Измучась всем, не стал бы жить и дня, Да другу трудно будет без меня. Первое, на что обращают внимание, — динамизм, мощный накат строк. Ни в оригинале, ни в одном из других переводов нет такого количества глаголов, как у Пастернака; целых 19 на 14 строк (не считая деепричастий и причастий)! Во-вторых, важно, что, в отличие от перевода Осипа Румера, также построенного на глаголах, здесь анафорой, то есть повторяющимся союзом, сшивающей строки сонета в единое целое, служит не громоздкое «как», а более легкое и динамичное «и», придающее тексту оттенок библейской пророческой риторики. В-третьих, сравнивая перевод с оригиналом, легко заметить, что одно английское слово tobehold («видеть») расщепляется в переводе на пять. Если прочесть русский сонет по инфинитивам, образующим его грамматический каркас, получится: «Тоска смотреть… и наблюдать… и знать… и видеть… и понимать…» Этот выверенный ряд глаголов, относящихся к наречию «тоска», раз за разом обновляет свежесть восприятия, варьируя его психологический оттенок. Но самой оригинальной чертой, отличающей перевод Пастернака от других переводов того же сонета, является необычная густота просторечных оборотов и идиом.
" Тоска смотреть", «мается», «попадать впросак», «лезет в свет», «катится ко дну», «ходу нет», «заткнуть рот», «слывет» и так далее. Здесь уже, как у Крылова, стирается грань между использованием народного речения и созданием нового. Я имею в виду, например, такие отчеканенные формулы, просящиеся в словарь поговорок, как «прямодушье простотой слывет», «доброта прислуживает злу». Этим густым поговорочно-просторечным языком достигается удивительный эффект. Приговор времени выносится не от лица поэта как выделенной индивидуальности, но словно от имени самого народа, носителя языка, от имени выразившихся в языке народного опыта, народного нравственного инстинкта. Это, конечно, «толстовское» в Пастернаке, это главная триада его зрелого творчества: язык — народ — совесть. Неповторимый стиль Пастернака, узнаваемость его переводов — то, что часто ставят его в вину. «
По когтям узнают льва". Эти «когти» Пастернака — сила и органичность его переводных стихов, их полнозвучие и укорененность — не в литературном, очищенном, а в великорусском, «далевском» языке. Ниже приведенпастернаковский перевод 73-го сонета. То время года видишь ты во мне, Когда из листьев редко где какой, Дрожа, желтеет вветок голизне, А птичий свист везде сменил покой. Во мне ты видишь бледный край небес, Где от заката памятка одна, И, постепенно взявши перевес, Их опечатывает темнота. Во мне ты видишь то сгоранье пня, Когда зола, что пламенем была, Становится могилою огня, А то, что грело, изошло дотла. И, это видя, помни: нет цены
Свиданьям, дникоторыхсочтены. По-английскиначалозвучиттак: That time of year in me thou mayst behold, When yellow leaves, or none, or few, do hang… Тут у Шекспира как бы раздумье вслух: «Когда желтые листья — если они там есть — или остатки листьев…» — сквозь условность сонетного жанра прорывается живая интонация, косноязычное, мучительное рождение фразы. Кто, кроме Пастернака, мог это так перевести? «Когда из листьев редко где какой…» При всей элементарности и естественности этого выражения — «редко где какой» — оно ведь впервые вовлечено в стихи! Во всей русской поэзии его не сыщешь. И как точно это соответствует стиху Шекспира: «Whenyellowleaves, ornone, orfew …"Или вот эти строки: «Во мне ты видишь бледный край небес, Где от закатка памятка одна…» След заката — след ожога — назван интимным, «женским» словом: «памятка», и эта, как сказали бы англичане, understatement (недомолвка), делает свое дело: укол оказывается сильнее удара копьем. Невозможно объяснить, что совершает Пастернак в своих переводах, но его работы пробивает сердечную корку читателя до самых артезианских глубин. Происходит то, чего, по выражению Вейдле, нельзя требовать «по сю сторону чуда».
Потому что это уже по ту сторону чуда. В заключение хочу высказаться по поводу одной теоретической ошибки, которая вновь и вновь повторяется в критике переводов. Замечательный переводчик В. В. Левик, разбирая переводы шекспировских пьес, приходит к выводу, что Пастернак «изменил стиль Шекспира». Интересно, что к Маршаку — антиподу Пастернака в переводе — предъявляется в точности такое же обвинение: «Сонеты Шекспира в переводах Маршака — это перевод не только с языка на язык, но и со стиля на стиль» (М. Л. Гаспаров).
