Императивность морали: долженствование или свобода воли

• Введение
• 1. Краткая характеристика понятия «мораль» и его отличия от понятия «Нравственность»
• 2. Рассмотрение различных подходов в восприятии императивности морали
• 2.1 Императивность морали в нигилизме
• 2.2 Императивность морали в концепции индивидуального отношения к ней
• 2.3 Императивность морали в концепции отношения к человеку как сознательному и свободному субъекту
• 2.4 Императивность морали в концепции совокупности правил поведения, отвечающим потребностям системы
• 2.5 Императивность морали как форма воления
• 3. Рассмотрение и сопоставление взглядов на мораль и этические ценности Ф. Ницше и Ф.М. Достоевского
• 3.1 Влияние Ф. М. Достоевского на Ф. Ницше
• 3.2 Проблема «смерти бога» в творчестве Ницше и Достоевского
• 3.3 Тема «сверхчеловека» у Ницше и Достоевского
• 4. Оценка состояния морально-этических ценностей (на примере современного Российского общества), перспективы развития этих ценностей
• Заключение
• Список использованных источников

Актуальность проблематики выбранной мной темы в том или ином виде существует с самой зари развития человечества. Мыслящей его части всегда было важно как-то отрефлексировать произошедшие и грядущие события, определить степень их моральности, соответствия тем или иным внутренним и внешним законам, писанным и не писанным. А для чего именно это делать — каждый решает по-своему. У человека есть такие качества, как совесть, стыд и умение осмысливать сделанное и сказанное. Исходя из этого, требуются некие правила для приведения в порядок приоритетов вышеназванных свойств. Это и составляет суть морали.

С течением времени, с развитием человечества, развивались и моральные учения. Их разброс во взглядах велик: от суровейшего аскетизма до полнейшего гедонизма. В наше время, вступив в XXI век, мы можем выбирать то, что нам более по вкусу (в отличие от прошедших эпох), но и то с оглядкой на существующие мнения в обществе. И каким же будет этот выбор? Россия по-прежнему стоит на перепутье множества дорог, и важно каждому думающему человеку осознать, куда он пойдет и зачем. Вопрос стоит ребром: либо для достижения своих целей необходимо подчиняться «моральному закону внутри нас» и следовать принятой в среде обитания морали, или отбросить ставшие уже ненужными эти условности и своей свободной волей выбирать наилучший путь в этой жизни? Этот вопрос мы считаем весьма актуальным для современного нам общества и рассмотрим его в данной работе. Само понятие морали изучалось, развивалось и углублялось многими мыслителями. Посредством него в теоретическом и практическом опыте людей вычленяются обычаи, законы, поступки, характеры, выражающие высшие ценности и долженствование, через которые человек проявляет себя как разумное, самосознательное и свободное существо. Специально-философское представление формируется в процессе осмысления правильного поведения и порядка в нравах и предела свободы, извне задаваемого той или иной организационной и нормативной упорядоченности. Весьма близким понятием по отношению к морали является нравственность — это принятие на себя ответственности за свои поступки. Поскольку, как следует из определения, нравственность основана на свободной воле, постольку нравственным может быть только свободное существо. В отличие от морали, которая является внешним требованием к поведению индивида, наряду с законом, нравственность есть внутренняя установка индивида действовать согласно своей совести и (или) согласно своим принципам.

Множество великих умов интересовалось морально-этическими проблемами человеческого бытия, всех в данной работе рассмотреть невозможно, и поэтому для сравнения мы взяли двух мыслителей, наиболее сильно, по нашему мнению, повлиявших на сознание и их, и наших современников: Ф. Ницше и Ф. М. Достоевского. Идеал Ницше — это сверхчеловек. Он — прежде всего творец, обладающий сильной, стремительной, «длинной волей», творец самого себя как автономной и свободной личности, с крайней жестокостью преодолевающий все моральные нормы современного общества. Ницше пророчески предвещает своим современникам распад европейской духовности и девальвацию ее ценностей, «восстание масс», тоталитаризм и воцарение «грядущего хама» с его нивелировкой человека под флагом всеобщего равенства людей. Более того, именно в этих зловещих книгах, проистекающих из его души, Ницше, по сути дела, задает тон всем философским направлениям 20-го века — и самой философии жизни с ее пророчествами о «Закате Европы», и идеям таких мыслителей, как Х. Ортега-и-Гассет, Э. Гуссерль, М. Хайдеггер, К. Ясперс и т. п., пролагая тем самым дорогу как качественно новому типу философствования, так и нестандартным нормам европейской ментальности.

Достоевский, в свою очередь, уверен, что высочайшее употребление, которое может сделать человек из своей личности, из полноты развития своего Я — это как бы уничтожить это Я, отдать его целиком всем и каждому безраздельно и беззаветно. Расчленение метафизически единого на «высших», целесообразных творцов истории и толпу (сырой материал для неё) осуществимо лишь в системах вне Бога и без Абсолюта. Венцом последних является у Достоевского Великий Инквизитор: в отсутствие закона, он предлагает человеку собственным сердцем решать, что есть добро и что есть зло. Такая процедура, по мысли Великого Инквизитора, непереносима для человека, несущего в себе лишь Образ Божий — подобная свобода выбора людям не нужна. Нельзя верить в человека и не верить в Бога; можно жить, не веруя ни в Бога, ни в человека, но эта жизнь уже вне нравственного закона. Центрами святости и жизни выступают у Достоевского носители «соборной тенденции», носители смирения — самой страшной силы, как он считал, какая только может быть на свете. Не «сверхчеловек» дионисийского прихода, а русский инок — основная фигура экзистенциальной системы Фёдора Михайловича. Человек, по Достоевскому, только сам отвечает за собственные поступки в любых, даже самых неблагоприятных условиях — совершенное преступление и соразмерное нравственное наказание всегда неразрывно связаны, неразделимы, и, нередко, ретроспективно неразличимы.

Вопрос об императивности морали рассматривали в своих работах Протагор, И. Кант, Г. В. Ф. Гегель, Т. Гоббс, Ж. Ж. Руссо, маркиз де Сад, Ф. Энгельс, Ж. П. Сартр, Ф. Ницше, С. Л. Франк, Н. А. Бердяев, С. Г. Нечаев, Л. Д. Троцкий, А. А. Гусейнов, Р. Г. Апресян и др.

