрО PAH, 1997.
Вслед за М. П. Петровым тематического распределения песенного материала следует и П. К. Поздеев [Жингырты, удмурт кырзан 1960], он добавляет еще один раздел под названием песни-размышления (кырзанъёс-малпасъконъёс). Выделяя этот тематический раздел, автор отмечает, что в этих песнях основу поэтического текста составляют раздумья о жизни, о прошедшей молодости*. В попытках решить проблему генезиса лирических песен автор высказывает мнение, что основой их является богатая эпическая традиция, отмечая при этом, что и «в свадебных песнях много эпических элементов» [Жингырты, удмурт кырзан 1960: 26]. Вслед за Е. В. Гиппиусом, П. К. Поздеев раскрывает некоторые образы лирических песен, поэтические принципы (двучленный параллелизм, частичный параллелизм, символ, эпитет, метафора) и композиционные приёмы (диалог, риторические вопросы-ответы). Рифма, по наблюдениям исследователя, в удмуртских песнях заменяется аллитерацией, ассонансами, анафорой, эпифорой и палиологией [Жингырты, удмурт кырзан 1960: 34].
Впервые лирические песни как самостоятельный вид удмуртского песенного народного творчества выделяет музыковед И. К. Травина [Травина 1964: 10]. Относительно содержания удмуртских лирических песен исследователь отмечает, что «в ряде случаев содержание лирических песен не имеет сюжетного развития. Обычно это строфы-четверостишия с различным содержанием» [Травина 1964: 10]. Некоторые произведения отнесены И. К. Травиной к разделу «Песни, исполняемые после окончания летних полевых работ (портмасъкон)». Обряд пбртмаськон (осеннее ряженье) привлекал внимание и других исследователей. Например, А. Н. Голубкова объясняет наличие лирических песен в этом обряде тем, что «портмасъкон объединял песни различных исторических эпох» [Голубкова 1976: 156]. Музыковед М. Г. Хрущева замечает, что «В осеннем празднике Пбртмаськон наблюдается совмещение нескольких песенных традиций (календарной, обрядовой, лирической)» [Хрущева 2001: 41], так как после В сборнике М. П. Петрова «Удмурт калык кырзанъёс» 1936 года эти песни фигурируют как любовные, а в сборнике 1938 года выпуска — как лирические песни на любовную тематику. исполнения обязательных обрядовых напевов звучат любые песни, которые «можно считать моментом проявления личностного во время ритуальной „паузы“ в обряде» [Хрущева 2001: 10].
И. К. Травина совершенно права, приближая к лирическим песням по сходству эмоционального состояния, рекрутские песни, похоронные песни проводов покойника и песни, исполняемые при прощании невесты с родными и близкими, то есть «проводные» песни. Впервые исследователем дается описание мелодики песен лирического жанра с научной точки зрения — это скорый и протяжный тип, последний характеризуется распевностью слогов поэтического текста [Травина 1964: 22].
Опыт по исследованию одной локальной песенной традиции после Н. Г. Первухина (1888 г.) в XX веке продолжили П. К. Поздеев и А. Н. Голубкова. В сборнике «Удмуртские народные песни. Из записей последних лет» авторы опубликовали песни деревни Пазял Можгинского района [УНП 1976]. Отдельно выделены необрядовые песни, которые воспринимаются носителями традиции как огшоры кырзан (будничные песни) [УНП 1976: 6]. Они разделены авторами на песни-размышления, песни о любви и дружбе и песни-баллады. По мнению авторов, наибольшей силой лиризма среди необрядовых песен обладают песни-размышления, в которых «главное место отводится стремлению раскрыть смысл человеческого существования и характер взаимоотношений между людьми» [Голубкова, Поздеев 1977: 445].
С точки зрения истории жанра подошла к музыкальному песенному материалу исследователь А. Н. Голубкова [Голубкова 1978]. По её мнению, ведущим жанром лирическая песня становится в период XVI — XIX вв. Истоки лирической песни А. Н. Голубкова выводит из недр календарного обряда, которая, «усложняясь, вбирая образы сложных душевных переживаний, <.> утрачивает образную связь с обрядом и приобретает обобщенный смысл» [Голубкова 1978: 17], что, по мнению А. Н. Голубковой, позволило использовать песню в самых разнообразных ситуациях. Широкое распространение сиротских, батрацких песен, песен отходников и каторжников, в которых появляются образы и темы социального характера, автор связывает с развитием капиталистических отношений [Голубкова 1978: 22].