В обоих случаях подразумевается, что стиль оригинального автора — это такая вещь, которую можно автоматически перенести в английского на русский. На самом деле, это не так. Поэтический стиль оригинального автора тесно связан с его материнским, родным языком — краткостью или долготой слов, флективностью или аналитичностью грамматического строя, наличием тех или иных лексических пластов и другими факторами. Воспроизвести его в другом языке невозможно.
Можно лишь уловить главные инварианты стиля автора и постараться их сохранить в переводе. Но стиль как таковой каждый раз нужно заново создавать в родном языке. Так что перевод всегда есть «перевод со стиля на стиль». Здесь не вина переводчика, а осознанная необходимость. Приведем пример. Концовка сонета 73 по-английски: «Thisthouperceivest, whichmakesthylovemorestrong, / Tolovethatwellwhichthoumustleaveerelong». Буквально: «Ты видишь это, и это делает твою любовь сильней, дабы любить то, что ты должен (должна) вскоре покинуть». Этот сухой, «логический» синтаксис естественен для английского языка, но не для русского. Переводчик обосновано «изменяет стиль», находя его русский эквивалент, способный выразить то же движение души: «И, это видя, помни: нет цены / Свиданьям, дни которых сочтены».
Мудрость Пастернака-переводчика в том, что, меняя слова и меняя синтаксис, он сохраняет грустную логику-арифметику оригинала, вводя в текст бухгалтерские мотивы «цены» и «счета». Стиль изменен, но поэтическая суть осталась той же. Аналогичный пример — концовка следующего сонета 74: «Theworthofthatisthatwhichitcontains, Andthatisthis, andthiswiththeeremains». В буквальном переводе: «Ценность этого в том, что оно содержит, а оно есть вот это самое, и это остается с тобой». Опять та же игра в схоластику. Стиль, воспроизвести который по-русски нельзя, он чужд строю русского поэтического языка. Пастернак и здесь ближе всех к духу и стилю оригинала: «А ценно было только то одно, / Что и теперь тебе посвящено».
Даже шекспировское перетаптывание на одних и тех же словах (that повторяется четыре раза в двух строках, this — два раза) не пропало, но отразилась в звуко-смысловых повторах перевода: «только то одно», «что и теперь тебе посвящено». Пушкин писал, что следить за мыслью гения — есть уже высокое наслаждение. Читать гениального писателя в переводе другого писателя того же масштаба значит следовать за двойную нитью мысли — автора и переводчика — нитью, переплетенной, перевитой, как хромосома. Переведенное стихотворение есть дитя, у него двойная наследственность. Как это происходит? Переводчик смотрит на красоту оригинала, влюбляется в него — и по закону страсти, по закону неизбежного Эроса, стремится им овладеть. Рождается стихотворение, в котором мы с умилением узнаем черты обоих родителей. Иногда говорят: переводчика не должно быть видно, он должен стать прозрачным стеклом. Но дети не рождаются от прозрачных родителей; чтобы зачать ребенка, нужны создания из плоти и крови. Сонет 66Tired with all these, for restful death I cry: As to behold desert a beggar born, And needy nothing trimmed in jollity, And purest faith unhappily forsworn, And gilded honour shamefully misplaced, And maiden virtue rudely strumpeted, And right perfection wrongfully disgraced, And strength by limping sway disabled, And art made tongue-tied by authority, And folly (doctor-like) controlling skill, And simple truth miscalled simplicity, And captive good attending captain ill: Tired with all these, from these would I he gone, Save that, to die, I leave my love alone. Сонет 73That time of year thou mayst in me beholdWhen yellow leaves, or none, or few, do hangUpon those boughs which shake against the cold, Bare ruined choirs, where late the sweet birds sang. In me thou seest the twilight of such dayAs after sunset fadeth in the west, Which by and by black night doth take away, Death's second self, that seals up all in rest. In me thou seest the glowing of such fireThat on the ashes of his youth doth lie, As the death-bed whereon it must expire, Consumed with that which it was nourished by. This thou perceiv’st, which makes thy love more strong, To love that well which thou must leave ere long. Для справедливости нужно заметить, что значительное количество текстов под пером Пастернака теряют признаки своей национальной принадлежности, навсегда при этом оставаясь не только событием в истории литературы, но и предметом пристального читательского интереса. Итак, каким же образом в художественной системе Пастернака могли уживаться такие противоположные подходы к переводческой практике, как стремление «делать русские стихи», с одной стороны, и строго следовать духу подлинника, вплоть до воссоздания его национального колорита, с другой?
