Процесс глобализации в современном мире

Как Афины Перикла превратили гражданский статус из мечты в реальность, на которой смогли вырасти современные общества, так гражданские общества Европы и Северной Америки представляют собой наброски того, что очевидно возможно всюду.

Ральф Дарендорф.

Процесс глобализации в современном мире

Американский историк Томас Фридман выделял три великие эпохи глобализации. Первая продолжалась с путешествия Колумба (1492), положившего начало обмену между Старым и Новым Светом, — приблизительно до 1800 г. Можно назвать эту эпоху глобализации 1.0 на манер версии компьютерной программы. Она установила новые масштабы: мир перестал быть большим и стал средним. Ключевым фактором перемен в эту эпоху было количество грубой силы — мускульной, лошадиной, ветряной, паровой.

Вторая эпоха глобализации 2.0 продолжалась с 1800 до 2000 г. с перерывами на Великую депрессию и две мировые войны. В этот период мир перестал быть средним и стал маленьким. Ускорителями глобальной интеграции в этот период были снизившиеся издержки, благодаря железным дорогам, затем благодаря телеграфу, телефону, спутниковой и волоконно-оптической связи, а также ранней версии Интернета.

Где-то около 2000 г. мы вступили в глобализацию 3.0. Она сократила мир до предела: мир перестал быть маленьким, он стал крошечным. Если движущей силой глобализации 1.0 были страны, глобализации 2.0 — компании, то 3.0 сформировала потенциал для глобального сотрудничества и конкуренции, который доступен каждой отдельной личности. Джордж Оруэлл в антиутопии «1984» пугал перспективой установления тотального контроля государства над личностью, а на деле получилось с точностью наоборот — возможности контроля над властью, открытость общества возросли в невероятной прежде степени.

Весьма важной в глобализации является растущая экономическая взаимозависимость государств мира, она стала нарастать на рубеже веков. Эта зависимость относительно новое явление и следует разобраться в его механике. Наиболее важный вопрос в отношении этого процесса — плохо это или хорошо?

Решающий довод в пользу экономической глобализации выдвинул английский миллионер и политэконом Давид Рикардо еще в 1817 г., развив мысль английского же политэконома Адама Смита. Смит показал, что определенные товары предпочтительнее производить там, где издержки их производства меньшие. Это будет выгодно для всех участников рынка.

Такое разделение труда, естественно, имеет своей предпосылкой, что существует мировая торговля. Зачем стране с великолепными черноземами, держать скот, если в соседней стране есть пригодные для выпаса скота пастбища? Одни продают зерно и корма, а другие — масло и мясо. Происходит обмен масла и мяса на зерно и корма. При этом в каждой из стран достаточно и того и другого. Так видел мировую торговлю Смит. А что если одной из сторон такая торговля невыгодна? Может ей вообще нет смысла экспортировать? Рикардо первым объяснил, что смысл есть.

К примеру, в Англии на производство бочки вина работники тратят 8 часов, в Португалии — 10 часов. При производстве штуки текстиля англичане также быстрее — 12 часов против 20 в Португалии. Кажется англичанам не выгодно ввозить ни вино, ни текстиль, поскольку они и на то и на другое тратят меньше времени. Рикардо, однако, показал, что это не так, указав на относительность цен. Португальцы на производство бочки вина тратят в два раза меньше времени, чем на производство штуки текстиля. Англичане же должны относительно дольше работать для производства бочки вина. Рикардо делал вывод: сравнительные издержки на производство вина в Англии выше, чем в Португалии.

Для внешней торговли это значит, что, предположим, англичане в год потребляют 3000 бочек вина (24 тыс. часов работы). Если же это вино импортировать, то его можно оплатить, произведя 2000 штук текстиля (те же 24 тыс. часов). Если англичане начнут торговать с португальцами и поставят 2000 штук текстиля, то тогда португальцы сэкономят 40 тыс. часов работы, так как производство штуки стоит там 20 часов работы. За 40 тыс. часов португальцы произведут 4 тыс. бочек вина — этого более чем достаточно, чтобы покрыть потребности англичан. В выигрыше остаются обе стороны, при этом цены на оба товара упадут из-за снижения издержек производства. Таким образом, основной принцип международной торговли состоит в том, что страны должны экспортировать ту продукцию, в которой они обладают сравнительным преимуществом. Если страна, А лучше делает обувь, а не одежду, а страна Б — одежду (даже если страна, А делает и то и другое лучше, чем страна Б), то каждая должна экспортировать и такая специализация гарантирует эффективное мировое производство и низкие цены, что выгодно потребителям обеих стран.

