Анафония и анаграммы в русских и английских пословицах

Введение

…3

Глава 1. Теоретические аспекты использования эпиграмм и анаграмм…7

1.1. Понятие и признаки эпиграмм…7

1.2. Понятие и виды анаграмм…12

1.3. Основные лингвистические характеристики пословицы…20

Глава 2. Использование эпиграмм и анаграмм в русских и английских пословицах…29

2.1. Соотношение английских и русских пословиц и поговорок…29

2.2. Эпиграммы в русских и английских пословицах…34

2.3. Анаграммы в русских и английских пословицах…41

Заключение

…63

Список литературы

…66

Приложения…70

Проблема личностного начала в использовании языка — одна из самых актуальных в современной лингвистике. В связи с пристальным вниманием к человеку думающему, говорящему и включенному в процесс коммуникации, все большее место в исследованиях отводится средствам и способам экспликации в тексте творческой языковой личности, характеристикам ее идиолекта.

Одной из важнейших составляющих идиолекта конкретной языковой, личности являются фоносемантические особенности. Их изучение связано с проникновением в сферу бессознательного, а потому представляет особый интерес. Поскольку, по замечанию Л. С. Выготского, «сами поэты меньше всего знают, каким способом они творят», и поскольку «ближайшие причины художественного эффекта скрыты в бессознательном» (Л.С.Выготский 1998: 89), исследование проявлений в речи бессознательного психического имеет первостепенное значение, «ибо только в этом случае [лингвист] сможет обнаружить наиболее существенные закономерности функционирования языка, обнаружить глубинные (не поверхностные) идиостилевые характеристики, исследуемого материала» (А.В.Пузырев 1995: 63).

Наше внимание сосредоточено на таком заметном явлении в рамках фоносемантики, как эпиграммы, и на функционировании анафонических структур в конкретных идиолектах.

Эпиграммы, являясь репрезентацией такой лингвистической категории, как повтор, занимает исключительно важное место среди других компонентов структурно-семантической организации художественного текста. С одной стороны, это явление основано на формальном совпадении звучания слов в тексте, а потому способствует его связности. С другой стороны, эпиграммы активно участвует в создании смысловой цельности и емкости текста. Используемая и воспринимаемая, как правило, на грани осознаваемого и неосознаваемого, эпиграммы представляет собой средство формальной и содержательной организации текста. Исследование эпиграмм является одним из приоритетных направлений в лингвистике.

Наше исследование опирается на основные теоретические положения концепции эпиграмм А. В. Пузырева и является одной из попыток применить эту теорию для исследования эпиграмм на конкретном речевом материале.

В общем плане явление эпиграмм (анаграмм) исследовано как зарубежными, так и отечественными учеными. Однако некоторые проблемы функционирования анаграмм (эпиграмм) в художественной прозе остаются недостаточно изученными.

Постоянное внимание ученых к проблемам звуковой организации текста и недостаточная их разработанность обусловливает актуальность настоящего исследования.

Давно замечено, что мудрость и дух народа проявляются в его пословицах и поговорках, а знание пословиц и поговорок того или иного народа способствует не только лучшему знанию языка, но и лучшему пониманию образа мыслей и характера народа. Сравнение пословиц и поговорок разных народов показывает, как много общего имеют эти народы, что, в свою очередь, способствует их лучшему взаимопониманию и сближению. В пословицах и поговорках отражен богатый исторический опят народа, представления, связанные с трудовой деятельностью, бытом и культурой людей. Правильное и уместное использование пословиц и поговорок придает речи неповторимое своеобразие и особую выразительность.

Задача, которая стоит перед автором, заключается в том, чтобы найти связь между английскими и русскими поговорками и пословицами и чтобы указать на трудности, возникающие при переводе английских пословиц и поговорок на русский язык. В работу включены не только пословицы и поговорки, которые широко употребляются в современной речи. Употребляя ту или иную пословицу в конкретной ситуации, говорящий стремиться подтвердить и подчеркнуть суть сказанного. При отборе пословиц и поговорок учитывалась так же и их образность, то Н. В. Гоголь называл «образом выражения».

Необходимо отметить, что многие английские и русские пословицы и поговорки многозначны, что делает их трудными для толкования и сравнения. При отборе русских соответствий английской пословицы обязательным критерием было совпадение одного из значений (как правило, главного). Тем не менее, важно помнить, что, складываясь в различных исторических условиях, английские и русские поговорки и пословицы для выражения одной и той же или сходной мысли часто использовали различные образы, которые, в свою очередь, отражают различный соц. уклад и быт двух народов и часто не являются абсолютными эквивалентами.

Следует отметить, что в каждом языке существуют фразы и выражения, которые нельзя понимать буквально, даже если известно значение каждого слова и ясна грамматическая конструкция. Смысл такой фразы остается непонятным и странным. Попытки дословного перевода пословиц и поговорок могут привести к неожиданному, часто нелепому результату.

Цель исследования — изучить использование эпиграмм и анаграмм в русских и английских пословицах.

Поставленная цель предопределила необходимость решения следующих задач:

1) выявить некоторые индивидуальные предпосылки функционирования эпиграмм в русских и английских пословицах;

2) провести лингвостатистическое исследование анафонических структур в русских и английских пословицах;

3) выявить неспецифические и специфические характеристики эпиграмм в русских и английских пословицах с опорой на статистические данные;

4) определить соотношение эпиграмм и фонетической гармонии в народном творчестве.

Объектом исследования послужили звуковые ассоциаты к опорным словам и факты фонетической гармонии, извлеченные из русских и английских пословиц.

Предметом исследования являются структурные и функциональные свойства звуковых ассоциатов в русских и английских пословицах.

Методологической основой исследования является концепция, предложенная философом А. А. Гагаевым (А.А. Гагаев 1985; 1991) и введенная в лингвистический обиход профессором А. В. Пузыревым (А.В. Пузырев 1995). В работе используется достаточно новый аспект применения универсальной схемы научного познания: изложение ведется с позиции не ступеней сущности языковых средств, а с точки зрения целевых подсистем их рассмотрения.

