Проблема Восточного Туркестана во внутренней политике Китая

Актуальность темы. В современной внутренней политике КПК существуют множество экономических, политических, социально-культурных проблем, среди которых национальный вопрос занимает особое место. Несмотря на превалирующее большинство ханьцев, Китай — это многонациональное государство, в котором проживают более 56 народностей и проблема самоопределения меньшинств является наиболее актуальной для политики КПК. На сегодняшний день в Китае существует несколько национальных вопросов, таких как «Тайваньская проблема», «Тибетский вопрос», «Дунганская проблема», однако «Уйгурский сепаратизм» является наиболее острейшим национальным вопросом, который на протяжении века дестабилизирует обстановку в государстве и создает все новые и новые очаги напряженности.

С начала 90-х годов 20 века проблема сепаратизма в глобальном масштабе вступила в новую стадию. Толчком к этому послужил процесс коренной ломки мировой системы, основанной на противостоянии двух социально-политических блоков. Распад СССР, Югославии, Чехословакии, объединение Германии породили надежды на восстановление некогда утраченной или желаемой независимости у многих народов планеты. При этом необходимо обратить внимание на то обстоятельство, что этническая либо религиозная окраска всех этих конфликтов и апелляция к историческому прошлому зачастую служат лишь прикрытием их истинного содержания. В большинстве случаев в их основе лежат не этнические и религиозные, а сугубо экономические факторы. Борьба за передел собственности, за право владения и распоряжения территорией, природными ресурсами, обладание политической властью — вот истинная основа преобладающей части так называемых «этнических конфликтов» в наше время. Особую актуальность проблема этнического сепаратизма в Синьцзяне приобретает и в связи с участившейся практикой использования в ходе их развития тактики террора как средства достижения конкретных политических целей. Это тем более важно, поскольку именно конец 20 века продемонстрировал не только глобальность проблемы терроризма, но и фактическую безнаказанность терроризма этнического.

В этом контексте проблема этнического сепаратизма в Китае вообще и в северо-западном Китае в частности является одной из ключевых при рассмотрении вопросов безопасности в Центрально-Азиатском регионе. И дело даже не в деликатности и сложности самой проблемы, а прежде всего — в изменении тактики деятельности так называемых «сепаратистских организаций» в СУАР КНР. По-человечески понятно стремление уйгурского народа и любого другого, к самоопределению и созданию независимого государства, но насколько приемлема тактика террора для достижения этой цели и каковы последствия применения этой тактики для самого уйгурского народа и для его центральноазиатских соседей? После подписания шанхайских договоренностей в апреле 1996 года между Китаем и государствами Центральной Азии (Россия, Таджикистан, Казахстан, Киргизия), а также фактического отсутствия официальной реакции лидеров центрально-азиатских стран СНГ на столкновение в Кульдже (февраль 1997 г.), сепаратистские организации в Синьцзяне лишились последних иллюзий относительно солидарности государств центрально-азиатского региона в их борьбе за достижение независимости Синьцзяна. Это, с одной стороны, привело к тому, что наиболее радикальная часть представителей так называемых «уйгурских сепаратистских организаций», особенно молодежь, обратилась к тактике террора, а с другой — поставило мировое сообщество, и прежде всего государства Центрально — Азиатского региона, перед новой проблемой — перспективой превращения Синьцзяна в еще один регион межэтнического противостояния. В этой ситуации, учитывая решимость уйгурских радикалов вести борьбу до «последнего уйгура» можно прогнозировать о дальнейшей эскалации насилия в СУАР КНР. На этот раз соседям вряд ли удастся остаться в стороне от разгорающегося конфликта в Китае. На сегодняшний день все центрально — азиатские республики стоят перед проблемой выбора между двусторонними добрососедскими отношениями с Китаем либо солидарности братскому народу. Причем решение этой задачи для государств Центральной Азии осложняется рядом обстоятельств. Активизация деятельности уйгурских сепаратистов в СУАР КНР, не скрывающих своих контактов с базирующимися на территории Казахстана и других центрально-азиатских государств радикальными уйгурскими организациями, несет в себе потенциальную угрозу дестабилизации обстановки в районе казахстанско-китайской границы и возможность резкого ухудшения казахстанско-китайских отношений.

Во-первых, осуждение руководством Казахстана деятельности уйгурских сепаратистов может спровоцировать уйгуро-казахский межэтнический конфликт как на территории республики, так и в СУАР КНР. Последствия такого конфликта предсказать достаточно сложно, но можно прогнозировать, что в качестве одного из его результатов возможен массовый исход казахов с территории СУАР КНР со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами. Не исключена в этом случае и возможность организации террористических актов непосредственно на территории Казахстана. Во-вторых, осуждение сепаратистской деятельности уйгуров может быть воспринято мусульманским миром как предательство интересов тюркского единства, что осложнит взаимоотношения Казахстана с рядом государств Ближнего и Среднего Востока. Хотя пример большинства государств, осуждающих террористическую деятельность, в том числе и мусульманских, показывает, что данная практика применима и здесь.

В-третьих, указанная позиция Казахстана развязывает руки китайскому руководству, которое может само спровоцировать казахско-уйгурский этнический конфликт в Синьцзяне и создать условия для «выталкивания» с его территории как казахов, так и уйгуров.