Целью данной работы является ответ на вопрос: стоит ли придерживаться каких-либо моральных принципов современному человеку или решать все вопросы, основываясь лишь на личных предпочтениях в зависимости от ситуации? Нужна ли мораль всем, или существуют люди, неподвластные общим нормам, правилам?

Достижение поставленной цели связано с решением следующих задач:

1. Анализ понятия «мораль» в трактовках различных философских течений, её отличия от нравственности;

2. Рассмотрение различных подходов в восприятии императивности морали, раскрытие понятия «императивность» ;

3. Рассмотрение и сопоставление взглядов на мораль и этические ценности Ф. Ницше и Ф. М. Достоевского;

4. Оценка состояния морально-этических ценностей современного общества на основе рассмотренного материала, перспективы развития этих ценностей;

и др.

Объектом исследования является проблема императивности морали современного человека.

Предметом исследования является специфика морально-нравственного развития как представителей меньшинства, так и «массы» .

В качестве методологических оснований данной работы нами использовались категориальный аппарат учения об этике, компаративистский, герменевтический и исторический методы.

императивность мораль достоевский ницше

1. Краткая характеристика понятия «мораль» и его отличия от понятия «Нравственность»

Понятие «мораль», как и все понятия в этическом учении, имеет разные трактовки. Но общие места из всей совокупности определений выделить можно. Мораль — специфический тип регуляции отношений людей, направленный на их гуманизацию; совокупность принятых в том или ином социальном организме норм поведения, общения и взаимоотношений. Следует помнить, что взгляды на эти нормы в различных обществах разные, и подвержены постоянному изменению, поэтому «гуманизация», в зависимости от эпохи, понимается сообразно времени. В отличие от жёстко фиксированных и сопряженных в своем функционировании с определенными организационными структурами форм регуляции (правовая, религиозная и др.), мораль выступает, как правило, в качестве «неписаного закона», реализуя свою регулятивную функцию, в первую очередь, посредством обыденного сознания. Мораль генетически восходит к феномену обычая; применительно к индивиду основные нравственные ценности усваиваются им в процессе личностной социализации. Следовательно, основная социальная функция морали — поддерживать стабильность общества. Также существует не менее важная — ценностно-ориентационная. Каждое общество старается привить, прежде всего, молодым его членам, своё видение мира и главные общественно-нужные жизненные цели. Благодаря этому, люди усваивают ценностные установки общества и получают чёткие указания, как надо жить конформно. Как следствие этого — поддерживается та же стабильность и преемственность общественных институтов в русле существующей моральной парадигмы. Р. Г. Апресян считает, что: «Мораль возникает из осознания обособленности и отчужденности человеческого существования, в стремлении к преодолению разорванности человеческого бытия — внутренней, в отношении с людьми, в отношении с природой и общностью (обществом), в отношении к высшему (к духовному идеалу). В этом стремлении, сколь разнообразно оно ни проявлялось бы, скрыта потребность человека в единстве, понятом как цельность разумной и душевной жизни, как связность, соединенность людей, как приобщенность к истине, к безусловному и абсолютному идеалу. Потребность в единении с другими людьми лежит в основе морали». В пунктах отношений с людьми, природой, обществом и к духовному идеалу можно с ним согласиться. Другое дело — возникновение морали из чувства разобщённости и отчуждённости. Сложно представить себе доисторическое человеческое стадо, которое вдруг почувствовало себя разобщённым и отчуждённым и срочно стало придумывать мораль для ликвидации этого негативного явления психики.

Существует, кроме того, некоторая оппозиция в понимании слов «мораль» и «нравственность». Большинство словарей отождествляют эти понятия, но мнение, что нравственность — это черта, присущая скорее индивидууму, нежели обществу в целом, тоже имеет право на существование. Помочь в нахождении истины может только небольшое лингвистическое исследование. Этимологически слово «мораль» восходит к латинскому moralitas, произведённому от moralis по аналогии с греческим «этика» от mos («традиция», «народный обычай», более позднее — «нрав-характер», обобщённое в слове «нравы»). Так же в русском языке сложилось слово «нравственность». В языках, где употребляются одновременно оба слова (в русском — «мораль» и «нравственность», в немецком — «moral» и «sittlichkeit»), они, как правило, обозначают отдельные стороны или уровни морали, однако концептуализации эти носят по преимуществу авторский характер и никак не связаны с живым словоупотреблением. Многозначное слово mos изначально означало «порядок». Китайское слово, соответствующее «морали» — «даодэ», буквально — путь добродетели, путь совершенствования (в русском языке этот поворот мысли отражён в слове «распутство» — утрата пути в связи с сумбурным или нечестивым образом жизни). Можно сказать: «читать мораль», но никто не скажет: «читать нравственность». Из этого можно сделать вывод, что нравственность — это внутреннее состояние человека, а мораль — внешние установки, помогающие ему избрать свой путь.

2. Рассмотрение различных подходов в восприятии императивности морали

В этой главе мы рассмотрим существующие подходы, которые наиболее полно характеризуют накопленные мыслителями знания об императивности морали. Но прежде следует дать определение понятию «императивность». Само слово «императив» означает «повеление», «требование». Следовательно, выражение «императивность морали» означает необходимость неуклонного следования моральным предписаниям не от случая к случаю, а систематически. Нравственные императивы, как и утверждаемые ими моральные ценности, имеют надситуативный и безличный, т. е. универсальный характер.

Первым будет рассмотрено нигилистическое отношение к морали: оно не признаёт императивность вообще, отрицая любое упорядочение; внутреннее — по отношению к индивиду, и внешнее — в отношении общества в целом (де Сад, Ницше). Второй подход — это самоценность морали, её неподвластность извне установленным правилам и нормам, она сама себе устанавливает правила (С.Л. Франк, П. Жане).