Глава 1. Теоретические аспекты использования эпиграмм и анаграмм

1.1. Понятие и признаки эпиграмм Эпиграммы (от греч. ana — переи phone — звук) — это один из самых древних в европейской литературе и едва ли не самый сложный прием фонетической инструментовки текста, применяемый прежде всего в поэтических произведениях. Часто этот прием неточно именуют «анаграммой». Традиционно анаграмма представляет собой перестановку букв слова, в результате которой образуется другое слово. По-иному проявляет себя эпиграммы. Сущность ее как художественного явления — в многократном повторении в тексте или его части разрозненных звуков (чаще всего — только согласных), которые в совокупности образуют какое-либо слово, определяющее смысл или тему данного произведения (или фрагмента). [13, с. 39]

Как правило, такое слово присутствует в тексте и своим присутствием влияет на его смысловую композицию. Если отдельный лексический элемент оказывается для автора важнее всех прочих, а при этом его семантическое поле распространяется на значительную часть текста, то и фонетическая форма такого слова начинает определять мелодику всего текста. Следовательно, значение отдельного лексического элемента, когда это необходимо писателю, способно подчинять себе выразительные, в том числе и фонетические, средства всего окружающего текстового пространства.

В этом случае слово, звуки которого подверглись анафоническому дублированию, становится одним из ключей к смыслу произведения, а система причудливых звуковых повторов приобретает сигнальную функцию: даже если слово-ключ не помещено автором в текст, а лишь подразумевается, эпиграммы на него точно укажет.

Эпиграммы отлична от других типов звуковых повторов. Она представляет собой комплекс аллитераций с ассонансами или без них. В последнем случае повторяющиеся согласные звуки складываются в неогласованное слово. Например, если какой-либо автор задумает с помощью эпиграмм зашифровать в своем произведении фамилию «Чехов», при подборе слов он будет учитывать, присутствуют ли в этих словах согласные [ч], [х], [в] (в любом порядке). И этого будет достаточно для подсказки читателю имени-ключа. А если автором будет учтено и наличие в используемых словах ударных гласных [е] и [о], подсказка станет более ощутимой[11, с. 20].

Рассмотрим образец анафонической (и отчасти анаграмматической) техники — начальное четверостишие из стихотворения И. Ф. Анненского «Невозможно» (здесь и далее в примерах ключевое слово выделено курсивом, а «спровоцированные» им звуковые повторы — полужирным шрифтом)[11, с. 27]:

Есть слова — их дыханье, что цвет, Так же нежно и бело-тревожно, Но меж них ни печальнее нет,

Ни нежнее тебя, невозможно.

При обнаружении эпиграмм в тексте далеко не всегда возможно определить, явилась ли она результатом осознанных авторских действий, или сочинитель, обладающий тонким музыкальным слухом, непреднамеренно достиг благозвучия в своих строках. Но в посвященном указанному слову стихотворении поэт, о чем можно судить с уверенностью, обратился к эпиграмм как к специальному средству. В данном случае сам автор выделил слово-ключ курсивом, а кроме того, озаглавил им свой текст. И хотя Анненский не только насытил заданными звуками произносимый текст (эпиграммы), но еще и заданными буквами — текст печатный (анаграмма), все-таки писал он именно о звучащем слове: в приведенных строках речь идет о дыханье слова, а в следующем фрагменте — о дуновеньях тех звуков, что его составляют.

Но лишь в белом венце хризантем, Перед первой угрозой забвенья, Этих ве, этих зэ, этих эм Различить я сумел дуновенья.

Анафонию провоцирует слово-ключ в его начальной форме (глагол в инфинитиве, существительное в именительном падеже), но непосредственно в тексте это слово может присутствовать в любой из свойственных ему форм. Например, автор зашифровывает отглагольное имя существительное, а в качестве ключа использует в тексте глагол. Так, А. С. Пушкин в романе «Евгений Онегин» для описания дуэльного поединка Евгения с Ленским применил ряд аллитераций, которые при суммарном воздействии подсказывают читателю слово «выстрел» (в неогласованном виде: В-СТ-Р-Л). Между тем слова с анафоническим узором замыкает глагол «выстрелил"[28, с. 56]:

Свой пистолет тогда Евгений, Не преставая наступать, Стал первый тихо подымать.

Вот пять шагов еще ступили, И Ленский, жмуря левый глаз, Стал также целить — но как раз

Онегин выстрелил …

(гл. 6, стр. ХХХ)

Чаще других ключевыми словами оказываются имена собственные. На рубеже XIX—XX вв. швейцарский филолог Ф. де Соссюр при изучении древнегерманских текстов, написанных аллитерационным стихом, обратил внимание на случаи эпиграмм (которые, заметим, причислил к разряду анаграмм). В раннесредневековых эпических поэмах Западной Европы звуковой облик имен героев часто определял фонику больших частей текста. Но подобное происходило и в средневековой русской литературе.

Исследовательница Т. М. Николаева выявила звуковую шифровку нескольких имен русских князей в «Слове о полку Игореве». Например: «В отрывке, относящемся к князю юноше Ростиславу, до введения его имени в текст, повторяются звуки У, Р, С, Т, по мере движения к его имени все больше «складывающиеся» в именование князя[28, с. 61]:

СТР-ежаше его гоголемъ на воде чайцами на СТР-уях

че-Р-нядьми на ве-ТР-ях на Т-ако ли Р-ече Р-ека СТУ-гна

х-У-д-У СТРУ-ю имея пож-Р-ъши ч-У-жи РУ-чьи и СТРУ-гы

к УСТУ УНОШУ князю РОСТИСЛАВУ…

(считаем, что У здесь относится к УНОШУ)" (см.: Николаева Т. М. «Слово о полку Игореве». Поэтика и лингвистика текста. М., 1997. С.116).

Ключевое имя обычно обнаруживается в сильных текстовых позициях — в начале или в конце целого произведения, а также главы, строфы (если произведение стихотворное), фрагмента. Вот как имя Петра, появляющееся в одной из частей поэмы Пушкина «Полтава», определяет фонетическую ткань следующих строк:

Выходит Петр. Его глаза Сияют. Лик его ужасен.

Движенья быстры. Он прекрасен.

