Анализ целесообразности реформ историками

Оценка деятельности Столыпина, дававшаяся и его современниками, и историками, никогда не была однозначной: по словам одних Столыпин являлся талантливым гос. деятелем, не только предложившим уникальную для своего времени программу реформ, но и стремившимся к их проведению наиболее «мягкими средствами», по словам других Столыпин — «душитель и вешатель», «проводник политики, вошедшей в историю под именем столыпинской реакции» .

Аврех А.Я. утверждал что «Просто сказать, что указ 9 ноября 1906 г. был главным делом жизни Столыпина, будет явно мало. Это был символ веры всего народа, великая и последняя надежда, одержимость, его настоящее и будущее — великое, если реформа удастся; катастрофическое, если ее ждет провал."[1.c.48].

В.И. Ленин в статье «Что делается в народничестве и что делается в деревне?» привел отрывок из рассказа одного сельского священника, опубликованного в народническом «Русском богатстве» в конце 1912 г., повествовавшего о настроениях деревни.

«Такая злоба выросла в деревне, такая злоба, — писал он, — что, кажется, теперь весь воздух насыщен ею… Нож, дубина, красный петух. Очевидность бессилия, жгучие, неотомщенные обиды, междоусобная брань, ненависть без разбора, зависть ко всему благополучному, уютному, имущему». И прежде были зависть и злоба, но люди «верили… и находили силу терпеть в уповании на загробную награду. Нынче этой веры уже нет. Нынче там вера такая: мы — поработители, они — порабощенные».

Из рассказа священника, делает вывод В. И. Ленин, «ясно видно, что „хулиганство“ есть внесенное крепостниками понятие». То, что в действительности происходит в деревне, совсем иное:"Глубокий разрыв с старым, безнадежно-реакционным миросозерцанием, глубокое усвоение именно того учения о «порабощенных», которое является залогом не мертвого сна, а живой жизни"[7. c. 367].

Творцы и сторонники нового аграрного курса могли бы возразить, что дело было не в его ошибочности, он был правильным, а дело в том, что не хватало времени для его реализации. Нужно было не восемь-девять лет, какие отпустила реформе история, а, скажем, 20, которые просил Столыпин, и она бы увенчалась полным успехом. Война и революция этому помешали.

Атак же Николай II одобрил реформу, но не был ее двигателем. Двигателем был сам Столыпин (это, кстати, отличается от ситуации 18−19 века, когда инициаторами реформ выступали императоры) Коль скоро очаг преобразований находился не на ее вершине, то энергия тратилась не только на преобразования сверху вниз, но и на «работу с начальством». Возникает борьба на два фронта, которая отвлекает ресурсы и изматывает силы. И даже гигантская энергия Столыпина не выдерживала такого порядка проведения реформ.

Эйдельман считал, что «Идея внешне простая; вместо того чтобы наделить крестьян помещичьей землей, предлагается обогатить одних крестьян за счет других, а для того распустить общину, облегчить переход того, что принадлежало беднякам, в собственность зажиточных мужиков; бедноту же должен принять, во-первых, город, его фабрики и заводы, а во-вторых, окраины страны, куда организуется массовое переселение.

Дворянство очень ревниво отнеслось к поощрению «чумазых лендлордов»; к 1-й мировой войне, как известно, из общины вышло около четверти крестьян — торжеству фермерства с разных сторон препятствовал консерватизм как помещичьего, так и мелкокрестьянского хозяйства; и тем не менее нужно с вниманием отнестись к знаменитой формуле Столыпина, что ему надо 20 лет для преобразования России!

То была серьезная, последняя альтернатива старого мира, попытка избавиться от взрыва снизу путем «революции сверху» и создания новой массовой опоры режиму. По мнению Ленина, столыпинское аграрное законодательство, хотя обеспечивает лишь «самое медленное, самое узкое, наиболее отягченное следами крепостничества капиталистическое развитие», тем не менее «прогрессивно в научно-экономическом смысле», ибо Россия страдает и от капитализма, и от недостатка капитализма.