Иными словами, теория подтверждает, что товары выгоднее производить там, где это относительно более благоприятно. Из этого следует, что внешняя торговля не ограничена только промышленными странами: в каждой стране определенные товары производить относительно легче и дешевле, чем в другой, даже в развивающейся. Даже совершенно обделенные страны могут с выгодой для себя принимать участие в мировой торговле, поскольку своим участием они облегчают производство других товаров в других странах. В конечном счете товаров и услуг становится больше для всех, и цены на них устанавливаются ниже.

В современных условиях международное разделение труда — это не только обмен разными товарами, как в примере Рикардо с сукном и вином. При такой торговле одна отрасль должна сокращаться, если расширяется другая. Но современная международная торговля сочетается с обменом схожими товарами: немецкие автомобили экспортируют во Францию, а французские — в Германию. Французское вино везут в Германию, а немецкое — во Францию. Такой обмен проистекает из желания потребителя иметь разные изделия того же вида. Такая торговля не сопровождается сокращением производства в данной отрасли по мере интенсификации обмена. Скорее эта отрасль будет развиваться быстрее в обеих странах за счет выгод специализации на различных видах продукции, спрос на которую есть.

В процессе глобализации принимает участие не только торговля, но и другие факторы: груд, капитал, земля, знания. Капитал — довольно редок и находится в руках немногих. Он есть в достатке только в нескольких странах. Труд, рабочие руки, напротив, есть везде. Знания и умение или, как говорят экономисты «человеческий капитал» по миру распределены также неравномерно, как и земля, пригодная для использования в процессе производства. Каждое производство предполагает определенную комбинацию факторов. Поскольку эти факторы распределены неодинаково, но всему миру, то они играют огромную роль в мировой торговле.

Для современного мира политэкономы представляют такой сценарий. Торгуют между собой промышленная и аграрная страны. Аграрная страна может продавать больше своих товаров в индустриальной стране, поскольку число потребителей растет. То же и для индустриальной страны. Однако для того чтобы больше производить, аграрная страна должна расширять площадь обрабатываемой земли, а промышленная — увеличивать количество рабочих рук. Поэтому в одной стране растут цены на землю, а в другой — на труд. В аграрной стране цена на землю относительно цены на труд выше, а в промышленной — наоборот. В условиях мировой торговли эти цены взаимодействуют и способствуют стабилизации: в тех странах, где зарплата ниже, положение улучшается со временем.

Этот сценарий показывает, что глобализация — это не инструмент эксплуатации слабых, а их шанс улучшить свое положение. Это не равнозначно исходу рабочих мест в страны с низкими стандартами оплаты и безопасности труда.

После падения социалистического лагеря в мире создались благоприятные условия для международной торговли, и в последующие 20—30 лет объемы внешней торговли буквально взорвались. Темпы роста торговли были таковы, что глобализация просто не могла развиваться быстрее.

Транспортным средствам нет технических пределов развития, но и при существующих средствах возможна доставка любого товара в любую мыслимую точку земли. Предприниматели прибегают к всевозможным слияниям и производят товары по всему миру. Таможенные тарифы препятствия в торговле за эго время резко снизились. С 1950;х гг. производство товаров и услуг увеличилось в 7 раз, а промышленный экспорт вырос в 50 раз (!). В промежутке между 1990 и 2000 гг. мировая торговля росла в 4 раза быстрее, чем мировой социальный продукт. Почти 30% мировой промышленной продукции продается на мировом рынке. Еще в 1990 г. эта цифра составляла 19%, а в 1970 г. — 12%.

В начале 1990;х гг. экономическая интеграция сильно прибавила в темпах. Интернет охватил весь мир, включая и развивающиеся страны. Вместе с Интернетом пространство и время утеряли свою прежнюю значимость для обмена. Интернет превратил всю землю в глобальную деревню, расстояния уже не играют никакой роли.

