Возможность научной философии искусства

Включение философии искусства в число описательно-оценочных наук, подобных этике, влечет за собой определенные выводы, которые не всегда истолковываются правильно.

Описательно-оценоный характер философии искусства иногда склоняет к мысли, что эта дисциплина вообще не является наукой — даже самой неточной — и никогда не сумеет стать ею.

В прочитанной однажды лекции по этике Л. Витгенштейн говорил, что язык, на котором мы говорим о моральном добре и долге, совершенно отличен от разговорного и научного языка. «Когда я задумываюсь над тем, чем действительно являлась бы этика, если бы существовала такая наука, результат мне кажется совершенно очевидным. Мне кажется несомненным, что она не была бы тем, о чем мы могли бы подумать или высказаться… Наши слова, как они используются нами в науке, — это исключительно сосуды, способные вмещать и переносить значение и смысл. Этика, если она вообще чем-то является, сверхъестественна, наши же слова выражают только факты»^[1]. Мысль Витгенштейна проста. Для рассуждений об этике, относящейся, скорее всего, к сверхъестественному, требуется особый язык, которого у нас нет. И если бы такой язык был все-таки изобретен, это привело бы к катастрофе: он оказался бы несовместимым с нашим обычным языком и от какого-то из этих двух языков пришлось бы отказаться. Заговорив о добре и долге, пришлось бы молчать обо всем другом.

Все это относится и к философии искусства. Она также использует описательно-оценочные выражения, представляющиеся Витгенштейну несовместимыми с обычными, или фактическими, значениями понятий языка других наук и нашего повседневного языка.

Конечно же, никакой реальной альтернативы здесь нет. Вопрос не стоит так, что-либо философия искусства без естествознания, либо естествознание без философии искусства. Возможна научная трактовка как природы, так и эстетического измерения человеческого существования. Одно никоим образом не исключает другого. Иное дело, что философия искусства никогда не приблизится к той степени точности, ясности и объективности, какая достигается в науках о природе, всегда стремящихся исключить из своих теорий описательно-оценочные утверждения.

Прежде всего, философия искусства не является точной наукой, подобной математике, физике или биологии, и никогда не станет ею. Это отмечал в ясной форме еще Аристотель. В философии искусства достижима только такая точность, какая позволяется природой исследуемого ею предмета — искусства. Неразумно, в частности, надеяться, что философия искусства, складывавшаяся на протяжении всей своей истории из многих конкурирующих направлений, однажды станет чем-то единым, что, скажем, феноменологическая, экзистенциалистская или марксистская философия искусства окончательно вытеснит все другие концепции искусства. Наивно надеяться также на ясные определения центральных категорий философии искусства, включая понятия «эстетическое видение», «искусство», «произведение искусства», «прекрасное», «возвышенное», «эпатирующее», «комическое» и т. д.

Философия искусства анализирует искусство в свете возможностей улучшения условий существования человека. Описывая альтернативы дальнейшего развития искусства или намечая историческую перспективу его развития, она обязана подвергнуть критике другие возможные пути. Этого нельзя достигнуть без оценочных суждений. Еще до начала изучения искусства исследователь должен принять или отвергнуть некоторые общие оценки. В частности, с самого начала соблюдение философией искусства исторической объективности осложняется двумя постулатами. Во-первых, это оценочно-нормативное суждение, что искусство существует не напрасно, что оно приносит определенную пользу или, скорее, может и должно ее приносить; и, во-вторых, оценочно-нормативное утверждение, что в обществе имеются специфические возможности для улучшения человеческой жизни посредством искусства и есть известные средства и способы, которые могут быть использованы для реализации этих возможностей. Философия искусства должна, опираясь на эмпирические данные, показать объективную значимость данных оценочных суждений.

Оценки и нормы являются необходимыми элементами социальных, а во многом и гуманитарных теорий. Определенные оценки лежат в самой основе философского анализа искусства.

Выдвигавшееся не так давно философами-неопозитивистами требование исключать любые оценки (и соответственно, нормы) из языка социальных и гуманитарных наук неосуществимо и проистекает из стремления перестроить эти науки по образцу естественных наук. Применительно к философии искусства эта идея явно утопична. Нереалистичной является и предлагаемая иногда более слабая рекомендация отчетливо отделять в дискуссиях, касающихся искусства, оценки от чисто описательных утверждений. Многие утверждения носят двойственный, описательно-оценочный характер и функционируют в одних контекстах как описания, а в других как оценки. В философии искусства нередко невозможно провести ясную границу между описаниями и оценками и воспользоваться советом четко отделять описательные суждения от нормативных и оценочных суждений.

Деятельность художника, как и восприятие произведения искусства аудиторией, невозможны без оценок и норм. Философия, изучающая искусство и имеющая своей конечной целью определенную его рационализацию, всегда устанавливает неявные или даже явные оценки и опирается на определенные ценности. Проблема не в устранении оценок, что в ней в принципе недостижимо, а в обосновании объективности выдвигаемых оценочных положений.

Оценки и их частный случай — нормы не являются истинными или ложными. Они говорят не о том, какой является реальность, а о том, какой она должна быть. Вместе с тем это не означает, что оценки не могут быть более или менее объективными, в существенной мере независимыми от высказывающего их субъекта, от того контекста, в котором они существуют. Полная объективность оценок — недостижимый идеал, но повышение их объективности — обычная процедура оценочных рассуждений. Основное средство объективирования оценок — их обоснование. Во многих существенных чертах оно отличается от обоснования описательных утверждений, приближающего такие утверждения к истине. Обоснование оценок не связано с истиной. Оно может быть направлено только на повышение их эффективности, результативности той творческой деятельности, которая опирается на них.

Эстетические суждения сближаются Витгенштейном с восклицаниями и даже с жестами. Это объясняется, по-видимому, влиянием распространенной в 30—40-е гг. прошлого века неопозитивистской идеи, что этические, эстетические и подобные им утверждения родственны непроизвольным восклицаниям типа «Ах!», «Ой!» и т. п. не имеют никакого смысла, помимо выражения определенных чувств, и не способны быть истинными или ложными.

Мысль, что слова «красивый», «изящный», «прелестный», «величественный», «помпезный» и т. п. ничего не означают в реальности и являются поэтому псевдопонятиями, своего рода лингвистическими жестами, подобными жестам в собственном смысле, конечно, ошибочна. Иначе философия искусства не была бы наукой даже в самом приблизительном смысле слова «наука».

• [1] Wittgenstein L. A Lecture on Ethics // Philosophical Review, 1965. V. 74. 1.