Права и свободы граждан

1. К ВОПРОСУ О КОНСТИТУЦИОННО-ПРАВОВОМ РЕГУЛИРОВАНИИ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПРАВ И СВОБОД ГРАЖДАН

2. СВОБОДА ЛИЧНОСТИ КАК КОНСТИТУЦИОННО-ПРАВОВАЯ ЦЕННОСТЬ

1. К ВОПРОСУ О КОНСТИТУЦИОННО-ПРАВОВОМ РЕГУЛИРОВАНИИ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПРАВ И СВОБОД ГРАЖДАН

Анализ гуманитарных аспектов конституционно-правового статуса личности, в том числе характеристика такой его важнейшей составляющей как комплекс политических прав и свобод особенно актуализируются в современных условиях экономической турбулентности.

Конституция Российской Федерации содержит чрезвычайно актуальные положения, касающиеся характеристики прав и свобод человека и гражданина, в которых закрепляются важнейшие принципы современного гуманитарного права. Прежде всего необходимо отметить конституционное признание приоритетного регулирования прав и свобод человека и гражданина посредством общепризнанных принципов и норм международного права, непосредственно включенных в национальную правовую систему (часть 4 статьи 15, часть 1 статьи 17 Конституции Российской Федерации). Это обстоятельство свидетельствует о весьма высокой планке взятых Российской Федерацией обязательств в гуманитарной сфере.

Существенное значение имеет также факт конституционного признания основных прав и свобод неотчуждаемыми и принадлежащими каждому от рождения (часть 2 статьи 17 Конституции Российской Федерации). Речь в данном случае идет об утверждении в известном смысле естественно-правового характера основных прав и свобод.

Важным представляется также то обстоятельство, что Конституция Российской Федерации отнюдь не абсолютизирует юридическую природу основных прав и свобод. Их ценность в статике, в ракурсе принадлежности каждому непререкаема. Однако в динамике конкретных правоотношений, равно как и в системе реального правопорядка основные права и свободы относительны постольку, поскольку в силу положений части 3 статьи 17 Конституции Российской Федерации осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц.

Особое значение имеет конституционное провозглашение непосредственного действия прав и свобод (статья 18 Конституции Российской Федерации). Закрепляя по существу основной вектор любой сферы деятельности государственного аппарата, Конституция содержит своеобразную общегуманитарную презумпцию: основные права и свободы определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием.

В этой связи выглядит закономерным введение положениями статьи 64 Конституции Российской Федерации жесткого механизма изменения норм главы 2 Конституции Российской Федерации, поскольку они закрепляют основы правового статуса личности, что в силу статьи 2 Конституции Российской Федерации признается высшей ценностью и, следовательно, не может не иметь принципиального значения для стабильного функционирования правовой системы в целом.

Особую важность представляют государственные гарантии равенства прав и свобод человека и гражданина независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств. В этой связи Конституция запрещает любые формы ограничения прав граждан по признакам социальной, расовой, национальной, половой, языковой или религиозной принадлежности. Положениями статьи 19 Конституции Российской Федерации закрепляется также принцип равенства всех перед законом и судом.

Фундаментальная гарантия реализации конституционных прав и свобод содержится в положениях статей 45 и 46 Конституции Российской Федерации. По существу принцип государственной защиты прав и свобод человека и гражданина (статья 45 КонституцииРоссийской Федерации), равно как и принцип судебной защиты (статья 46 КонституцииРоссийской Федерации) в конструкции главы 2 Конституции занимают особое место в качестве «универсальных стабилизаторов», представляющих собой общий механизм обеспечения беспрепятственной реализации прав и свобод, с одной стороны, и важнейший конституционно-правовой механизм устранения препятствий в процессе гуманитарной правореализации, с другой.

Содержание главы 2 Конституции Российской Федерации соответствует в основном общепризнанному демократическим сообществом перечню прав и свобод. В совокупности они составляют систему гражданских (личных), политических, социальных, экономических, культурных, экологических прав.

Защита основных прав и свобод человека и гражданина, в том числе, политических, является одним из главных направлений в деятельности Конституционного Суда Российской Федерации. С момента своего образования Конституционным Судом Российской Федерации с вынесением постановления рассмотрено около 50 дел по жалобам на нарушение конституционных прав и свобод граждан политического характера. Основную массу дел данной категории — около 40% составляют дела, связанные с нарушением конституционных прав и свобод граждан в сфере избирательных прав и права на участие в референдуме. Следует отметить, что за время своей деятельности Конституционный Суд Российской Федерации рассматривал вопросы, связанные с правом на свободные выборы, не менее ста раз, что в очередной раз подтверждает исключительную важность и динамичность развития этого института.

Около 15% рассмотренных дел о нарушении конституционных прави свобод граждан политического характера составляют дела, связанные с нарушением прав и свобод граждан законами, регулирующими правовые отношения в сфере организации органов государственной власти и органов местного самоуправления.

Политические права, наряду с личными, относятся к так называемым «правам первого поколения» и призваны обеспечивать гражданам возможность участия в общественной и политической жизни страны, в управлении делами государства, в формировании органов государственной власти и местного самоуправления, а также участия в их деятельности. Конституция Российской Федерации закрепляет политические права в положениях статей 30 — 33 (право на объединение; право проведения собраний, митингов, демонстраций, шествий и пикетирований; право участвовать в управлении делами государства, включающее в себя право избирать и быть избранными в органы государственной власти и органы местного самоуправления, участвовать в референдуме, право на равный доступ к государственной службе, право участвовать в отправлении правосудия; право на обращение в государственные органы и органы местного самоуправления). В известной степени к политическим правам также относят и гарантированную положениями статьи 29 Конституции Российской Федерации свободу мысли и слова.