Из такого подхода можно выделить несколько точек зрения. Первая точка зрения представлена понятием об императивности морали среди либеральных моралистов. Они считали, что если содействовать самосовершенствованию людей, то исправятся нравы. Вторая связана с представлением морали как способа автономного, неподражательного, творческого самовыражения личности (Бердяев, экзистенциалисты, А.И. Солженицын). Третья определяет понимание морали как формы революционно-критического отношения к реальности (Ф. Энгельс, Л. Троцкий). Четвёртая — это неомарксизм второй половины 20-го века, апеллировавший к гуманизму раннего К. Маркса. Революционеры делают вывод, что порядки необходимо исправить, а людей — включить в новый, исправленный порядок вне зависимости от их желания. В третьем подходе императивность морали рассматривается более как побудительная, нежели запретительная. Санкции морали обращены к человеку как сознательному и свободному субъекту (Кант, Гегель, Р. Хэар). В четвёртом подходе императивность морали рассматривается как выражение необходимости целесообразного взаимодействия в обществе, как совокупность «правил поведения», которых должны придерживаться все люди для адекватности требованиям системы (Спенсер, Милль, Дюркгейм). Также в русле такого понимания можно трактовать императивность морали как вырабатываемый самими людьми механизм общественного договора, регламентирующий отношения между ними (Эпикур, Гоббс, Руссо). Пятый подход постулирует то, что сама мораль задаёт форму воления. Исполнение требования прямо зависит от человека; исполняя требование, он как бы провозглашает его.

Таковы основные подходы. Сейчас мы рассмотрим их подробнее.

2.1 Императивность морали в нигилизме

В нигилистическом отношении к морали не приемлется императивность как таковая: любое упорядочение индивидуальных проявлений, в форме ли житейских правил, социальных норм или универсальных культурных принципов, воспринимается как иго, как подавление личности. Яркими представителями этого направления являются Донасьен Альфонс Франсуа де Сад и Фридрих Ницше. Наиболее сильно нигилистические идеи выражены в жизни и творчестве первого из упомянутых мыслителей.

Донасьен де Сад был довольно экстравагантной личностью, несмотря на хорошее происхождение. Именно знатность и семья много раз спасали его от казни или заключения в тюрьме (где он, правда, пробыл всё-таки достаточно долго). Шокировал общество маркиз своими взглядами на половые отношения, сопровождающиеся избиениями (от его фамилии произошло слово «садизм»), каковые с большей или меньшей степенью успеха применял на практике. Постоянно оскорбляющий общественную мораль и нравственность, де Сад был всю жизнь гоним, закончив жизнь в психиатрической лечебнице. Писать он начинает, будучи в Бастилии. Основные произведения: «120 дней Содома», «Жюстина», «Философия в будуаре». Трудно провести чёткую границу между де Садом — философом и де Садом — литератором. Идеи Просвещения трансформировались не только в осознание мудрости и беспредельности человеческого разума, но и в грубый материализм, в агрессивный атеизм, в нравственный нигилизм, выплескивающие на поверхность житейского моря не только концепцию естественного человека, но и концепцию насилия. Маркиз де Сад снимает фиговый листок с ужасов нашей жизни и подносит их к нашим же глазам, упрямо не желающим видеть очевидное. Он представляет (если можно так выразиться), философию человеческого подсознания, вскрывая и анализируя те слои личности, к которым сам человек всячески избегает приближаться, потому что там находится истинный образ человека, не сдерживаемый условностями и не обезображенный стереотипами, не облагороженный наработанным имиджем, зачастую страшный и непереносимый. Де Сад в своих мрачных произведениях не порочил человечество, как заявляют его обвинители, а подносил к его глазам зеркало. А то, что это зеркало было вогнутым и увеличивающим, свидетельствует о попытке писателя обратить внимание самоуспокоенных и самодовольных людей на их собственную сущность, тщательно камуфлируемую светскими манерами, фрачным сукном и шелками бальных туалетов придворных красавиц. Маркиз ни в коем случае не призывал к злу, он, напротив, как мог, отвращал людей посредством своих кровавых повествований. «Говорят, что мои кисти, — писал он, — слишком сильны. Хотите знать, почему? Я не желаю пробуждать любовь к пороку… Я сделал героев, избравших стезю порока, настолько ужасающими, что они, конечно, не внушат ни жалости, ни любви… Повторяю: я всегда буду описывать преступление только адскими красками; я хочу, чтобы его видели без покровов, чтобы его презирали, чтобы его боялись…». Его можно поставить в пример нашим современным изготовителям теле — и кинопродукции, где различные бандиты и насильники представлены как заботливые сыновья и нежные любовники, которые занимаются своим грязным делом как бы нехотя, потому, что так сложились обстоятельства. Как будто у миллионов других людей какие-то особые, лабораторные жизненные обстоятельства, отличные от этих «несчастных». Отсюда возникает вопрос: почему такая «продукция» считается допустимой и легальной, а книги маркиза — грязь и жестокость? Де Сад, по всей вероятности, был человеком, в котором сосуществовало сразу несколько личностей. У него был мощный интеллект и настоящее литературное дарование. Все его жестокости были скорее театральными, чем подлинными. Поскольку он в прошлом был кавалерийским офицером, вероятно, любил и «ездить верхом», и стегать кнутом всё, что хоть чём-то напоминало ему лошадь. Кроме этого, де Сад, очевидно, сам был так напуган своими собственными страстями и эмоциями, которые вызывали в нем женщины, что он всегда пытался подчинить своей воле этих женщин для того, чтобы подавить и подчинить самого себя.

Произведения де Сада были категорически запрещены к изданию и распространению во всех странах и материках. В настоящее время в его родовом замке создан мемориальный музей его имени, романы издаются огромными тиражами, а в конце прошлого тысячелетия ЮНЕСКО отмечало год памяти этого неоднозначного человека и мыслителя. Маркиз своим творчеством подвёл черту под уходящей эпохой и предвосхитил суть наступающих, отмеченных такой жестокостью и цинизмом, что его книги, по сравнению с тем, что было дальше, подчас выглядят благостными рождественскими притчами. В своем завещании он написал: «Когда меня засыплют землей, пусть сверху разбросают желуди, чтобы молодая поросль скрыла место моего захоронения, и след моей могилы исчез бы навсегда, как и я сам надеюсь исчезнуть из памяти людей» .

