Лауреаты Притцкеровской премии

Сигэру Бан, 56-летний архитектор из Японии, стал очередным лауреатом Притцкеровской премии. О превращении главного протестанта в самого модного представителя архитектурного истеблишмента — ГРИГОРИЙ РЕВЗИН.

Основанная в 1979 году семьей Притцкер (владельцев серии отелей «Хаятт») Притцкеровская премия — главная архитектурная награда мира. Она вручается с 1979 года, и ее лауреатами в разные годы стали все современные мировые звезды — Фрэнк Гери, Норман Фостер, Ренцо Пьяно, Ричард Роджерс, Рем Колхас, Заха Хадид и т. д. Ее называют архитектурной Нобелевкой.

Сигэру Бан первый раз прославился в Руанде в 1994 году — там он создал проект лагеря для беженцев. Знаете, линолеум, ткани, упаковочный целлофан накатывают на такие трубочки из картона, довольно крепкие, по форме они напоминают бревна, из них удобно строить с помощью степлера и скотча. Со времен Руанды это стало любимой строительной технологией Сигэру Бана. Он поехал в Руанду, очень расстроился из-за того, как живут беженцы, потом поехал в Женеву, к верховному комиссару ООН по делам беженцев, и предложил ему этот проект. С тех пор верховный комиссариат ООН всюду, где есть беженцы, возит эти картонные трубки и очень им помогает. притцкеровский архитектор премия лауреат В 1995 году случилось землетрясение в Японии, в Кобо, и он там опять применил эти трубочки, и они простояли 10 лет, хотя рассчитаны были на три года. В Китае в 2008 произошло землетрясение, и там, в Чэнду, он построил школу из этих трубочек. В 2011;м землетрясение случилось в Новой Зеландии, там рухнул собор XIX века — и он тоже его перестроил с помощью больших картонных труб, уходящих ввысь наподобие органа.

Справедливости ради нужно сказать, что Сигэру Бана нельзя назвать только архитектором картонной трубы. Например, во время катастрофы в Фукусиме он построил временные жилища для бездомных, где только каркас сделан из этих труб, а стены — из полупрозрачной строительной сетки. Бараки для пострадавших от землетрясения в Онагаве в 2011 году сделаны из контейнеров для перевозки грузов, и практически такую же систему он применил для «Кочующего музея», впервые всплывшего на Манхэттене в 2005 году и с тех пор кочующего по миру. Этот архитектор склонен к использованию разных форм строительного и бытового мусора и упаковки, его палитра в этом узком сегменте строительных материалов довольно богата. Но труба все же его конек.

Впрочем, Сигэру Бан строит не только для жертв природных катаклизмов, эпидемий, беженцев. В 2010 году он построил филиал Центра Помпиду в Меце — это простая коробка, накрытая сверху довольно причудливой крышей в форме бамбуковой шляпы то ли вьетнамского, то ли китайского крестьянина. В Нью-Йорке у него есть небольшой кондоминиум, построенный как бы тоже в форме контейнеров для грузов, поставленных внутрь металлического каркаса. У него есть множество проектов частных вилл. Но эти дома сильно проигрывают архитектуре для разнообразных лишенцев по степени известности, и без его главных работ эта продукция не обратила бы на себя особого внимания.

Что сказать об архитектуре Сигэру Бана? Прежде всего, она очень некрасива. Он словно пытается выразить своими зданиями и инсталляциями, в каких тяжелых, ужасных условиях вынуждены жить несчастные, пострадавшие от катастроф, и ему это прекрасно удается. Она подчеркнуто смиренна. Неброские, неприятные на ощупь фактуры, отсутствие композиционных изысков, сознательный отказ от работы с пропорциями, с эффектами света — это его кредо, он никогда не дает забыть, что строит фактически из мусора, и сами его строения тоже своего рода упаковка, которая скоро превратится в мусор. Его строения очень непрочны и вообще не рассчитаны на долгий срок службы, концептуально они подчеркивают, что долго в таких условиях люди жить не должны и не будут, поскольку скоро все равно все развалится. Наконец, это архитектура сознательно не-авторская — в принципе, любое построенное из подручного мусора нелегальное общежитие таджиков в гаражном кооперативе на московской окраине можно было бы счесть произведением Сигэру Бана, если бы не справочники и статьи, четко указывающие, какие из строений такого рода создал он, а какие возникли без участия архитектора.