Конкретизации конституционных норм посвящён ряд специальных законов, таких как Федеральный закон «Об общественных объединениях», «О политических партиях», «О системе государственной службы Российской Федерации», «О государственной гражданской службе в Российской Федерации», «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации», «О выборах депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации», «О выборах Президента Российской Федерации» и другие.

Однако законодательное закрепление системы юридических гарантий само по себе еще не является свидетельством реальной обеспеченности прав и свобод человека и гражданина. Закон закрепляет в своих нормах лишь статические элементы механизма охраны. Динамика данного механизма сопряжена с организационной работой органов государственной власти и активностью населения, неотделима от правосознания и правовой культуры должностных лиц. Условия действительности провозглашенных конституционных прав и свобод имеют также общесоциальную составляющую. В данном случае речь идет об экономическом положении в стране (не секрет, что сохранявшаяся до недавнего времени экономическая стабильность, несомненно, оказывала значительное влияние и на осуществление гражданами политических прав), об уровне развития институтов гражданского общества, о правосознании граждан (о преимуществе в структуре этого правосознания в пользу правовой активности и, соответственно, минимизации правовой индифферентности и правовой маргинальности).

В соответствии с положениями статьи 30 Конституции Российской Федерации каждый имеет право на объединение, включая право создавать профессиональные союзы для защиты своих интересов. Данная конституционная норма содержит в себе балансировку содержательных элементов указанного политического права. С одной стороны, в силу принципа автономии коллективных субъектов права гарантируется свобода деятельности общественных объединений. В то же время в силу принципа автономии личности на конституционном уровне исключается принуждение к вступлению в какое-либо объединение или пребыванию в нем.

Предусмотренное положениями статьи 30 Конституции Российской Федерации политическое право в содержательном плане предполагает беспрепятственную возможность граждан объединяться по интересам и целям. Нормативная конструкция этого права адекватна форме закрепления указанной политической свободы в нормах международного гуманитарного права.

Согласно Международному пакту о гражданских и политических правах (часть 1 статьи 22) и Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (статья 11) каждый человек имеет право на свободу ассоциаций с другими, включая право создавать профсоюзы и вступать в них для защиты своих интересов. В соответствии с положениями Всеобщей декларации прав человека никто не может быть принужден вступать в какую-либо ассоциацию (часть 2 статьи 20).

Ценность любого конституционного права — в сбалансированности его юридической конструкции, поскольку только при этом условии возникают специально-юридические гарантии социально беспроблемной, непротиворечивой реализации права. В этой связи особенно важным представляется законодательное закрепление специальных мер, обеспечивающих своеобразную страховку против злоупотреблений правом.

Среди таких юридико-страховочных механизмов применительно к праву на объединение следует отнести предусмотренную статьями 39 и 44 Федерального закона № 82-ФЗ возможность ликвидации общественного объединения по решению суда на основании заявления прокурора в случаях несоблюдения требований пункта 5 статьи 13 Конституции Российской Федерации.

Согласно положениям статьи 31 Конституции Российской Федерации граждане Российской Федерации имеют право собираться мирно, без оружия, проводить собрания, митинги и демонстрации, шествия и пикетирование.

Право каждого гражданина на мирные публичные мероприятия и встречи является особым проявлением фундаментального конституционного положения о свободе публичного изъявления требований и интересов, мысли и слова, необходимой гарантией формирования демократического гражданского общества. Правовое государство в стремлении гарантировать свободу мирных собраний, обязано в то же время обеспечить общественный порядок при проведении публичных массовых мероприятий.

Нормативная конструкция статьи 31 Конституции Российской Федерации находится в прямой корреспонденции с положениями части 1 статьи 20 Всеобщей декларации прав человека, в соответствии с которыми каждый человек имеет право на свободу мирных собраний и ассоциаций. Конкретизация указанного положения дается в статье 21 Международного пакта о гражданских и политических правах, согласно которой признается право на мирные собрания. Пользование этим правом не подлежит никаким ограничениям, кроме тех, которые налагаются в соответствии с законом и которые необходимы в демократическом обществе в интересах государственной или общественной безопасности, общественного порядка, охраны здоровья и нравственности населения или защиты прав и свобод других лиц.

Согласно положениям части 1 статьи 32 Конституции Российской Федерации граждане Российской Федерации имеют право участвовать в управлении делами государства как непосредственно, так и через своих представителей. Данное конституционное право граждан раскрывается и конкретизируется в последующих частях статьи 32 Конституции.

Так, граждане Российской Федерации имеют равный доступ к государственной службе и имеют право участвовать в отправлении правосудия (части 4 и 5 Конституции Российской Федерации).

Наконец, особая роль в процессе легитимации политико-правовой системы принадлежит праву избирать и быть избранными в органы государственной власти и органы местного самоуправления, а также участвовать в референдуме (часть 2 статьи 32 Конституции граждане Российской Федерации). Справедливости ради следует отметить наиболее разветвленный характер системы правового регулирования избирательных прав граждан.

Статья 3 Конституции Российской Федерации провозглашает референдум и свободные выборы как высшее непосредственное выражение власти народа. По своей конституционно-правовой природе референдум и выборы являются фундаментальными механизмами, с одной стороны, переводящими конституционную декларацию о народе как носителе суверенитета и единственном источнике власти в Российской Федерации в плоскость конкретных правоотношений, в рамках которых воля народа как суверена материализуется в систему государственной власти (выборы — организационный компонент) и в правовую систему (референдум — нормативный компонент). С другой стороны, в процессе функционирования политической и правовой систем происходит своеобразная проверка качества работы механизма «материализации народной воли». Если выборы и референдум действительно свободны и демократичны, общество получает эффективную государственную машину и непротиворечивое законодательство. В противном случае возникают основания для утверждений о фиктивности, иллюзорности суверенитета народа, о расхождении юридической и фактической конституции (в рамках социологического подхода). В своем крайнем выражении возникает ситуация, нормативное препятствие которой поставлено положениями части 4 статьи 3 Конституции Российской Федерации (запрет властеприсвоения).