2.2 Императивность морали в концепции индивидуального отношения к ней

В протесте против внешней принудительности морали может выражаться индивидуализированное отношение к бытующим нравам. Протест может быть вызван также служебным, лицемерным подчинением общественным нормам. Самоценность морали интерпретируется как её неподвластность извне данным и самодостоверным нормам и правилам, как-то, что она сама себе устанавливает правило. К этому направлению относят С. Л. Франка. В статье «Нравственный идеал и действительность» (1913г.), специально посвящённой идеалистической нравственной теории, он изображает возможности и пределы тесной глубинной взаимосвязи живой человеческой личности и «автономной» идеалистической нормы. Из возможных вариантов этической теории «натурализму», т. е. отождествлению нравственного идеала с каким — либо объективным явлением (воля Бога или иллюзия, рождаемая психофизической организацией человека), предпочтительнее «идеализм» в силу устанавливаемой им независимости нравственного идеала от эмпирической действительности. Но, вместе с тем, «идеализм» видит нравственный идеал излишне абстрактно, не учитывает неразрывной связи идеала и осуществляющей его нравственной воли, что побуждает С. Л. Франка отождествить обоих таким образом, что всесовершенный идеал как бы поглотит, подчинит себе личную ограниченную волю нравственного деятеля. Эта позиция, которой придерживался Гегель, и которую Франк называет «этическим реализмом», предполагает реальное участие универсального нравственного идеала в земной, эмпирической жизни: с абсолютным идеалом связана каждая отдельная личность, всё человечество в целом, даже вся «органическая и космическая жизнь» (лишь отчасти) ощущает разлитую в себе абсолютную нравственную волю. Такое понимание «автономной» этики, если оно провозглашает нормы, не призывает на борьбу с эмпирической действительностью, но «говорит к сердцу» человека, побуждает его к творческому (т.е. созидательному) самораскрытию органически присущих ему «нравственных сил коллективного бытия». Возникающая здесь проблема соотношения личной ответственности и преклонения перед коллективным моральным умонастроением снимается относительностью всякой «рациональной» формулировки нравственной нормы, лишь частично приближающейся к абсолютному Добру: личное нравственное самоопределение может увидеть «относительную правомерность» общественного авторитета и с радостью согласиться с ним (в силу своей сопричастности ему через разлитое абсолютное Добро).

Исходя из предпосылок отечественной философской традиции, С. Л. Франк усовершенствовал понятие автономии нравственного сознания, конструируя свою, смягчённую, версию этики долга. Следует отметить необыкновенный нравственный оптимизм этой конструкции, предполагающей основной движущей силой нравственной воли уважение к идеалу: проблему зла и ограниченного действия абсолютного добра в эмпирическом мире Франк выносит за скобки своего размышления.

Из таких предположений могут развиваться разные линии рассуждения: императивность морали в либерализме, в концепции индивидуально-творческого самовыражения личности, в революционно-критическом отношении к реальности и в неомарксизме.

Наиболее полно и чётко идеи либеральной морали и либерализма как политико-правового течения проявились в творчестве И. Канта. Его по праву называют философом свободы. Этика определяется Кантом как наука о законах свободы. Действия по законам свободы, т. е. свободные действия возможны при условии, что они независимы от каких-либо принципов, основывающихся на опыте, или от целей, имеющих практический результат. Это — действия, основывающиеся исключительно на рациональных основаниях. Поэтому при том, что в этике есть эмпирическая часть, которую Кант называет «практической антропологией», она должна начинаться с метафизики — метафизики нравов, или «чистой моральной философии», совершенно свободной от какого бы то ни было эмпирического содержания. Метафизика нравов вскрывает первопринцип морали, и на этой основе строится эмпирическое изучение нравственности. Кант различает «вещи в себе» (сущность вещи) и явления. По Канту, «вещь в себе» непознаваема для теоретического разума. Нельзя познать сущность Бога, свободы, бессмертия души. Но то, что недоступно для теоретического разума, находит познание в моральном сознании. Когда мы пытаемся познать сущность вещей, мы сталкиваемся с неразрешимыми противоречиями (антиномиями). С помощью теоретического разума можно доказать, что Бог, свобода, бессмертие души есть, и что их нет. Когда теоретический разум впадает в агностицизм, тогда на помощь приходят моральное сознание, «практический разум», которые вселяют веру в эти непознаваемые вещи. Человек может определяться в своей воле субъективно, т. е. произвольно выбирать себе правила совершения поступков. Субъективные правила воления Кант называет максимами. Обычно человек избирает максиму сообразно со складывающимися условиями жизни, по склонности или по неведению. Максима является моральной, если она согласована с нравственным законом и определена человеком на основе осознания им нравственного долга. Человек должен стремиться к тому, чтобы максима его поступка могла стать частью всеобщего законодательства, и он способен согласовывать свои индивидуальные максимы с нравственным законом благодаря тому, что он свободен. В отличие от субъективного принципа, объективный принцип задается разумом и потому является велением. Объективный принцип веления Кант называет императивом. Это постулат морального сознания, он никак и ниоткуда не выводится. Мыслитель исходит из идеи прогресса человеческого общества, в том числе прогрессивного развития морали. По Канту, каждый человек думает, что он уникален, исключителен и поэтому может нарушить категорический императив. Чтобы этого не произошло, человек нуждается в принуждении, то есть в законе, который бы усмирял тех, кто не желает соблюдать свободу других. Этот закон должен быть справедлив, но поскольку он создан человеком с присущими ему антиномиями, то законы эти не будут идеальны и абсолютны, но всё же надо стремиться к наисовершеннейшему государственному устройству, ведь цель — ничто, а стремление — всё. Кант разграничивает моральное и легальное поведение, право с объективной стороны и право с субъективной стороны. Моральным можно назвать такое поведение, которое продиктовано внутренним сознанием долга. Правовое поведение основано на выполнении предписаний закона, независимо от того какими были внутренние мотивы субъекта. Моральное поведение — сфера мотивов, в основе которой лежит особая моральная справедливость. Право — внешнее поведение; в основе его — внешние проявления воли. Здесь мотивы не важны. Власть не должна указывать, как поступать личности, и не должна регулировать свободу мысли. Государство не может задавать этические каноны. В сферу мотивов поведения, душевных побуждений, по Канту, государство не должно вмешиваться, нельзя заставлять человека быть счастливым и свободным. Право с объективной стороны заключается в подчинении всех общему моральному закону, а право с субъективной стороны характеризуется тем, что каждый должен согласовывать свой произвол (свободу) со свободой (произволом) каждого другого человека. С другой стороны, Кант связывает нравственность и право, так как в основе права заложен нравственный принцип категорического императива, но мир права и мир морали нельзя отождествить, так как они автономны. Либеральная мораль покоится на законе. Пока он не нарушен, человеческое общество будет нормально функционировать.