Сама концепция www родилась у английского ученого Тима Бернерса-Ли. В 1991 г. он построил первый веб-сайт с целью организовать компьютерную сеть, которая позволила бы ученым обмениваться результатами исследований. Для листания этой ранней версии Всемирной паутины коллеги Бернерса-Ли создали несколько специальных программ-браузеров. Первый же общедоступный браузер был создан в калифорнийском городке Маунтин-Выо и назывался «Нетскейп». Эта кампания с 9 августа 1995 г. не только вдохнула жизнь в Интернет, но и сделал его доступным для всех. В Windows 95 была уже встроена интернет-поддержка. Началась новая эра общения людей…

В таких условиях и пробил час рождения понятия «глобализация». Глобализация была связана с резкими изменениями образа жизни и работы.

Глобализация многолика, но некоторые из ее лиц неприятны. Несмотря на то что рынок расширяется с каждым днем, концерны инвестируют по всему миру, но при этом 1,1 млрд людей живет менее чем на доллар в день. Все новые проблемы окружающей среды внушают ужас перед грядущей катастрофой. Неопределенность растет в отношении будущего человечества. Эта неопределенность усугубляется ожиданием, что феномен глобализации добавит проблем и забот. Растет количество людей, требующих прекратить или ограничить процесс глобализации. Однако во многих случаях опасения антиглобалистов совершенно необоснованы. В общественных дискуссиях опасения в отношении перспектив глобализации преобладают. При этом совершенно упускается из виду, что глобализация может решить многие проблемы современного мира.

Многие аргументы противников глобализации покоятся на ошибочных суждениях. Появилась мода все феномены несправедливости в современном мире сваливать на глобализацию. Так, глобализацию могут сделать виновной в кровавой гражданской войне, поскольку она де является продолжением колониализма другими методами.

В 2002 г. по оценкам ООН в мире существовало 65 тыс. международных предприятий с числом занятых 54 млн. Это в два раза больше, чем в 1990 г. Годовой оборот этих концернов составляет 19 млрд долл. Они и есть главный мотор глобализации. Особенно в отраслях с высокими экспортными квотами, такими как автомобилестроение, нефтяная, химическая, фармакологическая промышленность. Обычно считается, что это в основном фирмы из высокоразвитых стран, но среди этих активистов глобализации не только западные фирмы, но и фирмы из развивающихся стран, такие как Cemex из Мексики, Petrolios из Венесуэлы, Petronas из Малайзии, LG Elektronix из Кореи. Petronas и LG Elektronix уже входят в сотню крупнейших в мире компаний.

Глобализация мировой экономики представляет шансы для всех. Так, для финской «Нокиа» вступление в мировой рынок и глобализация стали единственным шансом выжить. «Нокиа» была основана в конце XIX в. как лесообрабатывающее предприятие, но производила пеленки, резиновые сапоги, туалетную бумагу и шины. Наряду с этим «Нокиа» начала поставлять мобильные системы связи в СССР. Поскольку связи с СССР были давнишними и традиционными, это позволяло финнам сбывать и устаревшую технику. Когда СССР рухнул, «Нокиа» оказалась перед перспективой гибели, поскольку конкурировать с другими производителями средств связи было трудно. Но новый глава компании Норма Оллила сделал ставку целиком на производство мобильных телефонов и фирма превратилась в мощный концерн с огромным оборотом и великолепной репутацией. Этот пример показывает, что шансы на успех имеют и компании, не бывшие ранее в числе традиционных производителей.

Конечно, можно понять антиглобалистов, поскольку экономическая мощь иных фирм больше, чем некоторых государств. Среди 100 наиболее мощных в мире хозяйственных объединений 51 концерн и только 49 государств. «Генерал моторе» с оборотом 160 млрд долл, мощнее, чем Саудовская Аравия, Норвегия или ЮАР.

Однако влияние международных концернов часто переоценивают. По данным ООН в 2000 г. значение 50 наиболее крупных концернов за прошедшие годы падало. Их доля в мировом брутто-социальном продукте упала с 3% в 1990 г. до 2,8% в 2000 г. Сравнение же государств с концернами, как это любят делать антиглобалисты, не является корректным, поскольку при этом не учитываются средства, потраченные концернами на покупку сырья, налоги и пр.