Он весь, как божия гроза.

Идет. К нему коня подводят.

Ретив и смирен верный конь.

Почуя роковой огонь, Дрожит. Глазами косо водит И мчится в прахе боевом, Гордясь могучим седоком.

Обратим внимание на то, что Пушкин тщательным подбором слов пытается связать словесный образ действий Петра с его именем. Например, энергичное и жесткое сочетание согласныхТРв имени «Петр» многократно воспроизводится с помощью аналогичных сочетаний: быс-ТР-ы, ПР-е-КР-асен, ГР-оза, ДР-ожит, в ПР-ахе («в прахе» означает «сквозь дым от пороха»).

Имя шведского императора так же превращается в регулярный звуковой фон в отведенных его описанию фрагментах поэмы. (В первом примере эпиграммы намекает на неогласованное имя К-Р-Л, во втором — на огласованное К-А-Р-Л, так как появляется ассонанс.) [44, с. 12]

1)…Отважный Карл скользил над бездной.

Он шел на древнюю Москву, Взметая русские дружины, Как вихорь гонит прах долины И клонит пыльную траву.

2) Казалось, Карла приводил Желанный бой в недоуменье…

Вдруг слабым манием руки На русских двинул он полки.

Здесь гармоничное, единое действие лексических и фонетических приемов вызывает к жизни яркие образы и картины. Следует заметить, что стихи Пушкина подобной фонетической стройностью отличаются от стихотворных текстов его современников.

Уже в европейской поэзии XIX в. произведения с анафоническими структурами чрезвычайно редки. Между тем, в древности и эпиграммы, и анаграмма, по-видимому, имели магическую функцию. Сложные художественные приемы требовали расшифровки, а потому предназначались только лицам, посвященным в тайны словесной магии. В процессе постепенной демократизации литературы, а главное — в результате демократизации самой писательской среды, эпиграммы превратилась в предмет поэтического антиквариата.

1.2. Понятие и виды анаграмм

Не только азартные игры давали пищу для комбинаторных размышлений математиков. Еще с давних пор дипломаты, стремясь к тайне переписки, изобретали все более и более сложные шифры, а секретные службы других государств пытались эти шифры разгадать. Одним из простейших шифров была «тарабарская грамота», в которой буквы заменялись другими по определенным правилам. Однако такие шифры легко разгадывались по характерным сочетаниям букв. Поэтому стали применять шифры, основанные на комбинаторных принципах, например, на различных перестановках букв, заменах букв с использованием ключевых слов и т. д. [11, с. 33]

Для кодирования и расшифровки привлекались математики. Еще в конце XVI в. расшифровкой переписки между противниками французского короля Генриха III и испанцами занимался одни из создателей современной алгебры Франсуа Виета. А в Англии 17 в. монархистские заговорщики поражались быстроте, с которой Кромвель проникал в их замыслы. Монархисты считали шифры, которыми они пользовались при переписке, неразгадываемыми, и считали, что ключи к ним были выданы кем-то из участников заговора. И лишь после падения республики и воцарения Карла II они узнали, что все их шифры разгадывал один ни лучших английских математиков того времени, профессор Оксфордского университета Уоллис, обладавший исключительными комбинаторными способностями. Он назвал себя основателем новой пауки «криптографии» (тайнописи). Шифрами пользовались не только дипломаты и заговорщики, но и сами ученые. До 17 в. почти не существовало научных журналов. Ученые узнавали о трудах своих коллег из книг или частных писем. Это создавало большие трудности при опубликовании новых результатов — ведь печатание книг занимало целые годы, а написать о своем открытии и частном письме было рискованно — не ровен час, кто-нибудь присвоит достижение, и поди, доказывай, что он не сам придумал, а узнал из полученного письма. Поэтому часто возникали споры о приоритете. Еще в конце 17 в. шли долгие споры о приоритете между Ньютоном и Лейбницем (о том, кто первый открыл дифференциальное и интегральное исчисления), Ньютоном и Гуком (кто первый сформулировал закон всемирного тяготения) и т. д. [40, с. 27]

А в древности Архимеду пришлось даже пуститься на хитрость. Когда некоторые александрийские ученые присвоили себе его результаты, о которых узнали из полученных от него писем, он написал им еще одно послание. В нем содержались совершенно замечательные правила для вычисления площадей и объемов различных фигур и тел. Александрийцы снова сказали, что эти формулы они давным-давно знают и ничего нового Архимед им не сообщил. Но тут выяснилось, что Архимед поймал их в ловушку — сообщенные в письме результаты были неверными!

Для того чтобы и приоритет обеспечить, и не допустить преждевременной огласки полученных результатов, ученые в краткой фразе формулировали суть открытия, а потом переставляли в ней буквы и посылали письмо с переставленными буквами своим коллегам. Такие тексты с переставленными буквами называются анаграммами. Например, слова «Москва» и «смоква» — анаграммы. Когда же печаталась книга с подробным изложением результатов, в ней давалась и расшифровка анаграммы[40, с. 13].

Однако не всегда анаграммы позволяли сохранить тайну. Когда Гюйгенс открыл первый спутник Сатурна и определил период его вращения вокруг планеты, он изложил свое открытие в анаграмме и послал ее своим коллегам. Однако уже упоминавшийся выше Уоллис, получив эту анаграмму, разгадал ее, после чего составил свою анаграмму и послал Гюйгенсу. Когда ученые обменялись разгадкам и анаграмм, то получилось, что будто бы Уоллис еще до Гюйгенса сделал то же самое открытие. Потом Уоллис признался, что подшутил над Гюйгенсом, чтобы доказать бесполезность анаграмм в деле тайнописи. Однако, хотя Гюйгенс и сам был большим любителем и знатоком комбинаторики, он не оценил шутки и рассердился.

