Вторая династия Хань (25—220)

Став императором и приняв имя Гуан У-ди, Лю Сю во многом продолжил начатые Ван Маном преобразования. Он активно преследовал практику порабощения людей и даже освободил казенных рабов. Позаботился он и о том, чтобы крестьяне получили земли и успешно их возделывали, причем частично для этого были использованы пустующие земли государства и некоторых из сильных домов. Была основательно укреплена централизованная администрация, снова сокращен земельный налог до 7 урожая. Все эти меры дали результат, и экономика страны стала быстрыми темпами восстанавливаться. Вслед за ней стабилизировалась внутренняя и внешняя политика, что проявилось, в частности, в отражении натиска гуннов (сюнну) и открытии вновь для торговли Великого шелкового пути в результате походов знаменитого полководца и умелого древнекитайского дипломата Бань Чао. Однако эта стабилизация продолжалась сравнительно недолго, и уже с начала II в. положение в стране стало заметно ухудшаться.

Здесь уместно остановиться на особенностях китайского династийного цикла, наиболее наглядно проявивших себя с первых шагов империи, особенно начиная с Хань. Как правило, каждая династия сменяла предшествующую в обстановке тяжелого экономического кризиса, социальных неурядиц и ослабления централизованной власти, что проявлялось в форме мощных народных движений, подчас также и в виде вторжений с севера, иностранных завоеваний. Механизм цикла, в ходе которого возникал очередной кризис, был достаточно сложен. Здесь играли свою роль и экономические причины, подчас и демографическое давление, и экологические, и иные объективные факторы. В самом общем виде дело обычно было связано со следующими процессами.

Китайская сельская община как сильный и тем более эффективно отстаивающий свою автономию институт была разрушена еще в древности. Перед лицом казны каждый двор отвечал сам за себя, при всем том, что казна была заинтересована в облегчении и гарантировании сбора налогов и с этой целью искусственно поддерживала некоторые традиционные формы взаимной ответственности в рамках общинной деревни. Относясь к общине как к важной социальной корпорации, каковой она и была, власти еще во времена реформ Шан Яна в Цинь и затем во всей циньской империи ввели удобный для них метод круговой поруки, создав искусственные объединения дворов в виде пятидворок, в пределах которых каждый двор отвечал за выполнение налоговых и иных обязательств четырьмя остальными, вплоть до обязанности восполнять недобор за собственный счет. И хотя этот жесткий метод функционировал в империи не всегда, о нем вспоминали каждый раз, когда следовало укрепить позиции власти. В частности, это было и при Ван Мане. Сказанное означает, что перед лицом казны все землевладельцы были налогоплательщиками и все были равны в социально-сословном плане. Это касалось и сильных домов. Исключение делалось лишь для некоторых категорий привилегированных лиц — чиновников и высшей знати из числа родственников императора. Соответственно для государства существовали лишь две формы земельного владения:

• • государственные (они же общинные) земли, на которых жили и работали обязанные выплачивать ренту-налог в казну и нести различные повинности земледельцы;
• • казенные служебные земли, фонд которых предназначался для содержания двора, высшей знати и чиновничества, в основном на началах временного, условного и служебного владения.

Земли первой категории чаще всего именовались термином минъ-тянъ (народные^[1]), вторые — гуанъ-тянъ (казенные, чиновные). Вторая категория была сравнительно небольшой, обычно не более 15—20%. Все остальное приходилось на долю минь-тянь. Предполагалось, что земли минь-тянь более или менее равномерно распределены между земледельцами, вследствие чего каждый пахарь имеет свое поле и аккуратно платит налог в казну (земли гуань-тянь обрабатывались такими же крестьянами, но налог с них шел их владельцу, чаще всего чиновнику). Однако это было лишь в идеале. Реально жизнь складывалась иначе. У одних земли было больше, у других меньше, богатые теснили малоимущих, правдами и неправдами присоединяли к себе их земли и становились еще богаче, превращались в сильные дома, тогда как бедняки лишались последнего клочка земли («некуда воткнуть шило», по выражению китайских источников). Что все это означало для государства, для казны?

Традиционное китайское государство с глубокой древности было едва ли не классическим воплощением принципа власти-собственности и централизованной (вначале, при династии Чжоу, децентрализованной) редистрибуции. Именно за счет этой всегда существовавшей и строго отрегулированной редистрибуции избыточного продукта существовал тот хорошо продуманный и почти автоматически воспроизводившийся аппарат власти, который управлял империей. Пока крестьяне имели наделы, обрабатывали землю и платили ренту-налог в казну, структура китайской империи была крепкой и жизнеспособной. Но коль скоро земли в значительном количестве переходили к богатым землевладельцам, а это рано или поздно случалось всегда, ситуация начинала меняться. Богатые владельцы земли, сдававшие ее в аренду нуждающимся за высокую плату, отнюдь не всегда с готовностью брали на себя выплату в казну причитающегося ей налога. Напротив, богатые земледельцы обычно уменьшали ту долю налога, которую должны были платить в казну. И они имели для этого немало возможностей, начиная с того, что из их числа выходили чиновники, в руках которых была власть (своя рука всегда владыка), и кончая возможностью дать взятку тем же чиновникам и с их помощью избавиться от большей части налога.

Результат всегда был однозначным: казна недополучала норму прихода; аппарат власти был вынужден довольствоваться меньшим, т. е. затягивать пояса, причем это нередко компенсировалось усилением произвола власти на местах (новые поборы, принуждения к взятке и т. п.). Это, в свою очередь, вело к углублению кризисных явлений как в сфере экономики (потеря имущества, затем и земли), так и в социальных отношениях (недовольство крестьян и их бегство, появление разбойничьих шаек, восстания), а также в области политики, что проявлялось в неспособности правящих верхов справиться с положением, возрастании роли временщиков, заботившихся лишь о том, чтобы половить рыбку в мутной воде, и т. п. Собственно, именно к этому и сводился обычно в истории Китая династийный цикл.

Циклы такого рода были не только в Китае, и об этом уже шла речь, когда говорилось о смене периодов централизации и децентрализации в различных государствах Востока, начиная с Египта. Но в китайской истории династийные циклы всегда были наиболее наглядны; это своего рода эталон, с помощью которого лучше всего можно вычленить и проанализировать само явление как таковое. Цикл завершался обычно воцарением новой династии, что вело к ликвидации кризиса частично за счет уничтожения в огне мятежей и войн богатых собственников, отчасти за счет общего резкого уменьшения погибшего в годы войн и неурядиц населения страны. Таким образом, страна и народ возвращались к излюбленной всеми консервативной стабильности. У всех лишний раз укреплялся в сознании социопсихологический стереотип, сводившийся к тому, что восставать нужно именно ради этого. Но подобный стереотип, стоит подчеркнуть, расцветал не на пустом месте, так как конец каждого кризиса и возвращение назад сопровождались благоприятной возможностью вновь дать каждому из уцелевших надел земли, дабы они исправно работали и платили налоги, вначале заметно уменьшенные.

Можно добавить, что иногда привычный цикл усложнялся за счет предпринимавшихся властями более или менее удачных реформ, с помощью которых кризис временно снимался усилиями сверху. В этих нередких случаях династийный цикл как бы прерывался посредине, но вскоре процесс начинался заново, завершаясь, как обычно. К числу удачных реформ относились те, которые реально гасили кризисные явления. Реформы Ван Мана, при всей их комплексности и потенциальных возможностях, к ним отнести нельзя. Первая династия Хань пала жертвой кризиса. Начало второй династии Хань было связано с его преодолением. Но прошло немного более века — это довольно обычный срок в рамках цикла, о котором только что шла речь, — и состояние процветания ханьского государства вновь пришло к концу. Во второй четверти и особенно с середины II в. все ощутимее стали проявлять себя симптомы дестабилизации, а затем и нового приближающегося кризиса.