К тому же концерны сами заинтересованы в мощной и стабильной государственной власти — массивное снижение роли государства не в интересах крупных концернов — наоборот. В действительности крупному бизнесу (и бизнесу вообще) нужны правила, стандарты, гарантии, правовая система, а не «Дикий Запад». В мире не так много таких мест, поэтому концерны, как правило, имеют свои резиденции в родных для них странах. Для предпринимателей сильное государство также важно, как для государства сильное предпринимательство. Почему такое мобильное предприятие как «Нокия», которая имеет возможность переехать в любую страну мира, продолжает платить финскому правительству одни из самых высоких налогов в мире? Дело в том, что налоги попадают в экономическую среду, в которой этот концерн растет. Прежде всего в систему образования, которая поставляет квалифицированный персонал, а также в создание подобающей инфраструктуры, работающую систему здравоохранения.

В Финляндии самый высокий после Швеции уровень расходов на образование — 7,5%. Никто не инвестирует больше в исследовательские программы и программы развития, чем Финляндия. И это делается с полной отдачей: на душу населения финны сделали наибольшее количество заявок в европейское патентное бюро из всех европейских стран. Это, разумеется, отражается на экономическом положении страны, поскольку народное хозяйство, активно практикующее новые технологии производства товаров, получает преимущество. Поэтому, несмотря на высокие налоги, шансы Финляндии в продолжении экономического роста расценивались специалистами ООН как наиболее высокие.

С глобализацией растут не только концерны, но и их рынки, что обещает расширение клиентуры, а это создает новые возможности для всех.

Ничего подобного самовластию фирм-гигантов на практике не существует, поскольку действенные контрольные инстанции ЕС заботятся о том, чтобы никакие предприниматели не могли ускользнуть от конкуренции. Экономисты и юристы ЕС зорко следят за тем, чтобы концерны не объединялись в картели цен и не действовали в ущерб клиентам. Евробюрократы в Брюсселе вполне в состоянии препятствовать монополизации рынка, что и делается. В США, к примеру, дело даже дошло до суда и разукрупнения Майкрософт, к огорчению Билла Гейтса. Более того, чтобы контролировать конкуренцию в мировом масштабе, все чаще раздаются призывы к созданию мировой инстанции за контролем по этой части.

В итоге следует подчеркнуть, что международные торговые связи, экономическое сотрудничество на рубеже XX— XXI вв. оказали большое влияние на мировое развитие, чем когда бы то ни было. Основным критерием деятельности правительства той или иной страны является эффективность и состояние экономики, а торговые отношения с тарифами или ограничениями часто рассматриваются как вторичные. К примеру, протекционистская политика ЕС по отношению к фермерам не раз подвергалась критике со стороны США. Попытки Японии завалить мировой рынок автомобилями и электроникой встретила ожесточенное сопротивление США и ЕС. Япония, в свою очередь, сама страдала от проникновения на внутренний рынок импортных товаров.

Для того чтобы не только страны Севера извлекали пользу из глобализации, но и другие, нужно открыть северные рынки аграрной продукции. Сельское хозяйство ЕС ныне поглощает в несколько раз больше субсидий, чем помощь развивающимся странам. Ныне ЕС выплачивает своим крестьянам около 40 млрд долл, ежегодно. Кроме того, ЕС поставила мощные таможенные барьеры на пути импорта продовольствия. Ежегодно первый мир платит на содержание этого барьера 350 млрд долл. Ныне средние пошлины на аграрную продукцию составляют около 60%. Это очень высокий барьер, развивающиеся страны не в состоянии его перескочить и продавать свою продукцию на западных рынках. Наоборот, излишки продовольствия из США проникают на рынки стран третьего мира и вытесняют тамошних фермеров. Тем самым позитивный эффект западной помощи развивающимся странам таким образом ликвидируется.

В ЕС прямые субсидии сельскому хозяйству от налогоплательщиков составляют 60 млрд евро в год, кроме того, фермеры получают дополнительное скрытое финансирование от потребителей в размере более чем 60 млрд евро в год, потому что ограничения на импорт позволяют фермерам держать цены на треть выше мировых. В США размеры государственной поддержки составляют 100 млрд долл, в год. Неудивительно, что искусственно поднятые, поддерживаемые государством цены на сельскохозяйственные продукты привели к перепроизводству — это закономерный экономический результат. Рыночные цены определяются соотношением спроса и предложения, но если правительство готово платить по ценам выше рыночных, то производители будут поставлять продукты в больших масштабах, чем потребители захотят купить. Результат — избыток продовольствия.

