И дышат почва и судьба…" Мифопоэтика крестьянского космоса в прозе С. А. Клычкова и мифология мемуаров о нем

«И дышат почва и судьба…» Мифопоэтика крестьянского космоса в прозе С. А. Клычкова и мифология мемуаров о нем

Творческая и личная судьба С. А. Клычкова сложилась крайне драматично: сочинив вместе с Есениным и пролетарским поэтом М. П. Герасимовым «Кантату», реквием по погибшим за революцию героям, впоследствии он, подобно С. А. Есенину, стал отвергать в своем творчестве послереволюционные изменения в русской деревне, из-за чего с конца 1920;х гг. его начали преследовать официозные литераторы. Показателен в этом отношении следующий литературный факт: в 1932 г. С. Швецов в серии «Новинки пролетарской литературы» выпустил сатирическую книжку «Напостовский свисток» с рисунками Кукрыниксов. В ней есть специальный отдел эпиграмм, одну из которых С. Швецов адресует Клычкову, автору сборника «В гостях у журавлей»:

Не рви волос,

Не бейся лбом о стену

И не гнуси «О Русь, святая Русь!»

Мы «журавлям» твоим узнали цену,

Кулацкий гусь!

Так поэзия подменялась доносительством. С. А. Клычков был репрессирован через пять лет. Его арестовали в ночь с 31 июля на 1 августа 1937 г., и в октябре того же года он был расстрелян. Поэтому многие десятилетия его стихи, проза и публицистика, печатавшиеся в 1910;1920;х годах, не переиздавались и не рассматривались в едином процессе развития отечественной литературы XX века. Произведения С. Клычкова дошли до читателя спустя практически целый век, и, несмотря на большие перемены в жизни и обществе людей, нашли самый живой отклик. «Сегодня к творчеству Клычкова возвращаются. Очевидно, назрела социальная потребность осмыслить его творчество в контексте культуры», — справедливо заметила Н. М. Солнцева.

В своих произведениях Клычков задается целью постичь душу крестьянства, постичь философию крестьянского космоса. В том, что такая философия существует, он не только не сомневается, но считает ее самой глубокой и устойчивой философией в мире. Вот почему, подобно М. А. Булгакову («Мастер и Маргарита»), он вписывает своих героев в некий универсальный сюжет их земного и одновременно внеисторического, природного бытия. Философской частью данного контекста является русский космизм и работы таких русских философов, как В. С. Соловьев, С. Н. Булгаков, П. А. Флоренский, Н. А. Бердяев, Н. Ф. Федоров.

Именно к стихам Клычкова обращается Есенин в своем эстетически-философском трактате «Ключи Марии» (1918), иллюстрируя мысль об исключительном историческом и космическом динамизме современной эпохи: «Жизнь наша бежит вихревым ураганом… вихрь, затаенный в самой природе, тоже задвигался нашим глазам, и прав поэт, истинно прекрасный народный поэт Сергей Клычков, говорящий нам, что;

Уж несется предзорная конница,

Утонувши в тумане по грудь,

И березки прощаются, клонятся,

Словно в дальний собралися путь.

Он первый увидел, что земля поехала, он видит, что эта предзорная конница увозит ее к новым берегам, он видит, что березки, сидящие в телеге земли, прощаются с нашей старой орбитой, старым воздухом и старыми тучами". Проблемы разрыва человека и природы, утраты духовной и социальной гармонии в мире становятся основными и в прозе Клычкова.

Романы «Сахарный немец» (1925), «Чертухинский балакирь» (1926) и «Князь мира» (1928) были частью задуманного автором девятикнижия о «животе и смерти» русского народа. Общей для всех романов была ориентация на мир народно-поэтических представлений, мотивов и образов. Метафоры, сравнения, детали пейзажа, соединяющие в прозе Клычкова реальный и мифологический миры, отражают символическое состояние вселенского мира и крестьянского космоса.

Один из исследователей философии русского космизма Ф. И. Гиренок делает любопытное замечание: «Русский космизм потому и называется русским… что космос в нем предстает в изначальном смысле слова „вселенная“, т. е. как дом, в который еще надо вселиться. Но не поодиночке, а всем миром». Сама идея русского космоса восходит к глубокой древности. Культурно-исторические корни космизма обнаруживаются в мифологическом сознании, в истоках мировых религий, в философских идеях древневосточных и античных мыслителей.