Научный подход к проблеме звукописи связан, прежде всего, с именем швейцарского ученого Ф. де Соссюра. По словам В. Иванова, он «наметил путь к новому пониманию взаимоотношений звучания и значения» (Вяч. Иванов 1977: 638). Ученый оставил 103 тетради записей, посвященных данной теме, и массу сводных таблиц. Однако его анаграмматическое наследие долгое время было малоизвестным. Лишь после опубликования в 1964 году профессором Женевского университета Жаном Старобинским трудов ученого об анаграммах возник массовый интерес к названной проблеме. Изучение анаграмм получило большое распространение; оно, по словам М. Л. Гаспарова, «стало на некоторое время общей филологической модой» (М.Л.Гаспаров 1988: 450) и до сих пор остается актуальным. В чем же заключается суть анаграмматических поисков Ф. де Соссюра?

Изучая стихотворения древних поэтов, Ф. де Соссюр высказал предположение, что подбор поэтом стихотворной лексики обусловлен «слогами и всевозможными фонетическими сочетаниями», составляющими тему произведения (J. Starobinski 1979: 23; А. В. Пузырев, Е. У. Шадрина 1990: 73). Все способы организации стиха ученый рассматривал как результат стремления «сочинителя» связать стихотворную лексику с фонетическим составом слова-темы, звучанием которого поэт должен «проникнуться» прежде всего. Обратившись к поэзии более позднего времени, Ф. де Соссюр находил анаграммы и в ней. Только если в древнейшей поэзии в качестве единственного слова-темы Ф. де Соссюр рассматривал имя какого-либо божества или героя, в более поздней поэзии, по наблюдению Ж. Старобинского, той же значимой функцией, как считал Ф. де Соссюр, могли быть наделены имена собственные людей, эпитеты, названия местностей и даже имена нарицательные (J.Starobinski 1979: 61; А. В. Пузырев, Е. У. Шадрина 1990: 83).

Явление анаграмм, по мнению Ф. де Соссюра, охватывает не только поэзию, но и прозу: «Пораженный тем, что буквы и прозаические куски, которые фигурируют среди произведений Авзония, имеют тот же анаграмматический характер, что и его поэмы, я — (не осмеливаясь поначалу открыть Цицерона) — приступил к поискам того, не несут ли на себе и здесь буквы, как у Плиния, отпечаток того же пристрастия к анаграммам… Потребовалось совсем немного времени для констатации того, что Плиний (а затем еще более поразительным и неоспоримым образом Цицерон в своих произведениях, какую бы страницу его переписки мы ни открыли, они буквально утопают в самых неотразимых гипограммах), как и Цицерон, а также все его современники, не мыслили другой _ манеры письма» (J.Starobinski 1979: 115; А. В. Пузырев, Е. У. Шадрина 1990: 84).

Термин «анаграмма» используется Ф. де Соссюром в трех основных значениях. Во-первых, анаграммой обозначаются все разновидности звуковой имитации ведущего слова-темы — и это понятие является собирательным для всех вариантов данного явления. Во-вторых, этим термином ученый называет полную имитацию основного слова-темы, противопоставляя ее более распространенной форме — «эпиграмм», представляющей собой неполное воспроизведение слогов слова-темы. В-третьих, анаграммой у Ф. де Соссюра обозначается «вокалическая последовательность» слова-темы (А.В.Пузырев, Е. У. Шадрина 1990: 76−77).

Многочисленность анаграмм, легкость их выделения не могли не вызвать у Ф. де Соссюра сомнений по поводу обнаруженных им явлений. Он пытался найти объективные критерии для выявления анаграмм, предпринимал поиски внешних доказательств для своей теории, непосредственно обращаясь к поэтам. Он отмечал, что «нет никакой возможности дать окончательный ответ на вопрос о случайности анаграмм… Самый серьезный упрек, который можно было бы сделать, заключался бы в том, что есть вероятность найти в среднем в трех строках, взятых наугад, слоги, из которых можно сделать любую анаграмму (подлинную или мнимую)» (Ф. де Соссюр 1977: 643). Сравним мнение Цветана Тодорова по этому вопросу: «Гипотеза Соссюра заводит в тупик не потому, что ей не хватает доказательств, а скорее потому, что их слишком много: в любом стихотворении различной длины можно обнаружить анаграмму какого угодно имени» (Цв. Тодоров 1983: 361). Сомневаясь в объективности основы своего научного поиска и не получив подтверждения своих результатов и идей со стороны современных поэтов, Ф. де Соссюр принял решение не продолжать своих исследований в области анаграмм. Однако следует подчеркнуть, что ученый оставался убежденным в своей правоте, он верил, что наступит момент, когда «анаграмматические правила», представляющие «скопление названных свойств», дополнятся другими свойствами, а «названные покажутся жалким скелетом свода законов — по отношению к их истинному размеру», поскольку верил в свое открытие, в то, что «что-то» является достоверным" (J.Starobinski 1979: 134, 138; А. В. Пузырев, Е. У. Шадрина 1990: 86).

В начале XX века появились анаграмматические идеи в России. Исследования, аналогичные анаграмматическим поискам швейцарского лингвиста, были связаны, прежде всего, с разработкой понятия звукообраза. В. С. Баевский считает Вяч. Ив. Иванова первым, кто исследовал «явление анаграмм одновременно с Ф. де Соссюром под названием «звукообразов» (В.С.Баевский 1976: 48). По мнению А. В. Пузырева, понятие звукообраз в толковании, близком к соссюровскому, впервые использовал Д. И. Выгодский в статье «Из эвфонических наблюдений («Бахчисарайский фонтан»)» (1922 г.) (А.В.Пузырев 1991а; 1995: 14). В своей статье Д. И. Выгодский, в частности, писал: «Основным тезисом настоящих выводов о структуре «Бахчисарайского фонтана» Пушкина мы хотим выдвинуть тезис звукообраза. Под последним мы разумеем определенный комплекс звуков, который, заполняя в данный момент сознание поэта, заставляет его подбирать в произведении звуки, тождественные или аналогичные имеющимся в основном комплексе» (Д.И.Выгодский 1922: 51).

Идеи о «пронизывании» стиха звуками, о звуковых повторах в стихе были актуальны, высказывались, активно обсуждались и символистами, и филологами формальной школы (ОПОЯЗ, 10−20 годы XX века). Отечественные исследователи пользовались понятием «тоталитета», «словесной инструментовки», «лейтмотивной инструментовки» и др. (ЛЛ. Якубинский 1916, О. Брик 1917, Р. Якобсон 1921, В. Брюсов 1923, Ю. Н. Тынянов 1924).

