Поиски новой концепции внешней политики в 1990-е гг. – начале XXI века

В 2004—2005 годах ладить с Вашингтоном Москве стало ни проще, ни сложнее. Замена И. С. Иванова на С. В. Лаврова на посту министра иностранных дел весной 2004 г. в ходе общей реорганизации правительства Российской Федерации после президентских выборов в России в этом смысле, казалось, принципиальных изменений тоже не внесла. С одной стороны, воинственность США в отношении стран, причисленных Вашингтоном к «оси зла» (Ирану, Ливии и Северной Корее) беспокоила Россию. Если война США против Ирака затрагивала только второстепенные интересы России, то угроза нападения США на Иран или КНДР — государства, граничащие с Российской Федерацией, — могла непосредственно задеть ее безопасность.

Москва выступала против применения силы в отношении Северной Кореи и Ирана гораздо энергичнее и тверже, чем она оппонировала нападению на Ирак. Страны ЕС неформально, а периодически и открыто выступали с Россией на параллельных курсах. С другой стороны, в некоторых ситуациях против США «заодно» с Россией неформально выступали азиатские союзники Вашингтона. Например, Южная Корея и Япония, прячась за спину российских делегатов, фактически действовали согласованно с ними в рамках шестисторонних переговоров по ядерной программе Северной Кореи, нейтрализуя некоторые резкие шаги американских представителей, способные привести к войне на Корейском полуострове. Правда, после президентских выборов 2004 г.

американская администрация стала проводить менее рискованную политику, по всей видимости, сознавая затяжной характер войны в Ираке и опасность втягивания в другие военные авантюры. Во всяком случае, если в 2002—2003 годах основой внешнеполитической платформы Вашингтона была интервенционистская концепция «смены режимов», в дополнение к которой появилась военная доктрина «превентивных ударов», то в 2004—2006 годах американские лидеры стали реже упоминать обе теории. Даже если они делали угрожающие заявления в адрес «неблагонадежных стран», число которых сократилось до двух (Иран и КНДР), то считали нужным оговаривать, что оказание давления на неблагонадежные государства не означает автоматически применение против них военной силы. На этом фоне в мире стала складываться разнородная неформальная коалиция из старых членов Евросоюза, России, Китая, значительной части стран Ближнего и Среднего Востока и радикальных левых режимов Латинской Америки.

Члены этой коалиции — за исключением латиноамериканских стран — не собирались сколько-нибудь активно противодействовать американскому доминированию. Но они посылали друг другу взаимно ободряющие сигналы о неприятии американской политики произвольных односторонних решений. Их отчуждало нежелание Вашингтона принимать советы и возражения других стран, даже серьезно настроенных на партнерство с ним. Это не было коалицией действия, но это было своего рода коалицией пассивного неприятия, неповиновения, гражданского сопротивления — в той мере, как можно было говорить о гражданстве в «глобальной демократической империи», о которой полюбили писать американские политологи 2000;х годов. Рыхлая и ситуативная, эта коалиция идейно была не более хрупкой, чем антитеррористическая коалиция США.

Но она уступала ей в важном отношении: коалиция неприятия не имела вооруженных сил и не ставила задачу повлиять на мир с помощью силы. Но все-таки это было некое политическое образование, сгусток влияния, наличие которого было психологически и политически ощутимым в мире. Оно создавало в нем ощущение (возможно, иллюзорное) ограниченности власти Вашингтона или по крайней мере преходящего характера американского всевластия. Поражение Республиканской партии на выборах в американский Конгресс в ноябре 2006 г. усилило это ощущение и стимулировало оппозиционность менее сильных стран мира амбициям лидера, который, как хотелось им верить, начинал слабеть. Цены на нефть продолжали оставаться высокими, а поступления в российский бюджет от торговли энергоносителями — обильными. Выросли темпы развития российской экономики.

Правительство впервые за много лет получило возможность направить средства на избирательное повышение уровня жизни измученного реформами народа, не ущемляя при этом, конечно, богатства новой российской элиты. Власть радовалась успехам, и это не могло не сказаться на ее представлениях о месте России в мире. Переоценки ценностей была предопределена как сдвигами в международной обстановке второй половины 2000;х годов, так и изменениями в российской экономике. В такой ситуации новая внешнеполитическая доктрина не могла не появиться.

27 июня 2006 г. президент Путина провел, казалось бы, обычную рабочую встречу с послами и представителями Российской Федерации в МИД на Смоленской площади. Формальным поводом к встрече было нападение террористов на российских дипломатов в Багдаде в мае 2006 года, повлекшее их гибель. Речь должна была идти о трудностях профессии дипломата в новых международных условиях. Но речь президента оказалась, несомненно, самым концептуально насыщенным из всех выступлений российских руководителей со времени распада СССР.

Впервые были ясно сформулированы новые приоритеты Российской Федерации на мировой арене. В. В. Путин сказал следующее: «Россия в целом должна нести соразмерную своему положению и возможностям ответственность за глобальное и социально-экономическое развитие». Это был совершенно непривычный взгляд на ситуацию. Президент прямо сослался на укрепление экономических позиций страны и предложил привести политическое влияние России в мире в соответствие с ее приобретенными экономическими возможностями.