Как и другим народам, славянам была присуща вера в небесно-космическую предопределенность человеческой судьбы. Семью, дом славяне как бы уподобляли части Вселенной. Русских людей волновали также вопросы о происхождении Вселенной (Белого света), звездного неба, Солнца, Луны, Месяца, земли, воды. По представлениям людей, живших в древности, такие небесные тела, как Солнце, Луна, Звезды, принимали деятельное участие в жизни человечества. Именно эти образы природы, соединяющие физическую и мифологическую реальности, становятся символами-лейтмотивами в романах С. Клычкова. Благодаря этим образам в романах Клычкова создается двойственная реальность — физическая и ирреально-мифологическая.

Христианскую идею Божественного начала и энергии, которые у Клычкова соотносятся с природным идеалом, символизирует свет. Свет как «прояснение» выступает антитезой тумана — «мути» и спутником тумана-мечты. Густой туман — реальная характеристика чертухинского пейзажа и атрибут мечты. Как и вода, он преображает мир в сказку.

С образом тумана у Клычкова связан мотив сна. Сон, как туман и вода, соединяет реальный и фантастический миры. Сон часто подменяет реальность и наоборот. Так, например, главный герой «Сахарного немца» — Зайчик, потерял «черту, где начинается сон, а явь и виденье из-под ног уплывают, как песок на крутом берегу».

В романе сновидения оказываются чуть ли не преобладающей формой восприятия действительности. Сон — не только художественный прием, он еще один ключ к постижению действительности. Утрата границы, отделяющей сон от яви, становится лейтмотивом мифопоэтической и модернистской прозы Клычкова и часто наталкивает на мысль, что жизнь и есть сон.

Лейтмотивом связи реального и мистического миров становятся луна, месяц: «полуночный месяц запутался в ветках десятитысячного дуба», «улыбается месяц в обе щеки, наклонился низко и чертит по земле своими ресницами», «плывут к нему туманы», «у пастуха в руках не дудка, а луч от полуночного месяца» и т. д.

В «Чертухинском балакире» Клычков создает свой миф о происхождении луны: в луну превращается голова мужика Ивана Ленивого, оторванная чертями. Из этого видно, что луна и ночь наделяются в клычковской прозе признаками демонического, злого.

В «Князе мира» мифологическое содержание меняется, а вместе с ним — и символика месяца / луны. Месяц становится ключом к воротам в страну мертвых: «…в бисере, в жемчуге и янтарях вдруг словно раскрылись на месяце в землю большие ворота, и Аленушка вышла из могилы по желтым ступенькам». В «Князе мира» месяц по-прежнему ворожит, усыпляет, а в метафорах еще более отчетлив даже, чем в «Чертухинском балакире», экзистенциалистский смысл — вмешательство потусторонних, инфернальных сил. Писатель использует мифологические образы как символы сложности и неоднозначности жизни.

Произведениям Клычкова в целом присуще экзистенциальное мироощущение, свойственное идеям русских философов-космистов.

В экзистенциальном плане развивает космические идеи Н. А. Бердяев. Для него человек есть центр Вселенной, ее духовное средоточие. Ощущение родства с природой, обретение космического сознания — его задачи. Судьба человека, по утверждению Бердяева, зависит от судьбы природы, космоса, он не может отделить себя от них, вместе с тем на нем лежит вся ответственность за весь строй природы, за все, что в нем совершается.

Философы-космисты последовательно проводят мысль о неразрывной взаимосвязи человека и космоса, соразмерности природного и человеческого бытия, предупреждая, что утрата этой связи неизменно приведет к гибели всего живого. Для них важна тема ответственности человека за природу, осмысление особой роли человека в этом мире, имеющего непосредственное отношение к судьбам природного бытия. «Человек и природа, — замечает П. А. Флоренский, — взаимно подобны и внутренне едины. Человек и природа равномощны, при этом человек представлен как «сумма мира, сокращенный конспект его», а мир как «раскрытие человека, проекция его». Человеку предстоит познать самого себя, свою сущность, и это познание возможно через познание бесконечного космоса. Насилие над средой жизни, считает П. А. Флоренский, есть насилие человека над самим собой. Поэтому философско-нравственное назначение человека на Земле — раскрыть и утвердить космичность природного бытия, освободить его от царящего в мире зла.

