Эпилог. 
История россии с древнейших времен до xvii века

«От трех трясется земля, четырех она не может носить:

Раба, когда он делается царем;

Глупого, когда он досыта ест хлеб;

Позорную женщину, когда она выходит замуж;

И служанку, когда она занимает место госпожи своей".

(Притчи 30, 21—23).

Предвижу возражения, критику: почему так мрачно, так печально и беспросветно повествование о первых пятиста годах русской истории? Все сюжеты сводятся к гибели, рассказы только об убийствах, предательстве и преступлениях. Где оптимистический взгляд в прошлое, который с лихвой должен восполнить весьма сомнительную нынешнюю футурологию. Можно ли так упрощенно, если не сказать искаженно, воспринимать наше столь славное прошлое? Неужели только вереница «кровавых упырей» встает за троном? Где же исторический оптимизм? Куда девались величественные герои, с которых молодому поколению следовало бы брать пример?

Замечу, выражение Пушкина «они любить умеют только мертвых», — никак не касается историков. Существенным может оказаться возражение, нет ли противоречия в заявлении об отвратительности власти с непреложным утверждением «несть власти, аще не от Бога»? Иван Грозный дошел до самого высокого понимания царской власти: «истина и свет для народа в познании Бога и от Бога данного ему государя». То есть, если Господь дает власть, то надо во всех, в том числе и в деспотических ее проявлениях видеть Божью волю? Думается, размышление значительно сложнее.

На земле вообще не существует власти, она лишь в руках Господа. И всякий человек, который вздумает присвоить себе его полномочия, обречен на отвратительный крах. Некую видимость земного управления приходится наблюдать, причем большинство людей с ней мирятся, становясь ей послушными. Однако во все века находились праведники, которые не желали поддаваться искушениям врага рода человеческого. Сам народ называл их за это святыми.

Страстотерпцы Борис и Глеб, святые Михаил Черниговский и Михаил Тверской, преподобный Сергий Радонежский, святой Зосима и Нил Сорский, митрополит Филипп, игумен Корнилий, юродивый Николай и блаженный Василий и многие, многие другие исповедовавшие непротивление злу силой — они выражают главный смысл отечественной истории. Все они понимали главную, надчеловеческую сущность истинной власти и точно знали ее принадлежность. Они ведали, Кому дано право распоряжаться людскими судьбами. Вера в Судью Неумытного спасала их от прелести мира и от искушения поклониться земному истукану, как это сделали большинство.

Огни, между которых надо было проходить в шатер хана, два с половиной века учили Русь науке власти. Именно в Орде она научилась войне и захватам. Сомнительно, можно ли назвать ее школой миролюбия и правопорядка, как поступают новоиспеченные защитники евразийской общности. Садистская жестокость первого московского самозванца-царя Ивана Грозного ярко свидетельствовала о том, что столетия учебы не прошли даром. Очевидный факт: ордынские ученики воссоздали не Второй Каракорум, не Сарай-Вату на Москве, но Третий Рим. Держава самоутвердилась в захватах Казанского и Астраханского ханств и приступила к покорению Сибири, дабы достичь размеров империи Чингисхана. Географический парадокс: национальная задача найти выход к Балтийскому морю привела Третьеримскую империю к берегам Тихого океана. Воинственный царь-плотник прорубил окно в Европу, а философствующая императрица присоединила Тавриду и пол-Польши впридачу. Кавказ и Средняя Азия стали новыми приобретениями в прошлом веке, к столице Темучина приблизились, но ее не покорили.

Смута начала XX в. ненадолго сломала устои империи, но железная поступь нового ордена меченосцев вновь подчинила мятежные провинции более чем на полстолетия. Пять лет назад можно было заявить: «Два Рима пали, третий стоит, а четвертому не быть». Но сейчас вдруг все засомневались, а вдруг еще возможно все обратить вспять?

Державу, по собственной воле ставшей наследницей римских традиций, преследовал рок: после очередной блестящей победы где-нибудь в Азии либеральные времена сменялись торжеством милитаристского начала. И продолжалась борьба правительства с собственным населением, в связи с чем возникает особая необходимость осмыслить роковой конфликт, дать ему истолкование. В истории российской власти легко заметить монотонно повторяющуюся закономерность: больше десяти лет либеральные эпохи не продолжаются. Видимо, не хватает терпения ни у половинчатых реформаторов последовательно продолжать начатое, ни у цельных натур из стана контрреформ, дабы последовательно сопротивляться нововведениям. Государство неоднократно и наспех устраивало нечто похожее на преобразования, дабы развить на некоторое время общественный энтузиазм. Производило очередную имитацию бурной деятельности, только для того, чтобы было чем поживиться. Да и само наше общество, в свою очередь, никак не может избавиться от любви-ненависти к прародителю — государству. Тут и травма, и причина нашей хронической болезни: амбитендентности, то есть невозможности выбрать путь.

Некогда одним из главных достижений советского режима можно считать почти искусственное выведение нового человека. Примечательно, 12 пятилеток коммунистическое руководство пестовало вовсе не отцов, но детей, воспитывало отцеубийц на примере пионера-героя. Стоит только оглянуться на гигантские монументы Красного Третьего Рима, как убеждаешься, что Днепрогэс, Турксиб, Севморпуть, Байконур и БАМ теряются в тусклом зареве эпохи. Но остается главный «продукт среды», «совокупность всех общественных отношений» — человек. И как только его не называли: и «новой исторической общностью», и «гомо советикусом». Кто он? Неужели будет идентифицирован как сорняк на культурной ниве цивилизации? Как же удалось сделать из народа такое? Грубой обработкой! Госстрахом — как писал Василий Гроссман.

Много столетий назад возник роковой конфликт царя-батюшки со своими подданными-детушками. Иокаста — Россия вот уже в который раз достается отцу, Лаю, а вовсе не его отмеченному тенью рока сыну Эдипу. Исторически так сложилось, что сыноубийцы, а не отцеубийцы — главные персонажи тысячелетней монархической трагедии. Происходил долгий отбор по принципу безграничной злобы и ненависти, безжалостности, ибо в таких условиях может властвовать лишь тот, кто способен пожертвовать самым дорогим, заклать даже самого наследника для укрепления собственной власти. И не случится подмены, и не появится Ангел Господень, и не заменит Исаака агнцем.

В истории монархической власти, от Эдипа и до Джугашвили, без всякой излишней психологизации можно проследить противостояние отцов и детей. Странное и страшное совпадение: властители, возводившие самовластие выше закона, были, кроме того, сыноубийцами. Именно они строили и расширяли империю. Сегодняшнее господство пошлого «новорусского стиля» есть первый признак неудачи реформ. «Мы еще так будем жить, что нам наши внуки и правнуки завидовать будут», — несколько лет назад мрачновато пророчествовал председатель правительства России. Особенно жалко правнуков, которые еще не родились в «государстве недоделанных реформ».

«Не можно жить в Кремле!» — Преображенец прав:

Там древней ярости кишат микробы —.

Бориса страх, всех Иоаннов злобы И Самодержца спесь взамен народных прав",.

писала Анна Ахматова.

Однако об этом речь пойдет во второй части учебника «История России. Курс лекций».