Сельскохозяйственное производство, которое составляет 1% ВВП Великобритании (доля туризма составляет 6%) и 3% ВВП Италии, поглощает денежные субсидии, равные 38% от общего объема собственной продукции в Европе. В США эта цифра чуть ниже — 22% по причине большей эффективности крупных фермерских хозяйств.

Причина такого положения в том, что западные страны не хотят лишаться аграрного сектора, который не сможет выдержать конкуренции с более дешевыми продовольственными товарами со всего мира. Перспектива такова, что крестьянство в западных странах и без того малочисленное вовсе исчезнет, изменится ландшафт, могут последовать другие неожиданные и нежелательные перемены.

При этом МВФ оценивал, что мировая либерализация рынка продовольствия уже в первый год даст рост в 120 млн евро. Для Запада это чрезвычайно сложное решение.

В целом также нужно иметь в виду, что, несмотря на первоначальные блестящие результаты, неоконсерватизм в процессе глобализации в социально-экономической сфере не принес прорыва. Совокупный мировой рост в 1960;е гг. составлял 3,5%, в сложные 1970;е гг. снизился до 2,4%, в 1980;е гг. был 1,4%, в 1990;е гг. — 1,1%, а в начале 2000;х гг. едва доходил до 1%. Эти цифры свидетельствуют, что неоконсерватизм не мог стимулировать экономический рост. В 1990;е гг. доход на душу населения в России падал со скоростью 3,5% в год. В большей части стран Латинской Америки неоконсерватизм привел либо к стагнации, либо к непродолжительному росту, сменившемуся кризисом (как в Аргентине). В Африке неоконсерватизм никак не стимулировал перемен к лучшему. Только в странах Восточной и Юго-Восточной Азии (и в Индии) неоконсерватизм прочно ассоциировался с ростом. Контраст между ростом экономики Китая (10%) и спадом в России (—3%) поражает.

Таким образом, можно говорить о неоконсерватизме либо как об утопическом проекте, призванном воплотить в жизнь теоретическую модель реорганизации капитализма с целью его оптимизации, либо как о политическом проекте, связанном с восстановлением условий для накопления капитала и власти экономической элиты. Английский ученый Дэвид Харви писал: «Я берусь утверждать, что доминировала вторая из целей». Неоконсерватизм оказался не очень эффективным для возрождения глобального процесса накопления капитала, но очень успешным в восстановлении власти экономической элиты.

Теоретический утопизм неоконсервативной теории оказался действенным прежде всего в качестве системы оправдания любых средств, способных достичь цели. Более того, факты подтверждают, что когда их принципы вступают в конфликт с потребностями восстановления или укрепления власти элиты общества, то именно от этих принципов либо отказываются, либо видоизменяют их до неузнаваемости. Особенно это было заметно, когда реальностью стал кризис начала нашего века — объявились самые неожиданные проекты, вплоть до полной национализации иных предприятий…

Все же, несмотря на убедительность доводов Харви, спешить с выводами относительно природы неоконсерватизма, кажется, не следует, поскольку в иных странах обогащение элиты может оказаться неожиданным следствием действительно напрашивающихся перемен в социально-экономическом строе «просперити», а в иных — следствием преднамеренных действий этой самой элиты, или доказательством наличия элемента утопии в неоконсерватизме. Впрочем, «конспиративистский» подход к этой животрепещущей теме, разумеется, многим покажется более привлекательным, несмотря на несомненную эффективность многих начинаний неоконсерваторов (к примеру, революция приватизации или оптимизация социальной сферы). Может быть в самом деле, «прилив поднимает все лодки», как утверждает неоконсервативная теория, и искоренить бедность будет проще на основе механизма свободного рынка и свободной торговли. В самом деле, в богатых нациях (Япония, США, Германия) ВНП на душу населения в 1997 г., соответственно, было 37 850 долл., 28 740 долл, и 28 260 долл., доходы обычно распределяются более равномерно, нежели в других странах. В Японии доход, приходящийся на долю богатых, лишь немногим более, чем в четыре раза превышает доход бедных. В Мексике — в 10 раз, в Бразилии — в 20 раз.

Появился даже термин «Trickle-down economics» — экономика просачивания, распространения богатства вглубь общества.