В музыковедческой работе исследователя Р. А. Чураковой «Удмуртские свадебные песни» мы находим важные для нас выводы: своеобразная черта свадьбы проявляется в том, что во время сговора или в момент прощания невесты с родительским домом звучит особая песня, называемая по-разному: ныл келян гур (песня проводов невесты), ныл сётон гур (песня отдавания невесты) или просто ныл гур (песня о невесте). При этом «песня может петься любая — о преходящей молодости, о разлуке и т. д.» [Чуракова 1986: 16]. Исходя из диапазона мелодики, исследователь делает предположение, что песни проводов невесты «вошли в свадебный ритуал более поздним наслоением» [Чуракова 1986: 26]. Р. А. Чуракова, вслед за П. К. Поздеевым, отмечает взаимопереходы текстов проводных обрядов: аналогичные сюжеты могут звучать в рекрутских, гостевых и в необрядовых лирических песнях.
Не менее значительный вклад в удмуртскую фольклористику внес современный ученый-лингвист В. К. Кельмаков. Исследователь публикует работы по диалектологии, располагая материал по фольклорным жанрам. В одной из первых работ «Образцы удмуртской речи» [Кельмаков 1981] песни выделяются автором под общим названием «Песни, баллады». Только некоторые названия позволяют отнести ту или иную песню к определенному тематическому разделу. Другая картина предстает в книге «Образцы удмуртской речи-2» [Кельмаков 1990], в которой Указатель жанров содержит дробную классификацию. Так, необрядовые песни делятся на два больших раздела — социальные и семейно-бытовые. В социальный раздел входят песни о воинской службе, войне, гибели в бою, тюремные, сиротские, о тяжелой доле трудового человека, о тяжелой доле женщины. Семейно-бытовой раздел состоит из песен семейных, гостевых, хороводных и шуточных, любовных и песен-раздумий. Однако, помимо необрядовых песен, в эти разделы включены и обрядовые.
Процесс становления сюжета в лирической необрядовой песне, в частности, одного из ее тематических разделов, проанализирован в работах Т. Г. Владыкиной (Перевозчиковой). В статье «Своеобразие жанра причитаний в удмуртском фольклоре» [Перевозчикова 1986] исследователь выделяет несколько типов причитаний невесты, в том числе:
— «причетные песни, характерные для южной песенной традиции, с ярко выраженным лирическим началом, перешедшие впоследствии в разряд лирических песен и исполняемые вне всякого обрядаи.
— необрядовые лирические песни, приуроченные к данному моменту обряда" [Перевозчикова 1986: 23].
Причетные песни, как отмечает исследователь, своей «качественно иной формой отражения действительности, выражением эмоционального состояния отдельного человека» отличаются от других свадебных напевов — сюан и бдрысь, предназначенных для выражения эмоций коллектива [Комментарии II 1989: 32]. Сила лирического начала в отдельных мотивах причетных песен настолько велика, что многие из них могут быть исполняемы вне обряда, переходя таким образом в жанр лирических песен и становясь их тематической разновидностью [Комментарии II 1989: 32]. Именно с таким процессом эволюции Т. Г. Владыкина генетически связывает появление сюжетных песен — кузъ гур. В качестве сюжетообразующего мотива в этих песнях выступает мотив прощания, разлуки: «выделившийся из обряда и самостоятельно существующий мотив прощания, разлуки как бы требует обоснования, отсюда берут начало так называемые сюжетные песни (кузъ гур — букв.: „длинные песни“) о разлучённых влюблённых (парень бросает девушку, найдя другуюразлучают злые людипарень совершенно немотивированно погибает / кончает с собойдевушка любит безответно и т. д.» [Владыкина 1997: 131].
Современные этномузыковеды классифицируют удмуртские народные песни по их функциональной приуроченности.
Е. Б. Вершинина (Бойкова), вырабатывая жанровую систему песенной традиции удмуртов Алнашского района, выделяет приуроченные и неприуроченные напевы. К последним автор относит и лирические песни, обозначенные термином кузъ кырзан (длинная песня) [Бойкова 1986]. Раскрывая суть этого определения, исследователь отмечает, что «только лишь песни позднего происхождения и заимствованные называются кырзан (песня) и имеют строгую прикреплённость напева к определённомусюжетному, „длинному“ тексту» [Бойкова 1986: 59].
В сборниках серии «Удмуртский фольклор», каждый из которых посвящен локальным песенным традициям, авторы выделяют необрядовые, неприуроченные песни [Ходырева 1996; Нуриева 2004] и пукон дыръя кырзанъёс — посиделочные песни [Чуракова 1999], в число которых входят и лирические песни.
