Классическая шкала политических часов истории

Политологи давно заметили различия между линейным и циклическим типами политического времени.

Циклическое политическое время, вращающееся по кругу, характерно для цивилизаций Востока. Циклическая временная ритмика полна драматических взлетов и падений, подчиняющихся перераспределительному принципу: на политической сцене возникают и исчезают все новые и новые фантомы. Но драматическая насыщенность циклического времени политическими событиями, такими как войны, революции, диктатуры, не связана с ускорением динамики временно? го развития, ибо маятник политических часов отсчитывает свои циклы в одном ритме.

Линейное политическое время, стремительно движущееся вперед по пути прогресса, первой освоила западная цивилизация. Но можно ли назвать ее политическое время действительно линейным? Запад знал длительные периоды войн, революций, массовых эпидемий, отбрасывающих общество назад, однако наряду с этим в экономике, политике, социальной сфере из поколения в поколение накапливались приметы прогрессивного развития. Термин «линейное время» — несомненно, упрощенная формула, за которой скрываются неоднородные глубинные ритмы, подспудные движения, причудливые в своей неожиданной направленности.

Политологи долго считали линейное политическое время эталонным. На первый взгляд преимущества линейного времени перед циклическим очевидны: политическая эволюция, связанная с непрерывными кумулятивными эффектами, предпочтительнее политических взлетов и падений, выступающих фазами циклического времени. Однако линейное время — это непрерывная эволюция в одном направлении, когда общество неуклонно совершенствует одну-единственную модель развития. Для западной цивилизации это модель либеральной демократии. Линеарность политического времени позволила Западу очень быстро развить свой культурный потенциал, но столь же быстро и исчерпать его. Уже сейчас раздаются голоса о том, что наступил «конец истории», что альтернативы для либеральной демократии не существует.

Мнение эксперта

Даже откровенные апологеты западной цивилизации, к каковым, несомненно, принадлежит Фрэнсис Фукуяма, жалуются на скуку: «Конец истории печален. Борьба за признание, готовность рисковать жизнью ради чисто абстрактной цели, идеологическая борьба, требующая отваги, воображения и идеализма, — вместо всего этого — экономический расчет, бесконечные технические проблемы, забота об экологии и удовлетворении изощренных запросов потребителя. В постисторический период нет ни искусства, ни философии; есть лишь тщательно оберегаемый музей человеческой истории. Признавая неизбежность постисторического мира, я испытываю самые противоречивые чувства к цивилизации, созданной в Европе после 1945 года, с ее североатлантической и азиатской ветвями. Быть может, именно эта перспектива многовековой скуки вынудит историю взять еще один, новый старт?»^[1]

Что же происходит с цивилизацией в ритмах линейного времени? Размышляя над механизмами такого времени, российский философ, политолог и публицист А. С. Панарин отметил, что линейность становится возможна благодаря инструментальному отношению к миру. Информация, относящаяся к области средств, отделяется от информации, относящейся к сфере ценностей, и появляется особый орудийный мир.

Из первоисточника

" Собственно, специфика Запада состоит в этом скрупулезном отделении инструментальных средств от ценностей и опережающем приращении инструментальной информации по сравнению с информацией ценностной. Прежние культуры умели создавать непревзойденные шедевры, относящиеся к ценностному миру, но они не владели тайной отделения мира ценностей от мира ценностно-нейтральных средств, от орудийной сферы"^[2].

Благодаря инструментальному отношению к миру Запад сумел набрать высокие темпы развития во всех сферах культуры, близких к материальному производству. Но в ценностной сфере он опирается на примитивный идеал потребительского общества. Перманентный кризис культуры на протяжении всего прошлого века, молодежные бунты «потерянного поколения», вызовы контркультуры — высокая плата за инструментальное отношение к миру, пренебрежение миром ценностей.

Развитие в одном направлении неизбежно накапливает усталость в самых разных измерениях социума. Экологический кризис — наиболее грозный симптом такой усталости, когда ресурсы природы быстро исчерпываются и цивилизация начинает задыхаться, не выдерживая набранных темпов развития. Моральная усталость — еще один серьезный симптом линейного времени: люди пресыщаются одними и теми же эталонами жизни и поведения, молодежь перестает верить в идеалы отцов, наступает эпоха всеобщего декаданса. Вера в прогресс оказывается иллюзией настоящего и утопией будущего и, как остроумно заметил С. Л. Франк, «нам остается только удивляться наивности поколений, ее разделявших»^[3].

Но самой главной ловушкой линейного времени оказалась его способность провоцировать политиков возможностями «ускорения» — ускоренного политического времени, приближающего заветные цели. В массовом потребительском обществе человек не умеет и не хочет ждать: он живет сегодняшним днем. Это пострелигиозный человек, поверивший в земные возможности технической цивилизации, и политики, чтобы привлечь избирателей, используют миф ускоренного времени. Так родилась утопия «великих скачков» (Мао Цзэдун: «десять лет напряженного труда — десять тысяч лет безоблачного счастья»; Н. С. Хрущев: «построим коммунизм за 20 лет»), идеология «ускорения» (М. С. Горбачев). Но история показала, что каждый «великий скачок», каждая попытка перевести стрелки политических часов на несколько делений вперед заканчивается катастрофой: общество неизбежно отбрасывается назад. В 1990;е гг. Россия буквально на наших глазах испытала чудовищные последствия очередного «ускорения» и «шоковой терапии»: невиданное прежде падение производства, инфляцию, безработицу.

Миф ускоренного политического времени необходимо разрушить, противопоставив ему идею долгосрочного политического времени, совпадающего с ритмом национальной культуры. Настало время реабилитировать цикличность в хронополитике — наиболее естественный природный временной ритм. Восточные культуры, развивающиеся циклически, насчитывают тысячелетнюю историю, не нарушившую гармонии человека и природы, тогда как западная цивилизация за несколько столетий ускоренного линейного развития привела человечество к невиданной экологической катастрофе. Означает ли это, что цикличность политического времени — необходимое условие развития цивилизаций? Или цикличность — фактор случайный, подлежащий замене?

Пример

Значение цикла для истории цивилизаций отмечали многие философы. Платон, Аристотель, Полибий, Джамбаттиста Вико, Н. Я. Данилевский, Освальд Шпенглер, Л. Н. Гумилев с разных позиций отстаивали идею цикличности политического времени. Однако эвристическое значение цикла для понимания феномена времени, его интегративные возможности впервые в полной мере были раскрыты благодаря диалектике Гегеля. Закон отрицания отрицания объясняет цикличность как «идущее вспять обоснование начала и идущее вперед дальнейшее его определение»^[4], поэтому цикличность политического времени не означает неизбежного возвращения политической истории к одному и тому же. «Возвратное приближение к началу», по Гегелю, происходит всегда на качественно новой основе, и каждый новый цикл представляет собой виток, разомкнутый на следующий оборот круга, а развитие в целом приобретает форму восходящей или нисходящей спирали.

Спираль политического времени наряду с цикличностью включает также преемственность и поступательность. Преемственность заключается в органическом смыкании последовательных стадий развития, непрерывном накоплении, собирании и наследовании всех его жизнеспособных элементов. Поступательность времени можно представить как последовательное и постепенное продвижение вперед и вверх или, напротив, назад и вниз. Но что такое циклы политического времени и что их определяет?

Мнение экспертов

Джон Стюарт Милль (1806−1873) полагал, что исторические циклы следует измерять «интервалами в одно поколение, в течение каждого из которых новая группа человеческих существ получает образование, прощается с детством и овладевает обществом»^[5].

Артур Мейер Шлезингер (1917−2007) определял политический цикл как «непрерывное перемещение точки приложения усилий нации между целями общества и интересами частных лиц»^[6].

Приведенные выше определения не объясняют причин возникновения циклов политического времени. Большинство исследователей, среди которых такие признанные авторитеты, как О. Конт, X. Ортега-и-Гассет, К. Мангейм, А. де Токвиль, полагают, что главной движущей силой политического цикла выступает жизненный опыт поколений. Например, Алексис де Токвиль утверждал, что в демократических нациях каждое поколение — это «новый народ»^[7], а Хосе Ортега-и-Гассет в каждом новом поколении видел «очередную интеграцию социального организма», «точку опоры, от которой зависит движение исторической эволюции»^[8].

Опираясь на концепцию смены поколений, можно предположить, что ритм политического времени в каждой цивилизации зависит от жизненного ритма поколения, господствующего на политической сцене. Смена поколений приводит к смене циклов политического времени. Однако поколение — понятие, весьма приблизительное для академической науки; скорее даже не категория, а метафора. Кроме того, поколенческие циклы весьма приблизительны, их не определишь с математической точностью. Но многие западные историки (например, К. Мангейм, X. Ортега-иГассет, А. Шлезингер), проанализировав обширные фактические данные, пришли к выводу, что политическая жизнь поколения длится около 30 лет. Каждое поколение, достигнув совершеннолетия, первые 15 лет тратит на вызов поколению, стоящему у власти. Затем это новое поколение само приходит к власти на 15 лет, после чего его политическая активность слабеет, и новое подрастающее поколение начинает претендовать на роль преемника.

Интерпретация

Обращаясь к американской политической истории, Артур Шлезингер доказывает, что концепция 30-летнего цикла объясняет как наступление эпох общественной целеустремленности (Теодор Рузвельт в 1901 г., Франклин Делано Рузвельт в 1933;м, Джон Фитцджеральд Кеннеди в 1961 г.), так и возникновение подъемов волны консервативной реставрации (1920;е, 1950;е, 1980;е гг.)^[9].

В России поколенческие циклы вычислить сложнее: они часто прерывались грозными политическими стихиями — войнами, революциями и т. п. Но главный вывод, следующий из концепции смены поколений, политический опыт России подтверждает: динамика политического времени зависит от динамики поколения, господствующего на политической сцене.

Сегодня мы живем в ритмах всесокрушающего «ускоренного» времени, которое не совпадает с ритмом национальной политической культуры, и потому возникающий диссонанс на глазах разрушает все сферы жизни общества. Монетаристская модель в экономике, созданная на Западе для борьбы с инфляцией и падением производства, в России, на иной культурной почве, неожиданно включила именно механизмы инфляции и сокращения производства. Эталоны масскульта, насаждаемые средствами массовой информации, за несколько лет разрушили традиции национальной культуры. Еще вчера мы гордились тем, что Россия была одной из самых читающих и образованных стран мира, но уже сегодня мы этого сказать не можем. В кризисном состоянии находятся не только экономика и народное образование, но и социальная сфера, академическая наука, здравоохранение — словом, все общество.

Если политическое время цивилизации зависит от поколения, господствующего на политической сцене, то выход из подобной ситуации может быть только один: ротация политических элит. При этом необходимо помнить уроки истории, ибо глас нового поколения — не всегда глас Божий. Очередной цикл политического времени не гарантирует благополучия только потому, что предыдущий был кризисным: никто не знает «позднего часа истории» (Н. А. Бердяев?). Иногда лишь активность оппозиции или политических аутсайдеров способна замедлить стрелки политических часов и спасти общество.

Перефразируя американского философа Уильяма Джеймса, можно сказать, что избиратели, голосуя за политических лидеров, каждый раз высвобождают скрытую в них политическую энергию. Эта энергия становится энергией политического времени, способной как усилить общество, так и погубить его. Ответственность за политическое время всегда несут люди.

• [1] Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии. 1990. № 3. С. 22.
• [2] Панарин А. С. Философия политики. М.: Наука, 1994. С. 64.
• [3] Франк С. Л. Смысл жизни // Вопросы философии. 1990. № 6. С. 93.
• [4] См.: Гегель Г. В. Ф. Наука логики: в 3 т. М.: Мысль, 1970−1972. Т. 3. С. 307.
• [5] Milt J. A System of Logic. В. 6. Ch. 10. § 3.
• [6] Шлезингер А. Циклы американской истории. М.: Прогресс, 1992. С. 46.
• [7] Токвиль А. Демократия в Америке // Токвиль А. Собр. соч.: в 12 т. М., 1994. T. 1. Гл. 12.
• [8] Ortegay Gasset J. The Concept of the Generation. N. Y., 1961. P. 14−15.
• [9] См.: Шлезингер А. Указ. соч. C. 56−57.