После 30-х г. г., как отмечает Л. Н. Живаева, вопросы фонетики разрабатывались без видимого влияния соссюровских идей или работ О. Брика, А. Белого, Р. Якобсона (Л.Н.Живаева 2001: 13). В. П. Григорьев называет ряд работ, посвященных описанию фактов взаимодействия по-разному понимаемых паронимов, паронимической аттракции, связи звука и смысла: Баевский 1976, Гельгардт 1956, Гербстман 1968, Евграфова 1973, Кононова 1974, Кузнецова 1976, Литвин 1975, Невзглядова 1968 — 1971, Норманн 1973, Радзиховская 1973, Самохвалова 1974, Седых 1973, Федотов 1976, Ханпира 1972: 279 — 284, Шаламов 1976, Шмелев 1973, Щепин 1965. К ним примыкает группа работ, отмечающихся своими установками культурно-речевого характера (в том числе словарей): Бельчиков и Панюшева 1968, Вишнякова 1974, Голуб 1976, Колесников 1972 (В.П.Григорьев 1979: 254).

В 70 — 80-е годы после опубликования работ Ф. де Соссюра наблюдается новый всплеск интереса к анаграммам. Изучение анаграмм стало, по словам автора библиографии современного стиховедения С. И. Гиндина, «господствующим направлением в исследовании фонетики стиха» (С.И.Гиндин 1976: 149).

Одновременно появляются работы Э. Бенвениста, Д. Нава, П. Вундерли, которые содержат критический анализ анаграмматического исследования Ф. де Соссюра. Осуществляя преемственность идей Ф. де Соссюра, многие отечественные ученые связывают явление анаграммы с современными психофизиологическими представлениями о существовании доминанты и рассматривают анаграммирование как явление, не обязательно осознанное самими создателями текста (Л.М.Салямон 1970, В. С. Баевский 1976, Вяч.Вс.Иванов 1977, В. Н. Топоров 1981, 1987, Е. Н. Сотляр 1981, З. А. Тураева, Г. В. Расторгуева 1980, Р. С. Якобсон 1987, Т. М. Николаева 2000) и др. Под анаграммой эти исследователи понимают слово, зашифрованное в звуках текста. «Дешифровщиком криптографического уровня текста» является «достойный его, то есть понимающий его читатель» (В.Н.Топоров 1987: 193). При этом вопрос о спрятанном в тексте слове решается по воле реципиента. Это положение не могло не быть отмечено оппонентами. Отсутствие объективных критериев выделения анаграмм было главным их возражением (Л.И.Тимофеев 1982: 85; 1987: 92, Б. П. Гончаров 1987: 10−11). Так, Б. П. Хончаров писал: «Направление, устраняющееся от соотношения анализа с художественным целым и связанное со „звуковым символизмом“, — поиски так называемых анаграмм, восходящих, с одной стороны, к понятию звукообраза, которое фигурировало в работах В. Иванова и А. Белого, и, с другой стороны, к незавершенной теории анаграмм Ф. де Соссюра. Суть „анаграммирования“ заключается в том, что в звуковом составе слов стихотворного произведения отыскивается какое-то слово, якобы определяющее собой весь его звуковой строй… Целостное восприятие текста при анаграммировании отсутствует, либо произведение искусственно дробится на самоценные звуки, воспринимаемые вне интонационного строя, а вдохновенное творчество поэта превращается в нечто сугубо рационалистическое» (Б.П.Гончаров 1987: 11).

В последние годы в связи с актуализацией фоносемантических проблем появляются новые переводы, новые работы, посвященные проблемам анаграмм (см.: Проблемы фоносемантики 1989; Художественный текст… 1990; Фоносе-мантичские исследования 1990; Фоносемантика и прагматика 1993; О. И. Северская 1987; Г. В. Векшин 1988, Е. У. Шадрина 1989; Проблемы изучения анаграмм 1995; В. А. Лукин 1999; Актуальные проблемы психологии, этнопси-холингвистики и фоносемантики 1999; Н. А. Любимова, Н. П. Пинежанинова, Е. Г. Сомова 1996, Л. Н. Кучерова 1997 и др.). О семантической соотнесенности созвучных слов в художественном произведении чаще говорится применительно к стихотворным текстам. В последние годы все больший интерес ученых привлекает звуковая организация художественной прозы (Н.Ф.Пелевина 1976; И. Б. Голуб 1976; Н. А. Кожевникова 1983; А. В. Пузырев 19 916; Л.Н.Живаева2001 и др.).

Наиболее полное, глубокое и всестороннее исследование анаграмм из всех ныне существующих было предпринято А. В. Пузыревым, который объединил идеи Ф. де Соссюра и отечественных ученых начала века и, учитывая аргументированную критику и используя достижения смежных наук, объективировал выделение анаграмм в тексте. Монография ученого «Анаграммы как явление языка: Опыт системного осмысления» (А.В.Пузырев 1995) представляет собой синтез различных подходов к проблеме анаграмм. Используя методологию системного осмысления предмета, предложенную российским философом А. А. Гагаевым (А.А.Гагаев 1985; 1991), А. В. Пузырев представляет анафонию (анаграммы) как «явление языка, развивающееся на собственной основе и проходящее в своем развитии через четыре ступени своей сущности (уровни мышления, языка, речи и коммуникации) и пять целевых подсистем, которым соответствуют генетический, логический, психолингвистический (а также психологический, статистический), функциональный и идиостилевой аспекты» (А.В.Пузырев 1995: 7). Под термином «эпиграммы» ученым понимаются звуковые повторы, направленные на воспроизведение звукового состава слова-темы. Тематическое слово может быть материально выраженным (значительно чаще) или нулевым. Если слово-тема является нулевым, то звуковые повторы, воспроизводящие звучание этого слова, представляют собой криптограмму. Такая возможность изучения анаграмм намечена Ф. де Соссюром в определении анаграммы как «звукописи, направленной на определенное имя и стремящейся воспроизвести это имя» (Ф.де Соссюр 1997: 642).