В-четвертых, дистанцирование Казахстана от происходящих в Китае событий способно привести к резкому ухудшению казахстанско-китайских отношений, поскольку, по мнению китайской стороны, «основные сепаратистские уйгурские организации базируются на территории Казахстана». Наконец, существенное значение имеет и то обстоятельство, что интересы и позиции государств Центральной Азии различны, и фактор этнического сепаратизма в северо-западном Китае может не только использоваться ими в собственных целях, но и сознательно провоцироваться. Расширение зоны действий так называемых «ваххабитов», наблюдаемое в последнее время, и ее возможное смыкание с зоной «этнического сепаратизма» в Китае с большей долей вероятности может не только дестабилизировать обстановку в государствах Центральной Азии, но и «раскачав» Китай и Россию, привести к глобальной катастрофе. При этом очевидно, что дальнейшая интенсификация проблемы этнического сепаратизма в Синьцзяне способна существенно изменить весь расклад геополитических сил в Центрально-Азиатском регионе и привести к его дестабилизации. Сможет ли Пекин сохранять контроль над национальными территориями Китая? Это большой вопрос, затрагивающий основы геополитической стабильности не только в центрально — азиатском регионе, но и во всем мире. Хотя ханьцы и составляют подавляющую часть населения Китая, большие куски китайской территории населены народами, у которых правление ханьцев вызывает раздражение. Так что просачивающиеся сведения о волнениях в провинции Синьцзян заставляют искать ответ на вечный вопрос: насколько сильна власть Китая над его суровым и редконаселенным дальним западом?

Историографический обзор. Пока с сожалением приходится констатировать, что большая часть проблем в указанных аспектах, в силу ряда обстоятельств и прежде всего деликатности самой темы, не получила достаточного освещения в отечественной и мировой литературе. Еще более закрытый характер носит вопрос о влиянии этнического сепаратизма в северо-западном Китае на безопасность в Центральной Азии и процесс межгосударственных и межэтнических отношений в этом регионе мира. На сегодняшний день эти задачи практически не решаются, и это объясняется не только узостью источников информации по указанной проблеме и закрытостью темы для широкого обсуждения, но и сложностью положения в самих государствах Центральной Азии. В последнем случае имеется в виду, во-первых, нерешенность экономических проблем и бесхозяйственность в сфере внешнеэкономических связей, как результат — превращение этих государств, по сути, в доноров экономики Синьцзян — yйгурского автономного района КНР. Во-вторых, во — многом авторитарный характер политического режима, существенно сокращающий спектр возможностей для открытого обсуждения данной проблемы и выработки адекватных мер ее решения. В целом можно отметить, что степень разработанности данной тематики определяется как довольно невысокая, подтверждением чему является наличие недостаточно широкого круга работ и исследований по различным аспектам темы.

Казахстанская историография. При написании данной дипломной работы была использована монография Константина Львовича Сыроежкина, объектом анализа которой стала проблема «уйгурского сепаратизма» в контексте международной безопасности в Центральной Азии. Можно констатировать, что в этой работе, пожалуй, впервые уйгурская проблема подвергнута всестороннему рассмотрению: проанализированы вопросы истории этногенеза и государственности в Центральной Азии, национальной и религиозной политики КПК и особенности ее реализации в Синьцзяне, социально-экономического, политического и культурного развития региона, вопросы демографии, формирования и функционирования органов власти в автономном районе. Также были рассмотрены труды таких казахстанских авторов как К. Т. Талипова К. Талипова «Пантюркизм в Восточном Туркестане в 30−40-е годы XX века», А. Камалова «Американские дипломаты в Восточном Туркестане» и некоторых других.

Зарубежная историография. Российская историография. Более полному пониманию политики пекинского руководства на территории северо-западных национальных автономий и итогов религиозной и национальной политики КПК в исторической перспективе способствует и знакомство с монографией О. А. Омельченко, предоставившего углубленный анализ социально-экономического развития Синьцзяна в период 1949;1978 годов. Исследования таких авторов как A.M. Дубинского, М. И. Сладковского, М. Кутлукова, Э. Пунцага, А. А. Хакимбаева, З. Т. Таипова содержат большой фактический материал и охватывают широкий спектр вопросов, связанных с содержанием и развитием внутриполитических процессов, происходивших в провинции в 30-х — 40-х годах XX века, работа Фесенко П. И. по истории Синьцзяна также полно отображает внутриполитические процессы того периода. Важную роль в изучении истории международных отношений в Центральной Азии играют работы А. Д. Воскресенского и А. Д. Богатурова В трудах данных авторов проблема самого Синьцзяна занимает второстепенную роль, однако новые подходы, которые они используют при анализе международных отношений в целом и в Центральной Азии в частности, позволяют воссоздать более чёткую канву исторических событий, происходивших в рассматриваемый период провинции. Китайская историография. Что касается публикаций по истории самого Синьцзяна, то они в большей степени содержат материалы географического, этнического, социально-экономического, статистического и конфессионального характера. В качестве примера здесь можно назвать синьцзяньские статистические ежегодники как «Синьцзян няньцзянь», «Синьцзянь тунцзи няньцзянь», а также газеты «Жэньминь жибао», «Синьцзян жибао». Среди авторитетных китайских источников также можно выделить избранные произведения Сунь Ятсена, Мао Цзэдуна, касающиеся вопросов национальной политики, работу Чжао Яньнянь «Начальный этап социализма и национальный вопрос».

Источниковая база. Для того чтобы изучить внутреннюю политику КПК в Восточном Туркестане необходимо ознакомление с целым рядом источников.

Первую группу источников составляют многочисленные постановления политбюро ЦК КПК «О Синьцзяне», записки китайской стороны в ЦК ВКП (б) «По Синьцзянскому вопросу», документы ЦК КПК. Так изучив документ № 7 (1996г.) ЦК КПК (Запись встречи Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК по вопросу о поддержании стабильности в Синьцзяне) можно выявить основные черты современной национальной политики КПК, факторы, влияющие на ее формирование, степень реагирования на акты террористической деятельности, и ход ее борьбы.