В.С. Соловьев указывает на то, что человек вводится в самую сердцевину природного мира с одной задачей — оберегать этот мир от разрушения. Человек, по его утверждению, «не только участвует в действии космических начал, но способен знать цель этого действия и, следовательно, трудиться над ее достижением осмысленно и свободно». Человеку следует улучшить природу, как и самого себя. Перед человеком стоит задача осуществления нравственной организации материальной жизни, что возможно лишь на основе любви к природе. Созвучна этим идеям интерпретация темы человека и природы в творчестве Клычкова. В своих романах писатель показывает гибельность пути, который выбрала современная цивилизация.

Экзистенциалистская тревога Клычкова, начиная с его романа «Сахарный немец», усиливается к роману «Князь мира». В «Князе мира» мифологические аспекты реальности частично теряют свою силу. Мотив перепутанности добра и зла сменяется мотивом непобедимого зла. Мечта о земном рае остается только мечтой. Неправедность человека, греховность и низменность его земных поступков приводят к укорененности в нем зла, что навсегда отдаляет мир от времени золотого века. В романах Клычкова в споре между добром и злом победу одерживает черт.

Только безграничное доверие к природе, согласованность человеческих действий с ее ритмом С. Клычков считает спасительными для человека. Природа становится основной точкой опоры при попытке поэта урегулировать свои конфликтные отношения с современностью, где возобладали губительные для природы силы технического прогресса. Клычков один из первых заговорил об экологических проблемах и рисовал на тот момент казавшиеся фантастическими картины вырождения природы, сравнивая ее грядущую гибель с благодатным языческим прошлым, когда «было время — и лешие были, и лес был такой, что только в нем лешим и жить, и ягоды было много в лесу, хоть объешься, и зверья всякого разного как из плетуха насыпано, и птица такая водилась, какая теперь только в сказках да на картинках…».

На протяжении почти всего Нового времени считалось, что научно-технический прогресс — это несомненное благо. В течение последних трех столетий наука преимущественно доминировала перед другими формами знаний. И за это «было заплачено незнанием собственно человека, непониманием того, что есть живое».

Именно новокрестьянские писатели первыми почувствовали надвигающую гибель и деградацию родной природы, которую принесет научно-технический прогресс. «А и будет Русь безулыбной, Стороной нептичной и нерыбной»! — писал Н. Клюев. Вот, например, какую картину будущей природы рисует поэт в «Песне о Великой Матери»:

К нам вести горькие пришли, Что зыбь Арала в мертвой тине, Что редки аисты на Украине, Моздокские не звонки ковыли, И в светлой Саровской пустыне Скрипят подземные рули!

космизм клычков творческий поэт Предельно критическое определение науки дано в романе «Сахарный немец»: «наука, скука ума, камень над гробом незрячей души; плавает в этой науке человеческий разум, как слепой котенок в ведре… Придет в свой час строгий хозяин, начнет разметать духовную пустошь, увидит ведерко, и вот тогда-то котенок и полетит на луну!.» [118−119]. В 1925 году Клычков не только предвидел колоссальные успехи человека в области завоевания космоса, но и их последствия: «Только тогда земля будет похожа сверху не на зеленую чашу, а на голую бабью коленку, на которую, брат, много не наглядишь!.». Как ни печально это признавать, но предсказания Клычкова сбываются, его произведения выходят за пределы социальной и исторической детерминированности и одновременно говорят нам о прошлом, настоящем и будущем. Мифопоэтические традиции отмечают многие исследователи творчества Клычкова, например, В. И. Фатющенко пишет, что сюжетно-композиционная основа «Чертухинского балакиря» «соткана из мифов, преданий, поверий; реальность и миф, были и небылицы находятся в неразрывном единстве».

Итак, для литературы ХХ века миф становится одним из важнейших и основных понятий и выражает философскую, в каждом конкретном случае свою, концепцию мира. В русской литературе 1920;30-х гг. можно выделить два типа мифотворчества: сциентистское (наукоподобное) и классическое, библейское и фольклорное мифотворчество.

Именно второе характерно для произведений новокрестьянских писателей. В их произведениях миф «есть истина различных миров, закрепленная словом и образом в коллективной памяти и передаваемая из поколения в поколение», есть связь произведения с национальной и мировой мифологией одновременно.

Неразрывное единство из различных мифов, преданий, поверий, легенд создает в романах С. Клычкова целостную, законченную концепцию мира и позволяет говорить писателю о вечных темах: любви и ненависти, вере и безверии, о неразрывной связи человека и природы. Именно поэтому в последние пятнадцать лет российские книгоиздатели проявляют немалый интерес к его творчеству.