К сожалению, весьма жесткие рамки журнальной публикации не позволяют более подробно остановиться на характеристике упомянутых конституционных политических прав и свобод. По этой же причине остались за пределами нашего внимания конституционные гарантии равного доступа граждан Российской Федерации к государственной службе (часть 4 статьи 32 Конституции Российской Федерации) как профессиональной деятельности по обеспечению осуществления полномочий государственных органов, с одной стороны, и в то же время важного института непосредственного участия граждан в управлении делами государства.

Отдельного анализа требует также предусмотренное положениями статьи 33 Конституции Российской Федерации право граждан Российской Федерации обращаться лично, а также направлять индивидуальные и коллективные обращения в государственные органы и органы местного самоуправления.

В заключение хотелось бы отметить особую меру позитивной ответственности государственной власти применительно к обеспечению подлинных гарантий реализации политических прав и свобод человека и гражданина. Эта ответственность прямо вытекает из содержания положений статьи 45 Конституции Российской Федерации, гарантирующей государственную защиту прав и свобод человека и гражданина, т. е. по существу представляет собой своеобразную конституционно-правовую константу — постоянно действующий, обладающий качеством фундаментальности конституционный принцип, закрепляющий генеральную гарантию гуманитарной составляющей системы национального правопорядка.

2. СВОБОДА ЛИЧНОСТИ КАК КОНСТИТУЦИОННО-ПРАВОВАЯ ЦЕННОСТЬ

право свобода гражданин личность Античная классическая правовая теория и практика, строившаяся на этатистских началах, заложила фундамент современных учений об организации государственной власти, полномочиях органов государственной власти и их должностных лиц, дала человечеству множество образцов правового регулирования общественных отношений. В то же время в сфере правового закрепления статуса личности, особенно в его отношениях с государством, было сделано крайне мало. Политико-правовая мысль и практика полисной организации общества еще не знали понятия прав личности как публично-правовой категории. Условием обладания правами в античном полисе являлось гражданство. Основной ценностью полиса признавалась не индивидуальная свобода личности, а коллективная свобода — свобода человека в качестве гражданина полиса, являющаяся основой разумного правопорядка в обществе.

За свободными гражданами полисов признавались определенные меры возможного поведения, однако по своему содержанию, способам закрепления и защиты они существенно отличались от привычных нам прав и свобод человека и гражданина. Следует иметь в виду, что в античных государствах человек не пользовался свободой в современном понимании. Эллин даже не имел представления о ней и не предполагал, что по отношению к государству можно обладать какими-то правами. Граждане полисов отождествляли себя со своим государством, его целями и стремлениями. Тем не менее, как справедливо отмечает А. В. Ильин, — именно в античных полисах «берет свое начало правовая система Запада, основанная на частной собственности и активной роли индивидуума, этого гражданина-собственника, чье личное достоинство, права и свободы защищены правом от всепроникающего и сокрушающего государственного диктата, насилия и грабежа».

Римская юриспруденция оформила предшествующие представления о месте и роли человека в обществе и государстве в виде полной правоспособности (caput). В этой полной правоспособности римского гражданина выделялась политическая составляющая — jus suffragii и jus honorum. Однако наполнение политического статуса римского гражданина рассматривалось, скорее всего, как само собой разумеющееся и закрепления в виде более-менее конкретного перечня мер возможного поведения не получило.

Позитивно-правовое закрепление различных проявлений свободы личности неразрывно связано с идеями средневекового юснатурализма, находившегося под решающим влиянием христианской догматики. В Средние века права понимались как привилегии, дарованные сеньором своим вассалам. Феодализм, с одной стороны, и церковь с ее религиозной нетерпимостью — с другой, немало сделали, чтобы преградить все пути стремлениям человека к политической свободе, свободе совести. О реальных правах широких слоев общества вопрос даже не ставился. В появившихся в это время кодексах прав права на политическую и гражданскую свободу, свободу совести не были универсальными и признавались только для одного слоя общества — дворянства.

Исторически первым, внутренне противоречивым и далеко не всегда последовательным способом закрепления прав и свобод человека стали феодальные хартии. Ярким примером такого рода документов могут служить Золотая Булла короля Андрея II (1222 г.), Золотая Булла императора Карла IV (1356 г.), Кошицкая привилегия короля Людовика Венгерского (1374 г.), Петраковский статут (1496 г.) и т. д. Однако самый знаменитый из таких кодексов — Великая хартия вольностей (1215 г.). Её принятие явилось политическим итогом борьбы, развернувшейся в Англии между монархом и антикоролевской коалицией, возглавляемой баронами и высшим духовенством, недовольными непомерными налогами королевской власти. Там впервые был законодательно закреплен принцип гражданской свободы. Его провозгласила ст. 39 Великой хартии: «Ни один свободный человек не будет арестован, или заключен в тюрьму, или лишен владения, или объявлен стоящим вне закона, или изгнан, или каким либо иным способом обездолен, и мы не пойдем на него и не пошлем на него иначе, как по законному приговору равных его (его пэров) и по закону страны». Хартия также закрепила свободу церкви (ст. 1, 63), свободу передвижения (ст. 42); предусматривалось создание организации, которая должна была обеспечивать неприкосновенность прав подданных (ст. 61). Таким образом, уже в начале ХIII века за английскими подданными признавалось право личной свободы, причем не только признавалось, но и обеспечивалось.