Показательно, что впервые за 15 лет ориентиры страны привязывались не к ее отношениям с Западом, а к широкой глобальной проблематике. В этом смыследоктрину приведения политического влияния России в соответствие с ее экономическими возможностями можно считать первой глобальной доктриной Российской Федерации, насколько вообще о таковой уместно говорить с учетом хрупкости хозяйственного подъема в стране. Новое понимание роли России в глобальной политике спустя менее года эхом прозвучало в преамбуле первого в истории официального Обзора внешней политики Российской Федерации, который был опубликован Министерством иностранных дел 28 марта 2007 года. В тексте этого документа тема «сильной и более уверенной в себе России» оказалась уже сквозной. Более того, по форме новая концепция была и первой для России «настоящей доктриной» в общемировом смысле слова. Она представляла собой не пространный министерский доклад (какими были официальные доктрины 1992 и 2000 годов), а емкий компактный текст, в котором ясно и нарочито укрупнено подавались только самые важные национальные приоритеты.

Помимо Обзора внешней политики, положения июньской речи В. В. Путина дополнялись и конкретизировались в ежегодной «большой пресс-конференции» президента спредставителям российских и иностранных СМИ 1 февраля 2007 г. и в Послании президента Федеральному Собранию 26 апреля 2007 года. Содержательные новации 2006−2007 годов образовали несколько групп.

Во-первых, если в первой половине 1990;х годов мировая политика виделась российским руководителям через призму солидарности демократических стран, то в 2000;х годах иным стало отношении и к солидарности, и к идейно-политической близости, и к совместным действиям. После Боснии и Косово предполагать совпадение интересов России и стран НАТО «по определению» было невозможно. Еще менее уместно было ожидать подобного после начала войны США и Британии против Ирака. В Москве явно не хотели коалиций просто «из солидарности». В июньской (2006 г.) речи президента были расставлены точки над «i»: Россия не хочет никакой конфронтации, но «мы ни в каких «священных союзах» участвовать не будем"9, — подчеркнул В. В. Путин.

Ироническая ссылка на «священные союзы» прозвучала как своеобразный отказ от наследия «демократической солидарности». В противовес ей Москва стала более активно выступать за межцивилизационный диалог, под участием в котором, помимо прочего, понимается работа российской делегации с 2000 г. в качестве наблюдателя в Организации Исламской конференции.

Любопытно, что «деидеологизация по Путину» выглядела как антипод «либеральной идеологизации» при Б. Н. Ельцине, но одновременно — и как аналог «деидеологизации по Горбачеву» в конце 1980;х годов. Логика М. С. Горбачева оказалась в каком-то смысле ближе В. В. Путину, чем приоритеты Б. Н. Ельцина, который привел его к власти. Во-вторых, важным мотивом российских концептуальных построений стал тезис о диверсификации (от англ. слова «diversify», что означает «разнообразить»). Хорошо знакомый специалистам по мировой энергетике, этот термин стал в ходу у политиков только в 2000;х годах.

Для администрации Дж. Буша, начиная с 2007 года, слово «диверсификация» стало ключевым понятием программы укрепления энергетической безопасности США и сокращения ее зависимости от импорта энергоносителей из политически нестабильного региона Ближнего Востока. Американцы хотели рассредоточить источники поступления нефти по всему миру, измельчить роль каждого в отдельности, повысив тем самым надежность американских закупок в целом. Заключение

Резюмируя все сказанное выше, можно сделать следующие выводы. Правительство новой России было поставлено в крайне непростые условия, поскольку фактически пришлось выстраивать все отношения с мировым сообществом с нуля, поскольку все те выгодные позиции, которые занимал на мировой арене советский Союз были утеряны и подобного авторитета Россия среди мирового сообщества не имела. Стоит, однако, заметить, что преимуществом, а может даже и можно сказать что фактором, предохранившем нашу страну от военного вторжения со стороны Соединенных Штатов Америки и Западных держав было ядерное оружие, которое досталось нам по наследству от Советского Союза. Безусловно, нынешнее положение нашей страны на мировой арене значительно отличается от тех лет. Стараниями наших политиков наща страна если не вернула себе позиции, которые были у Советского Союза, токак минимум улучшила его по сравнению с первыми годами своего существования. Список использованной литературы

Иванов И. С. Внешняя политика России и мир. М., 2000;Концепция внешней политики Российской Федерации. Российская газета, № 133, 11.

07.2000;Международные отношения на постсоветском пространстве / Под ред. И. Д. Звягельской, Н. А. Косолапова. М., 2000;Фролов B.JI. Возможные модели современных отношений США и России// США. Экономика. Политика. Идеология.

1996. № 11;Эрлер Г. Расширение НАТО. Мифы, риски, перспективы: Пер. с нем.//

Международная жизнь. 1997. № 8;