После Н. Г. Первухина к северно-удмуртской песенной традиции обращается М. Г. Ходырева. Особенностью этого ареала исследователь считает наличие жанра весяк крезъ (напев на все случаи жизни). М. Г. Ходырева вполне справедливо относит этот жанр к древнейшим пластам песенного фольклора, характеризуя его, с одной стороны, как эпическое повествование, с другой — как эмоциональное выражение [Ходырева 1989: 148].
Интересны наблюдения этномузыковеда М. Г. Хрущевой относительно манеры исполнения удмуртских лирических песен [Хрущева 2001]. В отличие от обрядовых песен, исполняемых в низкой тесситуре, лирические песни поются в более высоком регистре. Для них свойственны светлая окраска звука, мягкая напевность, «открытая» манера пения, с естественным широким дыханием (часто на полу строфу), наиболее полно раскрывающим индивидуальность голоса поющего [Хрущева 2001: 42].
Таким образом, историографический обзор трудов по удмуртской лирической песне показал, что существует разница в филологической и музыковедческой классификациях. Однако и в том, и в другом случае определение «лирические песни» встречается редко. Впервые раздел под названием лирические песни мы встречаем в сборнике М. П. Петрова, употребленный в значении только тематической группы песен о любви, а не отдельного самостоятельного жанра. В качестве такового лирические песни впервые выделяются лишь в сборнике музыковеда И. К. Травиной. Тематическое распределение песен, основанное, как правило, на выделении по социальному признаку, не всегда верно отражает бытование песни. Так, во многих сборниках в один раздел отнесены необрядовые и обрядовые песни, поэтому наиболее верной представляется музыковедческая классификация, основанная на функциональном бытовании песен. Музыковеды, выделяя лирические песни, делают акцент, прежде всего, на мелодике, тогда распев выступает в качестве одного из главных признаков.
Анализ мнений наших предшественников позволяет говорить о том, что генезис удмуртских лирических песен связан с обрядовой традицией, эпической по стилю, но лирической по выражению, чем объясняется их образное и тематическое единство, сходство структуры поэтического текста (нанизывание одинаковых по эмоциональному тону мотивов).
Методологическую основу диссертационной работы составляют разработки ведущих отечественных специалистов в изучении устной песенной традиции вообще и удмуртской лирической песни в частности: А. Н. Веселовского, В. Я. Проппа, Б. Н. Путилова, Н. П. Колпаковой, Н. И. Кравцова, В. П. Аникина, С. Г. Лазутина, Е. В. Гиппиуса и 3. В. Эвальд, И. И. Земцовского, В. В. Сенкевич-Гудковой, А. К. Микушева, М. Г. Кондратьева, Н. Г. Первухина, К. Герда, Т. К. Борисова, М. П. Петрова, Д. С. Васильева, П. К. Поздеева, И. К. Травиной, А. Н. Голубковой, Р. А. Чураковой, В. Е. Владыкина, В. К. Кельмакова, Т. Г. Владыкиной, Е. Б. Вершининой, М. Г. Хрущевой, И. М. Нуриевой, М. Г. Ходыревой, А. П. Шаховского.
Основные методы — описательный, сравнительно-исторический (соотнесение стадиальных явлений в культуре удмуртов и других финно-угорских и самодийских народов), синхронно-диахронный.
Источниковую базу составляют сборники удмуртских народных песен [УК 1905; Герд 1927; УКК 1936аУКК 1936; УКК 1938; УНП 1978; Гиппиус, Эвальд 1989; Бойкова, Владыкина 1992; Нуриева 1995; Ходырева 1996; Игровые и хороводные песни 2000; Чуракова 2001; Нуриева 2004], материалы рукописного фонда и фонограммархива Удмуртского института истории, языка и литературы УрО РАН, фольклорный фонд Глазовского государственного педагогического института им. В. Г. Короленко, личный архив этнографа JI. С. Христолюбовой, личные записи и наблюдения в ходе полевых работ за период с 2003 по 2006 гг. Всего проанализировано свыше 1000 единиц текстов удмуртских лирических песен.
Научная новизна работы. Впервые изучение лирического жанра осуществляется в общеэтническом масштабе за счет привлечения песенного материала этнических групп удмуртов, проживающих за пределами республики — завятской, закамской, кировской, сибирской. Изучение всей области песенной лирики позволяет проанализировать жанровые формы, отражающие локальные особенности лирической традиции в удмуртском фольклоре (синхронный срез) и определенные ступени в ее развитии (диахронный срез). Выделение мотивов позволяет выявить общефольклорный фонд лирического жанра, конкретную реализацию их в каждом тематическом разделе, что, в свою очередь, дает возможность введения удмуртского материала в широкий сравнительный контекст песенной традиции и традиционной культуры в целом не только финно-угорских народов, но и типологического сопоставления культурных явлений соседствующих народов — русских, татар и т. д.