Видный российский государствовед А. Д. Градовский отмечал по этому поводу: «В Великой Хартии нашел выражение известный минимум политических требований, выработанных английской нацией. Все другие выросли из него, как из первоначального кристалла. Но это было далеко не простым механическим процессом, напротив, существо английской свободы и английских учреждений изменялось под влиянием позднейших условий национальной жизни».

В последующем в практике защиты права личной свободы большое распространение получает приказ Habeas Corpus. Когда и при каких обстоятельствах произошло возникновение этого приказа, неизвестно. Однако уже в первой половине XV века его употребляли часто. Первоначально им пользовались как средством восстановления свободы, нарушенной частными лицами, но уже со времен Генриха VII (1485−1509 гг.) он стал применяться и в случаях лишения свободы представителей власти. Позднее приказом Habeas Corpus стали пользоваться чаще, и в эпоху Карла I он уже являлся признанным конституционным средством защиты личной свободы.

Сущность процедуры Habeas Corpus заключалась в том, что всякий, считающий себя лишенным свободы неправильно или незаконно, мог обратиться в суд Королевской Скамьи (Такой порядок существовал до издания HabeasCorpusAct в 1679 г.) и просить о выдаче ему приказа Habeas Corpus. Этот приказ, направленный судом лицу (частному или должностному), задержавшему просителя, о том, чтобы он доставил последнего в суд. При этом данное лицо должно было сообщить суду подробные сведения как о времени, таки причинах взятия под арест и дальнейшего задержания просителя. Суд немедленно приступал к рассмотрению обстоятельств дела в порядке сокращенного судопроизводства и затем определял, подлежит ли данное лицо полному и безусловному освобождению, или же может быть отпущено на свободу под поручительство, или же должно быть отправлено обратно в заключение.

Следует заметить, что такая система гарантий личной свободы подданных не носила всеобщего характера и до самого издания Акта о лучшем обеспечении свободы подданного и о предупреждении заточений за морями (1679 г.) выдача приказа Habeas Corpus находилась в полной зависимости от усмотрения судей.

Следующим важнейшим шагом в обеспечении прав личности в Англии явилось принятие Петиции о правах, — закона, принадлежащего к числу немногих актов, на которых зиждется английское конституционное право, и названного лордом Чатамом одной из трех частей «Библии» (Конституции; две другие — Великая Хартия и Билль о правах 1689 г.). В частности, по отношению к личной свободе главное значение данного акта определялось признанием незаконности каких-либо изъятий и исключений из общего законного порядка лишения свободы, хотя бы эти изъятия делались именем высшей исполнительной власти — короля и ближайших его советников, членов Тайного совета. Этот важный принцип получил в Петиции окончательную санкцию и с тех пор не подвергался оспариванию.

Концепция естественных прав впервые была законодательно закреплена английским парламентом в Билле о правах 1689 г. Однако ни здесь, ни в других законодательных памятниках Англии мы не находим упоминания о каких-либо прирожденных и естественных правах личности. Билль о правах обстоятельно перечислял политические права как парламента, так и отдельных граждан, и являлся по существу мирным договором, поставившим последнюю точку в продолжительной и упорной борьбе между королевской властью и парламентом.

Права личной и общественной свободы возникли в борьбе против всеобъемлющей полицейской власти абсолютного государства. Борьба эта впервые зародилась на англо-саксонской почве, где при Тюдорах и первых Стюартах полицейская власть государства достигла своего расцвета. Творцом прав свободы является революция пуритан; эти права были провозглашены уже в ст. 8 «AgreementofthePeople». В Новой Англии эти права получили дальнейшее развитие. Представление о том, что каждый англичанин имеет известные «прирожденные права» («birthright») было перенесено ими с родины. Под влиянием таких английских теоретиков, как М. Хэйл и Дж. Локк, они пришли к убеждению, что эти первоначальные права англичанина существовали еще до возникновения государственного общения, что они принадлежат человеку еще в естественном состоянии, и что поэтому каждый законодатель должен считать их неотчуждаемыми правами.

В отличие от континентальной Европы и Англии, позитивно-правовое закрепление прав и свобод в Северной Америке началось уже на уровне учредительных документов, определявших статус соответствующих британских колоний. Как известно, история североамериканских штатов начинается с момента образования в 1606 г. первой английской колонии Виргинии. При этом уже в Хартии (1606 г.), представленной королем виргинской торговой компании, было записано, что жители колонии и их потомки «должны пользоваться в полной мере всеми существующими во всех других владениях свободами, привилегиями и неприкосновенностью, как если бы они проживали или родились в королевстве Англии или в любом из других наших владений». Аналогичные гарантии содержались также и в других колониальных хартиях, например, штатов Массачусетс (1629 г.), Мэриленд (1632 г.), Мэн (1639, 1664 и 1674 гг.), Коннектикут (1663 г.), Род-Айленд (1663 г.), Каролина (1665 г.), Пенсильвания (1681 г.) и Массачусетского залива (1691 г.).

В 1641 г. в Массачусетсе был принят так называемый Свод свобод («BodyofLiberties»). Подготовленный одним из немногих знатоков английского права Н. Уордом, этот свод давал широкий перечень свобод, предусмотренных общим правом и Великой хартией вольностей: равенство всех перед законом, право на справедливое разбирательство судом присяжных, принцип состязательности в уголовном процессе, право на свободу передвижения, право на адвокатскую защиту, гарантию права апелляции. Кроме того, Сводом свобод 1641 г. была предусмотрена гарантия от жестоких и варварских наказаний, ставшая нормой английского права лишь в 1689 г. А в 1648 г. был принят новый свод — «Законы и свободы» («LawsandLiberties»), воспроизводивший еще более детально «вольности» Свода свобод 1641 г. и послуживший моделью для составителей законов в других колониях. Так, в конце XVII в. в Пенсильвании была создана эффективная система защиты индивидуальных прав и свобод.