Мораль можно понимать как способ независимого, неподражательного, индивидуально-творческого самовыражения личности. Об этом писали: один из основателей философии жизни Ф. Ницше; экзистенциалисты, из числа которых можно упомянуть Ж. П. Сартра, М. Хайдеггера и Н. А. Бердяева, а также писателя А. И. Солженицына.

Согласно учению экзистенциализма, экзистенция — это сугубо индивидуальное, неповторимое личностное бытие, заинтересованность в котором составляет основной долг человека: он должен хранить свою экзистенцию, сделав радикальный выбор в пользу этического существования (где главным является различение добра и зла и сознательное следование добру), и тем самым оценить непреходящее, абсолютное значение своей личности и индивидуального выбора, независимых от социально-культурных и исторических обстоятельств. Вопрос о божественной инстанции, апелляция к которой либо обязательна, либо, напротив, категорически запрещена, не только делит экзистенциалистов на два лагеря — религиозный и атеистический, но и прямо сказывается на трактовке моральных норм: так называемый атеистический экзистенциализм, особенно сартровский, принципиально антинормативен. Несмотря на все различия во взглядах экзистенциалистских мыслителей, общим для них является утверждение абсолютной значимости личностного начала в человеке, его выбора, ответственности и свободы. Человеческое бытие не может быть выведено ни из каких мировых процессов и не зависит никоим образом от внешней реальности. Человек, как говорит Сартр, это абсолют, хотя и «абсолют несубстанциальный». Это значит, что и само человеческое бытие не содержит в себе никаких свойств и характеристик априори, из которых можно было бы вывести какие-то строго определенные предписания для поведения. Эта антинатуралистическая и антисубстанциалистская установка нашла свое наиболее полное выражение в сартровской формуле: «человек — это ничто», мыслитель уверен, что человек «осужден быть свободным». Ничто не может ни обосновать, ни «извинить» человеческого поступка, ни повлиять на него — ни «Я», ни характер, ни психофизические особенности, ни среда; его поступок — его выбор. Эта абсолютная «неоправдываемость» человеческого существования сродни его полной случайности, а значит и свободе. Сартр в своем основном философском труде «Бытие и ничто» ставит вопрос о ценностях, которые «не записаны в вещах», т. е. не выводимы из какого бы то ни было вида сущего, а прямо творятся человеком. Причем это творение есть одновременно и выбор определенного образа мира, за что человек конечно же несет полную, не отменяемую и не разделяемую ни с кем и ни с чем ответственность («человек несет на своих плечах всю тяжесть мира»). И потому такого рода тотальная ответственность не может не сопровождаться чувством тревоги, ибо ничто не гарантировано. Единственно, чем должен быть озабочен человек, так это тем, чтобы его действие было авторизовано (это он выбрал, он сделал, он поступил и т. п.), а значит и свободно. Понятно, что при отсутствии фиксированного и объективного критерия (вопрос о котором опять-таки, по логике экзистенциалистов, неправомерен) доктрина допускала различные толкования, в том числе и солипсистские. Этот вопрос так и остался экзистенциалистами непрояснённым. В работе Сартра «Записки о морали» была подтверждена мысль о первичности онтологии перед этикой, укоренённости морали в онтологических структурах, но отвергалась их тождественность. Так онтология выявляет различные способы существования, в том числе подлинное и неподлинное (и равную ответственность человека за то и другое), но, как указывает Сартр в этой работе, переход от неаутентичного способа существования к аутентичному предполагает значительную перестройку сознания, которую он сравнивает с «обращением». Основные моменты обращения, а, стало быть, и моральности, таковы: принятие на себя полной ответственности за все свои проекты, даже принятые на иррефлексивном уровне как за свободно выбранные (мои цели желаемы мною — вот единственное и решающее основание быть ответственными за них); при обращении мир перестает быть объектом присвоения, теперь ставится цель его раскрытия; другой человек уже не есть предмет и субъект объективации (когда «ад — это Другой»), моральный субъект становится условием существования и раскрытия возможностей другого и не требует для себя от других ничего, даже уважения к своей свободе. Так на место конфликта, угнетения, посягательства на свободу другого и т. п. (отношений, бывших в центре внимания в работе «Бытие и ничто») встает великодушие. Мораль в целом — это не следование каким-то извне данным предписаниям, не стремление быть моральным, а осуществление конкретного эффективного действия, необходимого именно в данной ситуации (например, избавить общество от убийцы). Аутентичное действие, чтобы быть поистине моральным, должно практиковаться сознательно. Позиция моральности всякий раз заново завоевывается в каждой конкретной неповторимой ситуации. Поэтому не может быть никаких универсальных норм поведения, заранее известных целей деятельности и фиксированных обязанностей. Любые апелляции к общезначимой норме есть попытка ввести в свободный автономный акт внешний и чуждый ему элемент, иное, чем он сам, Другого. Другой — это либо скрытый проводник угнетения и насилия, либо олицетворение стремления уйти от ответственности, а чаще то и другое вместе. Другим является любое универсалистское предписание морали, которое не отдает должного ни человеку, выполняющему это требование, ни его конкретным проектам, ни его ситуации. Такая мораль абстрактна, она освобождает человека от риска и, следовательно, от ответственности, она — «способ выйти сухим из воды» и «спастись в абсолюте» как надежном убежище. Все категорические общезначимые предписания являются, в конечном счёте, посягательством на человеческую автономию. Никто заранее не знает, как поступать в каждом конкретном случае, и никто ничего не может предписывать другому. Мораль конкретна, она всегда есть живой, индивидуальный творческий опыт «делания» .