Таким образом, этот человек придумал антиархитектуру, и иногда его произведения так и называют. Мысли теоретиков архитектуры и критиков пасуют перед этим интересным явлением. С одной стороны, этот архитектор соединил несколько важных идей современной архитектуры и искусства. Идею опасности и трагизма — как где какое-нибудь землетрясение, катастрофа, пожар, наводнение, так этот архитектор появляется со своим проектом. Это редкая архитектурная интерпретация принципа «живи рискуя». Это же связано и с идеей высокого служения художника, работы на благо простых несчастных людей — то есть с идеей миссии мастера. Кроме того, это тема мусора, работы с отходами, что важно и в авангардной парадигме, где созерцание свалки стало одним из важнейших типов художественной медитации, и с экологической точки зрения. Потому что хотя строения Сигэру Бана стоят недешево (они все равно требуют инженерного обеспечения, да и доставлять на место мусор в достаточных для строительства количествах стоит недешево), но выглядят как манифесты ресайклинга. Наконец, это тема безымянности, развивающая дадаистские идеи ready-made. В целом получается кардинальное переосмысление самой сути архитектурного языка в сторону антигламурности, восстание против роскоши буржуазного мира, идущее из самой глубины авангарда и левой гуманистической традиции.

С другой стороны, тут есть какая-то неловкость, суть которой трудно ухватить. В сущности, Сигэру Бан открыл новый тип заказчика — раньше проектирование временных строений для бездомных вообще не являлось оплачиваемой работой, да и, честно сказать, отсутствовало как таковое, а теперь гуманитарные фонды стоят к нему в очередь, чтобы оплатить эту интересную работу, и конкурентов у него нет. Он, кстати, не любит работать с частными заказчиками, предпочитая благотворительные организации, — как он неоднократно подчеркивал в своих интервью, «деньги меня не интересуют». В свое время Сигэру Бана приглашали строить частный дом в курорте Пирогово, я был свидетелем переговоров с мастером и могу сказать, что он требует гонорары на уровне Фостера и Захи Хадид. Это понятно — раз деньги не важны, то можно просить любые. Все, что он придумывал в архитектуре, было протестом против превращения архитектурного авангарда в роскошь, против вилл американских звезд, арабских шейхов и русских олигархов — это не архитектор, а ходячий протест. В результате, протестуя, он ходит по высоким светским приемам, общается с миллиардерами и звездами, один из востребованных celebrity, и весь язык его антигламурной архитектуры стал последним писком гламура.

Такая двойственность — идеальный путь для большого авангардного мастера со времен французской богемы начала прошлого века, это своего рода классика жанра. Поэтому никогда присуждение Притцкеровской премии, созданной владельцами всемирной люксовой сети отелей для поддержки некоммерческого творческого поиска, не было столь точным и адекватным. В особенности это не может не радовать нас. Все известные лауреаты Притцкера в разное время побывали в России (а Захе Хадид даже вручали премию в Эрмитажном театре в Петербурге), но никто ничего не смог построить. Сигэру Бан — единственный лауреат Притцкера, у которого есть постройка на территории России — это выставочный зал «Гараж» в ЦПКиО.

Нужно отдать должное интуиции (или осведомленности) Дарьи Жуковой, ухитрившейся заказать проект своего зала человеку, получившему теперь архитектурную Нобелевку. В парке Горького у нас, правда, никакой катастрофы не случилось, но фасад зала украшен колоннадой из картонных труб. Правда, это декорация: трубы на самом деле бетонные и только отделаны коричневым картоном. В этом многие видят нашу несчастную склонность к имитациям и фейкам, вызванную неизжитым еще советским двоемыслием. Другие, однако, указывают на свойственную западным гуманитарным организациям политику двойных стандартов, которую удалось зримо выразить архитектурными формами.