Научно-практическая значимость настоящего диссертационного исследования заключается во введении в научный оборот фольклорного материала, дающего представление о региональном характере бытования национальной песенной лирики, о типологически общих моментах развития традиционной культуры. Результаты исследования являются новым этапом в теоретическом изучении удмуртской лирической песни и могут быть использованы в учебном процессе в общеобразовательных школах и высших учебных заведениях Удмуртской Республики в преподавании курса фольклора. Некоторые положения и материалы могут найти применение в смежных научных областях знания — этнологии и культурологии.
Апробация результатов исследования.
Работа была обсуждена и рекомендована к защите на заседании отдела литературы и фольклора УИИЯЛ УрО РАН. Ряд положений диссертации изложен в 8 научных публикациях общим объемом 2,1 печатных листа. Статьи опубликованы в региональных, всероссийских и международных сборниках.
Отдельные аспекты темы рассматривались автором в докладах на региональных, всероссийских и международных конференциях: Межрегиональной научно-практической конференции «Материальная и духовная культура народов Урала и Поволжья: история и современность» (г. Глазов, 2004 г.), XVIII научно-практической конференции «Вятский фольклор. Теоретические и практические аспекты коллективного и индивидуального творчества» (г. Киров, 2005 г.), I Межрегиональной научной конференции «Русский Север и восточные финно-угры: проблемы пространственно-временного фольклорного диалога» (г. Ижевск, 2005 г.), Всероссийской научно-практической конференции «Вторые Флоровские чтения» (г. Глазов, 2004 г.), III Всероссийской научной конференции финно-угроведов «История, современное состояние, перспективы развития языков и культур финно-угорских народов» (г. Сыктывкар, 2004 г.), XXI Международной финно-угорской студенческой конференции (г. Ижевск, 2005 г.), Международной научной конференции «М. П. Петров и литературный процесс XX века» (г. Ижевск, 2005 г.).
Отдельные положения исследования представлены в ряде работ: 1. Пчеловодова, И. В. Лирические песни в удмуртской традиции: к постановке проблемы / И. В. Пчеловодова // Флор Васильев и современность. Материалы научно-практической конференции «Проблемы удмуртской филологии и преподавания удмуртского языка и литературы» и Всероссийской конференции «Вторые Флоровские чтения», посвященной 70-летию со дня рождения удмуртского поэта Ф. И. Васильева / Отв. ред. М. Т. Слесарева. — Глазов: ГГПИ, 2005. — С. 92−95.
2. Пчеловодова, И. В. Об особенностях бытования удмуртских лирических песен / И. В. Пчеловодова // Международная финно-угорская студенческая конференция. Тезисы / Отв. ред. М. А. Самарова, Е. Г. Игнатьева, Силард Тот. — Ижевск: изд. дом «Удмуртский университет», 2005.-С. 154−155.
3. Пчеловодова, И. В. Бессюжетная и сюжетная основа лирических песен удмуртов / И. В. Пчеловодова // История, современное состояние, перспективы развития языков и культур финно-угорских народов. Материалы III Всероссийской научной конференции финно-угроведов (1−4 июля 2004 г., Сыктывкар) / Отв. ред. А. А. Попов. — Сыктывкар: ИЯЛИ Коми НЦ УрО РАН, 2005. — С. 283−285.
4. Пчеловодова, И. В. От мотива к сюжету: локальные особенности композиции поэтического текста удмуртских лирических песен / И. В. Пчеловодова // Тезисы секционных докладов X Международного конгресса финно-угроведов: Фольклористика и этнология. Литературоведение. Археология, антропология, этническая история / Ред. кол.: К. Н. Сануков, И. С. Галкин и др. — III часть. — Йошкар-Ола: Map. гос. ун-т, 2005. — С. 8485.
5. Пчеловодова, И. В. Наследие Н. Г. Первухина в исследовании песенного фольклора северных удмуртов / И. В. Пчеловодова // Материальная и духовная культура народов Урала и Поволжья: История и современность: Материалы межрегиональной научно-практической конференции / Отв. ред. Л. А. Волкова. — Глазов: ГГПИ, 2005. С. — 108−109.
6. Пчеловодова, И. В. Мотив сиротства в удмуртских народных песнях / И. В. Пчеловодова // М. П. Петров и литературный процесс XX века: Материалы Международной научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения классика удмуртской литературы (1−2 ноября 2005 г., г. Ижевск) / Отв. ред. С. Т. Арекеева, Т. И. Зайцева. — Ижевск: УдГУ, 2006.-С. 174−183.
7. Пчеловодова, И. В. Истоки лирической традиции в песенной культуре северных удмуртов / И. В. Пчеловодова // Русский Север и восточные финно-угры: проблемы пространственно-временного фольклорного диалога: Материалы I Межрегиональной конференции и VII Международной школы молодого фольклориста. Ижевск, 23−26 октября 2005 г. / Отв. ред. Т. Г. Владыкина. — Ижевск, 2006. — С. 292−295.
8. Пчеловодова, И. В. Балладные сюжеты в удмуртских лирических песнях / И. В. Пчеловодова // Вестник Поморского университета. — 2006. -№ 6 — С. 194−198.
Структура диссертации. Работа состоит из Введения, двух глав, Заключения, Списка условных сокращений, Библиографического списка литературы, Приложения. Первая глава состоит из четырех разделов, посвященных описанию музыкальных стилей лирической традиции и анализу локальных форм песенной лирики в удмуртском фольклоре: внеобрядовых песен-импровизаций, обрядовых песен и собственно лирических песен. Во второй главе рассматриваются мотивы каждой тематической группы лирических песен. Приложение включает 147 текстов удмуртских лирических песен, которые наиболее ярко представляют лирическую традицию XX — XXI веков и на основе которых сделаны определенные выводы диссертации. Песни систематизированы по следующим тематическим группам: песни о судьбе/жизни, песни о любви, сиротские и батрацкие песни, песни беглых и тюремные песни, солдатские песни.
Заключение
.
Проведенное нами исследование показало, что лирическая традиция в удмуртском фольклоре нашла свое отражение в таких архаичных жанрах устного песенного творчества, как внеобрядовые песни-импровизации и обрядовые напевы. Эти жанровые формы, активно функционирующие до сих пор наряду с более поздними по происхождению лирическими песнями, можно рассматривать не только в синхронном, но и диахронном срезе.
В северно-удмуртской песенной традиции в отдельную жанровую группу выделяются внеобрядовые песни-импровизации — весяк/кдт куректон/курекъясъкон крезь (горестные/грустные напевы/мелодии). Тексты их, построенные на свободной импровизации, основываются на повторениях междометий, наречий, звукоподражательных и синсемантических (так называемых припевных) слов, которые перемежаются семантически значимыми текстовыми фрагментами. Поводом для импровизации становятся любые горестные события из жизни певца, автобиографические факты, а также душевные состояния = реакции на сиюминутные ситуации. Основными элементами повествования внеобрядовых песен-импровизаций являются мотив-размышление, мотив-воспоминание, мотив-жалоба. Все эти черты сближают северно-удмуртские песни-импровизации с типологически сходными жанрами финно-угорских и самодийских народов (коми, хантов, манси, ненцев, саамов, мордвы, карел, эстонцев).
Припевные слова являются своего рода кодовой системой, скрывающей содержание «мыслимого» для постороннего, «чужого», слушателя, но понятное для традиционного носителя в общих чертах. Исполняя крезь, певец выражает свои эмоции и чувства по поводу того или иного события. Эмоциональная универсальность припевных слов, полисемантичная в своей основе, помогает исполнителю сосредоточиться на своей проблеме: выплеснуть ее без проговаривания самой ситуации, соучаствовать, сопереживать, резонировать о чувства других исполнителей без видимого диалога. Каждый участник совместного пения избавляется от своих переживаний в личностном плане, не раскрывая при этом их причину и суть.
Отнесение некоторыми исследователями жанра внеобрядовых песен-импровизаций к личной песне, на наш взгляд, не совсем верно, так как, сохраняя память об авторе той или иной песни, мы не наблюдаем в традиции такого строгого ограничения в ее исполнении, которое имеется, например, в ненецком фольклоре. Кроме того, один и тот же крезъ может исполняться как в сольном варианте, так и коллективно.
Отличие между ансамблевым и сольным исполнением заключается в отсутствии семантически значимых вставок в первом случае, которые в сольном исполнении отражают ярко выраженный личностный характер. Здесь, на наш взгляд, отражается и одна из функций коллектива, выступающего в качестве регулятора выражения чувств. В удмуртском обществе не принято открытое выражение эмоций, поэтому припевные слова дают возможность избавиться от тяжелых душевных переживаний, не раскрывая их причину. Исполнение же в одиночестве, для себя, снимает все запреты и позволяет выговориться/выплакаться в песне, вспомнить о своей нелегкой судьбе.
Внеобрядовые песни-импровизации, таким образом, можно рассматривать не только как основу для формирования удмуртских лирических песен, но и как самостоятельный жанр песенной лирики северных удмуртов. Бытование северно-удмуртской песенной традиции в такой своеобразной форме способствовало заимствованию и распространению близких по эмоциональному накалу русских песен -«жестоких» романсов, баллад.