Действительно, если бы Столыпин имел 20 лет, то эти перемены, возможно, оказались бы серьезнейшим явлением. Теоретически это было возможно, вероятность длительной столыпинщины допускали, между прочим, и большевики."[10.c.166].

Доля истины здесь есть — с десятилетиями процесс сделался бы действительно необратимым. Но вопрос надо ставить иначе: почему история не дала этих 20 лет? А не дала потому, что страна (и деревня в том числе) уже больше не могла жить в условиях архаичного политического и аграрного строя, несмотря на проводимую политику укрепления и разверстания. Крах столыпинской реформы был обусловлен главным объективным фактором — тем, что она проводилась в условиях сохранения помещичьего землевладения и для сохранения этого землевладения. В этом коренился изначальный порок политики аграрного бонапартизма, приведшего в конечном итоге к новой революции и превращению всей земли в общенародную собственность.

Помещичье землевладение и подлинный быстрый экономический прогресс деревни были несовместимы. Осуществление второго требовало в качестве непременного предварительного условия уничтожения первого.

Спрашивается, почему? В. И. Ленин на основании простого расчета доказывал, что за счет ликвидации помещичьей земли 10 млн крестьянских дворов могли увеличить свое землевладение ровно вдвое — с 7 до 15 десятин на двор. На самом деле этого не произошло.

Здесь Аврех А. Я. замечает «После Октябрьской революции раздел помещичьей земли по разным причинам: социальным, демографическим, политическим и иным — не дал такой прибавки. А затем в ходе резкого увеличения числа крестьянских дворов вновь возникла проблема нехватки земли. Так что утверждение, что раздел помещичьих земель крестьянам ничего не дает, ибо прибавка будет в несколько лет съедена ростом населения, как будто бы оправдалось. Тем не менее это не так. Экономическое развитие деревни в годы нэпа показало, что уничтожение помещичьего землевладения оказалось огромной силы оздоровляющим фактором. Основной порок помещичьего землевладения заключался даже не в крестьянском малоземелье и безземелье, а в том, что оно непомерным грузом давило на психологию мужика, сковывало его предприимчивость, приучало к сознанию своей второсортности, примиряло с бесправностью положения — одним словом, культивировало в нем психологию кнехта, а не фермера. Сохранение помещичьего сословия с его привилегиями означало сохранение бесправного крестьянского сословия с его обычным правом, волостным судом, властью «мира» и т. д.

В этом — корень крестьянской ненависти к помещику. Это была самая сильная крестьянская традиция, уходившая корнями в глубь веков. Из поколения в поколение в крестьянском сознании господствовала одна ведущая идея: земля принадлежит народу, т. е. крестьянству, а не помещику. Она была дана последнему вместе с крестьянами за военную службу, т. е. временно. Теперь этой службы с земли нет и земля должна вернуться к тем, кто ее обрабатывает своим трудом. Это, повторяем, была генеральная идея крестьянства, основанная на его исторической памяти, и пока она жила, столыпинский аграрный курс имел мало шансов на успех, что и доказала жизнь."[1.c.93].

Г. Попов рассматривает сущность столыпинской аграрной реформы и, следовательно, сущность ее основных нормативных актов, поиному. Вот ход его рассуждений. «Еще Ленин считал, что реформа Столыпинапрусский путь развития капитализма, нечто, выгодное помещикам. Но ведь опора прусского путиюнкера, помещичьи хозяйства. Столыпин же искал опору среди богатого крестьянства. Ленин допустил ту же ошибку, что и Чернышевский, который считал реформу 1861 года помещичьей. На самом деле все конкретные решения реформы 1861 года отвечали в первую очередь интересам сохранения царя и его бюрократии. И Столыпин тоже думал о сохранении бюрократии, в широком смысле слова — о сохранении российского государства. В 1861 году с этой целью отвергли и помещичий вариант реформы (освободить крестьян без земли) и крестьянский вариант (освободить, отдав крестьянам всю землю). Выбрали общинный вариант освобождения. Именно он позволил сохранить государственную машину России и Российскую империю. Уже тогда стало ясно, что царя больше интересует российское государство, чем помещики. Столыпин тоже искал путь сохранения прежде всего российского государство, которое он отождествлял с правительством и царем. Столыпин ближе не к юнкерскому, а к американскому пути. В США Линкольн открыл дорогу на запад всем, желавшим стать фермерами. Почти то же пытался сделать Столыпин, только дорогу он открыл на Восток. По существу он пытался соединить американский путь развития экономики капитализма с сохранением аппарата бюрократии самодержавия.» [12.с.46].

Разные исследователи дают различную сущностную характеристику этих реформ. Так, согласно концепции А. Я. Авреха, реформа «обеспечивала прогресс по худшему, прусскому образцу, тогда как революционный путь открывал „зеленую улицу“ „американскому“, фермерскому пути, максимально эффективному и быстрому, в рамках буржуазного общества» [1.с.86].

Скажем, к слову, что этот спор актуален и сегодня, спустя почти век. Теснейшая связь экономики и политики не дает достичь положительных результатов реформирования одной общественной сферы без изменения другой. По мнению Г. Попова современные реформы тоже начинались «с курса на новое государство. А теперь мы видим, как на его лице растет хорошо нам знакомая щетина авторитарного бюрократизма. Да ничем иным аппарат быть и не может, пока он всевластен, и если нет в стране, говоря словами Столыпина, самостоятельных собственников."[12.c.44].

Допустим, весь перечень реформ был бы целиком осуществлен. Уменьшилась бы от этого политическая власть царизма? А. Я. Аврех считает, что «Ответ очевиден. И в самом деле, с какой стороны мог ущемить права и власть короны новый полицейский устав или отмена волостных судов и даже упразднение земских начальников? Наоборот, в обычных условиях они бы только укрепили режим и на это укрепление и были рассчитаны. Правые это отлично понимали. Очевидно, дело было не в самих этих куцых реформах, а в том, что они даже в отдаленной степени не соответствовали потребностям и задачам страны. Социально-экономические, политические и другие противоречия, как показала революция 1905 — 1907 гг., оказались так глубоки, режим настолько изжит, судьба и будущее страны так зависели от разрешения этих противоречий, что требовались не «реформы», а «Реформа» — радикальное обновление всех политических и других институтов страны. Иными словами, страна и в годы столыпинской реакции и столыпинских «реформ» переживала не конституционный, а революционный кризис.

В такой ситуации столыпинские «реформы» становились невозможными потому, что расширяли плацдарм для борьбы за подлинные кардинальные преобразования. В то же время стояние на месте, отказ от каких-либо «реформ» также приводили к росту недовольства в стране, усилению революционных настроений, кризису всей третьеиюньской системы, крутившейся на холостых оборотах. Вот эта ситуация заколдованного круга и была подлинной причиной конфликта «верхов» со Столыпиным. В условиях самодержавного режима этот конфликт мог выражать себя именно в тех формах, в которых происходило изничтожение несостоявшегося Бисмарка. В доказательство можно сослаться на судьбу Коковцова, сменившего Столыпина на посту главы правительства. В отличие от своего предшественника, это был бюрократ старой школы, без всяких ораторских и актерских претензий, твердо усвоивший науку «не высовываться». И тем не менее его также очень скоро съели те же силы, что и Столыпина, притом по тем же мотивам заигрывания с Думой и либералами, хотя новый премьер и не пытался вести свою какую-то особую линию в духе Столыпина."[1.c.262.].

Образно говоря, политическая смерть Столыпина как реформатора наступила гораздо раньше, чем Д. Г. Богров смертельно ранил его 1 сентября 1911 г. в Киевском оперном театре. Об этом свидетельствует тот факт, что «пребывание премьер-министра в Киеве начались с оскорблений ему явно давали понять, что он здесь лишний и его не ждали Столыпину не нашлось места в автомобилях в которых следовали царь и его свита. Ему не дали казенного автомобиля председателю Совета министров пришлось искать извозчика» [ 2.c.339]. Трагедия Столыпина как реформатора состояла в том, что они не захотели иметь «приказчика, превосходящего их по личным качествам» , — с этими словами трудно не согласиться.