Вскоре «Пенсильванская хартия привилегий» (1701 г.) провозгласила свободу совести, которая понималась как свобода любых вероисповеданий, право всех христиан занимать государственные должности, право на адвокатскую защиту и дачу свидетельских показаний в свою пользу для всех обвиняемых в совершении уголовных преступлений. В хартии также было закреплено право населения избирать однопалатную ассамблею, которая могла подготавливать и предлагать билли, принимать законы, разбирать жалобы и иметь другие полномочия и привилегии в соответствии с правами свободно рожденных британских подданных и обыкновениями, существующими в других королевских владениях в Америке.

Таким образом, к началу американской революции в штатах сложилась определенная традиция политической и правовой культуры, четко осознавалась необходимость, с одной стороны, освобождения из-под влияния британской империи, а с другой — провозглашения естественных, неотчуждаемых прав личности. Соответственно были выработаны свои собственные политические и правовые идеи и ценности. Широкое распространение получили идеи естественного происхождения прав человека, равноправия, договорного происхождения государства, признания прав и свобод граждан, разделения властей, народного суверенитета, представительной демократии, свободы частного предпринимательства и некоторые другие. Признание прирожденных и неотъемлемых прав и свобод личности, вытекающих из самой природы человека, давало теоретическую базу для вывода о том, что государство не может их нарушать; более того, оно обязано их защищать. В противном случае оправданной объявлялась борьба с государственной властью, попирающей права человека.

Г. Еллинек вполне справедливо отмечал: «В течение ХVIII столетия естественно-правовые теории в связи с политическими и социальными отношениями, обнаружившими необоснованность многих из существовавших тогда ограничений индивидуальной свободы, порождают в Америке представление о значительном числе общих прав свободы, которые в качестве условий вступления индивида в государство являются для последнего неприкосновенными: государство вправе только предупреждать злоупотребления ими». Действительно, ко времени отделения североамериканских колоний от метрополии представление об этих первоначальных правах, существующих уже до вступления индивида в государственный союз и прямо признанных государственным порядком, играло весьма значительную роль. Освобождаясь от английского господства, колонии были убеждены, что совершают не восстание, а только защищают свои права. Конституции добившихся суверенитета колоний, прежде всего Конституция Виргинии, начинались с биллей или деклараций прав, которые, по мысли их авторов, должны были заключать в себе краткий кодекс всех правовых притязаний индивида по отношению к государственной власти.

Следует отметить, что на ранних этапах развития североамериканских колоний идеи прав и свобод носили ярко выраженный религиозный оттенок [63], и только со временем они стали основываться на теории добровольного соглашения людей, или договорной теории.

Одна из наиболее ранних деклараций прав человека содержится в «GeneralFundamentals» Нью-Плимута (1671 г.), где гарантируется свобода личности, жизни, чести и собственности (ст. IV: «That no person in this government shall be endamaged in respect of Life, Limb, Liberty, Good name or Estate»). Кроме того, в этом документе гарантируется свобода веры и совести, свобода культа. В заключение делается заявление о том, что эти неотчуждаемые права человека не могут быть отменены никаким человеческим законодательством. Правда, здесь еще отсутствует та строгая формулировка субъективного права, которая спустя столетие появилась в декларациях прав человека ново-английских колоний, отпавших от Англии под влиянием таких учителей естественного права, как М. Хэйл, Дж. Локк, С. Пуффендорф и У. Блэкстон.

Примечательной является конституция Виргинии от 12 июня 1776 г., которой предпослан так называемый Билль о правах («Billofrights») — своеобразный аналог декларации прав человека. В первой же статье этой Декларации четко провозглашается естественная природа прав человека: «Все люди по природе являются в равной степени свободными и независимыми и обладают определенными врожденными правами, коих они — при вступлении в общественное состояние — не могут лишить себя или своих потомков каким-либо соглашением, а именно правом на жизнь и свободу со средствами приобретения и владения собственностью, правом на стремление к счастью и безопасности и их приобретение».

Вышеназванный документ положил начало конституционного закрепления прав и свобод в новом государстве Американского континента. Следом за ним 4 июля 1776 г. была принята Декларация независимости США, которая провозгласила образование нового государства, а также закрепила некоторые права и свободы, исходя из их естественного происхождения: «Мы полагаем самоочевидными те истины, что все люди созданы равными, что они наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми Правами, что к ним относятся жизнь, свобода и стремление к счастью, что для обеспечения этих Прав среди людей учреждаются государства, черпающие свои разумные полномочия в согласии управляемых».

Как сказал о Декларации Авраам Линкольн более чем полвека спустя после ее принятия, те, кто ее подписал, «просто хотели заявить о правах, чтобы они могли быть осуществлены так скоро, как позволят обстоятельства. Они хотели определить эталон принципов свободного общества, которые были бы знакомы всем и были всеми почитаемы, на которые бы все равнялись, за которые бы все боролись и пытались приблизиться к ним, никогда, однако, не достигая их, и тем самым постоянно расширяя и углубляя их значение, привнося еще большее счастье и ценность в жизнь всех людей любого цвета кожи в любом месте».