Среди литературно-художественных и мемуарных изданий произведений немало книг и стихов и прозы С. Клычкова. В конце 1980;х — 1990;е годы вышли несколько сборников прозы и стихов и собрание сочинений в двух томах С. Клычкова. По творчеству этого талантливого поэта и прозаика защищаются диссертации не только в России, но и во Франции, Италии, на Украине. Многие стихи Клычкова, положенные на музыку, стали популярными песнями. Так, например, песня «Живет моя отрада», благодаря обработке С. Клычкова, стала народной, как и посвященная поэту есенинская элегия «Не жалею, не зову, не плачу…».

Воспоминания Евгении Клычковой «Что помню об отце» можно отнести к жанру биографии. Биография «предполагает художественное или научное осмысление истории жизни личности, нацеленное на поиск и выявление истоков общественно значимой деятельности человека в его индивидуальном биографическом опыте». Г. Винокур в своей книге «Биография и культура» (1927) определяет биографию как «личную жизнь в истории». Цель биографии — воссоздать историю жизни человека в связи с общественной действительностью, культурой и бытом его эпохи. Цель Ев. Клычковой — обобщить все свои воспоминания об отце, которых, к сожалению, не так много. Биография как литературно-публицистическая форма одновременно и мифологична, и субъективна, и наиболее «реалистична» (М.М. Бахтин). В синтезе этих разных начал и состоит своеобразие ее содержания.

Биография строится из кусочков, воспоминаний и отзывов разных людей и представляет собой общий взгляд на жизнь и судьбу, как правило, знаменитого человека. Читатель видит рождение и смерть героя, его поступки и переживания. Жизнь Сергея Клычкова замыкается на пяти страницах текста, время спрессовывается, пространство мифологизируется (Москва 1930;ых, знакомая читателю по булгаковскому «Мастеру и Маргарите»). Жизнь находит свою законченность и обобщенность и предстает перед взглядом читателя как своего рода миф — сказание о героях, рассказ о преодолении жизненных невзгод великим человеком и его свершениях. Автор биографии пытается переосмыслить историю, выявить закономерности и причины описываемых им происшедших событий, увидеть отраженную в жизни писателя эпоху, ее основные идеологические и литературные направления и ее поэтов.

Вместе с тем в любой биографии события жизни героя являются документальным материалом, фактографической стороной; сюжет биографии, выявляемый автором в жизни героя или формируемый им, составляет динамику, развитие личности и его закономерности.

Для биографий свойственно введение в текст элементов открыто выраженной авторской позиции (прямых оценок героя и всего, с ним связанного; воспоминаний о встречах с человеком, ставшим объектом биографического повествования). Все исследователи мемуарной литературы и, в частности, биографий отмечают активную позицию автора, образующую смысловую и художественную стороны повествования.

Л.Я. Гинзбург так пишет о роли автора: «Автор мемуаров, вообще произведений мемуарного и автобиографического жанра всегда является своего рода положительным героем. Ведь все изображаемое оценивается с его точки зрения, и он должен иметь право на суд и оценку».

М.М. Бахтин в книге «Автор и герой в эстетической деятельности» писал: «Биографическая форма наиболее „реалистична“, ибо в ней менее всего изолирующих и завершающих моментов, активность автора здесь наименее преобразующа, он наименее принципиально использует свою ценностную позицию вне героя, почти ограничиваясь одною внешнею, пространственною и временною, вненаходимостью; нет четких границ характера, отчетливой изоляции, законченной и напряженной фабулы». Но «каждый момент произведения дан нам в реакции автора на него, которая объемлет собой как предмет, так и реакцию героя на него (реакция на реакцию)…». В той же работе, подводя итоги рассуждениям по проблеме соотношения позиций автора и героя, М. М. Бахтин утверждал, что «автор не может и не должен определяться для нас как лицо, ибо мы в нем, мы вживаемся в его активное видение, и лишь по окончанию художественного созерцания, т. е. когда автор перестает активно руководить нашим видением, мы объективируем нашу пережитую под его руководством активность в некое лицо, в индивидуальный лик автора, который мы часто охотно помещаем в созданный им мир героев». Эта позиция конкретизируется применительно к биографии: «Но это объективированный автор, переставший быть принципом видения и ставший предметом видения, отличен от автора — героя биографии (формы, научно достаточно беспринципной). Попытка объяснить из индивидуального его лица определение его творчества, объяснить активность творческую из бытия: в какой мере это возможно. Этим определяют положение и метод биографии как научной формы».