Вторая группа источников состоит из различных манифестов, специальных сообщениях о нарушении китайскими властями прав человека среди уйгуров Восточного Туркестана, уставов уйгурских сепаратистских организаций; проектов создания фронтов национального освобождения Восточного Туркестана, их политических программ; воззваний уйгурских организаций к народам и правительствам стран мира. В докладе организации Информационного центра Восточного Туркестана, образованного после февральских событий 1997 года в городе Кульджа по инициативе одного из активистов уйгурской диаспоры Германии Омара Каната, сообщается о произвольных задержаниях, заключениях под стражу, пытках и убийствах политических заключенных, преследовании религии и принудительной политике «контроля над рождаемостью» в Синьцзяне.

Третью группу источников составляют статистические данные таких синьцзяньских статистических ежегодников как «Синьцзян няньцзянь», «Синьцзянь тунцзи няньцзянь» по вопросам этнической структуры, естественного прироста ханьского и неханьского населения, структуры бюджета, изменения в ВНП на душу населения, удельного веса лиц трудоспособного возраста и коэффициент их занятости в народном хозяйстве СУАР КНР, исследовательские работы таких китайских авторитетных авторов как Ян Чжэн, Тун Юйфэнь, Юань Синь, статистические материалы газеты Жэньминь жибао, Синьцзян жибао, Или жибао.

Цель работы: изучение проблемы Восточного Туркестана во внутренней политике Китая, анализ, выявление факторов, влияющих на ее формирование; исследование путей дальнейшего развития событий в СУАР.

Для достижения поставленной цели работы целесообразно определить следующие задачи работы:

1. изучить историю возникновения проблемы Восточного Туркестана во внутренней политике КПК

2. рассмотреть этапы экспансии Китаем Восточного Туркестана

3. выявить факторы, влияющие на формирование концепции внутренней политики Китая в Восточном Туркестане

4. показать этапы формирования национальной политики КПК

5. исследовать основные черты современной национальной политики КНР

6. исследовать проблему этнического сепаратизма в Синьцзяне

Методология работы. Методологической основой данной работы явились общенаучные принципы историзма, которые исключают модернизацию исторических событий и процессов, однако позволяют в то же время видеть их в реальном развитии и взаимосвязи; объективного взгляда на историю, ориентирующего исследователя на непредвзятый анализ и оценку фактов, относящихся к исследуемой теме в их полноте и совокупности. Автор опирался также на общенаучные гносеологические принципы и методы познания и их конкретизацию в трудах по методологии исторического исследования. Сочетание и комплексное использование историко-системного, сравнительно-исторического, историко-генетического, проблемно-хронологического и ряда других методов позволяют в процессе исследования конструировать собственное «измерение» исторического процесса.

Структура работы. Структура работы отражает цель и задачи исследования. Работа состоит из введения, двух глав, каждая из которых состоит из трех подразделов, заключения и списка использованной литературы. В первом подразделе главы 1 рассматривается сама история возникновения проблемы Восточного Туркестана, уделено особое внимание цинской экспансии Западного края, а также государственным образованиям на территории современного Синьцзяна. Подразделы 2 и 3 первой главы посвящены политическому аспекту, в них рассматриваются все этапы становления концепции национальной политики КПК, основные черты современной национальной политики, сущность и характерные черты концепции национально-государственного строительства в КНР. Глава 2 отображает многочисленные проблемы развития современного Синьцзяна, среди которых доминируют проблемы экономического, политического, национального, социального, культурного характера. Также рассмотрены процессы этнодемографического характера, особенности кадровой политики СУАР, специфика сепаратистских тенденций в Синьцзяне и организации, выступающие за ее независимость.

Глава 1. Политика КНР в отношении этнических меньшинств

1.1 История проблемы Восточного Туркестана

До конца XVII века аккультурация иноэтнических групп в Китае, за исключением периода правления Танской династии (618−907), носила преимущественно естественный, спонтанный характер и основывалась, прежде всего, на первенстве традиционных особенностей социально-экономической, политической и культурной жизни Китая над окружающим его внешним миром. С колонизацией же Цинской империей (1644−1911) новых территорий, ранее не входивших в собственно Китай, она приобретает насильственный характер, и осуществляется путем навязывания населяющим эти территории этническим группам, порой, стоящим на достаточно высоком (для своего времени, разумеется) уровне социально-экономического, политического и культурного развития, черт китайской культуры через каналы государственной власти. Обладание «Западным краем» («Сиюй») не было вожделенной мечтой всех без исключения правителей Китая; периодически некоторые из них предпринимали попытки достичь той или иной степени контроля над этой территорией, но в большинстве случаев, особенно в древности и средневековье, речь шла не о его окончательном завоевании, а о приобретении возможности беспрепятственно поддерживать надежные торговые отношения с государствами Европы, Ближнего Востока, Южной и Средней Азии. Проложенные по оазисам Синьцзяна караванные маршруты, проходящие через достаточно развитые, даже в сравнении с древним Китаем, государства, предопределяли стратегическую значимость этого региона.

