Эмиссия денег, законов и возобновление права

Эмиссия денег и законов осуществляется властью и в этой части они находятся в ее ведении, юрисдикции и владении. Но у власти при этом нет монополии па установление исчерпывающих правил для частных действий, состояний и отношений, в том числе и на отношения образования новых финансовых инструментов, если, конечно, это демократическая власть, а не державная. В последней такая монополия есть и она неизбывно традиционна для державного права.

Право не отличалось бы от законодательства, если бы не состояло также и в том, чтобы каждый был вправе договариваться с любым другим как о правилах их отношений, как частных правилах, касающихся исключительно договорившихся сторон, так и о ценности и знаках передаваемых в этих отношениях благ, ликвидность которых будет оцениваться также и другими лицами на свободном рынке. Конечно, это право договариваться признается властью, закрепляется законом и защищается ими. Непредоставление достаточных мер защиты властью для таких отношений, как это в настоящее время имеет место в российском законодательстве о финансовых деривативах, возвращает право и государство к прежнему державному, дорефлексивному состоянию безответственной свободы, т. е. свободе вредить всякой другой свободе и самим себе.

Законы как императивные формы права, изданные властью, денежные знаки, как диспозитивные формы мерных и ликвидных прав собственности, эмитированные властью, ценные бумаги как права участия в правах собственности, выпущенные властью, обществами или гражданами, финансовые деривативы как инструменты прав управления правами участия в правах собственности, также выпускаемые дееспособными субъектами права, — все они призваны обеспечить воспроизводимость общественных и частных отношений и право возобновления отношений, общественных и частных, без которых невозможно никакое общество, цивилизация и человечество.

Не реализованные (имущественно) права собственности закрепляются в виде знаков, обладающих мерой, ценностью и ликвидностью.

Финансовое право для реализации метода права в отношении ко всему праву имеет субстанциональное значение. Именно финансовое право фиксирует ценностные результаты любых правоотношений в денежной форме, закрепляет за лицами их осуществившими, объем нрав в денежной форме и это позволяет в последующем возобновлять те правоотношения, которые дали положительный финансовый результат. Таким образом, сохранение и возобновление права, иначе, длящаяся природа права обеспечивается как посредством авторитета власти и ее предписаний, так и финансовой формой и методом осуществления и возобновления права.

Методология финансового права

Право предотвращает распад общества и государства и делает это посредством единства своего метода, произрастающего из равенства граждан перед законом и судом и равенства их прав собственности и иных гражданских прав.

Метод — это способ осуществления и развития миссии и функций системы во времени и среде. Конечно, понятие способа почти никак не проясняет понятие метода. Метод происходит от греческой приставки meta, что означает «над». Поэтому всякий метод образован формами и отношениями обусловливания и опосредования действий, отношений и состояний системы, практикующей его. Соответственно, метод финансового права образован финансово-правовыми формами и отношениями, которыми могут быть обусловливаемы и опосредуемы действия, отношения и состояния субъектов права в связи с созданием, преумножением и реализацией прав ценности мерных ликвидных прав собственности.

Метод права состоит в том, чтобы применить в настоящем или будущем к субъекту формы или последствия его же деяний в прошлом или настоящем. Если деяния субъекта ограничивали, пресекали или нарушали права других лиц, то и его права должны быть подвергнуты констрикции. Деяния, приведшие к негативным финансово-правовым последствиям, повлекут наказание, но позитивные правовые и иные последствия подтвердят его правовой статус деятеля и образуют для его дальнейшей деятельности непресекаемую, но контролируемую правовую основу. Таким образом, метод права совершает рефлексию действий, отношений и состояний субъектов права. Рефлексия в русской общественной мысли XIX в. именовалась термином «восклонение». Метод права свое восклонение или обратную связь совершает благодаря специальной, прескриптивной языковой форме правовых норм, имеющей вид последовательных, грамматически и семантически связанных, означаемых позиций: «гипотеза — модальный оператор — диспозиция — модальный оператор — санкция». Под модальными операторами со времен Лейбница понимают наречия, обладающие императивным или диспозитивным смыслом, которые в сочетании с одной или несколькими диспозитивными предложениями придают им соответствующий обязательный или избираемый для исполнения смысл. Г. В. Лейбниц возвысил догмы императивного и диспозитивного методов в праве до модальной логики права, когда в «Elementa juris naturalis» (1672) писал (как цитирует фон Вригт): «Все подчинения, перестановки и противоположения, которые были выявлены Аристотелем и его интерпретаторами, могут быть с успехом перенесены на эти наши модальности нрава». И далее: «Под Iuris Modalia (лат. — модальности права) Лейбниц подразумевал деонтические категории „обязательно“ (debitum), „позволено“ (licitum), „запрещено“ (illicitum) и „безразлично“ (indifferentum)»^[1]. Примечательно, что Лейбницу был очевиден тот же самый, и даже одним оператором больший набор модальных операторов, нежели тот, которым пользуются современная правовая наука и практика праворегулирования. Справедливо пишет профессор К. С. Вельский в авторитетном учебнике финансового права: «Способы правового регулирования получают свое выражение в нормах права. В том, как формируется диспозиция правовой нормы, обнаруживается конкретный способ регулирования. К таким способам относятся: 1) обязывание; 2) запрещение; 3) дозволение»^[2] (курсив наш. — Примеч. авт.).