1.3. Основные лингвистические характеристики пословицы

В лингвистическом энциклопедическом словаре пословица определяется как «краткое, устойчивое в речевом обиходе, как правило, ритмически организованное изречение назидательного характера, в котором зафиксирован многовековой опыт народа», имеющее форму законченного предложения, обладающее буквальным и переносным значением, или только переносным.

Составитель знаменитого словаря русских пословиц В. Даль дает следующее определение пословицы: «Пословица — коротенькая притча. Это суждение, приговор, поучение, высказанное обиняком и пущенное в оборот, под чеканом народности. Как всякая притча, полная пословица состоит из двух частей: из картины, общего суждения и из приложения, толкования, поучения, нередко, однако же, вторая часть опускается, предоставляется сметливости слушателя» [7,89].

Будучи неотъемлемым элементом фольклора, а в более широком смысле и народно-разговорного языка в целом, пословица полностью удовлетворяет следующим требованиям народной эстетики:

1) выражение объективации через конкретные и знакомые образы. Пословица воспринимается как глубокое и обобщенное и в то же время как естественное, эмоциональное и доходчивое афористическое изречение. (Цыплят по осени считают — бытовая ситуация используется для обозначения общего положения: о результатах можно судить только когда дело уже закончено.) (Здесь и далее примеры автора).

2) Слаженность звучания. (Взялся за гуж, не говори, что не дюж.

3) Лаконичность и компактность речи. (Баба с возу — кобыле легче.

4) Доброжелательность и гуманность высказывания. (Доброе дело само себя хвалит.

5) Конкретизация и олицетворение отвлеченных понятий. (Семь топоров вместе лежат, а две прялки врозь. — Женская дружба не такая крепкая как мужская.)

На принадлежность пословицы именно к сфере фольклора указывает также изустный характер передачи этих единиц. Уже в самом своем названии пословица, по мнению Т. З. Черданцевой, содержит непосредственное указание на отношение к устной речи.

В.Даль также рассматривает пословицу как продукт исключительно народной среды общения: «Что за пословицами и поговорками надо идти в народ, в этом никто спорить не станет, в образованном и просвещенном обществе пословицы нет… Готовых пословиц высшее общество не принимает, потому что это картины чуждого ему быта, да и не его язык; а своих не слагает, может быть из вежливости и светского приличия: пословица колет не в бровь, а прямо в глаз» [8, 75].

Но если в фольклоре место пословицы неоспоримо, то в лингвистике единого мнения по поводу того, к какой области относится пословица, не существует. Ученые Московской школы причисляют ее к фразеологии, сторонники Ленинградской школы выделяют в науку паремиологию. В виду неоднозначности лингвистических подходов к пословице, в данной работе будут рассмотрены лишь ее основные характеристики, релевантные для подтверждения того, что она является средством отражения картины мира носителями русского и английского языков.

Признается, что пословица отражает какое-либо явление действительности, наблюдаемое людьми с древних времен, и поэтому являющееся частью коллективного опыта народа. Как утверждает А. В. Артемова, «пословицы отражают не фрагмент действительности, а переосмысленное понятие о явлениях реального мира. Все их значения связаны с человеком, его восприятием мира и отношением к действительности».

Одной из специфических черт пословицы, как считает И. Е. Аничков, является сознательность ссылки на народный опыт. Этим она отличается от остальных смысловых единиц языка, которые представляют собой не осознаваемое как таковое использование опыта предшествующих поколений [2,45]. Таким образом, при употреблении пословицы проблема истинности высказывания снимается, так как человек говорит не от себя, а ссылаясь на чужой и тем самым объективируемый опыт.

С кумулятивной функцией пословицы неразрывно связана ее назидательная функция. Представляя собой формулы народной мудрости, пословицы претендуют на универсальность заключений и выводов и на возможность их приложения ко всем людям в качестве неписаного закона. Следующие тесно взаимосвязанные характеристики пословицы — ситуативность и обобщенность. А. В. Артемова отмечает, что «особенность человеческого мышления (восприятия) заключается в том, что он выделяет из всех явлений некую суть, в которой заключен главный смысл языковой единицы. Таким образом, в пословице образ всегда редуцирован, то есть представляет собой схематическую передачу ситуации, в которой выделяется специфическая черта, основное в данной ситуации» [4,56].

Знакомство носителя языка с экстралингвистическим опытом, послужившим основой для той или иной пословицы, позволяет ему воссоздать связь исходной ситуации с настоящим положением вещей, в чем ему способствует наглядность, конкретность пословичных образов. Несмотря на то, что проблема истинности снимается, когда речь идет о пословице, остается другая проблема: верно ли она употреблена, то есть, существует ли аналогия между пословичной ситуацией и обсуждаемой.

Многие пословицы возникали как результат наблюдения над событиями объективной реальности (бытовыми, историческими), но некоторые были непосредственно связаны с другими жанрами устной поэзии или письменностью. Генетически пословица могла быть выводом, заключительной моралью басни, сказки или притчи, хотя само произведение уже было забыто. Утеряв первоначальную связь с источником, пословица начинала функционировать в языке в контексте конкретных ситуаций, к которым она могла быть применима.

Как отмечает Ю. П. Солодуб, отношения пословицы и контекста также осложняются возможностью первой иметь буквальное и переносное значение. С одной стороны, совмещение в семантике значительной части пословиц буквального и переносного планов создает основу для их восприятия как ярких образных выражений. С другой стороны, если преобладает прямое значение, выражение становится применимо к более ограниченному количеству ситуаций, в которых задействованы объекты и отношения, характеризуемые конкретными обстоятельствами. (Ср.: Промеж двери пальца не клади! — палец можно повредить (буквальное значение)/ нельзя вмешиваться в заведомо опасную ситуацию (переносное значение)) Нет структур, более глубоко вписанных в контекст, чем паремиологические. Пословица привязывается к определенной ситуации и, произнесенная изолированно, вызывает недоумение [20,67].

