Критика Д. Д. Гриммом литературы пандектного права

— Большая часть авторских литературных обзоров носит ярко выраженный критический характер. Никому (подчеркиваем это: буквально никому!) из предшественников и современников ученого не удалось избежать критических стрел в свой адрес; наиболее частым был упрек в смешении различных вопросов и понятий1. В первую очередь мы попробуем обобщить и систематизировать эту критику.

1) Взгляды Ф.-К. фон Савинъи (а косвенно, стало быть, и подавляющего большинства иных германских и вообще европейских ученых) уличаются главным образом в априорном (иллюстративном), но бездоказательном характере используемых им определений сделки, свободного действия и юридического факта. Действительно, нельзя не согласиться, что «не только можно, но и должно мотивировать добытые нами определения, выяснять те соображения, по которым мы остановились именно на данных, а не на иных каких-нибудь признаках для объединения данной группы явлений»^[1][2]. Из определения сделки, например, совершенно непонятно, во-первых, почему сущность сделки усматривается именно в действии и, во-вторых, почему отличительной чертой всех сделок избрана именно их направленность на достижение юридических последствий — их волевой характер; неудивительно, что и по сию пору в науке не утихает «ожесточенный спор по вопросу о сущности юридической сделки, равно спор по вопросу о значении воли для сделки, о соотношении ее с внешним ее выражением»^[3]. Попыток же критической проверки более общих понятий — юридического факта и свободного действия — в литературе не предпринималось вовсе.

А между тем при попытке даже самого поверхностного осмысления выясняется, что приобретшие всеобщее признание соображения Ф.-К. фон Савиньи о том, что «между юридическими фактами и связанными с ними юридическими последствиями существует причинная связь, которая устанавливается между ними либо в силу закона (точнее, предписания объективного права), либо в силу акта частной воли»^[4], оказываются не соответствующими действительности. «Савиньи и ближайшие его последователи либо вовсе не останавливаются на общем понятии действия, либо довольствуются самой общей, неопределенной характеристикой его как волеизъявления»^[5]. И вот результат: в основе традиционной характеристики общего понятия действия лежит одно «основное психологическое предположение… о существовании самостоятельной общей душевной способности, именуемой волей, по отношению к которой конкретные волевые акты являются только отдельными проявлениями этой общей способности… Современная эмпирическая психология бесповоротно и окончательно отбросила его: реальное значение имеют только отдельные, конкретные волевые акты, только с ними мы и можем иметь дело. Понятие же воли есть отвлеченное понятие, которому как таковому не соответствует самостоятельная реальность»¹.

Он же — Ф.-К. фон Савиньи — считается основоположником современного учения о несоответствии воли и волеизъявления (действия)^[6][7]. Основной его порок (по указанию Д. Д. Гримма) сводится к «смешению вопроса о том, когда имеется налицо несоответствие между волей и внешним выражением ее, с вопросом о том, когда подобное несоответствие может получить юридическое значение»^[8], т. е. к смешению психологической и юридической стороны вопроса^[9]. Одно только установление факта несоответствия волеизъявления воле еще не должно само по себе автоматически разрушать юридические последствия соответствующего действия; у Савиньи же все получается наоборот: «несоответствие между волей и внешним выражением ее лишает волеизъявление лица всякой силы и юридического значения. Савиньи в этом отношении заходит так далеко, что при наличности error in persona дает заинтересованному лицу право требовать признания ничтожности сделки даже в том случае, когда это лицо вовсе не было заинтересовано в заключении сделки с определенным другим лицом»^[10]. «Параллельно с указанным смешением понятий идет в корне неправильное представление о воле как о какой-то самостоятельной силе или способности души и в результате этого — отсутствие малейшей попытки построить психологическую сторону учения о несоответствии между волей и внешним выражением ее на анализе отдельных элементов конкретных волевых актов. Это освобождает нас от необходимости более детального разбора вышеизложенных взглядов Савиньи»¹. Наконец, Ф.-К. фон Савиньи откровенно неправильно (чрезмерно широко) трактует категорию заблуждения, считая признаком такового даже случаи отсутствия воли к достижению декларированной цели (например, при принуждении, симуляции или reservatio mentalis [т. е. действии с задней мыслью]), каковые он называет случаями намеренного несоответствия^[11][12]. Д. Д. Гримм справедливо указывает на этот счет: «заблуждение никогда не исключает воли»^[13].

2) 3. Шлоссман при всех признаваемых за ним заслугах в деле опровержения расхожего представления о юридических фактах как причинах юридических последствий, получает прежде всего упрек в отсутствии собственных положительных умозаключений по этому вопросу^[14]. При ближайшем рассмотрении его позиции выясняется, что данный автор и не мог бы сформулировать таковые по причине… принципиального отрицания им «необходимости и пользы психологического анализа общего понятия действия»^[15].

Методологические предпосылки, от которых отправляется немецкий историк права, встречают полное сочувствие рецензента («он [3. Шлоссман] безусловно прав, поскольку он восстает против мысли о возможности априорного выведения одних, менее общих понятий, из других, более общих»^[16]; «нельзя не согласиться с ним, что не всякая оценка человеческих действий требует предварительного установления общего понятия действия и соответствующего психологического анализа»^[17]), однако этим не предрешаются вопросы ни «о пользе и значении обратного приема, состоящего в восхождении от менее общих к более общим понятиям»^[16], ни «о том, может ли в частности юрист обойтись без подобного анализа»^[19]. Руководящее соображение здесь, согласно Д. Д. Гримму, очень простое: «если при оценке юридического значения человеческих действий (хотя бы… только по общему правилу), приходится считаться с внутренними, субъективными моментами, то самостоятельный анализ этих внутренних моментов, выяснение их сущности и взаимного соотношения представляется делом существенной важности. Вместе с тем однако очевидно, что подобный анализ сам по себе имеет совершенно общее значение, и что посему нельзя довольствоваться тем эмпирическим материалом, какой может доставить непосредственно интересующая нас в данном случае специальная группа действий… Напротив, надо по возможности стараться расширить поле наблюдений, ибо только таким путем можно надеяться уловить действительно общие психологические элементы человеческих действий. А это равносильно признанию необходимости самостоятельного психологического анализа общего родового понятия действия»¹.

3) Э. Цителъман, выступивший в защиту господствующего учения о причинной связи между юридическими фактами и последствиями^[20][21], делает это, по мнению Д. Д. Гримма, исходя из неверной интерпретации основных положений философии И. Канта, якобы уподоблявшего мир права миру природы, законы юридические — законам природы и имевшего в виду, что «мы можем по произволу укладывать окружающие нас явления в какие нам заблагорассудится логические рамки»^[22]. Да и в конечном счете сам Э. Цительман в общем признает, что «остается еще весьма существенная разница между физической и „юридической“ причинностью»^[23] и «ввиду этого не решается в конце концов утверждать, что юридическая причинность вполне соответствует физической причинности»^[24]; по его указанию связь между юридическими фактами и соответствующими им юридическими последствиями «представляет собою совершенно своеобразную разновидность необходимости, созданную людьми… Что мы дали ей название юридической причинности, что мы говорили о юридических причинах и последствиях, против всего этого можно конечно спорить, можно предложить более удачные термины: самый факт, что существует особая необходимая связь юридического свойства… этим не подрывается»^[25].

В исследовании понятия о действии Э. Цительман, по признанию самого Д. Д. Гримма, достигает больших успехов, чем его именитые предшественники и современники. Так, отметив, что важнейшими результатами, полученными коллегой, являются, во-первых, «строгое разграничение с внешней стороны самого действия (точнее — телесного движения) и эффекта, производимого им», во-вторых, «указание на необходимость различения трех категорий представлений, характеризующих сложные сознательные действия с внутренней стороны… а) представление о самом действии, Ь) представление о последствиях действия и с) представления, играющие роль мотивов»¹, Д. Д. Гримм называет их «положительными результатами»^[26][27]. Однако само определение Э. Цительманом действия как телесного движения (хотя бы и волевого) кажется оппоненту совершенно неудовлетворительным: «…телесное движение как таковое вообще не составляет характерного признака понятия действия»^[28]. «Неудачной» называет он и попытку Э. Цительмана расчленить волю на непосредственную (волю в техническом смысле) и посредствующую (намерение): совершенно очевидно, что в этом разделении нет никакой надобности, если мы отвергаем определение действия как телесного движения^[29]. Д. Д. Гриммом признается «полная несостоятельность» различения Э. Цительманом «простого и удлиненного ряда действий… каковое основывается именно на предположении существования действий, не преследующих определенного объективного результата»^[30]. И наконец, в довершение всей этой массы претензий, вполне погребающих под собой в целом положительный отзыв о работе Э. Цительмана, следует вполне справедливое указание на отсутствие у него анализа действия «с точки зрения третьих лиц»: «необходимо установить те данные, которыми руководствуются третьи лица в своей оценке чужих действий, при суждении своем о них, при отнесении их к той или другой категории действий»^[31]. Без этого никак невозможно обсуждать «вопрос о юридическом значении, какое могут иметь те или иные из моментов, образующих внутреннюю сторону действия»^[3].

Решив неправильно ряд ключевых вопросов, Э. Цительман, разумеется, не смог соорудить на их основе ничего более или менее приемлемого в сфере учения о влиянии заблуждения на юридическую сделку; более того, самое понятие о заблуждении, им сконструированное — едва ли не более широкое, чем даже у Ф.-К. фон Савиньи — вряд ли заслуживает одобрения^[33].

• 4) Э.-О. Гелъдер, предложивший новый взгляд на соотношение юридических фактов с последствиями — «отношение, которое право устанавливает, между возникновением и прекращением юридических отношений и обосновывающими то или другое фактами, не есть реальное отношение причины к последствию, а логическое отношение следствия к основанию»¹ — получает претензию, во-первых, в попытке обоснования его учением 3. Шлоссмана (который никогда ничего подобного не говорил), а во-вторых — в несоответствии его воззрения объективной реальности. «Верно, — пишет Д. Д. Гримм, — то, что мы из наличности известных фактов выводим заключение о существовании того или другого правоотношения. Но делаем мы это вовсе не в силу логической необходимости, а в силу предписания объективного права»^[34][35]. Трудно что-либо возразить^[36].
• 5) Э.-И. фон Беккер — первый рецензент разгромленной Д. Д. Гриммом книги Цительмана — делает совершенно справедливое замечание о невозможности решения юридических вопросов на основании сведений одной только психологической науки. «Законодатель, — пишет он, — наряду с советами психолога должен считаться еще со многими другими данными, и… окончательное его решение должно представить вывод из всех этих факторов. При этом вполне возможно, что в окончательном выводе совет психолога совершенно отойдет в сторону, раз вытекающие из него выводы будут парализованы противодействующими моментами»^[15]. Это, пожалуй, единственное высказывание, разделенное Д. Д. Гриммом полностью и без каких-либо оговорок. Взгляды же самого Э.-И. Беккера, переданные в самом общем виде (с одной стороны, действие — это проявление воли, с другой — воля имеет своим предметом только телесное движение, с третьей — мыслимы и чисто внутренние волевые акты), заслужили весьма лаконичную оценку Д. Д. Гримма: «Трудно идти дальше в смешении понятий»^[38]. Действительно, трудно^[39].
• 6) Л. Пининский близок к Д. Д. Гримму тем, что выступает «против априорного отождествления понятия действия с понятием волимого телодвижения»^[40]. Но на этом близость воззрений заканчивается. Д. Д. Гримм категорически не соглашается с предложением своего польского коллеги начинать научные изыскания в сфере теории сделки «с добытого a posteriori понятия волеизъявления в смысле внешнего выражения известного внутреннего намерения субъекта»¹. Но в таком случае исследованию в качестве сделки подлежит вовсе не действие (процесс выражения воли вовне), а внешне наблюдаемый результат такого действия (который Л. Пининский и называет волеизъявлением); действие в таком случае должно быть обозначено словами совершение или заключение сделки^[41][42]. Противопоставлять действию — волевому телодвижению — сделку как юридически значимый результат действия (возможно, что и волевого) как минимум некорректно; переносить рассуждения о «внутренней» и «внешней» стороне действия на фактический (внешний) результат этого действия — субстанцию, не имеющую никакой другой «стороны», кроме «внешней», — нет никаких оснований. Следовательно, все выступления Л. Пининского против психологического анализа понятия действия оказываются имеющими совершенно иную (ложную) направленность. Психологический анализ волеизъявления, понятого как внешне видимый результат действия, вероятно, и вправду излишен; необходимость же общего психологического анализа самого действия этим не отменяется. «Но если все это так, если вся теория Пининского покоится на ряде недоразумений, и если это объясняется именно неправильным взглядом его на основное понятие действия, то отсюда следует, что необходимо начать именно с того, против чего возражает Пининский, т. е. с психологического анализа общего родового понятия действия»^[43].

В вопросах о случаях несоответствия воли и волеизъявления и юридическом значении таковых Д. Д. Гримм разделяет доводы Л. Пининского «против категории намеренного несоответствия между волей и внешним выражением ее»^[44]. Но по его мнению «не может быть признано правильным» объяснение Л. Пининским всех «ненамеренных случаев» несоответствия воли и волеизъявления действием одного только заблуждения. Д. Д. Гримм признает, что еще можно было бы «возбудить вопрос о том, нельзя ли свести различные основания подобного несоответствия к заблуждению как единственному юридически существенному основанию его. Но никоим образом нельзя признать, чтобы с психологической точки зрения, которая одна нас в данном случае интересует, не существовало других причин несоответствия между волей и внешним выражением ее, кроме заблуждения»^[45].

• 7) Л. Эннекцерус не мог не заслужить упреков Д. Д. Гримма, что называется, по определению, ибо он «утверждает, что воля в смысле волевого акта не может быть сведена к другим психическим явлениям»^[46]. Находя весьма меткими «возражения, противопоставляемые им Цительману»¹, Д. Д. Гримм признавал ровно настолько же «мало обоснованными и спорными его собственные взгляды»^[47][48]. «Если бы даже мы признали несомненно доказанным, что воля, как таковая, представляет собою явление неразложимое, что она есть первичная функция нашей психики, — то этим во всяком случае еще мало сказано… не подлежит… сомнению, что конкретный волевой акт, как… своеобразное психическое явление, характеризуемое словами „я хочу“, в нашем опыте вообще не встречается»^[3], — пишет Д. Д. Гримм, еще раз позиционируясь в качестве защитника гетерогенетического учения о воле в его наиболее последовательном, крайне «правом» варианте. А для юриста (во всяком случае, согласившегося с необходимостью психологического анализа понятия действия) это принципиально важный вопрос: одно дело исследовать юридическое значение воли вообще (акта типа «я хочу») и совсем другое — анализировать «весь сложный процесс, слагающейся наряду с этим волевым усилием из известных типичных представлений и чувствований«^[50].
• 8) Э. Пферше «резче и определеннее кого-либо из своих предшественников высказывается против построения юридических учений на психологических данных»^[51]. По его мнению, «на возбуждаемые «волевым догматом» вопросы психология не может дать ответа… Понятие «действия» есть чисто практическое понятие, ближайшее определение которого не может быть дано научной психологией»^[52]. Основной вывод из рассуждений, которыми Э. Пферше обосновывает свой взгляд — вывод о двояком смысле употребления термина «волимый» (gewollt)^[53], вроде бы встречает даже сочувствие отечественного ученого, считающего это открытие «весьма важным для установления понятия действия»^[54]. Почему? Потому что оно означает, что всякое «нормальное действие с психологической точки зрения есть явление сложное (ein komplexer Vorgang)», слагающееся, по меньшей мере из двух волевых актов — намерения достигнуть определенной цели (das Beabsichtigen) и действия по реализации этого намерения — «(das Handeln), т. е. исполнение необходимого для достижения желательного эффекта телодвижение»¹. Помимо очередного опровержения теории Э. Цительмана о простом и удлиненном рядах действий эта теория выводит на новый уровень вопрос о соответствии воли и волеизъявления: он трансформируется в вопрос о соответствии друг другу двух волевых актов — намерения и действия. Именно на него, а вовсе не на несоответствие друг другу желательной и реально достигнутой цели, как обыкновенно считается, и должно быть направлено внимание изучающего феномен действия психолога. А что касается юриста, то тому достаточно рассмотрения действия таким, каким оно видится исходя из повседневного опыта, т. е. ограничиваться его исключительно практической оценкой^[55][56]. «Существует, — констатирует Э. Пферше, — полнейшая противоположность между практическими и психологическими задачами и направлением исследований; уже на основании одного этого следует усомниться, могут ли выводы психологического анализа что-либо дать для практической оценки наших действий»^[57].

Ясное дело, что с итоговым выводом Д. Д. Гримм согласиться никак не может. «Нельзя не признать, — пишет он, — что главный (с точки зрения самого Э. Пферше) вывод его основан на явном недоразумении»^[3]. Именно: он игнорирует то (всем очевидное и хорошо известное) обстоятельство, что право, хотя и отправляется в своих построениях от оценки внешне видимых действий, в определенных случаях считает необходимым принять во внимание и субъективную сторону совершаемых его субъектами деяний (вину). Кроме того, им некорректно используется также общеизвестное положение о том, что право руководствуется не только (а иногда и не столько) психологическими данными: Э. Пферше по сути трансформирует его в принцип, согласно которому правовое регулирование не может строиться на одних только психологических данных. Но этого, собственно, никто и не предлагает; от того, что право принимает во внимание не только психологию, весьма далеко до вывода о том, что право не должно принимать ее во внимание вовсе^[59].

Впрочем, в отличие от Ф.-К. Савиньи, Э. Цительмана и Л. Пининского (и в угоду Д. Д. Гримму) Э. Пферше разграничивает случаи аберрации и заблуждения в тесном смысле; однако наряду с этими причинами несоответствия воли и ее изъявления весьма искусственно выделяет сначала еще две^[60], а затем и третью — заблуждение в мотиве^[61].

Д. Д. Гримм убедительно доказывает, что «с психологической точки зрения всякое заблуждение в тесном смысле есть заблуждение в мотиве, заблуждение в соображениях, которыми определяется наш выбор данного конечного результата или данных средств для достижения его»¹, т. е. понятие о заблуждении в мотиве равнозначно понятию о заблуждении в тесном смысле слова.

Случаи вынужденного и заведомо ложного волеизъявления Э. Пферше, подобно Й. Колеру и Л. Пининскому («на которых он, впрочем, не ссылается»^[62][13]), к случаям несоответствия воли и волеизъявления (заблуждения) не причисляет. Д. Д. Гримм признает, что с приведенной Э. Пферше аргументацией этой позиции нельзя не согласиться, ибо «с психологической точки зрения она безукоризненна»^[64].

9) А. фон Бринц специально не разрабатывал понятия о действии, а в вопросе об условиях наличности и действительности юридических сделок ограничивался самыми общими замечаниями в духе Ф.-К. фон Савиньи: о необходимости «наличности 1) некоего внутреннего и 2) некоего внешнего момента, из которых последний является воплощением первого»^[65]; «внутренняя сторона действия заключается в воле; всякий же акт воли содержит: а) намерение или цель… Ь) сознание и представление о том, что, как, почему и при каких условиях и обстоятельствах хотят то или другое, с) некий момент свободы, d) определенное решение, и наконец е) определенное содержание. Что касается засим внешнего проявления воли, то таковым могут служить как слова, так и действия, а при известных условиях даже простое молчание и попущение (Duldung)»^[66]. Отсутствие не только обоснования, но и «ближайшего разъяснения и обоснования… схемы» понуждает Д. Д. Гримма констатировать: «ненаучность ее… сама по себе бьет в глаза»^[38].

Не удостоились сколько-нибудь лестной оценки и поправки, внесенные Бринцем в учение Савиньи о несоответствии воли и волеизъявления; различают два вида таких поправок: 1) направленные на исключение из перечня таких случаев ситуаций так называемого намеренного несоответствия (шутки, иллюстрации, симуляции, reservatio mentalis и т. п.)^[68]; 2) направленные на отграничение случаев заблуждения от случаев аберрации, вызванных временным отсутствием сознания: в первом случае дефект действия в несоответствии воли и волеизъявления, во втором — в отсутствии воли и, стало быть, самого действия^[69]. Вместе с тем не подлежит сомнению, что в принципе Д. Д. Гримм был бы солидарен с выводами А. Бринца, если бы тот логически завершил их, а именно поставил бы и разрешил вопрос о юридическом значении случаев, квалифицируемых им как случаи несоответствия воли и волеизъявления, как вопрос самостоятельный (юридический), не совпадающий с вопросом о самих таких случаях, их наличности и ее внешних признаках — вопросом психологическим.

• 10) Взгляды Ф. Регелъсбергера — о действии как «вызванном сознательным волевым актом внешнем поведении лица»¹, о «направленной на определенную цель воле (решении)» и «превращении решения в действие» как элементах действия^[70][71] и, наконец, о сознательном целенаправленном и внешне видимом характере действия^[3] — «весьма элементарны и вместе с тем весьма неопределенны, что без сомнения освобождает нас от необходимости специальной критики приведенных рассуждений»^[3].
• 11) А. Пернйс (Пернйче) [Pernice] привлек внимание Гримма лишь как классический сторонник методологии Савиньи — методологии исследования проблемы соответствия воли и волеизъявления, основанной на смешении психологической и юридической стороны вопроса. Рассуждения А. Перниса «представляют разительный образчик господствующего в данной сфере смешения понятий»^[74], — пишет Гримм. «Пернйс спорит против допущения в случаях аберрации моментального отсутствия сознания не столько потому, чтобы он считал это неправильным, сколько из опасения, что раз мы признаем в подобных случаях хотя бы временное отсутствие сознания, то отсюда могут быть сделаны нежелательные практические выводы!»^[75] Могут (если продолжать мешать психологию с юриспруденцией), но (при правильном подходе к вопросу) они все же не должны делаться.
• 12) Й. Колер имел неосторожность напечатать (в пику Э. Цительману) статью о юридическом различии между reservatio mentalis и симуляцией. Д. Д. Гримм доказывает неосновательность такого различия: будучи «вполне безупречными в психологическом смысле волевыми актами»^[76], как симуляция, так и reservatio mentalis, скрывают свой истинный смысл от глаз третьих лиц. «Как в том, так и в другом случае мы имеем дело не с несоответствием между волей и внешним выражением ее, а с несоответствием между индивидуальным конечным эффектом, который своим действием преследует данное лицо, и нормальным, типичным эффектом, для достижения которого данное действие обыкновенно служит средством»¹. Впрочем, доводы Й. Колера «против категории намеренного несоответствия между волей и внешним выражением ее» (повторенные позже Л. Пининским) Д. Д. Гриммом вполне разделяются^[77][78].

Резюме к пунктам 1 и 2 части II. — Общий вывод, к которому привел Д. Д. Гримма разбор цивилистической литературы о понятии действия неутешителен: «…наблюдается весьма характерная неустойчивость во взглядах, проявляющаяся, с одной стороны, в смешении понятий действия и движения, действия и результата его, с другой стороны, в стремлении к атомизации волевых актов и отрицании всякого психологического значения за понятием действия»^[71]. Общего понятия о действии цивилистическая литература так и не установила. Изучение литературы криминалистической привело его «к однородным выводам»^[3]; психологической — к выводу о том, что «захватывая, с одной стороны, целый ряд вопросов, которые мы [юристы-цивилисты].. можем оставить без внимания, они [авторы работ по психологии], с другой стороны, не ставят вовсе или затрагивают лишь мимоходом такие проблемы, которые для нас представляют первостепенную важность»^[81]. Больше того, никем из ученых не доказана основательность определения сделки именно как действия, тем паче как действия, направленного на динамику юридических отношений. Коль скоро не может быть уверенности даже в том, что существо сделки коренится в понятии действия, какой смысл в его подробном психологическом разборе?

• [1] По нашим подсчетам Д. Д. Гримм уличил своих оппонентов в различных случаях"смешения" более шестидесяти раз (по одному «смешению» на каждые пять страницего 300-страничного сочинения).
• [2] Гримм Д. Д. Указ. соч. С. 10.
• [3] Там же.
• [4] Там же. С. 13.
• [5] Там же. С. 99.
• [6] Там же. С. 100—101. — Здесь автор делает ссылки на работы В.-М. Вундта, X. Геф-динга и А. Вэна. Не пытаясь анализировать данное утверждение заметим лишь, чтогетерогенетическое направление в объяснении феномена воли (к которому апеллирует Д. Д. Гримм) в настоящее время не может претендовать на роль господствующего. Ссылку же на В.-М. Вундта мы склонны считать недоразумением, ибо данный ученыйвсегда позиционировался как сторонник автогенетической теории воли. Впрочем, на стр. 113 разбираемой книги Д. Д. Гримм признает вопрос о природе воли незначимым для решения стоящих перед ним задач.
• [7] Суть этого учения — см. п. 1 части I настоящей статьи.
• [8] Гримм Д. Д. Указ. соч. С. 248.
• [9] На эту ошибку как один из центральных недостатков классической теории недействительных сделок указывали также Н. А. Полетаев и И. А. Покровский. См.: Из деятельности юридических обществ. Санкт-Петербургское юридическое общество: информационное сообщение о докладе Н. А. Полетаева «Юридические сделки и психология» //Журнал Министерства юстиции. 1902. № 2 (отдел хроники); Покровский И. А. Юридические сделки в проекте гражданского уложения // Вестник права. 1904. Кн. 1. С. 82—100.
• [10] Гримм Д. Д. Указ. соч. С. 250.
• [11] Там же. С. 253.
• [12] Также поступают последователи Савиньи — Ю. Барон, Б. Виндшейд, Г. Дернбург, О. Вендт, Ф. Регельсбергер (Там же. С. 278); «только Гельдер и Беккер выражаются осторожнее».
• [13] Там же. С. 276.
• [14] «Между юридическими фактами и соответствующими юридическими последствиями не существует причинной связи. Причинная связь существует только между велениями права и деятельностью и суждениями людей, живущих в сфере действия этогоправа… Нас в настоящее время интересует только вопрос о связи между юридическимифактами и соответствующими юридическими последствиями. Мы видим, что в этомотношении Шлоссман довольствуется одним голым отрицанием: между теми и другимине существует причинной связи. Но значит ли это, что между ним не существует никакой другой связи, или нет, — этот вопрос остается открытым» (Гримм Д. Д. Указ. соч.С. 17).
• [15] Там же. С. 121.
• [16] Там же. С. 123.
• [17] Там же. С. 123—124.
• [18] Там же. С. 123.
• [19] Там же. С. 124.
• [20] Там же. С. 125.
• [21] Следом воспроизводятся аналогичные взгляды и других пандектистов — сторонников этого (господствующего) мнения — Б. Виндшейда, Г. Дернбурга, Э.-И. фон Беккера, О. Вендта, Ф. Регельсбергера, Л. Эннекцеруса (Там же. С. 29—35).
• [22] «Согласиться с такой явно нелепой предпосылкой конечно нельзя, — отвечаетна это Д. Д. Гримм. — Логические понятия, при помощи которых мы пытаемся осмыслить окружающие нас явления, должны быть извлекаемы из беспристрастного наблюдения этих явлений, а не навязываемы со стороны» (Там же. С. 22).
• [23] Там же. С. 26.
• [24] Там же. С. 27.
• [25] «С этим рассуждением, — резюмирует Д. Д. Гримм, — вполне можно согласиться, поскольку оно признает, что „юридическая“ причинность на самом деле не есть причинность, а представляет собою совершенно своеобразную форму связи» (Там же. С. 28).
• [26] Там же. С. 107.
• [27] Там же. С. 110.
• [28] Там же. С. 112.
• [29] Там же. С. 114—115.
• [30] Там же. С. 117.
• [31] Там же. С. 118.
• [32] Там же.
• [33] Положения Э. Цительмана — см. там же. С. 107—109, 258—262; их критику —С. 119—120, 260 (в конце страницы); поддержку по одному из частных вопросов —о том, подходят ли симуляция и reservatio mentalis под общее родовое понятие или нет— см. С. 262—265 (критика Й. Колера — оппонента Э. Цительмана в этом вопросе).
• [34] Там же. С. 36.
• [35] Там же. С. 37.
• [36] Впрочем, на С. 278 указ. соч. он удостаивается комплимента Д. Д. Гриммав вопросе о различении (по крайней мере, на формально-структурном уровне) случаевсимуляции (и сходных с ней явлений) и случаев аберрации (недостатков воли).
• [37] Там же. С. 121.
• [38] Там же. С. 152.
• [39] В области учения о противопоставлении заблуждения и аберрации — см. комплимент, аналогичный тому, что отпущен Э.-О. Гельдеру (Там же. С. 278—279).
• [40] Там же. С. 128.
• [41] Там же. С. 131.
• [42] Там же. С. 131—132.
• [43] Там же. С. 132.
• [44] См.: Там же. С. 268—269 (ученый указывает, что Л. Пининский повторил в этойобласти доводы Й. Колера).
• [45] Там же. С. 269 и далее, 269—270, где иллюстрируется невозможность сведенияк заблуждению некоторых случаев аберрации.
• [46] Там же. С. 132. — При этом, однако, автогенетическая теория воли — теория воликак самостоятельной душевной способности — Л. Эннекцерусом отвергается.
• [47] Если бы Э. Цительман действительно желал считать волимым лишь то, что волянепосредственно порождает, то он, очевидно, мог бы считать волимым только «возбуждение моторных нервов» (а не телесное движение)" (Там же. С. 134).
• [48] Там же. С. 135.
• [49] Там же.
• [50] Там же. С. 136.
• [51] Там же. С. 137.
• [52] Там же. С. 138.
• [53] «С чисто психологической точки зрения волимым должно быть признано всякоесознательное действие, т. е. всякое действие, определяемое представлением об определенном, имеющем быть достигнутым при помощи него, эффекте…» В ином совершенно смысле обыденная речь называет волимым действительно наступивший эффектволевого акта. Именно, «выражение, что эффект был волимый, означает в обыденнойречи, что действительно наступивший результат действия находится в соответствиис представлением действовавшего лица об ожидавшемся результате» (Там же. С. 140).
• [54] Там же. — Кроме того, Д. Д. Гримм признает «любопытными» (хотя и «крайнеодносторонними») рассуждения Э. Пферше относительно понятия и значения мотивадействий (см. об этом там же. С. 147—151).
• [55] Там же. С. 141.
• [56] Там же. С. 143.
• [57] Там же. С. 144.
• [58] Там же.
• [59] Там же. С. 145—147, 270—271.
• [60] См.: Там же. С. 272—273. — На поверку выясняется, что речь идет о совершеннонормальных с психологической точки зрения актах, без каких бы то ни было «несоответствий».
• [61] Там же. С. 274.
• [62] Там же. С. 275.
• [63] Там же. С. 276.
• [64] Там же. С. 277—278.
• [65] Там же. С. 151.
• [66] Там же. С. 151—152.
• [67] Там же. С. 152.
• [68] В отличие от Ф.-К. Савиньи, усматривающего дефект подобных ситуаций в несоответствии воли и волеизъявления, А. Бринц констатирует в них отсутствие воли на совершение сделки, т. е. отсутствие самой сделки (Там же. С. 253—254).
• [69] Там же. С. 254—255.
• [70] Там же. С. 152—153.
• [71] Там же. С. 153.
• [72] Там же.
• [73] Там же.
• [74] Там же. С. 255.
• [75] Там же. С. 257.
• [76] Там же. С. 264.
• [77] Там же. С. 265.
• [78] См.: Там же. С. 262—264, 268—269.
• [79] Там же. С. 153.
• [80] Там же.
• [81] Там же. С. 174.