Выделенное курсивом положение содержит в себе вопрос, «как образовывается диспозиция правовой нормы», ответ на который пока что находится за границами не только теории финансового права, но и отечественной теории права. Ответ на него заключен в исследовании вышеназванной прескриптивной языковой формы правовых норм и может быть получен при взаимодействии трех паук. Во-первых, лингвистики, теории языка. Во-вторых, семиотики — науки о знаках, подразделяемой на синтактику (изучает формы и структуры знаков), семантику (смысл знаков) и прагматику (значение знаков). В-третьих, логики. Строго говоря, это логика не во всех ее ветвлениях, а прежде всего модальная логика и особенно деонтическая логика, иначе называемая «логика норм» .

Подстановка императивного или диспозитивного оператора к диспозиции нормы истолковывается как применение императивного или диспозитивного метода правового регулирования. Хотя норма современного законодательства может содержать несколько диспозиций в различных модальностях таким образом, что однозначный вывод об императивности или диспозитивности нормы невозможен, сохраняется традиция говорить о существовании императивного и диспозитивного методов регулирования. Существенным остается главное свойство нормы — замыкать петлю обратной связи между последствиями деяния и правовым положением субъекта деяния.

Метод права представляет собой, строго говоря, суперпозицию применения методов друг к другу в виде следующего комплекса: метод обратной связи, метод правовой формы, метод прескриптивной языковой формы и др., в том числе лингвистический, модально-логический и семиотический методы, рассматриваемые ниже. Взятые вместе, в суперпозиции, они образуют так называемый " фундаментально-знаковый метод правового регулирования" . Традиционно признаваемые в составе единого метода права императивный и диспозитивный способы правового регулирования относятся к модально-логическому методу, поскольку являются языковой формой деонтического применения модальных операторов, как это показал еще Г. В. Лейбниц; этот метод является общеправовым и потому — методом финансового права.

Фундаментально-знаковый метод финансово-правового регулирования сложен, так как состоит из ряда взаимодействующих и взаимосвязанных между собой методов — лингвистического, модально-логического и семиотического. Ни один из них, взятый отдельно, не может порождать эффективные формы финансово-правового регулирования без остальных других.

Члену-корреспонденту Академии наук СССР философу А. Г. Спиркину принадлежит идея о том, что методом управления является язык, естественный язык. Очевидное следствие этой идеи — признать язык, государственный язык методом правового регулирования и методом права. Это особенно справедливо для права и его языка, тем более имеющего всегда статус государственного языка. Метод государственного языка является основным и общим для всего права и его отраслей, в том числе финансового права, образует для него первую компоненту фундаментального метода регулирования.

Метод в праве — троичен, подобно тому, как троична природа знака, согласно идее открывшего ее в рамках науки семиотики Готлиба Фреге. Любой знак (сигнификат) в праве — это норма, которая, во-первых, имеет юридическую и лингвистическую форму, во-вторых, правовой смысл (денотат) и, в-третьих, юридическое значение (десигнат) как совокупность подпадающих под регулирование данной нормы субъектов, их действий, состояний и отношений. Г. Фреге принадлежит теория тройственной природы языкового знака. Сам знак (единичный объект), во-первых, указывает на другой объект (значение знака), а во-вторых, на соответствующее означаемому объекту понятие (смысл знака)^[3]. В финансовом праве к этим трем компонентам метода права добавляется четвертый — денежная ценность, для которой нормой предусматривается осуществление финансовых действий, отношений, состояний. Знаками форм права являются нормы, законы и иные правовые акты. Смыслами форм права — правила установления и осуществления отношений, совершения действий, пребывания, использования и прекращения различных правовых положений и состояний. Значениями форм права — конкретные предусмотренные нормами в качестве правомерных или правонарушающих осуществленные или осуществляемые отношения, действия и состояния правовых лиц, т. е. лиц, подверженных праву. Тем самым объективное право с точки зрения метода семиотики образует смысл правовых норм, а субъективное право — их значение.