Следом за Конституцией Виргинии и Декларацией независимости в том же направлении последовали конституции Пенсильвании (28 сентября 1776 г.), Мэриленда (11 ноября 1776 г.), Северной Каролины (18 декабря 1776 г.), Вермонта (8 июля 1777 г.), Массачусетса (2 марта 1780 г.) и Нью-Гемпшира (1783 г.).

В 1786 г. Ассамблея Виргинии приняла Статут об установлении религиозной свободы, который начинался словами: «В полной мере сознавая, что Всемогущий Господь создал разум человека свободным…», и заканчивался предостережением: любое ограничение свободы совести должно рассматриваться как «нарушение естественного права человека».

Принятая в 1787 г. Конституция США открыла новую веху в развитии американских прав и свобод. Из анализа Конституции США можно сделать вывод, что она содержит ряд конкретных запретов против нарушения прав и свобод граждан. Например, говоря о законодательной ветви власти, статья I запрещает приостановление действия привилегии приказа Habeas corpus, а также принятия биллей об опале и законов, имеющих обратную силу. Статья III о судебной ветви власти предусматривает, что все уголовные дела рассматриваются судом присяжных, а также устанавливает необходимость наличия строгих правил доказательств при осуждении за государственную измену. Статья IV гарантирует, что «гражданам каждого штата предоставляются все привилегии и льготы граждан других штатов», а статья VI запрещает применение проверки религиозности в качестве условия для занятия государственных постов и должностей.

Конечно, в целом вышеуказанный перечень конституционных положений едва ли представляет собой всеобъемлющую хартию прав и свобод. Провозгласив многие важные демократические принципы и гарантии прав и свобод, Конституция США в то время не воспроизвела некоторые принципиальные идеи Декларации независимости, сохранила институт рабства и т. п. Именно поэтому большую актуальность приобрело скорейшее принятие поправок к Конституции, посвященных основам правового положения личности.

Отсутствие в Конституции 1787 г. полного перечня прав и свобод граждан ее «отцы-основатели» обосновывали различными аргументами. Одни доказывали, что Конституция сама по себе является «Биллем о правах». Другие считали, что специальный свод прав и свобод является конституционным излишеством. Если права и свободы являются естественными, то они не нуждаются якобы в конституционной записи. Третьи указывали, что права и свободы уже закреплены конституциями отдельных штатов, а потому воспроизведение их в Конституции США излишне. На это критики проекта резонно возразили, что если бы федеральная Конституция, подобно Статьям Конфедерации, объединяла не население страны, а штаты, сохраняя их суверенитет, тогда позиция ее составителей была бы понятна, но, поскольку федеральная Конституция объявлена высшим Законом по отношению к Конституциям штатов, включение в нее «Билля о правах» просто обязательно. Некоторые штаты требовали дополнить Конституцию США «Биллем о правах», отказываясь ее ратифицировать.

Первые десять таких поправок, получившие название «Билль о правах», были приняты Конгрессом в 1789 г. и вступили в силу в 1791 г. после ратификации двумя третями штатов. Впрочем, некоторые авторы вполне обоснованно считают, что «Билль о правах» был внесен сторонниками Конституции скорее в качестве уступки за ратификацию Конституции штатами, где сильны были позиции антифедералистов.

Поправки, составляющие «Билль о правах», гарантируют свободу религии, слова и печати. Они также провозглашают право граждан на мирные собрания, на подачу петиций правительству для рассмотрения жалоб, на ношение оружия, на защиту личности, дома, документов и имущества от необоснованного обыска или конфискации, на судебное разбирательство и публичное, беспристрастное и своевременное рассмотрение дел судом присяжных. Хотя в литературе встречается мнение, что во время принятия «Билль о правах» рассматривался не как провозглашение прав человека, а как средство для защиты прав штатов от чрезмерных посягательств федерального правительства, и что рассмотрение «Билля о правах» как акта, провозгласившего права человека, началось позже, преимущественно в решениях Верховного суда.

В гораздо более полном и обстоятельном виде формулировка прав личности содержится в конституциях отдельных штатов. В большинстве из них, не исключая даже конституций, получивших окончательную редакцию в конце ХІХ века, содержится воспроизведение принципов Декларации Независимости. Так, например, первая глава Конституции штата Калифорния 1879 г. прямо озаглавлена: «Декларация прав» и гласит: «Все люди от природы свободны и независимы и имеют некоторые неотъемлемые права, к числу которых принадлежит право пользоваться жизнью и свободой и защищать их, право приобретать, владеть и охранять собственность, право стремиться к безопасности и счастью и достигать их… Свободное исповедование религии навсегда обеспечивается в этом штате… Пользование актом о личной свободе (Habeas corpus) может быть приостанавливаемо только в случае мятежа или неприятельского нашествия… Право судиться судом присяжных должно быть обеспечено для всех… Каждый гражданин может свободно говорить, писать и публично выражать свои мысли обо всем, подвергаясь ответственности только за злоупотребление этим правом… Народ должен иметь право свободно собираться для обсуждения общественных интересов… Личность и жилище должны быть ограждены от всяких произвольных арестов и обысков».

Североамериканские документы послужили прообразами для французского Учредительного собрания 1789 г., которое под влиянием Лафайета приступило к разработке «Декларации прав человека». После продолжительных дебатов, в основу которых были положены многочисленные проекты, таковая была принята 26 августа 1789 г. в виде Декларации прав человека и гражданина. Декларация выделяла свободу личности, свободу слова и печати, свободу вероисповедания. Отсутствие в этом документе свободы собраний и союзов определялось враждебностью законодателей к массовым выступлениям и общенародным организациям и объяснялось доминировавшим в теории естественного права отрицательным отношением ко всякого рода союзам.