В анализируемых нами воспоминаниях авторское я не выражено, отсутствует авторская оценка происходящего. Автор отодвинут на второй план, она выступает только лишь в роли повествователя, выстраивая из совокупности фактов личность изображаемого человека. Причина такого поведения скрыта частично в стремлении автора к объективному изложению событий, но в большей мере в отсутствии личных, авторских воспоминаний. Автор сама указывает на скудность своих воспоминаний об отце: «В 30-м году мои родители разошлись. С того времени я начинаю помнить отца более отчетливо и осознанно». Напомним, что в 1937;м году С. Клычкова арестовали, т. е. дочь помнит только семь лет из жизни поэта.

И по этой же причине автор биографии писателя считает необходимым постоянно подтверждать свои суждения и воспоминания чужими авторитетными мнениями.

И хотя биография, более чем другие мемуарные жанры, стремится к объективности и достоверности, «смывание» авторской позиции, авторского я, обезличивание повествования не позволяет читателю увидеть индивидуальный лик автора. Поэтому и не происходит необходимого взаимодействия между автором и объектом повествования. Мы видим не органичное сплетение авторского восприятия мира и фактического обоснования жизни поэта, а перечисление тех или иных фактов. Здесь не происходит необходимой взаимозамены героя и рассказчика, необходимой, по мнению М. М. Бахтина, в этом случае: «Герой и рассказчик здесь [в биографии] легко могут поменяться местами: я ли начинаю рассказывать о другом, мне близком, с которым я живу одною ценностной жизнью в семье, в нации, в человечестве, в мире, другой ли рассказывает обо мне, я все равно вплетаюсь в рассказ в тех же тонах, в том же формальном облике, что и он».

Стремление Ев. Клычковой к последовательному биографическому повествованию, к объективности, частые цитирования и ссылки, озабоченность автора воссозданием именно фактологической основы событий сводят на нет художественное начало мемуаров. Оценивая уровень художественности текста, воспоминания необходимо отнести к нехудожественным. В них явно прослеживается очерковость, публицистическая направленность. На это указывают ответ-вопрос: «Как познакомились мои родители?», что напоминает жанр интервью. Отсутствует также и эпичность, монументальность, так как автор не ставит целью связать жизнь и творчество писателя с исторической эпохой. При этом в тексте содержатся упоминания о первой мировой войне («В 1914 году началась империалистическая война»), о батьке Махно («Однажды попал в лапы Махно»), о репрессиях («…после ареста отца в 37-м году»). В конце повествования дочь репрессированного писателя заключает: «Сейчас, после долгих лет забвения, наконец восстановлено доброе имя поэта и прозаика С. А. Клычкова. И я бесконечно счастлива, что дожила до таких времен». Такое резюме свойственно публицистическим текстам.

Таким образом, текст мемуаров Ев. Клычковой можно характеризовать как биографический очерк о жизненном пути поэта, созданный на основе исторических и биографических фактов. Вместе с тем в очерке есть и художественность, что видно из особенностей представления в нем времени.

Время личное и историческое в биографии в целом движутся синхронно: сюжет повествования линеен, развивается последовательно в хронологическом порядке, в биографии отмечены основные вехи жизни писателя. Но в тексте встречается и заглядывание в будущее, которое является прошедшим для времени написания воспоминаний. Подобный прием нередко встречается в художественной прозе.

Описывая быт конца 1920;х годов, автор упоминает о запомнившихся ей вышитой картине и розовом ковре: «Картина эта у нас сохранилась, а вот розовый ковер уплыл на Лубянку, после ареста отца в 37-м году». То есть для времени повествования 37-й год — это будущее, а для времени написания воспоминаний — прошлое. В другом случае автор обращается к своему настоящему, т. е. ко времени написания произведения: «С 1925 года моя бабушка Клавдия Алексеевна овдовела, стала жить у нас в д. Шепелиха, что за Красной Пресней (теперь это Москва-Фили)».

Хронологический порядок нарушается во второй части воспоминаний, когда автор описывает 1930;е годы, жизнь на даче «Лесной городок». Порядок смены времен следующий: «В 30-м году мои родители разошлись… Запомнился день 18-го июля 1937;го года… В эти 30-е годы я отчетливо помню отца… Вспоминает Любимов встречу с ним летом 1937 года… В 1937 году 31 июля отца арестовали…».