Д.О. Добровольский и Ю. Н. Караулов несколько по-иному рассматривают поведение пословицы в изолированном контексте: если у высказывания есть возможность идиоматического прочтения, то в этом прочтении оно поднимается в статус единицы лексикона, а при буквальном прочтении интерпретируется как некоторое сочетание единиц лексикона, созданное на случай и потому ситуативно и контекстно связанное. Именно поэтому при контекстно независимом предъявлении прочитываются контекстно независимые значения, то есть значения, позволяющие отнести данное высказывание к единицам лексикона [10,52].

Итак, пословица выступает как единица лексикона и средство отражения картины мира носителей русского и английского языков. Ситуативно-обобщенное значение пословицы также реализуется рядом формальных грамматических средств. Формы глаголов в пословице, как правило, указывают на обобщенное время, парадигматический ряд форм времени отсутствует. (A friend in need is a friend indeed. —- невозможно употребление was, has been, will be вместо is.) Как считает З. К. Тарланов, кроме разрыва действия-состояния с определенным грамматическим временем, пословица также отличается разрывом действия-состояния с определенным лицом-деятелем. (Дураков не жнут, не сеют, они сами родятся.) Вселичность и панхроническая (всевременная) направленность действий-состояний и есть то, что обычно называют обобщенным значением пословицы.

Таким образом, выделяются следующие основные характеристики пословицы:

1. Пословица всегда имеет форму предложения;

2. В своем строении пословица, обращающаяся в языке определенного периода, опирается на продуктивные модели и ведущие тенденции в синтаксическом строе живого народного языка этого периода;

3. Пословица — синтаксически и композиционно завершенное поэтическое произведение, способное к самостоятельному функционированию. Она не имеет контекстуальной привязанности (привязанность — показатель жанровой незавершенности);

4. Пословица не допускает использования слов, конкретизирующих значение синтаксической структуры в пространственном, временном, конкретно-личном и других отношениях;

5. Пословица всегда имеет иносказательный смысл, выражает предельно общее суждение;

6. Синтаксическое значение пословицы реализуется как всевременное или вневременное.

Глагольные формы не образуют парадигмы в рамках грамматической категории времени. Как пишет З. К. Тарланов, пословицы органично совмещают в себе достоинства народной энциклопедии, поэтических шедевров и неотразимых в своем изяществе фигур ораторского искусства. Будучи ярким образным выражением, несущим в себе непреложную истину и народную мудрость в емкой и доступной форме, пословица обладает высокой воспроизводимостью в речи. На протяжении веков некая мысль выражалась людьми по-разному, пока содержание не обрело оптимальную форму, узнаваемую и принятую всеми членами данной языковой общности, в соответствии с их мировосприятием. Поэтому пословицы, как отмечает А. В Кунин, нередко понимаются носителями языка «с полуслова» и могут воспроизводиться эллиптически. (Твоими бы устами (да мед пить); На безрыбье (и рак рыба). Той же причиной объясняется и тенденция к устареванию и постепенному выходу из употребления пословиц, состоящих из более чем десяти слов или содержащих архаические элементы, препятствующие удобному воспроизведению в речи [20,54].

Как отмечают Н. Т. Федоренко и Л. И. Сокольская, поскольку архаизмы обозначают понятия, устаревшие или ушедшие из современной картины мира данного народа, они препятствуют не только воспроизведению пословицы, но и узнаванию описываемой ею ситуации даже носителями языка. Тем не менее, уже существующие пословицы бессмертны. Они являются важнейшим материалом для изучения исторических событий, этнографии, быта и мировоззрения народа. Выдержав оценку временем, они органично слились с речью; всегда будут украшать ее остроумием, способностью метко и точно охарактеризовать все многообразные проявления жизни [21,89].

На основе вышеизложенного можно заключить, что именно благодаря таким своим характеристикам, как образность, обобщенность и воспроизводимость, пословица выполняет свою назидательную функцию и является специфичным средством отражения картины мира носителями определенного языка, в данном случае — английского.

Как единица литературного жанра, афоризм — древнейшее явление. Есть свидетельства о существовании афористических изречений еще в начале третьего тысячелетия до нашей эры в Египте. Страны Востока подарили человечеству такое сокровище афористики как древнекитайская «Книга перемен И-Цзин». Большой вклад в эту сферу внесли такие древнегреческие и римские мыслители как Солон, Пифагор, Сократ, Аристотель, Сенека, Публий Сир. Официально афоризмы утвердились в истории с момента издания «Карманного Оракула» испанца Балтасара Грасиона в 1647.

В русской и английской литературе известны такие авторы афоризмов как Л. Н. Толстой, А. С. Пушкин, А. П. Чехов, М. Ю. Лермонтов, У. Шекспир, Дж.Б. Шоу, О. Уайлд, Дж. Свифт, Р. Киплинг.

По определению Н. Т. Федоренко и Л. И. Сокольской, афоризмы — «краткие, глубокие по содержанию и законченные в смысловом отношении суждения, принадлежащие определенному автору и заключенные в образную, легко запоминающуюся форму» [21,54].

Сфера появления и обращения афоризмов — литературный язык. Н. Т. Федоренко и Л. И. Сокольская ставят афоризмы на промежуточный уровень между областью литературы и науки, так как «выразительность и образность сближает афоризмы с художественной литературой, свойство синтеза мыслей, установление связи между явлениями, точность и лаконизм роднят их с наукой» [21,75].

Сила афоризмов заключается в совершенстве подобранных выражающих слов и в умелом возведении актуальных частных явлений жизни в общие принципы, в доминирующие идеи. Им присуща и воспитательная роль, поскольку они расширяют мир духовных запросов людей и формируют их моральные убеждения. Но поучение в афоризмах происходит не механически: в силу лаконичности они побуждают читателя к собственному размышлению, являются своеобразным катализатором мысли, ускорителем процесса возникновения ассоциаций и идей. Предельная экономия слов, глубина семантики, яркая образность делают афоризмы стилистическими шедеврами, которые становятся действенным средством в борьбе с однообразием и серостью человеческой речи.

Обладая ситуативно-обобщенным значением, кроме обозначаемой ситуации афоризм также вызывает в сознании произведение, в котором присутствует фраза-прототип, имя автора, возможно, еще какую-либо экстралингвистическую информацию о последнем, его творении и обстоятельствах его создания. Все это составляет, по определению Е. М. Верещагина и В. Г. Костомарова, «афористический фон». (Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему — автор: Л. Н. Толстой, произведение: «Анна Каренина», обстоятельства: события в семье Облонских.)