Образцом для Декларации явно послужили определения американских биллей о правах. Она была введена в Конституцию 1791 г. и повторена с некоторыми изменениями в двух следующих французских конституциях. При этом Конституция 1791 г. несколько расширила прежний круг прав и свобод. В разделе «Основные положения, обеспеченные конституцией» были провозглашены некоторые права и свободы, не упомянутые в Декларации 1789 г., в частности свобода совести и свобода собраний.

После прихода к власти якобинцев, в июне 1793 г., была принята новая конституция, которая также открывалась Декларацией прав человека и гражданина. В ст. 2 в числе естественных и неотъемлемых прав человека помимо свободы, безопасности и собственности было названо и равенство.

Некоторые французские авторы, в частности Бутми, утверждали, что французская Декларация прав человека и гражданина является самобытным продуктом французского национального духа и, в частности, будто бы извлечена из произведений Ж.-Ж. Руссо, по учению которого личность имеет неотъемлемые прирожденные права и может отчуждать определенную их часть, но только добровольно, посредством общественного договора. Однако это воззрение вряд ли можно считать обоснованным, поскольку Ж.-Ж. Руссо не признавал по отношению ко всемогущей «общей воле» («volonte generale») каких-либо границ, в том числе и в виде неотчуждаемых прав человека. Немецкий государствовед Г. Еллинек подверг обоснованной критике эту теорию французского самолюбия и наглядно показал американское происхождение Декларации. При этом Еллинек опирался на труды У. Блэкстона, в которых имеется формулировка прав индивида. Однако у Декларации 1789 г. были и более давние теоретические предпосылки, в частности труды английского правоведа ХVII века лорда М. Хэйла, который в своем «Анализе Гражданской части Законов» дал удачную формулировку прав свободы англичан как субъективных прав. Под заглавием «О правах народа и подданного» упомянутый автор писал: «Права народа и его свободы по отношению к королю и ко всем подчиненным королю магистратам заключается в том, что им (т.е. членам народа) должны быть обеспечены их жизнь, свобода и собственность».

В конституционно-правовой доктрине ХIХ века наличие некой декларации или хартии прав человека как самостоятельного политико-правового документа, предшествующего конституции и даже обладающего высшей по сравнению с ней юридической силой, считалось атрибутивным признаком демократического государства, своеобразным отражением общественного договора, лежащего в его основе. Известный польский государствовед, профессор королевской Академии в Познани Ю. Гачек формулировал эту позицию следующим образом: «Главная функция прав свободы в демократии состоит в выставлении каталога субъективных прав, который предпосылается всякой конституции, который должен быть признан всякою конституциею государства и быть неприкосновенным для обычного законодателя. Это своеобразие прав свободы человека, состоящее в том, что они составляют как бы договор, служащий основой государства, придает им ту таинственную силу, какую этим правам приписывали прежние демократические конституционные законодатели. Эта таинственная сила состоит в том, что права эти как бы гарантируются теми конституциями, которым они предпосланы. Они, таким образом, суть гарантии конституции».

Из текста французских конституций Декларация прав человека и гражданина совершила свое шествие через Европу, а затем — Центральную и Южную Америку. В той же теоретической форме эти постановления вошли в конституции 1791, 1793 и 1795 гг.; затем они исчезли из французских конституций, начиная с Конституции VIII г., и лишь однажды появились вновь, в конституции 1848 г. («Французская республика имеет принципом свободу, равенство и братство; основой она имеет семью, труд, собственность, общественный порядок»). Изложение этих принципов в форме деклараций в более поздних конституциях заменяется формулированием тех же принципов, имеющим более юридический характер, а именно так называемыми «конституционными гарантиями прав личности». Во многих конституциях обе формы встречаются рядом; так, уже в конституции 1791 г. содержится положение, имеющее форму конституционной гарантии: «Законодательная власть не может издать никакого закона, который парализовал бы или препятствовал осуществлению естественных и гражданских прав, перечисленных в настоящей главе и гарантируемых конституцией». В Конституции VIII г. неопределенное и широкое положение первых конституций о свободе от произвольного ареста заменяется точным, вполне юридически сформулированным, тезисом: «Для того, чтобы постановление об аресте могло быть приведено в исполнение, 1) в нем должна быть определенно указана причина ареста и закон, на котором он основан; 2) оно должно исходить от власти, законом на то уполномоченной; 3) оно должно быть объявлено лицу, которое подвергается аресту, и это лицо должно получить с него копию».

Институт прав и свобод личности, получивший закрепление в законодательстве Великой Французской революции, бесспорно, оказал прогрессивное влияние не только во Франции, но и во многих других странах. Его положения и принципы использовались более чем в 70 конституциях, принятых в странах Европы с 1795 по 1830 г.

Качественным скачком в позитивно-правовом закреплении свободы личности стала бельгийская конституция 1831 г., которая впервые содержала специальный раздел, посвященный правам граждан (Раздел II «Бельгийцы и их права»). При этом она провозглашала гораздо более широкий перечень прав гражданина, чем любая из ее современниц, в том числе личную свободу (ст. 7), неприкосновенность жилища (ст. 10) и частной собственности (ст. 11), свободу вероисповеданий (ст. 14), академическую свободу (ст. 17), свободу печати (ст. 18), свободу собраний (ст. 19) и союзов (ст. 20), свободу петиций (ст. 21) и тайну корреспонденции (ст. 22). Влияние бельгийской конституции, в свою очередь, отразилось на многочисленных последующих конституциях. Выработка такого каталога основных прав сыграла значительную роль, в частности, в конституционном движении 1848−1849 гг. в Германии и Австрии.