В песенной культуре южных удмуртов до сегодняшнего дня одной из форм народной лирики остаются обрядовые напевы. Таковыми являются гостевые, проводные (проводов невесты и солдата), в завятской традиции к ним относятся еще игрищные молодежные весенне-летние напевы, в которых основное место занимают чувства, переживания, раздумья.
Особое внимание в южно-удмуртской песенной традиции обращают на себя гостевые напевы (куно гурюон сям/зоут), для которых особенно характерны эмоционально-насыщенные мотивы. Развитый гостевой этикет, организующий календарные и семейно-обрядовые риутальные ситуации способствовал большей открытости чувств и выражению эмоций по сравнению с повседневностью, когда правила поведения регламентировали совершенно противоположные поведенческие стереотипы — закрытость внутреннего мира, сдержанность в проявлении чувств. Гостевые напевы еще в конце XX века имели импровизационную природу: на мелодии гостевых напевов тут же придумывались и исполнялись тексты, отражающие чувства и эмоции (радость встречи, горечь прощания, осознание наличия родни как опоры в жизненных неурядицах, размышления по поводу бренности человеческого существования и необходимости жить в мире и согласии).
Таким образом, и в северной, и в южной песенных традициях мы наблюдаем импровизационные элементы музыкального фольклора в различных его проявлениях: для северно-удмуртского фольклора характерно импровизирование как текста, так и мелодии, в южноудмуртском — импровизируется, как правило, только текст. Но даже текстовая импровизация содержит в себе типологически сходные черты фольклора двух этнографических групп удмуртов.
Рассматривая тексты обрядовых напевов, мы выделили две основные темы: 1) констатация факта счастливой/несчастливой жизни и 2) счастливой/несчастливой любви, которые выражаются через субъективно-лирические, эмоционально-насыщенные мотивы-переживания/сожаления, мотивы-размышления о жизненных ценностях, мотивы-состояния. Все они встречаются в необрядовых лирических песнях, являясь частью одной или нескольких тематических разновидностей.
Удмуртские лирические песни в общепринятом понимании получили свое развитие на территории современной центральной и южной Удмуртии.
Один из методов изучения фольклорных текстов — анализ совокупности вариантов одной песни — помогает выявить особенности бытования песни. Как выяснилось, исчезновение контекста исполнения песни позволяет исполнять ее в аналогичных по состоянию ситуациях. Например, ситуация ухода создает возможность звучания песни в обрядовых ситуациях перехода (похороны, проводы в рекруты, проводы гостей), а в необрядовой ситуации способствует выражению тяжелого душевного состояния человека. Исчезновение обрядового контекста влечет за собой значительные изменения и в самом тексте. Кроме того, в удмуртском фольклоре происходит и обратный процесс, когда в качестве обрядовых песен, например похоронно-поминальных, рекрутских, гостевых, исполняются лирические песни. Жанровая «многоликость» характерна и для внеобрядовых песен-импровизаций.
По структуре поэтического текста удмуртские лирические песни делятся на краткосюжетные, или многомотивные, и сюжетные. Краткосюжетные песни складываются из набора мотивов, расположенных в любой последовательности, но сходных по эмоциональному состоянию, что сближает их с обрядовыми песнями. Для краткосюжетных песен характерны внешне статичные мотивы, констатирующие факт эмоционального выражения и душевного состояния. На предварительном этапе нашего исследования в удмуртских лирических песнях мы выделяем те же темы, о которых говорили выше: констатация факта счастливой/несчастливой жизни/любви. Тема несчастливой жизни/любви раскрывается через мотивы предопределенности свыше, разлуки/расставания/отъезда, смерти.
Способы выражения счастливой жизни/любви — мотив-прославление родного дома/родителей, любимого/любимой, мужа/жены, несчастливоймотив-размышление о жизненных ценностях, мотив-переживание/сожаление, мотив-жалоба/сетование, мотив-состояние (тоски, одиночества), мотив-предсказание. Ключевые образы и в том, и в другом случае пересекаются — это образы матери/отца, любимого/любимой, предметов и образов из мира природы и быта человека. В этом случае немаловажное значение приобретают художественные приемы сравнения и противопоставления. Каждый мотив уже содержит зерно сюжета, являясь его своеобразным лаконичным изложением.
Песни сюжетные основываются на последовательном развитии мотивов, передающих события в их причинно-следственной связи. В них присутствует динамический элемент, складывающийся главным образом из действий героев. Действия, в свою очередь, проявляются через мысли и намерения героя на тот или иной поступок и его совершения.
Краткосюжетные песни большее распространение получили на юге Удмуртии, поскольку именно здесь наблюдается хорошая сохранность обрядовых напевов. Сюжетные песни более всего зафиксированы в северно-удмуртской песенной традиции. Их формированию, наряду с влиянием русского фольклора, способствовало бытование и внеобрядовых песен-импровизаций.
В песенном фольклоре удмуртов выделяются несколько так называемых «универсальных» мотивов, которые встречаются во всех тематических разделах удмуртских лирических песен. Прежде всего, это мотив-размышление о жизненных ценностях, мотив-состояние (тоски, одиночества).
Размышления отражают сожаление по поводу проходящей или прошедшей молодости, мысли о собственной судьбе, нередко вызванных отдаленностью от родного дома, родителей, родной земли. Находясь на чужбине, человек лишается защищенности, уверенности, спокойствия, которые всегда связываются с родным домом. Размышляя о своей судьбе, удмурт не будет противиться ее воле, а просто подчинится ей, что связано, прежде всего, с уровнем мировоззренческих установок, когда любая жизненная ситуация воспринималась как предопределение свыше, потому вопрос о противостоянии был невозможен в принципе. Именно с этими явлениями связано состояние тоски и одиночества в текстах удмуртских лирических песен. Эти черты отличают удмуртскую лирическую песню от русской, в которой отражается яркий социальный протест против воли родителей, мужа, общества, власти.
Отдельно мы выделяем мотив сиротства, социальная семантика которого позволяет объединить песни не только необрядовые (сиротские, батрацкие, солдатские, тюремные, песни беглых), но и обрядовые (свадебные песни проводов невесты, рекрутские).
Таким образом, лирическая традиция в удмуртском фольклоре представлена архаичными и более поздними по происхождению песенными жанрами. По условиям бытования это не только необрядовые (песни-импровизации, лирические песни), но и обрядовые песни (календарные, семейно-бытовые). Их объединению служит основное назначение лирики в жизни человека — выражение чувств, переживаний, душевного состояния, эмоционального отношения к действительности и жизненным событиям.
Особенность удмуртской лирической традиции заключается в некой «неоформленности», размытости границ, что проявляется, например, в одинаковых условиях бытования песен-импровизаций и лирических песен, на композиционном и образном уровне удмуртская лирическая песня до сих пор прочно сохраняет связь с обрядовыми песнями.
Данная работа является первым опытом самостоятельного исследования лирики в удмуртском фольклоре. Дальнейшее ее изучение необходимо продолжить с музыковедческой точки зрения. Возможно, анализ мелодики, распева как одного из основных признаков выделения лирических песен среди прочих жанров, расширит представление о лирической традиции в удмуртском фольклоре.
Список условных обозначений.
УК 1905 — Удмурт кырзанъёс (Удмуртские песни) = Сборник бытовых и нравственных песен. — Казань, 1905.
УКК 1936 — Удмурт калык кырзанъёс / Сост. М. Петров. — Ижевск: Удгиз, 1936.
УКК 1936а — Удмурт калык кырзанъёс (ньыльчуръёс) (Удмуртские народные песни (четверостишия) / Сост. М. Петров. Ижевск: Удгиз, 1936.
УКК 1938 — Удмурт калык кырзанъёс (Удмуртские народные песни) / Сост. Ф. А. Ложкин, М. П. Петров, И. Дядюков. Ижевск: Удмуртгосиздат, 1938.
УНП 1976 — Удмуртские народные песни. Из записей последних лет / Сост. А. Н. Голубкова, П. К. Поздеев. — Ижевск: «Удмуртия», 1976.
РФУ 1990 — Русский фольклор Удмуртии / Сост., предисл., вст. ст. к разделам, прим. А. Г. Татаринцева. — Ижевск: «Удмуртия», 1990.
ЛАХ — Личный архив Христолюбовой Л.С.
К — Каталог научного фонда отдела литературы и фольклора Удмуртского института истории, языка и литературы Уральского отделения Российской академии наук.
РФ — Рукописный фонд Удмуртского института истории, языка и литературы Уральского отделения Российской академии наук.
ФФ ГГПИ — Фольклорный фонд Глазовского государственного педагогического института им. В. Г. Короленко.
ФА — Фонограммархив Удмуртского института истории, языка и литературы Уральского отделения Российской академии наук.
Материалы фонограммархива УИИЯЛ УрО РАН.
МК 71/4, ст. А: д. Кабачигурт Игринского района Удмуртской РеспубликиЧуракова Антонида Сергеевна, 1932 г. р., обр. 4 ккл., раб. в д/сЧуракова Антонида Михайловна, 1942 г. р., обр. 6 кл., раб. в д/с. Зап.: Долгановой JI.H., Мусиной Н. Д., 1986 г.