Метод финансового права с точки зрения семиотики, или как семиотический метод финансового права, пятеричен. Он является, во-первых, методом исследований законодательства и права, т. е. методом юридической науки, в том числе науки финансового права; во-вторых, методом правового регулирования — создания финансов и финансовых правоотношений; в-третьих, методом правоприменения норм финансового права любыми его субъектами, от граждан и юридических лиц до государственных органов, в том числе судов; в-четвертых, методом финансово-правового контроля; в-пятых, методом поиска истины и судебного состязания сторон в финансово-правовых спорах. Признаком систематического применения этого метода как специфического метода финансового права является формирование профессионального языка на основе государственного естественного языка, понятия которого получают закрепление в юридических дефинициях законов (например, ст. 6 БК РФ) и словарях.

Применение методов семиотики в праве влечет рассмотрение в качестве знаков как целостных единиц правовых актов, норм, а также функциональных единиц нормы — гипотез, диспозиций, санкций. Семиотический анализ правовых форм в отечественной пауке находится па начальной стадии, только начинают появляться диссертационные исследования, выполненные с применением методов семиотики к праву. Финансовое право пока что лишь ожидает таких монографических трудов. Но анализ А. К. Саркисовым вексельного права показывает здесь большие возможности. Метод семиотики позволил диссертанту сделать небезынтересные выводы для гражданского права, что указывает на его возможную эффективность и для финансового права. Выводы автора также показывают результативность применения методов семиотики не только в гражданском праве — «семиотический анализ правовых институтов объясняет это особенностью правовых знаковых конструкций… существует устойчивая тенденция к максимальному сужению знакового поля на строго формальной основе, при которой отсекаются любые разночтения как «дефекты формы» (под которыми понимают или «отступление от порядка и правил оформления векселей при выдаче и индоссировании»^[4], или собственно дефекты содержания)^[5], — с точки зрения семиотики являющиеся различиями внешней формы плана содержания знаковых конструкций.

Исследованием последовательностей знаков права занимается синтактика права, истолкованием смыслов знаков — семантика, значений — прагматика, смысловой и субъектной соотнесенности — герменевтика. Особо значимые результаты могут достигаться в случае синтезирующего применения методов семиотики и кибернетической обратной связи. Обнаруживается, например, что само по себе наличие императивных и диспозитивных норм в законодательстве вовсе не обязательно влечет реальность права в любом обществе и его безусловное и непресекаемое применение и значение в конкретном государстве. Право существует по мере и в степени применения норм по всем соответствующим его субъекциям, т. е. действиям, отношениям, деяниям, состояниям и делам правовых субъектов. Однако наличие законодательства и применение законодательства лишь необходимые, но еще не достаточные условия для того, чтобы право было реальностью в конкретном обществе, чтобы в нем было осуществлено равенство граждан перед законом и судом, образовалась гражданская нация^[6] как союз граждан, равных в праве перед законом и судом. Достаточность законодательства и правоприменительной практики для становления права как реальности начинается с того, что нормы, объединенные в институты, образуют и осуществляют обратные связи положительных и отрицательных последствий для всех деяний, отношений, состояний, разрешаемых и исполняемых дел с субъектами этих правовых субъекций. Если право, особенно финансовое, не установлено и не осуществляется в качестве обратной связи ответственности за финансовые и экономические последствия от действий должностных лиц государственных органов по расходованию бюджетных средств в соответствии с заранее установленными целями и за исполнение предусмотренных функций государства, то такое право не имеет регулятивного значения и представляет собой, строго говоря, не право, а правообразие, правоподражание, установленное законодательством. Это правоподражание — следствие неполноты законодательного регулирования институтов финансового права. Задача исчерпывающего урегулирования финансовых правоотношений — это задача для метода финансового права в тех разделах его предмета, которые связаны с публично-правовыми формами финансовых отношений. Здесь исчерпывающее урегулирование является безусловным императивом регулирования, поскольку в сфере публичного права, регулирующего действия, отношения, состояния и дела публичных органов и должностных лиц власти этим субъектам запрещено все то, что непосредственно не установлено законом для них. Неполнота регулирования влечет невозможность соблюдения этого правила, следствием чего является нынешняя коррупция публичной власти как системное явление правовой практики.