Например, Конституция Пруссии от 31 января 1850 г., по образцу бельгийской, содержала специальную главу «О правах прусских подданных», причем эта глава шла второй, сразу же за статьями о территории государства. Таким образом прусский законодатель давал понять, сколь существенное внимание он уделяет конституционному статусу личности. Эта глава содержала сорок статей и была самой объемной в тексте конституции. В ней, в частности, содержался максимально широкий для того времени перечень гражданских свобод, в том числе свобода личности (ст.5), переселений (ст. 11), вероисповедания (ст. 12), науки и преподавания (ст. 20), мнений, слова и печати (ст. 27), мирных собраний (ст. 29), союзов (ст. 30), петиций (ст. 32). В совокупности с закреплением принципа равенства всех перед законом (ст. 4), запретом на создание чрезвычайных судов (ст. 7), запретом гражданской смерти и конфискации имущества (ст. 10), провозглашением неприкосновенности собственности (ст. 9) и тайны корреспонденции (ст. 33) это ставило прусскую конституцию в разряд наиболее демократичных политико-правовых документов своего времени.

К концу ХIХ века политико-правовые идеалы свободы личности достигли Азии. Наиболее примечательной в данном контексте стала Конституция Японской Империи (Конституция Мэйдзи) от 11 февраля 1889 г. Вторая глава этой конституции содержала привычный для европейского конституционализма того времени набор публичных прав личности, в том числе свободу выбора и перемены местожительства (ст. 22), неприкосновенность жилища (ст. 25), тайну переписки (ст. 26), свободу вероисповедания (ст. 28), свободу слова, печати, собраний и союзов (ст. 29), свободу петиций (ст. 30). Существенной гарантией личной свободы и безопасности было положение ст. 23, в соответствии с которой никто из японских подданных не мог быть арестован, заключен, вызван на допрос или подвергнут наказанию иначе как сообразно с законами.

К началу ХХ в. приведенный выше перечень основных свобод стал традиционным для подавляющего большинства конституций, за исключением, разве что, Конституции Германской империи от 16 апреля 1871 г. и конституционных законов Франции 1875 г. Некоторые конституции того времени содержали гарантии личной свободы даже более высокие, чем те, которые содержатся в современных конституциях. Например, ст. 80 Конституции Дании от 28 июля 1866 г. требовала, чтобы всякий арестованный был представлен судье в течение 24 часов [82], тогда как ч. 2 ст. 22 действующей Конституции России предусматривает возможность задержания лица до судебного решения на срок до 48 часов [83], а ч. 3 ст. 29 действующей Конституции Украины допускает содержание лица под стражей (в качестве временной меры пресечения) в течение 72 часов, пока его обоснованность будет проверена судом.

Следует отметить, что господствующие взгляды на свободу личности XIX в. весьма резко отличаются от взглядов на нее XVIII в. по двум показателям. Во-первых, в XVIII веке пытались примирить свободу личности с неограниченностью власти государства; в XIX веке общепризнанным является мнение, что эти два принципа взаимно исключают друг друга и что свобода личности может развиваться только за счет власти государства, которая вовсе не должна быть неограниченной. Во вторых, в XVIII веке принцип свободы личности конструировался как принцип естественного права; люди признавались свободными и равными от природы и по рождению; поэтому существовало стремление точно определить границу этой свободы на основании теоретического и отвлеченного анализа. Хотя мнение это сохранилось даже в таких поздних юридических актах, как калифорнийская конституция 1879 г., но в действительности в XIX веке никто серьезно его не поддерживал. Напротив, с конца ХIXвека достаточно утвердилось мнение, что свобода личности возникла, как принцип права, сравнительно поздно, развивалась медленно и постепенно, развивается еще поныне и будет развиваться и впредь; нельзя, поэтому, указать точно определенного, раз и навсегда, для всех времен и народов, содержания этого принципа; граница между сферами государства и личной свободой изменялась и должна изменяться.

Под влиянием этих воспринятых конституциями положений возникло учение о субъективном публичном праве. Как справедливо отмечает В. В. Водовозов, здесь сталкиваются два резко отличных друг от друга основных воззрения: «Одно признает субъективное публичное право однородным по структуре с правом частным, от которого оно отличается только по характеру субъектов публичного правоотношения: в последнем противостоят друг другу властвующее государство или публичный союз и подчиненный индивид, в противоположность основанному на координации частному праву. Второе отрицает существование субъективного публичного права индивида и усматривает в том, что обыкновенно обозначают этим именем, только рефлекс положений публичного права. Середину занимает ряд переходных положений, обыкновенно основанных на неясностях и противоречиях».

Неуклонное расширение перечня субъективных публичных прав требовало от конституционно-правовой науки их надлежащей систематизации. В конце ХIХ века в политико-правовой теории традиционно выделяли три категории субъективных публичных прав, хотя конституционная практика, по меткому замечанию А. Дживелегова, «еще далеко не выросла до требований научной классификации». Первая категория этих прав определялась тем признаком, что государство признает за личностью сферу отношений, совершенно свободную от его притязаний. Вторая категория определялась признанием государством за личностью права требовать от него известного рода услуг, положительной деятельности в определенном направлении. Третья, наконец, определялась признанием государством за личностью права на участие в управлении государством и в политической деятельности вообще. Именно первая категория прав и называлась правами личной и общественной свободы. Эти права составляли так называемый отрицательный статус человека или «status libertatis» по терминологии Г. Еллинека. «Та возможность индивидуального проявления личности, которая остается за вычетом правовых ограничений ее, — писал Еллинек, — образует сферу свободы лица. Эта свобода имеет не только фактический характер — в силу ограничения государственной власти и признания личности она имеет правовую санкцию. Физическое состояние свободы, в котором находится представленный самому себе человек, превращается в правовое состоянии вследствие признания такого ограниченного подчинения».