МК 136/1, ст. В: д. Малягурт Красногорского района Удмуртской РеспубликиАнисимова Ольга Дмитриевна, 1939 г. р., род. в д. ТураТрофимова Клавдия Васильевна, 1933 г. р., местн., обр. 4 кл., удм.- Алексеева Людмила Васильевна, 1942 г. р., род. в д. КычиноСунцова Людмила Алексеевна, 1938 г. р., род. в д. Тяпуково Глазовского района. Зап.: Стародубцевой С. В., 1994 г.
МК 136/2, ст. В: с. Дёбы Красногорского района Удмуртской РеспубликиЧупина Валентина Ивановна, 1940 г. р., род. в д. Чумовай, здесь с 1972 г., обр. 8 кл., удм., пенс.- Золотарева Александра Иосифовна, 1939 г. р., род. в д. Новый Качкашур, здесь с 1972 г., обр. 7 кл., удм., пенс.- Васильева Римма Николаевна, 1934 г. р., род. в д. Главатских Глазовского района, здесь с 1960 г., обр. высш., удм., пенс. Зап.: Долгановой Л. Н., Стародубцевой С. В., 1995 г.
МК 137/1, ст. В: д. В. Уди Кезского района Удмуртской Республики, Иванова Каздоя Ефимовна, 1911 г. р., род. в д. Кездур, здесь с 1920 г., неграм., пенс. Зап.: Глуховой Г. А., Стародубцевой С. В., 1995 г.
МК 171/2, ст. А: д. Малягурт Красногорского р-на Удмуртской РеспубликиТрофимова Клавдия Васильевна, 1933 г. р., местн., обр. 4 кл., удм. Зап.: Нуриевой И. М., Долгановой Л. Н., 2002 г.
МК 171/1, ст. В: д. Малягурт Красногорского р-на Удмуртской РеспубликиТрофимова Клавдия Васильевна, 1933 г. р., местн., обр. 4 кл., удм., Матвеева Анна Ефимовна, 1926 г. р., местн., 7 кл., удм. Зап.: Нуриевой И. М., Долгановой Л. Н., 2002 г.
ФА, МК 182/4, ст. А: д. Ю Чабъя Кезского района УРКалашникова Филонида Васильевна, 1934 г. р., род. в д. Доброгурт, обр. 7 кл., пенс. Зап.:
Владыкиной Т.И., Ложкиной Е. В., Пчеловодовой И. В., Мутиной А. С., Никулина А.В.- рук. эксп. Владыкина Т. Г., 2004.
МК 182/8, ст. В: поселок Кез Удмуртской РеспубликиКалашникова Валентина Евсеевна, 1937 г. р. род. в д. Камжево Кезского р-на, обр. 10 кл., пенс. Зап.: Пчеловодовой И. В., Ложкиной Е. В., 2003 г.
ФА, МК 183/1, ст. А: д. Старые Какси (Вуж Какси) Можгинского р-на УРУшакова Маргарита Васильевна, 1960 г. р., местн., обр. сред., повар в школьной столовой. Зап.: Пчеловодовой И. В., 2004 г.
ФА, МК 183/1, ст. В: д. Сям Какси Алнашского района Удмуртской РеспубликиЛебедева Ольга Яковлевна, 1940 г. р., обр. 5 кл., местн., пенс. Зап.: Пчеловодовой И. В., 2004 г.
ФА, МК 183/1а, ст. В: д. Сям Какси Алнашского района Удмуртской РеспубликиЛебедева Зинаида Михайловна, 1948 г. р., обр. 8 кл., местн., пенс. Зап.: Пчеловодовой И. В., 2004 г.
МК 191/3, ст. А: д. Сибирь Унинского района Кировской областиМуина Екатерина Екимовна, 1928 г. р., местн., обр. 5 кл. Зап.: Владыкиной Т. Г., 2003 г.
МК 191/7, ст. А: д. Березник Зуевского района Кировской областиВозисова Нина Дмитриевна, 1935 г. р., род. в д. Дунай Фаленского района Кировской обл., обр. высш. Зап.: Владыкиной Т. Г., 2003 г.
ФА, MJI 100/2к: д. Ср. Кечево Малопургинского района Удмуртской РеспубликиКлещева Парасковья Павловна, 1913 г. р., род. в д. Аксакшур, здесь с 1964 г., пенс., неграм.- Левина Евдокия Васильевна, 1911 г. р., род. в д. Яган-Докъя, пенс., неграм. Зап.: Бойковой Е. Б., Ходыревой М. Г., 1989 г.