Другой представитель экзистенциалистов (хоть он и позже открещивался от этого направления) М. Хайдеггер предлагал «слушать бытие», это значит, позволить бытию существовать подлинно, то есть дать ему возможность высказаться. «Слушать бытие» — это главная и самая трудная задача современного человека, не знающего ничего, кроме собственных амбиций, претендующего быть властелином мира и мерилом истины. Последняя, по Хайдеггеру, с одной стороны, предельно субъективизировалась, будучи удостоверяемой только в представлении субъекта, а с другой — объективизировалась, ибо соотносилась лишь с подвластным объективации и исчислению сущим, но тем самым человек оказался не только ограниченным сущим, но и подчиненным ему. Все это и привело современную европейскую цивилизацию к кризису. Так «слушать бытие» становится своеобразным императивом, несущим в себе и этический смысл. Однако кажущаяся логичной попытка истолковать онтологию как уже готовую этику отвергается Хайдеггером: сначала нужно захотеть и научиться практиковать экзистенциальное мышление, открыться бытию, научиться его слушать, и лишь потом ставить вопрос о моральных предписаниях. Лишь экзистенциальное мышление откроет новые горизонты, лишь в нём мы оказываемся в стихии свободы и истины, оно изменяет самого человека и его ориентации, расчищает пространство для новых возможностей. Поэтому некорректно и преждевременно ставить вопрос о каких-то новых и определенных моральных нормах, не пройдя через горнило этого мышления. Ясно, по Хайдеггеру, лишь одно: ждать каких-либо моральных целеуказаний можно только от бытия, и только в «слушании бытия» возможно преодоление таких характерных пороков современной американизирующейся цивилизации, как погоня за результатом (вытекающая из исключительной ориентации на сущее), тем более внешним.

Апологетами революционно-критического направления можно считать Ф. Энгельса, и Л. Д. Троцкого. Ф. Энгельс, в ходе систематизации их с Марксом общего мировоззрения в работе «Анти-Дюринг» (1878), а также в работах, написанных им после смерти К. Маркса, в особенности в письмах 90-х годов, отказывается от радикальной позиции, согласно которой мораль как превращенная форма сознания исчезает вместе с классовым обществом. Он полагает, что пролетариат исторически видоизменяет мораль, придает ей свою классовую форму, но не отбрасывает вовсе; пролетарская мораль противостоит буржуазной и является прообразом морали будущего. Он акцентирует внимание на относительной самостоятельности морали (в общих рамках форм общественного сознания), ее обратном воздействии на экономический базис. Мораль, считает он, обладает исторической инерцией, собственной логикой развития. Он формулирует очень важную мысль о моральной симптоматике, полагая, что моральное негодование не может считаться диагнозом социально-экономической «болезни», но, несомненно, может выступать в роли ее симптома, и тем самым намечая способ соединения, плодотворного сотрудничества этики с другими областями обществознания. Энгельс пользуется даже понятием действительно человеческой морали, которая появится тогда, когда исчезнут классовые противоположности и всякие воспоминания о них. Значительный вклад в марксистское осмысление морали как общеисторического феномена, в частности, проблемы происхождения нравственных идей, внес П. Лафарг, а также другие младшие друзья и соратники К. Маркса и Ф. Энгельса (А. Бебель, Г. В. Плеханов и др.).

Троцкий считает, что мораль больше, чем какая-либо другая форма идеологии, имеет классовый характер. «Общеобязательные» нормы морали тем менее действительны, чем более острый характер принимает классовая борьба. Высшей формой классовой борьбы является гражданская война, которая взрывает все нравственные связи между враждебными классами. «Общеобязательная» мораль заполняется на деле антагонистическим содержанием. «Нравственная норма становится тем категоричнее, чем менее она „общеобязательна“. Солидарность рабочих, особенно стачечников или баррикадных бойцов, неизмеримо „категоричнее“, чем человеческая солидарность вообще». Троцкий приходит к выводу, что моральные абстракции специально придумала буржуазия, чтобы держать в узде пролетариат, но со временем они прогнили и пришли в упадок, резко обострились противоречия. Синтезом империалистской мерзости для мыслителя является фашизм, как прямое порождение банкротства буржуазной демократии перед лицом задач империалистской эпохи. Революционный марксист не может даже приступить к своей исторической миссии, не порвав морально с общественным мнением буржуазии и ее агентуры в пролетариате. «Именно этот решительный, до конца продуманный, непреклонный разрыв большевиков с консервативной моралью не только крупной, но и мелкой буржуазии смертельно пугает демократических фразеров, салонных пророков и кулуарных героев. Отсюда их жалобы на „аморализм“ большевиков». Средство может быть оправдано только целью. Но ведь и цель, в свою очередь, должна быть оправдана. С точки зрения марксизма, который выражает исторические интересы пролетариата, цель оправдана, если она ведет к повышению власти человека над природой и к уничтожению власти человека над человеком. Значит, марксистам позволено всё то, что действительно ведёт к освобождению человечества. Так как достигнуть этой цели можно только революционным путем, то освободительная мораль пролетариата имеет, по необходимости, революционный характер. Она непримиримо противостоит не только догмам религии, но и всякого рода идеалистическим фетишам, этим философским жандармам господствующего класса. Она выводит правила поведения из законов развития общества, следовательно, прежде всего, из классовой борьбы, этого закона всех законов. Вопросы революционной морали сливаются с вопросами революционной стратегии и тактики. Правильный ответ на эти вопросы дает живой опыт движения в свете теории. Диалектический материализм не знает дуализма средства и цели. Цель естественно вытекает из самого исторического движения. Средства органически подчинены цели. Ближайшая цель становится средством для более отдаленной цели. Троцкий считает, что каждый случай, в котором возникают моральные вопросы, должен рассматриваться, исходя из контекста нужности или полезности революционному движению. Даже в самом остром вопросе — убийство человека человеком, — моральные абсолюты оказываются совершенно непригодны. Моральная оценка, вместе с политической, вытекает из внутренних потребностей борьбы.