Принцип истинности афоризма заключается в том, что индивидуальный автор афоризма выступает в качестве авторитета. У авторитета нет, и не может быть внутренних противоречий. Он всегда рассуждает последовательно и не отступает от однажды принятой точки зрения. Единственное, что он может сделать — это конкретизировать свою позицию применительно ко вновь возникшим обстоятельствам [16,79].

Таким образом, у индивида, использующего афоризм, нет необходимости отстаивать позицию, занятую в высказывании, так как он делает ссылку на опыт авторитета. Интересен и тот факт, что периоды максимального развития афоризмов совпадают с переломными событиями в жизни общества, обостренной идеологической борьбы, сопровождающей эти события, когда на первый план выходят личности, способствующие этим процессам в обществе, то есть идеологические авторитеты. Н. Т. Федоренко и Л. И. Сокольская выделяют следующие специфические признаки афоризма:

— глубина мысли; (Самое неоспоримое свидетельство бессмертия — это то, что нас категорически не устраивает любой другой вариант. Р. Эмерсон)

— обобщенность; (Первое правило бизнеса: поступай с другим так, как он хотел бы поступить с тобой. Ч. Диккенс)

— краткость; (Если боитесь одиночества, то не женитесь. А.П. Чехов)

— законченность мысли; (Единственный способ отделаться от искушения — поддаться ему. О. Уайлд)

— четкость и выразительность; (Если ты разгневан, сосчитай до четырех; если сильно разгневан, выругайся. М. Твен)

— художественность. (Женщина — это красавица мира, венец творения. Н.В. Гоголь)

Итак, афоризм как литературное средство отражения картины мира автором, принадлежащим к определенной языковой общности, позволяет более точно и информативно высказать, придает речи определенную стилистическую окраску, соотнося ее со стилем оригинального автора. Кроме того, возможность ссылок на опыт автора позволяет использовать афоризм как «прагматическое орудие» с ярко выраженной назидательной функцией. В общем, авторская позиция является частным случаем отражения картины мира носителем определенного языка, в данном случае — русского и английского.

Пословицы и афоризмы любого языка являются единицами, отражающими картину мира носителей этого языка. По мнению А. В. Артемовой, «пословицы и афоризмы как зеркало национальной культуры содержат в себе большой объем информации о традициях, устоях, своеобразии миропонимания и менталитета того или иного языкового сообщества» [4,58]. Они вызывают в сознании носителей языка определенную совокупность сведений, которая, с одной стороны, определяет логическую конструкцию выражения, а с другой — обусловливает границы употребления данного выражения, связь с определенными жизненными ситуациями, явлениями истории и культуры народа.

Благодаря распространению печатного слова, афоризмы получили признание в народе и некоторые из них могли восприниматься как пословицы. Известные авторы могли использовать пословицы для выражения собственной идеи, и те выступали как средство передачи мировосприятия, принадлежащее к литературному жанру.

Глава 2. Использование эпиграмм и анаграмм в русских и английских пословицах

2.1. Соотношение английских и русских пословиц и поговорок

Пословицы и поговорки — широко распространенный жанр устного народного творчества. Они сопровождают людей с давних времен. Такие выразительные средства, как точная рифма, простая форма, краткость, сделали пословицы и поговорки стойкими, запоминаемыми и необходимыми в речи.

Пословицы и поговорки — древний жанр народного творчества. Они возникли в далекое время, и уходят своими корнями вглубь веков. Многие из них появились еще тогда, когда не было письменности. Поэтому вопрос о первоисточниках стоит еще открытым. Можно выделить такие основные источники возникновения английских пословиц и поговорок: народное, литературное, библейское происхождение, заимствование и использование цитат Шекспира в качестве пословиц и поговорок.

Пословицы следует отличать от поговорок. Главной особенностью пословицы является ее законченность и дидактическое содержание. Поговорка отличается незавершенностью умозаключения, отсутствием поучительного характера.

Английский язык очень богат идиоматическими выражениями, пословицами и поговорками, которые постоянно встречаются в литературе, в газетах, в фильмах, в передачах радио и телевидения, а так же в каждом дневном общении англичан, американцев, канадцев, австралийцев. Английская идиоматика, очень разнообразная, достаточно сложна для изучающих английский язык. Из известных науке языков нет таких, в которых бы совсем не было идиом, фразеологических оборотов, пословиц и поговорок. Но английский язык обошел всех.

Пословицы и поговорки, являясь неотъемлемым атрибутом народного фольклора, и в свою очередь, атрибутом культуры данного народа, несут в себе отражение жизни той нации, к которой они принадлежат, это образ мыслей и характер народа.

Пословицы и поговорки многообразны, они находятся как бы вне временного пространства. Действительно, в какое бы время мы не жили, пословицы, и поговорки всегда останутся актуальными, приходящимися всегда к месту. В пословицах и поговорках отражен богатый исторический опыт народа, представления, связанные с трудовой деятельностью, бытом и культурой людей. Правильное и уместное использование пословиц и поговорок придает речи неповторимое своеобразие и особую выразительность.

Сравнение пословиц и поговорок разных народов показывает, как много общего имеют эти народы, что, в свою очередь, способствует их лучшему взаимопониманию и сближению. Необходимо отметить, что многие английские и русские пословицы и поговорки многозначны, что делает их трудными для толкования и сравнения. При отборе русских соответствий английской пословицы обязательным критерием было совпадение одного из значений (как правило, главного). Тем не менее, важно помнить, что, складываясь в различных исторических условиях, английские и русские поговорки и пословицы для выражения одной и той же или сходной мысли часто использовали различные образы, которые, в свою очередь, отражают различный социальный уклад и быт 2 народов и часто не являются абсолютными эквивалентами.

Например, пословица

The glass is always greener on the other side of the fence.

Дословный перевод этой пословицы звучит так:

Трава всегда зеленее по ту сторону забора.

Но в русском языке такой пословице нет, зато есть другая пословица: