Русская февральская революция 1917 г., ставшая в один ряд с революциями в Германии и других странах Западной Европы, казалось, завершила европеизацию Восточной Европы и плавное приобщение России к западным ценностям. (В правительственных кругах либеральных республик и конституционных монархий Европы тогда шли разговоры о долгожданном объединении всего «вестернизированного» мира в Лиге Наций, где вовсе не исключалось и место для России.).
Такое ощущение не было поколеблено даже большевистской революцией благодаря ее духовному родству с западноевропейским марксизмом и связям с радикальным левым крылом европейского рабочего движения. И лишь только гражданская война в России, установление диктаторского режима и проведение политики государственного террора породили на Западе сомнения в вопросе о принадлежности России к Западу и Европе. «Скоро стали проводиться параллели между восточным деспотизмом и большевистским господством. „Красных царей“ начали выводить скорее из традиции Ивана Грозного и Чингисхана, нежели Петра Великого. Поэтому с большевизацией и сталинизмом для многих западноевропейцев восточная граница Европы переместилась снова на восточную границу Польши, точнее на пограничное пространство между католическо-протестантскими и православными, между западными и южнославянскими (включая также финские, балтийские, венгерские и румынские) областями, с одной стороны, и восточнославянскими — с другой»[1].
Начался процесс постепенной истернизации России. Ему способствовало осознание большевиками тщетности надежд на скорую социалистическую революцию в Западной Европе из-за инертности западноевропейского (особенно немецкого) пролетариата. Центр революционной борьбы перемещается к народам Востока — Китая, Индии, а в широком смысле — к народам развивающихся стран Азии, Африки и Латинской Америки. По мере того как СССР становился «авангардом Востока», дистанция между населявшими его народами и Западной Европой увеличивалась все более.
Хотя Ульянов-Ленин более чем ясно видел «полуазиатские» (по его выражению) элементы большевистской организации власти, его оппоненты (как и оппоненты Джугашвили-Сталина) нередко воспринимали большевизм как отголоски безбожного Просвещения, выражение западного варварства и торжество секуляризации. Неудивительно поэтому, что после 1991 г. одни стали искать спасение в расширении всяческих контактов с Западом, в последовательной вестернизации России, другие — напротив, ратовать за возвращение к «евразийским» истокам, к религиозным и национальным корням собственной истории.
- [1] Ян Э. Исследования проблем мира и конфликта «Восток — Запад»: доклад Гессенскогофонда исследований проблем мира и конфликтов. М., 1997. С. 182—183.