Неомарксизм — совокупность марксистских и марксистски ориентировочных течений, характеризующихся критическим отношением, как к капитализму, так и к «реальному социализму» и его «марксистско-ленинской» идеологии. Настоящим ядром «неомарксизма» — и в организационно-практическом и в идейно-практическом планах — явилась Франкфуртская школа, которая сложилась в конце 20-х — начале 30-х годов на базе Института социальных исследований при университете во Франкфурте-на-Майне. В ее состав вошли М. Хоркхаймер, Т. В. Адорно, Ф. Поллок, Г. Маркузе, Э. Фромм и др. После Великой Отечественной войны они продолжили свою работу в Институте, где вокруг них сформировалось новое поколение сторонников «неомарксизма» — А. Шмидт, Ю. Хабермас, А. Валмер и др. Неомарксизм развивается вне рамок традиционного марксизма, он тесно связан с особенностями умонастроения западноевропейской левонастроенной интеллигенции послевоенных лет, со всей исторической ситуацией этого времени, которая характеризовалась победой антифашистских, демократических сил в войне, широкой верой в общественный прогресс, гуманизм, свободу, равенство. Казалось, что экономический подъем тех лет («немецкое чудо»), достижения научно-технической революции дают все основания для социального оптимизма. Умонастроение левонастроенной интеллигенции, особенно в таких странах, как Франция, Италия, где ее влияние было особенно велико, отражало ощущение кризиса культуры, неприятие отчуждения, буржуазности, стремление осуществить кардинальные изменения в самом образе жизни людей. И в то же время для этих настроений были характерны разочарование, тоска из-за несбывшихся надежд на радикальное преобразование общества после разгрома фашизма. Еще не был снят вопрос о том, как и почему фашизм сумел овладеть умами масс, оказать на них такое воздействие и вообще получить столь широкое распространение. В раздумьях над этими вопросами критике подвергалась вся традиционная культура, особенно культура буржуазного общества, лишающая индивида внутренней свободы, наделенная «угнетательской», подавляющей функцией. Критический пафос по отношению к этой культуре возник уже во второй половине XIX в., но опыт фашизма, второй мировой войны, как бы выносил окончательный приговор, показав воочию, сколь сильны функции подавления социальной и биологической сущности человека этой культурой. Если раньше предлагалось дополнить учение Маркса той или иной философией, то теперь происходит подлинное открытие Маркса как философа. В 1953 г. широкому читателю стали доступны вновь изданные работы молодого Маркса, прежде всего его «Экономическо-философские рукописи 1844 г.». Возникает целая литература о взглядах молодого Маркса, идут дискуссии, в которых противопоставляется Маркс-философ Марксу-экономисту, взгляды молодого Маркса взглядам зрелого, взглядам Энгельса как сциентиста, Ленина как политика, прагматика и т. д. Он является в одежде философа и нравственного пророка с радостными вестями о человеческой свободе, имеющей силы за пределами узкого круга класса, партии или фракции. Неомарксисты более гуманно подходили к революционным преобразованиям. В соответствии с суждением Маркузе, социальной революции должны предшествовать «революция человека» (его великий отказ участвовать в игре капиталистического потребительского общества, отказ признавать своими те потребности, которые индустриальное общество навязывает всем), отказ от «одномерного сознания» (оно присуще личности, ориентирующейся на деформированные современным капитализмом потребности, конформиста, утратившего критическое отношение к действительности. При господстве «одномерного сознания» «одномерный человек» этого общества не способен ни выработать, ни даже воспринять то революционное социалистическое сознание, которое, согласно, марксизма-ленинизма, является непременным условием и предпосылкой пролетарской социалистической революции), которое навязывается каждому средствами массовой информации, от тех норм господствующей морали, которые интегрируют людей в это общество и, наконец, индивидуальный бунт каждого, кто с помощью понимания подлинного марксизма разгадал коварный, прикрываемый демократическими правилами игры механизм буржуазного господства. Неомарксисты утверждали, что нашли единственно эффективный — третий путь, между эталитаризмом, потребительским западным обществом и реально существующим социализмом. Для этого, по их мнению, надо покончить с увеличением эталитаризма и больше заниматься морально-политическим просвещением масс в духе идей «неомарксизма». Третий путь неомарксистов, по существу сводится к своего рода моральной и культурной революции, которая упразднила бы разложившуюся идеалистическую систему либерализма и заменила бы ее новой культурно-идеологической надстройкой со здоровой жизнеутверждающей этикой. Такая революция дала бы, на их взгляд, западному обществу новое дыхание. Идеализм подобных соображений предполагал моральное обновление на базе системы производственных отношений, основанных на частной собственности. Также неомарксисты предполагали, усилить миссионерскую роль католической церкви, для морального и духовного возрождения, в результате чего, должна возродиться сила раннего христианства и западноевропейские народы вновь поднимутся на духовную высоту. В том числе, одной из своих идей они выдвигали учение о «культурной борьбе» или «культурной войне», утверждая, что издревле существует культурная модель общества, которая, начиная с эпохи раннего христианства, уступала место нынешней идеологии, но сейчас эта модель в возрожденном виде, призвана вновь занять свое место в мире.

2.3 Императивность морали в концепции отношения к человеку как сознательному и свободному субъекту

В рассуждениях по этой теме двумя столпами были Кант и Гегель. В предыдущем пункте мы рассматривали Канта, поэтому целесообразнее остановиться теперь на Г. В. Ф. Гегеле.