Процесс обезземеливания крестьян с начала II в. шел все возраставшими темпами, как за счет поглощения земель богачами, так и в связи со своего рода коммендацией, т. е. добровольной отдачей своих земель, себя и своей семьи под покровительство сильного дома с целью получения от него защиты в смутное время, связанное с ослаблением эффективности власти центра. Указанное явление, хорошо знакомое и другим обществам в периоды феодальной раздробленности и междоусобиц, приводило к формированию устойчивых патронажноклиентных связей, что опять-таки усиливало позиции сильных домов и ослабляло позиции казны. Процесс протекал на фоне очередного острого кризиса и в ханьском императорском доме. Начиная со II в. власть правителей династии Хань, как-то бывало и ранее, на рубеже нашей эры, ослабевала в результате усиления роли временщиков из числа родни влиятельных императриц. Активную роль в политике вновь стали играть евнухи, имевшие уникальную возможность быть посредническим звеном между внутренними покоями двора и внешними связанными с гаремом силами. Усиление временщиков и евнухов влекло за собой неизбежное ослабление позиций служилой конфуцианской бюрократии вплоть до высших сановников империи.

Следствием всего этого был не просто упадок власти, но также рост произвола и беззаконий, особенно со стороны влиятельных временщиков, стремившихся не упустить свой час. В свою очередь, беззакония и произвол порождали в народе резкое недовольство, находившее наиболее заметное отражение как в росте волнений и восстаний, так и в усилении чистой критики со стороны влиятельных конфуцианцев, включая и многие сильные дома. Центром, откуда шла критика, снова стали учащиеся столичной школы Тай-сюэ, где готовились кадры чиновников. В 60—70-е гг. II в. борьба между чиновниками и сочувствовавшими им конфуцианцами с их чистой критикой, с одной стороны, и временщиками и евнухами — с другой, обострилась до предела. Страна была на грани политического краха.

Именно в это время начал набирать силу социальный протест, принявший форму сектантского движения под лозунгами даосизма. Последователи философского даосизма Лаоцзы и Чжуан-цзы к этому времени трансформировались в сторонников даосизма религиозного, в центре которого оказались извечные крестьянские идеалы «великого равенства» (тай-пин) и надежды на мистические методы достижения долголетия и бессмертия. Глава секты «Тайпиндао» Чжан Цзюэ, прославившийся искусством врачевания и, по преданию, спасший в тяжелые годы эпидемии множество стекавшихся к нему и веривших в его чудодейственную силу людей, на рубеже 70—80-х гг. неожиданно оказался во главе многочисленной и активной секты сторонников «Желтого Неба», которое в 184 г. (начало очередного 60-летнего цикла, игравшего в Китае роль века) должно было прийти, по представлению сектантов, на смену погрязшему в пороках «Синему Небу» Хань. Покрывшие свои головы желтыми повязками сторонники секты планировали именно в этот сакральный момент поднять восстание, о чем было известно уже всем в Китае. Власти пытались предупредить восстание «желтых повязок», которое вследствие этого началось преждевременно, что сказалось на его ходе и результатах. Первые успехи восставших оказались недолгими, и в конечном счете движение потерпело поражение.

Подавление восстания оказалось пирровой победой для Хань. Имперская администрация и двор вскоре после этого потеряли всякое влияние на ход событий, а главную роль в деле окончательного подавления рассеявшихся по стране мятежников и во всей последовавшей за этим политической борьбе стали играть удачливые военачальники, опиравшиеся на сильные дома. Можно считать, что с этого момента, с конца.

II в., на передний план в жизни Китая на довольно длительный срок, несколько веков, вышли военные, а военная функция, столь несвойственная традиционному классическому конфуцианству, стала ведущей в политической жизни распавшейся на части империи.

• [1] Иногда этот термин смущает исследователей, упускающих из виду, чтореально это были земли, верховную власть на которые имело государство, время от времени свободно ими распоряжавшееся, в частности наделявшееими крестьян после кризисов.