В условиях сложных норм современного финансового права задача обеспечения исчерпывающего урегулирования всех публично-правовых форм финансовых отношений не может быть решена без использования всего арсенала методов наук, исследующих порядок, смыслы и значения знаков и знаковых отношений в обратных связях возвращения позитивных и негативных последствий от действий, отношений, состояний и делоразрешения их акторам — публичным и частным субъектам финансового права. Это — синтезные методы семиотики, кибернетики и модальных логик, особенно деонтической логики и логики возможных миров. Автор ранее рассматривал вопросы полноты модального пропозиционального анализа и урегулирования смыслов и значений институтов и институциальных категорий финансового права посредством исчерпывающего установления субъектных, предметных, предикативных, атрибутивных, детерминантных и релятивных характеристик^[7].

Семиотикоправовые исследования заключают в себе значительный потенциал. В частности потому, что эта отечественная научная мысль развивается еще с XIX в., а по утверждению российского ученого Г. Г. Почепцова, исследовавшего развитие семиотики в России с досоветских времен, «русская семиотика, истоки которой мы рассматриваем в той книге, оказалась практически единственной гуманитарной областью бывшего СССР, получившей мировую известность^[8]» .

Еще не изжита догма советской теории государства и права, по которой право неким образом основывается па экономике, имея экономику в качестве своего базиса. Не вдаваясь ни в детали формулировок соотношения экономической и юридической паук и практик на языке первоисточников, ни в виновность основоположников марксизма в смысле этой растиражированной догмы, обратим внимание на методологический порок такого подхода. Он заключается в том, что в качестве основания пауки предполагается вовсе не более общая наука и теория, а та практика, которая осуществляется в порядке применения этой научной теории. По такой логике основания математики образует геодезия. Экономическая практика — это отрасль и результат правоприменения. Уже поэтому она не может быть основанием для правовой науки без того, чтобы не совершать известную еще со времен Древней Греции логическую ошибку, называемую «круг в определениях понятий». Исторические причины этого порока методологии советского обществознания понятны — идеологизация личности предшествовала получению личностью академического образования. Априористский идейный догматизм препятствовал академизации сознания и научных исследований. То, что советский марксизм, кстати, созданный вовсе не К. Марксом, а партийными активистами без систематического академического образования — это априористская идеология веры, оппозиционная пауке и научному методу познания действительности, было показано школой логического позитивизма и логической семантики, в которой по этой тематике пионерное значение принадлежит работам Р. Кариана, построившего систему критериев, отграничивших научное знание от идеологии. Крах СССР показал практическое значение этого вывода.

Как в естественных науках метод науки обусловливает предмет науки и создает саму науку и соответствующую наукоприменяющую практику (введем такой неологизм), так и метод права приводит к определению понятия права и порождает его природу как универсальной обратной связи свободы граждан, общества и государства. Соответственно имеем понятие метода финансового права как метода создания универсальной обратной связи свободы оценки, соизмерения, обмена, обращения, реализации и преумножения мерных ликвидных ценностей граждан, обществ и государств. Этим самым финансовое право совершает выход за границы национального государства, это влечет глобализацию человека и человеческого, следовательно, и глобализацию национальных человеческих обществ и человека национального в качестве естественного процесса. Национальное государство как институт компенсации и защиты неразвитого национального у его граждан преодолевается.

• [1] Цит. но: Вригт Г. X., фон. Логико-философские исследования: избранные труды: пер. с англ. / сост. и авт. предисл. В. А. Смирнов; общ. ред. Г. И. Рузапина, В. А. Смирнова. М.: Прогресс, 1986. С. 246.
• [2] Финансовое право: учебник / К. С. Вельский [и др.]; пол ред. С. В. Запольского. М.: Изд-во РЛП; Эксмо, 2006, С. 43−44.
• [3] Саркисов Л. К. Семиотика нрава: историко-правовое исследование правовых знаковых конструкций: дне… канд. юрид. наук. Коломна, 2000.
• [4] Захарьин В. Р. Все о векселе. Практика применения. Учет. Налоги. Нормативное обеспечение. М.: ДИС, 1998. С. 38.
• [5] Гудков Ф. Л. Вексель. Дефекты формы: методики выявления типичных ошибок. М.: Банковский деловой центр, 1998. С. 11.
• [6] Понятие гражданской нации предложено нами. См.: Казанцев И, М. Публично-правовое регулирование государственной службы: институционно-функциональный анализ. М.: Изд-во РАГС, 1999.
• [7] См.: Казанцев Н. М. Институты финансового права // Журнал российского права. 2005. № 9. С. 101 — 102; Институты финансового права / под ред. Н. М. Казанцева. М.: Юриспруденция, 2009 (гл. 1, 2. — Автор Казанцев Н. М.).
• [8] Почепцов Г. Г. История русской семиотики до и после 1917 года: учеб.-справ. изд. / ред. И. В. Пешков. М.: Лабиринт, 1998.