Дело в том, что «портрет оригинала» создавался Пастернаком не в строгом соответствии с раз и навсегда сформулированными переводческими принципами, а благодаря главной творческой установке, которую сам поэт выразил так: «Переводы мыслимы, потому что в идеале и они должны быть художественными произведениями и, при общности текста, становиться вровень с оригиналами своей собственной неповторимостью».
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Искусство поэтического перевода — исключительно русское явление. В других языковых культурах либо создают, не рифмуя, более или менее аккуратные подстрочники — для ознакомления читателя с творчеством иностранного поэта, либо — собственные, авторские стихотворения «по мотивам», переложения. Иногда, редко — академические дистиллированные переводы, призванные продемонстрировать оригинальность формы, выбранной иноязычным автором. Русская переводческая школа ставит перед собой совершенно иную — немыслимую — задачу: создать на русском языке полноценное сильное стихотворение, именно такое — в идеале — каким было бы исходное, если бы родным языком автора был русский. Наша культура — гигантский аккумулятор. Она стягивает в себя, осваивает и присваивает все, стоящее внимания, все значительные культурные явления мира. Перевести стихотворение - значит совершить акт присвоения, операцию «было ваше — стало наше».
Задача конечно не из простых. Борис Пастернак считается одним из наших ведущих переводчиков, однако время от времени раздаются голоса тех, кто в этом сомневается. Сомневаются именно в том, что Пастернак совершал этот, свойственный нашей культуре, акт присвоения. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Список литературы
1. Киасашвили
Е. Н. Работа Б.Л. Пастернака над подстрочниками: по архивным материалам // Быть знаменитым некрасиво: Пастернаковские чтения. М., 1992
Вып. 1. 2. Пастернак Б. Не я пишу стихи: Переводы из поэзии народов СССР. М., 1991. 3.
Поллак С. Польские стихи в переводах Бориса Пастернака // Борис Пастернак. C olloqueSerisi-la-Salle. Париж, 1979.
С. 478.
4. Письмо С. Чиковани от 9 сентября 1945 г. // Пастернак Б. Не я пишу стихи. М., 1991. С. 311.
5. Пастернак Б. Л. Заметки переводчика // Пастернак Б. Л. Собр. соч.: В 5 т. М., 1991. Т. 4. С. 395.
6. Ivinskaya, Olga V.: A Captive of Time: My Years with Pasternak, New York: HarperCollins Publishers, Inc., 19 797. L evi, Peter: Boris Pasternak, London: Hutchinson, 19 908. L ivingstone, Angela: Pasternak: Doctor Zhivago, Cambridge: Cambridge University Press, 19 899. P
asternak: A Collection of Critical Essays, Englewood Cliffs, N.J.: Prentice Hall Press, 197 810. P asternak: Modern Judgements, London: Macmillan and Co. L td, 196 911. P
asternak’s «Doctor Zhivago», Carbondale: Southern Illinois University Press, 196 712. P asternak, Alexander: A Vanished Present: The Memoirs of Alexander Pasternak, New York: Harcourt Brace Jovanovich, Publishers, 198 513. P
ayne, Robert: The Three Worlds of Boris Pasternak, New York: Coward-McCann, Inc., 196 114. P lank, D. L.: P asternak’s Lyric: A Study of Sound and Imagery, The Hague-Paris: Mouton, 196 615. Pomorska, Krystyna: Themes and Variations in Pasternak’s Poetics, Lisse: Peter de Ridder, 1975
Список периодических изданий16. Смолицкий В. Г. Язык улицы в поэзии Б. Пастернака // Язык и стиль произведений фольклора и литературы: Межвузовский сборник научных трудов. Воронеж, 1986.; Он же. Пастернак — собиратель народных речений // Русская речь. М., 1990. № 1. С. 23−29.
17. Гаспаров М. Л. Метр и смысл: Об одном из механизмов культурной памяти. М., 1999.
18.Пастернак Б. Л. Заметки переводчика // Зарубежная поэзия в переводах Пастернака. М., 2001. 19. Боков В. Собеседник рощ // Воспоминания о Б.Пастернаке. М., 1993. 20. Катаева Т. А.: Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции, Минск: Современный литератор, 200 921
Толстой И.: Отмытый роман Пастернака. «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ, Москва: Время, 2009