В анализируемой биографии практически не нашла отражения собственно литературная творческая жизнь С. Клычкова, но это обусловлено юным возрастом дочери, которая не смогла быть свидетельницей творческой судьбы поэта. Некоторая стереотипность повествования обоснована четким ощущением жанрового канона биографии.

Так же стереотипны и язык и стиль повествования. Стараясь изложить события последовательно и в то же время боясь передать что-то не точно, автор уходит от каких-либо объяснений, подробностей. Авторская речь обрывиста, предложения не всегда связаны между собой. Часто каждое предложение — тема, а рема отсутствует. «Уже в то время у отца появилось влечение к поэзии, еще подростком он посвящал стишки маме, за что пользовался ее благосклонностью. Любовь моих родителей отражена в „Сахарном немце“ (История Клаши и Зайчика — в главе „Отринутый лик“). К 1905 году — мой отец закончил реальное училище и уехал к себе на родину». Такой телеграфный, тезисный стиль затрудняет чтение и ставит перед читателем ряд вопросов, заставляет обратиться к ранее прочитанному, чтобы понять ход событий.

Язык и стиль мемуарного произведения, с редакторской точки зрения, в первую очередь зависит от читательского адреса и цели издания, но какой бы подготовленный читатель ни взял бы эту книгу, он бы все равно столкнулся с вышеперечисленными трудностями.

Особенностью всех мемуарных текстов является ограничение степени вмешательства редактора в авторский текст. Научные издания вообще не могут подвергаться редакторской правке. Другая специфическая особенность мемуарных произведений связана со степенью компетентности автора, так как воспоминания пишут как опытные, подготовленные авторы, так и совершенно неподготовленные люди. Именно с этой проблемой скорей всего столкнулся редактор данной биографии. Он не учел, что все мемуарные издания по сути являются адаптированными. Адаптация в данном случае состоит не в пересказе, а в сокращении текста, в купюрах, степени редакторской правки и справочном материале.

Даже при полном отсутствии права на редакторскую подготовку текста редактор мог бы избежать возникающих трудностей, если бы прокомментировал их.

Иногда автор допускает фактические ошибки. Так, Ев. Клычкова пишет: «В 1915 году убили мужа моей матери. Он служил офицером в белой армии». Применительно к 1915 году нельзя еще употребить словосочетание «белая армия», т.к. разделение произошло в момент образования Красной армии, то есть спустя 3 года. К сожалению, редактор данного издания подошел к его подготовке формально. Биография построена на компиляции и заимствовании, что для других мемуарных жанров невозможно. Предполагается, что они в данном случае являются залогом достоверности и объективности. Но по вине редактора мы можем только «на слово» поверить автору. Редактор не выполнил поставленную перед ним самим жанром задачу, не предупредил читателя о степени достоверности текста, не познакомил с неизвестными людьми и явлениями. Редактор должен был подтвердить или опровергнуть достоверность данных, используя возможности справочного аппарата, предварительно проверив весь фактический материал — элементы номинации, имена собственные, термины, факты истории, цифры, даты. Так же редактор должен был проконтролировать общий объем фактического материала, предотвращая превращение биографии в сводку, хронику.

В тексте можно выделить присутствие еще одного жанра — литературного портрета, что свидетельствует об отсутствии четких межжанровых границ внутри мемуарной литературы, о ее тенденции к метажанровости. Литературный портрет — это психологическая и физическая характеристика героя в рамках обстоятельств, известных автору.

Вот каким вспоминает отца Ев. Клычкова: «В 30-е годы я отчетливо помню отца. Внешность у него была необыкновенная. Очень высокий, густые длинные волосы, чуть-чуть волнистые и синие глаза на одухотворенном лице», «Последний год часто видела отца печальным: страдальческие глаза, мелкая сеть морщин». Эпитет «страдальческие глаза» повторяется в тексте несколько раз.

Похожий портрет создает Н. М. Любимов в статье «Словесные россыпи», отрывок из которой автор приводит в подтверждение своих воспоминаний: «В статье «СР» лестно отзывается о его внешности: «Горделивая посадка головы, барственное изящество движений рук, синий свет из очей».

Образы других героев рассматриваемых мемуаров расплывчаты, контурны. Порой они только упоминаются, но это обилие имен в тексте воспоминаний Ев. Клычковой помогает передать время, обстановку, эпоху. Окружающий мир становится не столько самоценным предметом отражения, сколько средством характеристики героя биографии.