Система Гегеля складывается из трех основных частей — логики (которая включает в себя онтологию и гносеологию), философии природы и философии духа. В «Философии духа», третьем томе «Энциклопедии философских наук» (1817), а затем и в последней опубликованной работе Гегеля — «Философии права» (1820) мораль и нравственность рассматриваются как элементы в развитии объективного духа от абстрактного права, выраженного в формальной свободе индивида, к государству как всеобщей и объективной свободе. Если мораль — это сфера реальной свободы, в которой субъективная воля полагает себя также и как объективная воля, свободная не только в себе, но и для себя, как рефлексия самосознания к добру, как совесть, то нравственность — это сфера практической свободы, субстанциональной конкретности воли, возвышающейся над субъективным мнением и желанием, это — реально существующие законы и учреждения. Мораль как определенность личности в отношении самой себя и нравственность как определенность личности в отношении общества и как форма организации самого общества рассматриваются Гегелем как различные этапы в развитии духа, но не как сопряженные и взаимообусловленные сферы духовного опыта. Тем не менее, соотнесение этих феноменов в рамках единой теоретической системы стало важным шагом в преодолении антитезы этики личности и этики общества в моральной философии. В рамках данного вопроса следует ещё отметить соображения Гегеля насчёт свободы. Право — это овеществлённая свобода, эти понятия диалектически связаны друг с другом. Первый вид свободы — это свободная воля. Он обнаруживается в собственности, в договоре (как опосредованной форме той же собственности) и в нарушении права, т. е. преступлении и последующем наказании. Но абстрактная свобода есть, в то же время, несвобода, поскольку субъект обусловлен внешним. Отрицание этого внешнего, отказ от власти вещей есть условие свободы более высокого типа — свободы личности в себе самой, во внутреннем, в субъективном. Такова моральная свобода. При освобождении от давления внешнего главным становится понимание и намерение, самостоятельно определенная цель. Воля стремится проявить себя, реализовать цель. В сферу морального входят добро и зло, и индивид может выбирать между ними, но неся за это ответственность. В сфере нравственности приобретают значение такие понятия, как обязанность, справедливость, добродетель, ибо все они предполагают соединение единичного существа с социальным целым. Объективными формами нравственности являются семья, гражданское общество и государство, в котором свобода достигает своей максимальной мыслимой полноты — как свобода абсолютного духа. Христианство совершает в мире моральную революцию: настаивая на равнодушии к частному, призывая к отказу от всяких существенных интересов, от того, что «прежде было нравственным, правильным» [7], оно обращает к всеобщему, в конечном счёте, воплощенному в Царстве Божьем. Заповедь любви, которая подытоживает все моральные заповеди, имеет целью не право (предполагаемое при гражданском или государственном устройстве сообщества), а благо другого. Моральность на стадии абсолютного духа характеризует личность, возвысившуюся не только над стихией традиционных нравов и обычаев, но и над нравственностью общественного устройства как системы отношений индивидов, определённых в качестве субъектов частных интересов, и приближающуюся к осуществлению единства божественной и человеческой природы, личность, устремлённую к достижению идеала Христа. Таким образом, императивные установки морали у Гегеля сводятся к тому, что морально человек поступает тогда, когда живёт по закону, человеческому или Божьему. Любое нормирование, пусть даже в форме отвлечённого идеала, указывает на недопустимое (запретное), и представляет, тем самым, ограничение конкретных действий культурным опытом этих действий. Индивидуальная свобода личности напрямую зависит от отношения к чужой свободе, заканчиваясь там, где начинается свобода другого.

2.4 Императивность морали в концепции совокупности правил поведения, отвечающим потребностям системы

Императивность морали может рассматриваться как выражение необходимости целесообразного взаимодействия в обществе, как совокупность правил поведения. Видные философы Нового времени Гоббс и Руссо придерживались взглядов на императивность морали через призму теории «общественного договора», которую тоже можно отнести к совокупности правил поведения в обществе. Можно сказать, что они были предтечами последующих мыслителей, таких, как Милль, Спенсер и Дюркгейм, которые развили эту идею.

Гоббс стремился связать понятие морали с реальным опытом человека — человека-индивида и человека-гражданина. Моральная философия, по Гоббсу, изучает последствия человеческих страстей и речи, в частности, в заключении договоров. Гоббс не часто говорит о морали как таковой. Предмет его рассмотрения, когда он касается моральных аспектов, это — желания и страсти человека, нравы людей, право и права, отношения людей в государстве и законы, регулирующие эти отношения. Гоббс навсегда останется в истории мысли как автор развернутой системы социальной и политической философии, в основе которой лежит идея общественного договора. С него в новоевропейской философии начинается традиция теории общественного договора. Человек у Гоббса предстает в двух ипостасях — как естественный (природный) индивид и как член сообщества — гражданин. Человек может находиться в естественном или общественном (гражданском, государственном) состоянии. Естественное состояние характеризуется тем, что в нём проявляется природное равенство людей. Конечно, это равенство не абсолютное, но, в целом, присутствует. Ограниченность ресурсов вызывает соперничество между людьми. Постоянное соперничество порождает недоверие между ними. Вследствие этого люди испытывают страх и вражду друг по отношению к другу, и никто не желает проявлять уважение к другому, дабы последнее не было принято за выражение слабости. Все эти особенности жизни людей в естественном состоянии, а именно: соперничество, недоверие и жажда славы, — оказываются причиной постоянной войны всех против всех. Как выразился Гоббс: «человек человеку — волк». В естественном состоянии нет такого понятия, как справедливость. Справедливость — это не природное качество человека, это добродетель, которая утверждается самими людьми в процессе их самоорганизации. Также Гоббс вводит понятие «естественного права». Согласно ему, каждый поступает в соответствии со своими желаниями и сам решает, что правильно, а что неправильно. Как бы ни был полон и разумен свод естественных законов, он не способен гарантировать мирный порядок. Для этого необходимо обуздать природные страсти. Без угрозы наказания, принуждения и меча это невозможно. Следование естественным законам — это свободный выбор каждого человека. Должное же поведение должно быть, по Гоббсу, гарантировано, и полагаться в этом на моральную сознательность человека недальновидно. Только государство, соединяющее «воли граждан в единую волю» и представляющее собой силу принуждения, может гарантировать порядок и справедливость. Справедливость, как и собственность, начинаются, по Гоббсу, именно с основанием государства. Государство основывают сами люди — посредством особого рода соглашения каждого человека с каждым другим. Но так бывает, конечно, не всегда — власть может быть захвачена или «приобретена». Но в любом случае власть суверена, т. е. того, кто является носителем верховной власти, абсолютна и не может быть предметом суждения подданных, не говоря уже об их прямом вмешательстве в дела власти. С установлением государства меняются ценностные ориентиры принятия решений и критерии оценки. Государственные законы становятся критерием как правовых, так и нравственных определений: теперь обязанности человека определяются соглашениями, оформленными в виде законов, которые и задают критерий определения и оценивания добродетели и порока. Даже на фоне изменчивости законов в разных государствах справедливость как таковая всегда состоит в одном: в подчинении законам. В более широком плане моральными добродетелями являются такие нравы, благодаря которым однажды возникшая государственная организация лучше всего может сохраниться. Сугубо логический и утилитаристский подход, с которым сложно поспорить. В целом мы находим у Гоббса, что, во-первых, мораль утверждается в противоположность спонтанным и эгоистическим устремлениям естественного человека, она направлена на обеспечение мира и стабильности в отношениях между людьми и, во-вторых, мораль развивается в обществе как социальный институт, и в качестве такового она сливается с позитивным правом.