Имели место и соображения иного рода. Древний и средневековый Китай окружали не только довольно воинственные, но и достаточно мощные объединения кочевых народов, защита от которых требовала создания передовых форпостов, способных пусть не сдержать, но хотя бы предупредить о готовящемся вторжении. С севера эту функцию в той или иной мере выполняла Великая Китайская стена, построенная еще во времена Цинь Шихуана. На западе такой защиты не было, и ее предстояло создать. Первые военные экспедиции в Западный край предпринял император Ханьской династии У-ди (141−87 до х.э.), поставивший целью ослабление сюнну и использование оазисов Кашгарии в качестве союзников против них. 1, стр. 48] Но все-таки главная цель, которую преследовал У-ди заключалась не в покорении края, а в захвате торговых путей, позволяющих осуществлять регулярные связи между империей и заинтересованными в торговле с ней странами к западу от нее. [2, стр. 446−447]Кстати говоря, согласно китайским источникам, и сам У-ди придерживался аналогичных взглядов. С его точки зрения, в силу удаленности края и наличия естественных защитных рубежей между ним и собственно Китаем «приобретение его не принесло пользы, отказ не принесет ущерба. [3,стр. 71] Господствующее положение в этом регионе занимали сюнну, которым в начале I в. х.э. удалось подчинить весь Западный край. Древнему Китаю не хватало военной мощи для завоевания Центральной Азии. У него не было ни стойкой боеспособной пехоты, могущей сковать степенную конницу, ни более эффективной кавалерии — ни легкой, ни особенно тяжеловооруженной, без которой углубляться в степные просторы Центральной Азии было весьма опасно. [4,стр. 35−36]Тем не менее во второй половине I в., умело использовав (а в известной мере и спровоцировав) раскол сюнну на «северных» и «южных» и разрешив подчинившимся империи Хань сюнну поселиться в ее пределах, империя активно приступила к восстановлению ханьского владычества в Западном крае. К концу I в. на короткое время ей удалось восстановить свое влияние в этом регионе и утвердить гегемонию на Великом Шелковом пути. Первое время после объединения под эгидой династии Цзинь (265−420) казалось, что Китай возвращает себе утраченную за время Трое-царствия роль восточноазиатского гегемона. Уже в 270 г. явились посольства из Карашара и Ферганы, а в 284 г. пришло посольство из самой Римской империи. В 286 г. прислал посольство Кангюй. В это время восстания хуннов легко подавлялись, набеги сянбийцев отражались; с южным соседом — царством Чампа были установлены мирные сношения. [5,стр. 41]Однако уже во второй половине П в. Китай вновь утрачивает эти свои преимущества, а к началу IV века «становится заурядным царством, окруженным с юга и запада воинственными аборигенами, фактически не подчинявшимися нанкинскому правительству. [6,стр. 455] Лишь спустя три столетия, в 640 г. после объединения Китая под властью династии Тан, китайцы возобновили военное наступление на Центральную Азию. Можно выделить четыре основных этапа танской экспансии в Центральной Азии: 1) упрочение позиций Китая на рубежах западного края в результате крушения в 630 г. Восточного каганата тюрок с центром на Орхоне в Монголии, когда танские войска захватили Кашгарию и вышли к Памиру; 2) уничтожение в 640 г. (при помощи конницы тюркютов и уйгуров) государства Гаочан; 3) разгром в 657 г. Западно-тюркского каганата и выход союзных танских войск, основу которых составляла конница уйгуров и тюрок, в пределы Семиречья; 4) длительная борьба танских властей за упрочение и расширение своего влияния в Восточном Туркестане с 657 г. до середины УШ в.; 5) разгром войсками Арабского халифата танских войск на реке Талас в 751 г. и ликвидация всех позиций Китая в Западном крае.

С этого времени Китай на целое тысячелетие утрачивает свое влияние в Центральной Азии, а народы и государства Центральной Азии в течение столь длительного срока развиваются без вмешательства в их внутренние дела Срединной империи. [7,стр. 305] В этот исторический период попутные ветры истории дули в паруса другим восходящим этносам, в завоевательных планах которых Западный край играл далеко не последнюю роль. По справедливому замечанию Д. В. Дубровской, ко времени Тан уже вполне ясно вырисовывается стратегическая ценность политического влияния на Джунгарию и Кашгарию: владеющее этим районом государство держит в руках нити всех политических событий и взаимодействий в Центральной Азии и сопредельных ей районах Азии вообще. [8,стр. 159−160] На несколько веков Западный край вошел в состав империи Чингисхана, но с ослаблением империи Моголов на историческую арену вновь выходит Китай. С приходом к власти династии Цин наступает завершающий этап в подчинении Западного края Китаю. Умело используя разобщенность народов Центральной Азии, Китай сокрушает Джунгарское ханство — государство ойратов — западных монголов и восточно-туркестанские княжества, вплотную подвигая границы своих владений к Казахстану и Средней Азии. В отличие от предыдущих династий, для которых фрагментарный контроль над Западным краем должен был «обезопасить границы Поднебесной с помощью так называемых «шуго» — буферных, «подчиненных» государств, и найти выходы далее на Запад через системы Великого Шелкового пути, Цины поставили своей целью окончательное подчинение края и включение его в состав империи. [9,стр. 27] Успешные военные походы Цинов на Запад позволили завоевать территории Джунгарии (1755−1757) и Кашгарии (1757−1759). Уже ничто не могло помешать подчинению этой территории. Военно-политические цели были выше всех остальных аргументов. Даже утратив свое влияние в крае в 1864—1877 гг., Цины восстановили его в 1878 г. А через несколько лет (в 1881 г.) территория Западного края, получив название «Синьцзян» («Новые территории»), окончательно входит в состав Китая в качестве одной из его провинций. [10,стр. 591] В результате завоевательных походов Цинской империи китайский этнос вновь оказался в непривычной для него ситуации, когда политические границы государства, закрепленные международными договорами, не совпадают с этническими границами ареалов его традиционного проживания, а включенные в состав империи новые территории и проживающие на них этнические группы, находящиеся на пограничных окраинах империи, требуют укрепления в них позиций центральной власти и традиционной китайской культуры. Незначительность численности китайского этноса, находящегося на этих территориях, компактность расселения коренных этнических групп и относительно кратковременный период их совместного проживания с ханьцами, дополняемые чужеродностью по отношению к традиционной китайской культуре самой Цинской империи, делали практически невозможным процесс их естественной аккультурации. У Цинского государства, как и у сменившей его Китайской Республики (1911;1949) оставалась лишь одна возможность взаимоотношений с коренными этносами, проживающими на завоеванных землях — их насильственная аккультурация.

Успех этого процесса во многом зависел от характера внутриэтнических связей, особенностей межэтнических отношений в том или ином подлежащем освоению регионе, уровня социально-экономического, культурного и политического развития отдельных этнических групп. Сравнительно просто этот вопрос решился в отношении монгольского и маньчжурского этносов, драматично — по отношению к Тибету и довольно своеобразно в отношении народов, населяющих Синьцзян. Цинская администрация достаточно быстро определилась с тактикой освоения Синьцзяна, наметив основные пункты своего воздействия. По существу эта тактика не несла в себе каких-то новелл; она базировалась на историческом опыте и относительном понимании специфики социально-экономических, политических и этнических процессов в регионе. Как и в династийный период, ставка была сделана на военную силу, административно-чиновничий аппарат, города и, учитывая региональную специфику, внутриэтнические и межэтнические разногласия между населяющими этот регион народами, религиозный фактор и местную родоплеменную и клановую верхушку. Однако насильственное внедрение чуждых этническому самосознанию коренных народов региона элементов китайской культуры не вело к их культурной ассимиляции. Достаточно развитое этническое самосознание постоянно их отвергало при первом же изменении политической ситуации в стране, порождая проблему сепаратизма. В период господства Цинской империи имперская государственность не особенно утруждала себя заботой обоснования своего присутствия на новых землях.

Главная цель состояла в том, чтобы удержать их в качестве государственных территорий и обеспечить их номинальное подчинение центральному руководству через своих наместников и при содействии военных карательных экспедиций. Искусно используя принцип «и и чжи и» -" контроля над варварами при помощи варваров" и учитывая объективные противоречия между тюркоязычными народами региона, цинская администрация достаточно успешно выполняла свою задачу. С крахом Цинской империи в 1911 г. и изменением расклада политических сил в мире и Центрально-Азиатском регионе от руководства Республиканского Китая потребовалась разработка такой теоретической концепции, которая, учитывая разнородность этнических составляющих населения государства, обеспечила бы его территориальное и политическое единство. И такая концепция появилась в виде теории о «единой китайской нации», состоящей из разнородных этнических компонентов, связанных «единством хозяйственной и культурной жизни». Согласно положениям этой концепции, в понятие «китайская нация» («чжунхуа минъцзу») официально включались пять этнических групп — ханьцы, монголы, маньчжуры, тибетцы и дунгане. Тюркоязычные народы Китая в это понятие не включались, хотя подразумевалось, что они связаны с ханьцами «продолжительной историей совместного проживания и взаимного обмена культур». [11,стр. 247] Все выступления, имеющие место в национальных районах Китая в тот период, имели отчетливую антиханьскую или антидунганскую направленность, различаясь лишь по своей внешнеполитической ориентации, платформе, на которой проходило объединение, конечным целям, социальному и национальному составу участников.

Характерной особенностью этих выступлений было и то, что объединение разнородных социальных и национальных сил в них (во всяком случае, на начальных этапах) происходило на религиозной и этнической, либо антиханьской и антидунганской основах. С приходом к власти КПК контуры национальной политики в Китае резко меняются, хотя ее теоретическая основа остается прежней — убедить общественное мнение, включая и мировое, в том, что Китай исторически складывался как «единое многонациональное государство», а «китайская нация» — как «суперэтнос». Подробнее об этом будем говорить ниже, а сейчас, памятуя о главной идее данной работы, перейдем к рассмотрению истории того народа, который является ее главным героем.

1.2 Этапы формирования концепции национальной политики КПК

Первый этап охватывает период с момента образования КПК в 1921 г. и до середины 30-х годов. Для этого этапа характерным является почти полное следование КПК опыту Советского Союза в понимании характера, содержания и путей решения национального вопроса. В соответствии с этим концептуальными положениями национальной политики КПК в этот период являются обоснованные в различных работах И. Сталина: признание национального вопроса как составной части общего вопроса о пролетарской революции и придание ему характера классовой борьбы; наличие двух постоянно действующих факторов — «шовинизма» и «местного национализма» и необходимость борьбы с ними; необходимость «выравнивания» уровней социально-экономического, политического и культурного развития отдельных этносов, их «подтягивания» до уровня передового этноса; постановка во главу угла проблемы борьбы с империализмом, как основного пункта в решении национального вопроса; наконец, декларация о признании равенства всех национальностей, права на самоопределение за всеми этносами, составляющими «китайскую нацию». 12, стр. 47]

В этот период КПК находилась под сильнейшим влиянием Коминтерна и должна была проявлять хотя бы видимость лояльности по отношению к разрабатываемой им стратегии и тактики по китайскому вопросу, в основе которой лежало их видение через призму Москвы. Однако, декларируя признание вышеперечисленных принципов, КПК в своих официальных документах все же оставалась ближе к традиционной платформе Сунь Ятсена. Документы того периода провозглашали, что все национальности страны освобождаются из-под гнета империализма, борются за национальную независимость и реализуют право на национальное самоопределение во вне; внутри страны — выступают против господства милитаристов и, реализуя принцип свободы и равноправия всех национальностей, создают единую народную республику. [13,стр. 247] И хотя некоторые китайские авторы, ссылаясь на партийные документы тех лет, утверждают, что в них провозглашался принцип национального самоопределения, как основа национально-государственного строительства, на мой взгляд, это не совсем точно. Предложенная в тот период программа национальной политики КПК предусматривала как бы трехстадиальное решение вопроса о национально-государственном строительстве: объединение собственно Китая в подлинно демократическую республику; установление автономии для Монголии, Тибета и Синьцзяна с последующим их превращением в автономные демократические единицы; объединение собственно Китая с этими единицами на принципах свободного союза и создания Китайской Федеративной Республики. [14,стр. 48]

То есть на данном этапе речь о самоопределении не шла, а была принята базирующаяся на опыте РСФСР федеративная система. Признание за неханьскими народами права на самоопределение в 20-е годы документально было зафиксировано в тексте Программы КПК, принятой на ее Ш съезде (1923 г.), в которой говорилось, что «взаимоотношения Тибета, Монголии, Синьцзяна и Цинхая с Собственно Китаем устанавливаются путем самоопределения национальностей упомянутых территорий». В резолюции VI съезда КПК (1928 г.) утверждалось право национальностей Китая на самоопределение на этот раз вне связи с какими-либо регионами страны". [15, стр. 32] В 30-е годы право на национальное самоопределение было зафиксировано документально в решениях, принятых I (1931 г.) и П (1934 г.) Всекитайскими съездами представителей Советских районов Китая. 16, стр. 14−15] Однако, характеризуя эту позицию, Мао Цзэдун в 1934 г. признал, что политика Совета в отношении национальных меньшинств предназначалась только для получения поддержки окружающих Китайскую Советскую Республику национальных меньшинств в борьбе с империализмом и Гоминьданом. [17,стр. 13−14] И у нас нет оснований сомневаться в искренности Мао Цзэдуна, действительно, декларируемый в этих документах принцип самоопределения наций носил пропагандистский характер и имел своей целью привлечение на сторону КПК как можно больших масс населения в ее борьбе с Гоминьданом. Фактически же идея территориальной целостности Китая и его устройства как унитарного государства всегда оставалась доминирующей. Из двух предложенных в те годы концепций будущего государственного устройства: преобразованная федеративная система и районно-национальная автономия, приоритетное положение занимала последняя, хотя о ней пока предпочитали не говорить вслух. Второй этап охватывает период с 1938 по 1949 гг., когда КПК начинает самостоятельно вырабатывать официальные направления своей политики в отношении национальных меньшинств.

Учитывая положение в Китае и ситуацию в мире, выступивший на VI расширенном пленуме ЦК КПК (1938 г.) Мао Цзэдун, излагая положения программы партии по национальному вопросу, предложил компромиссный вариант, указав, что в ней предусматривалось «обещать монголам, мусульманам, тибетцам, мяо, я, и, фань — всем национальностям равные права с ханьцами… право самим управлять собственными делами и в то же время образовывать совместно с ханьцами единое государство». 18, стр. 101] Хотя мы не можем знать наверняка. [19, стр. 56], что побудило КПК изменить свою позицию в отношении прав национальных меньшинств, думается, что не последнюю роль здесь сыграл наметившийся отход КПК из-под влияния Коминтерна и ВКП (б) и очевидное, неприемлемое для традиционной китайской политики, усиливающееся влияние СССР в пограничных районах Китая, прежде всего в Синьцзяне. Во всяком случае, после VI расширенного пленума ЦК КПК вопрос о праве наций на самоопределение в документах КПК отсутствует. Ему на смену приходит начинающий разрабатываться принцип районно-национальной автономии. В телеграмме ЦК КПК от 18.02.1946 г. четко указывалось: «Согласно программе мирного создания государства, требуется предоставление национальностям равных автономных прав, однако не следует выдвигать лозунга о самоопределении». 20, стр. 30] Ключевыми элементами политики КПК по отношению к национальным меньшинствам выступают: во-первых, признание за всеми неханьскими народами права на самоуправление в области экономики и культуры; во-вторых, признание единства родины у ханьских и неханьских народов Китая, следовательно — невозможность их самоопределения и образования суверенных государств, а функционирование как национально-территориальных автономий в рамках единого унитарного государства. Третий этап охватывает первое десятилетие функционирования новой государственности с 1949 по 1957 гг., когда видимая часть официально провозглашенной политики строительства новодемократического государства требовала привлечения к нему всех регионов и представителей всех этнических групп Китая.

Основные программные установки КПК по национальному вопросу и национальной политике были законодательно закреплены в «Общей программе НПКСК» в сентябре 1949 г., в обсуждении и принятии которой приняли участие официальные представители от всех регионов и всех этнических групп Китая. Статьи с 50 по 53 «Общей программы НПКСК» относились к национальной политике. Эти статьи предусматривали равенство всех национальностей в границах КНР и необходимость их объединения в борьбе с империализмом и внутренними врагами; запрещали любые действия, ведущие к дискриминации и угнетению, расколу национальностей, требовали борьбы с национализмом и шовинизмом; за национальными меньшинствами предусматривалось право вступать в НОА и организовывать местные силы общественной безопасности «в соответствии с единой военной системой государства». Формой национально-государственного строительства и средством решения национального вопроса рассматривалась районно-национальная автономия. Наконец, национальным меньшинствам декларативно гарантировалась свобода развития своего языка, сохранения или изменения традиций, обычаев и религиозных верований. Правительство брало на себя обязательства оказания неханьским народам помощи в политическом, экономическом и культурном строительстве.

В соответствии с концепцией национальной безопасности и интеграции всех приграничных земель и их неханьского населения в единое государство, статья 9 «Общей программы НПКСК» провозглашала, что «автономные районы различных национальностей являются неотъемлемой частью территории КНР». 21, стр. 25] В конце 1953 г. контуры национальной политики КПК уточняются в принятой «Генеральной задаче партии в национальном вопросе в переходный период». Как сообщала Жэньминь жибао, основные направления этой политики заключались: «…в укреплении единства родины и национального сплочения, совместном строительстве единой семьи великой родины», в пределах которой предполагалось «обеспечить равноправие национальностей во всех областях, осуществить районно-национальную автономию». «В процессе общего дела развития родины, всемерно учитывая нужды ее строительства, постепенно развивать экономику, политику и культуру всех этносов; постепенно ликвидировать оставленное в наследство историей фактическое неравенство между отдельными национальностями; идти к тому, чтобы отсталые этносы встали в один ряд с передовыми и вместе двигались к социализму». [22,стр. 6] Главная цель, которая ставилась в этот период КПК в ее политике по отношению к национальным районам, — удержать их в качестве «неотъемлемой части территории КНР» и, насколько возможно, мирными средствами провести первичные социально-экономические и демократические преобразования в них, обеспечивающие, с одной стороны, слом традиционных экономических и общественных отношений с последующим перераспределением собственности и господствующих политических сил и их подчинением единому руководству КПК; с другой — создание экономической и политической основы для претворения в жизнь политического курса КПК, предусмотренного в «Генеральной линии партии на переходный период». И надо отдать должное, не имеющая к моменту образования КНР прочных позиций в ряде национальных районов, КПК уже к концу 1956 г. прочно обосновалась в них, обеспечив себе руководящее положение в политической, экономической и идеологической областях. Несмотря на то что принятая в сентябре 1954 г. Конституция КНР и разработанное на ее основе законодательство по национально-государственному строительству в КНР исходили из принципов, изложенных в «Общей программе НПКСК», основная направленность национальной политики КПК принимает более радикальный характер, а «социалистические» идеи в ней приходят на смену национально-демократическим. И хотя состоявшийся в сентябре 1956 г. VШ съезд КПК в качестве основного направления борьбы с национализмом все еще рассматривал «противодействие великоханьскому шовинизму, при безусловном устранении тенденций к местному национализму среди кадровых работников из числа национальных меньшинств» [23, стр.8] и обращал внимание на то, что при проведении преобразований в национальных районах необходимо «придерживаться мирных методов, не прибегая к насилию», стремиться чтобы «всякого рода преобразования осуществлялись народными массами этих национальностей и их вождями на основе неторопливого изучения, путем консультаций и в соответствии с волей национальных меньшинств», [24, стр. 75−77] общие направления национальной политики уже к этому моменту претерпевают существенные изменения. Разработанная к началу 1956 г. и впервые обнародованная в выступлении Уланьфу на съезде «Общая задача партии и народов всех национальностей в области национального вопроса» провозглашала: «Еще больше укреплять единство нашей Родины и развивать отношения братства между различными национальностями. Еще больше крепить сплоченность внутри национальных меньшинств, развернуть активность национальных меньшинств в строительстве Родины и строительстве социализма. Помогать национальным меньшинствам в различные сроки перейти к социалистическому обществу, превратить нашу Родину в могучую социалистическую державу, а также, прилагая максимум усилий в течение длительного периода времени, поднять все национальности до равного положения в отношении уровней экономического и культурного развития». [25, стр. 29] Другими словами, в качестве первостепенных задач национальной политики ставится, во-первых, сохранение территориального единства Китая, а во-вторых, интенсивное подтягивание неханьских этносов до «передового уровня ханьцев». Решение поставленных задач предполагало наряду с преобразованиями в экономической сфере, принятие твердых мер на культурном фронте, целью которых было бы изменение традиционных обычаев национальных меньшинств и преодоление традиционной идеологии в их среде. Следствием этих изменений стали развернутые весной-летом 1957 г. движение «за упорядочение стиля работы» и движение «по борьбе с буржуазными правыми», которые переросли в кампанию «борьбы с местным национализмом» в национальных районах КНР.

Нельзя сказать, что элементы проявления национализма среди неханьских народов Китая (особенно достаточно крупных и территориально сконцентрированных) не имели места вообще. Они были, но в большинстве случаев носили бытовой характер, выражаясь неприятием некоторых социально-экономических и культурных преобразований новой власти, и не представляли сколь-нибудь реальной угрозы ни для центрального, ни для регионального руководства. По-видимому, более существенным оказалось то, что появившиеся в местной печати отдельные публикации обнаруживали парадокс национально-кадровой политики. Вместо дисциплинированных и надежных национальных кадров, которые могли бы сыграть руководящую роль в осуществлении глобальных перемен в обществе, партийные и административные органы оказались наводнены «нереформированными» кадрами, выражающими самостоятельные национальные, в редких случаях — действительно националистические взгляды, которые и были квалифицированы как «местный национализм», а их выразители — как «местные националисты». Завершением первой волны кампании «по борьбе с местным национализмом» заканчивается и очередной этап эволюции национальной политики КПК. На смену политике использования родоплеменной и феодальной знати национальных меньшинств, учета национальных особенностей и специфики регионов, терпимого отношения к религии и религиозным деятелям приходит новый курс, обеспечение законности гарантий проведения которого в жизнь возлагается на «реформированных» в ходе кампании «по борьбе с местным национализмом» представителей рациональной интеллигенции и кадровых работников партийных и административных органов. Четвертый этап эволюции подходов к решению национальной проблемы в КНР является самым продолжительным и охватывает 1958;1978 гг., объединяя в себя периоды «большого скачка» и создания «народных коммун», период «урегулирования» начала 60-х годов, и, наконец, «культурную революцию». Отличительной чертой этого этапа является то, что КПК, сохраняя свою прежнюю теоретическую концепцию решения национального вопроса в КНР, фактически осуществляет совершенно противоположную политику, направленную на окончательную ликвидацию любого рода национальной самобытности и полное подчинение национальных районов единому централизованному руководству. Эта цель достигается как дальнейшим «огосударствлением» экономической и общественной жизни в Китае, так и применением в национальных районах приемов, апробированных в прошлые годы. Одним из основных направлений в решении этих задач было создание «народных коммун» и сопровождающее его движение «по социалистическому и коммунистическому воспитанию» в китайской деревне, предусматривающие ликвидацию всего индивидуального, национально специфического и требующие слепого подчинения «безошибочной линии и курсу партии», невыполнение которых могло квалифицироваться как угодно со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Актом создания «народных коммун» был нанесен окончательный удар по национальной специфике районов проживания национальных меньшинств, они превратились в действительно «неотъемлемую часть» территории КНР. «Народная коммуна» не только сделала невозможным существование персонифицированного собственника, но и разрушила традиционные родоплеменные и клановые связи у местных этнических групп, они теряли свою национальную и индивидуальную самобытность и превращались в дешевую наемную силу государства. Тот, кто отказывался сотрудничать, был обречен на голодную смерть, поскольку коммуны давали возможность новой власти не только привести широкие народные массы в зависимость от государства, но и подчинить их даже в вопросах пропитания. Захлестнувшая Китай с конца 1965 г. «культурная революция» еще больше осложнила ситуацию: на смену социально-экономическому строительству и преобразованиям в культурной сфере (пусть даже осуществляемым иногда и в извращенной форме) приходит волна анархии, вызванная решением «Группы по делам культурной революции» о сломе партийной машины и замене ее «революционным захватом власти снизу». С повсеместным образованием к концу 1968 г. «ревкомов» даже видимость районно-национальной автономии была разрушена, а автономные районы начали рассматриваться не иначе как непосредственно подчиненные центральному правительству провинции КНР. С началом кампании по «критике банды четырех» существенно меняются подходы центрального руководства к проблеме национальной политики. В центральной прессе обращается внимание на то, что «банда четырех» вместо того чтобы уважать права на автономию, нравы и обычаи национальных меньшинств, подавляла их права на управление собственными делами. «Банда» обвинялась в саботировании политики партии в отношении национальных меньшинств и отрицании специфических особенностей приграничных районов и их национальной специфики; подчеркивалось, что впредь необходимо уважать нравы и обычаи национальных меньшинств, уделять внимание использованию разговорного и письменного языков, дать простор лучшим сторонам их культуры. [26, стр. 123]

В марте 1978 г. принимается очередная конституция КНР, которая исключает наиболее одиозные положения прежней конституции и в определенной степени возвращается к нормам, изложенным в основном законе 1954 г. Конституция подчеркивает многонациональный характер Китая, восстанавливаются положения о равенстве наций, о праве нации на развитие своего языка, о свободе сохранения или изменения нравов и обычаев, о свободе вероисповедания и допустимости деятельности религиозных организаций «в установленных законом рамках», о праве органов самоуправления национальных автономий разрабатывать положения об автономии и отдельно действующие акты Таким образом, к концу 70-х годов национальная политика КПК как бы завершила полный круг в своем развитии, а национальные районы, как и Китай в целом, вступили в новую фазу исторического развития. Эта фаза характеризовалась новым качественным уровнем отношений центральной и местных властей; изменившейся этносоциальной структурой населения национальных районов, их значительной степенью интеграции в единый народнохозяйственный механизм страны; наконец, изменившемся раскладом политических сил в мире. Предстояло искать новые формы и пути решения национального вопроса в Китае при условии сохранения его территориальной целостности и обеспечения гарантий как национальной безопасности, так и дальнейшей интеграции национальных районов в единое многонациональное унитарное государство, а населяющих их неханьских этнических групп — в «единую китайскую нацию». Этот краткий экскурс в историю формирования концепции национальной политики КПК дает основание для весьма значимых в плане поставленной нами темы исследования выводов как о перспективах этнического сепаратизма в Китае, так и о мерах, которые могут быть задействованы руководством КНР по его пресечению. Во-первых, несомненно, что с приходом к власти КПК контуры национальной политики в Китае резко меняются, приобретая классовые очертания и воспринимая влияние советских теоретических трактовок. Однако сущностная часть теоретических разработок остается прежней — убедить общественное мнение, что Китай исторически складывался как «единое многонациональное государство», а «китайская нация» («чжунхуа миньцу) — как «суперэтнос». Именно следствием этих умозаключений явилось, с одной стороны, признание за всеми проживающими на территории КНР народами статуса «нации» при одновременном включении в понятие «китайская нация» все этнические группы, «сопричастные к истории страны». А с другой — непризнание принципов национального самоопределения и федеративного государственного устройства, а организация национально-государственного строительства на принципе районно-национальной автономии. Во-вторых, на протяжении всех этапов оставалась неизменной главная цель, которая ставилась КПК в ее политике по отношению к национальным районам. Она предполагала удержать их в качестве неотъемлемой части территории КНР и, насколько возможно, мирными средствами провести социально-экономические и политические преобразования, обеспечивающие слом традиционных экономических и общественных отношений в них с последующим перераспределением господствующих политических элит и их подчинением единому руководству КПК. Решение этой задачи в свою очередь требовало создания экономической, политической и идеологической основы для необратимости процесса интеграции национальных районов в единый Китай, претворения в них политических установок КПК и их полное подчинение единому централизованному руководству.