Есть образы героев, выписанные достаточно подробно: сам поэт С. А. Клычков, его жена Евгения Александровна Лобова, М. И. Чайковский, Н. М. Любимов. Образы других героев — лишь эскизы: комендант Василевский, бабушка Клавдия Алексеевна, вторая жена поэта Варвара Николаевна Горбачева, Николай Клюев, Анна Ахматова, Павел Васильев.

К лицам, которые просто упоминаются, относятся поэт С. Городецкий, отец С. Клычкова Антон Никитич, первый муж Е. А. Лобовой, М. Горький, А. Луначарский, Махно, скульптор С. Коненков, кума Е. В. Карасева, Саша Карасева, Л. М. Леонов, И.С. Сокол-Микитов, Н. Семашко, Н. С. Гумилев и его сын Левушка, Павел Васильев и жена Аленушка, сестра второй жены Анна, К. Паустовский, писатель-сатирик В. Ардов, О. Мандельштам. Об отношениях С. Клычкова с этими людьми, об их роли в его жизни, и в целом о том, кто они, какое место каждый из них занимал в обществе, читатель может только догадаться исходя из контекста и собственной эрудиции. Как выше говорилось, редактор пренебрег справочным аппаратом, отказав читателю в праве получить дополнительные сведения, которые бы облегчили понимание произведения.

Кроме имен в тексте много географических названий, не все из которых употребляются сегодня. К сожалению, к ним тоже нет комментариев и пояснений.

Повествование построено на цитатах и ссылках, как явных, так и скрытых. При записи воспоминаний автор чувствует свою ограниченность, об чем говорилось выше, и постоянно подтверждает свои высказывания чьими-то цитатами или ссылками на другие источники. Надо сказать, что это особенно свойственно для первой части биографии, свидетелем или очевидцем которой автор не могла быть по вполне понятным причинам. Таким образом, получается, что в основе данной биографии лежит ряд документальных источников.

Все цитаты и ссылки можно условно разделить на три группы. Достоверность цитирования двух первых групп при необходимой проверке сомнения не вызывает. Первая — это материалы, созданные отцом автора, т. е. самим объектом повествования, автобиография Клычкова («Сам поэт в своей автобиографии писал…», «Недаром отец пишет в своей автобиографии…»), его прозаические (роман «Сахарный немец») и лирические произведения. «В этом урочище на самой просеке стояла густая елка, описанная в романе «Сахарный немец».

Впереди одна тревога И тревога позади…

Посиди со мной немного, Ради Бога, посиди!" .

Еще одна группа — это художественные произведения других авторов. Клычкова цитирует стихотворение С. Городецкого, посвященное Клычкову, отрывки из «Книги скитаний» К. Паустовского и статьи Н. М. Любимова «Словесные россыпи».

К третьей самой спорной по достоверности группе цитат и ссылок относится прямая речь. «Варвара Николаевна мне говаривала: «…Посмотри, Женюшка, какие синие у отца глаза». Теоретики мемуарной литературы утверждают, что прямая речь несовместима с воспоминаниями. Но чужая речь — краткая реплика, монолог или диалог, относительная точность которых оговорена самим мемуаристом, придает повествованию ощущение подлинности жизни. Редактор при анализе произведения, должно быть, учел, что любую прямую речь читатели склоны принимать на веру, а запоминаются характерные обороты речи, любимые словечки. Именно к ним можно отнести это высказывание благодаря выбранному глаголу «говаривала», т. е. произносила часто. В других случаях прямую речь лучше перевести в косвенную или передать ее содержание авторскими словами.

Воспоминания Ев. Клычковой об отце безусловно ценны, независимо от того какой процент материалов автор заимствовал. Но биография оказалась бы более подробной, полной, если бы редактор с большей ответственностью подготовил справочный аппарат издания. Без справочного аппарата мемуарное издание не состоялось в принципе. Каким было бы более профессиональное издание мемуаров о С. А. Клычкове?

Во-первых, в это издание необходимо включить комментарии, так как объективность и достоверность свидетельств одного человека почти всегда относительна. Объем комментариев зависит от читательского назначения мемуаров. У подготовленного читателя не вызовет интерес реальный, лингвистический комментарии. И наоборот, для неподготовленного они являются основными.

Данная биография, являющаяся лишь частью сборника, куда вошли и материалы научной конференции, посвященной изучению творческого наследия С. А. Клычкова, и стихи двух Сергеев — Есенина и Клычкова — требует реального и историко-литературного комментария. Комментатор должен отметить и объяснить все неточности, ошибки памяти, пристрастные и субъективные оценки людей, событий общественной и литературной жизни, явно тенденциозные формулировки и т. д. Коэффициент полезного действия комментария в мемуарных книгах в большой мере зависит от степени его полноты. Обязанность редактора следить за тем, чтобы комментатор не оставлял без пояснения «темных», трудных мест текста, требующих для понимания определенной эрудиции, специальных знаний.

Комментарий к сборнику воспоминаний заключает в себе обычно два раздела: первый — преамбула, статья-портрет, характеризующая автора мемуаров, его отношения с героями воспоминаний, взгляды, мировоззрение, причины тенденциозности в освещении своего героя. Такая статья-преамбула может быть помещена и в корпусе книги, непосредственно перед воспоминанием. Но чаще всего комментарий в мемуарных изданиях дается в конце книги. Второй — собственно комментарий.

Во-вторых, сборник должен открываться предисловием или вступительной статьей. В предисловии редактор говорит о степени достоверности и степени проверки фактов, исторической преемственности мемуаров.

Во вступительной статье редактор затрагивает более широкий круг вопросов: дает характеристику мемуариста или мемуаристов, объясняет их точку зрения на эпоху и на писателя, выявляет то новое и неповторимое, что заключает в себе мемуарный памятник. Главным предметом вступительной статьи является идейный и эстетический анализ мемуаров, глубокое рассмотрение всех сложных и противоречивых моментов. Центральной проблемой являются выводы о том, какие новые штрихи к портрету вспоминаемого привносят мемуары, чем обогащают они читательские представления о нем.

Статья будет внутренне незавершенной, если ее автор не сумеет «высветить», уловить то новое в освещении личности главного персонажа воспоминаний, что сумел запомнить и донести мемуарист, а так же, если автор не сумеет определить то место, которое занимает воспоминание в ряду мемуарной литературы.

В-третьих, издание можно дополнить вспомогательными указателями, так как любое мемуарное издание — источник сведений о лицах, событиях, произведениях и т. д.

При издании мемуаров перед редактором неизбежно возникает необходимость установить композиционно и логически оправданное соотношение между всеми компонентами справочного аппарата книги: вступительной статьей, комментарием и указателем. Важно не столько избежать дублирования, сколько не разрушить рамки жанра, не перегрузить вступительную статью комментаторским материалом, а комментарии — статейным.

Отрадно, что произведения С. А. Клычкова и мемуары о нем сегодня издаются разными российскими издательствами. Однако необходимо повышать издательскую культуру подобных изданий, какому бы читателю они ни предназначались — массовому или специалисту. Один из лучших русских писателей Серебряного века Клычков, в чьем творчестве «дышат почва и судьба», заслуживает этого.

Список литературы

1. Клычков С. А. Чертухинский балакирь: Романы. — М., Советский писатель, 1988.

2. Бердяев Н. А. Смысл истории. — М.: Мысль, 1990.

3. Давыдова Т. Т. Русский неореализм: идеология, поэтика, творческая революция (Е. Замятин, И. Шмелев, М. Пришвин, А. Платонов, М. Булгаков и др.): учеб. пособие / Т. Т. Давыдова. — М.:Флинта: Наука, 2005.

4. Зеньковский В. В. История русской философии. — Paris: Ymca-Press, 1989. Т. 2.

5. Русский космизм: Антология философской мысли. — М., 1993.

6. Семенова С. Г. Понятие «прогресса» в русском космизме // Человек, космос, эволюция: (Традиции русской религиозной философии и современность). — М., 1992.

7. Солнцева Н. М. Проза Сергея Клычкова: (из истории идейных и художественных исканий в литературе 20-х гг.). Дисс. канд. филол. наук. М.: МГУ им. М. В. Ломоносова, 1989.

8. Соловьев В. С. Оправдание добра. Нравственная философия. — СПб.; М., 1899.

9. Фатющенко В. И. Клычков С.А. // Русские писатели 20 века. Биографический словарь / Под ред. П. Николаева. — М., Большая Российская энциклопедия, 2000. С. 343−345.

10. Федоров Н. Ф. Философия общего дела. Т. 1−2. Верный; М., 1906;1913. Т. 1. Верный, 1906; Т. 2. М., 1913.

11. Циолковский К. Э. Живая вселенная // Вопр. философии. 1992. № 6. С. 135−158.