Историк как детектив

Начиная сравнивать работу криминального следователя с творчеством историка, мы, вначале, выделим тот факт, что оба вышеназванных исследователя — как историк, так и детектив, вынуждены реконструировать картину тех событий, участниками или наблюдателями которых они, как правило, не были, по следам или источникам прошлого. Но что становится следом для детектива и что источником — для историка?

Детектив, обыскивая комнату, в которой недавно произошло преступление, обращает внимание абсолютно на все детали и предметы, которые ему могут что-то сообщить о совершенном преступлении. Его интересуют как капли крови на стене, так и клочки бумаги на полу, он внимательно изучает календарь жертвы преступления и выслушивает показания свидетелей. Из громадного числа самых различных признаков, деталей и фактов он выбирает только те, которые могут что-то ему сказать о совершенном преступлении, которые прямо или косвенно указывают на него. Именно эти признаки, детали и факты становятся для него следами преступления.

Но практически таким же образом поступает и историк, который проверяет самые различные типы источников: материальные, устные, письменные, визуальные, звуковые, и в конце концов останавливается на тех свидетельствах, которые могут ему что-то сообщить об исследуемом прошлом. Только выбранные источники становятся для него следами прошлого.

Общим моментом в деятельности как историка, так и детектива, является, таким образом, тот факт, что оба реставратора прошлого вначале отбирают следы прошлого, а потом уже на основе отобранных стремятся достоверно реконструировать ход прошедших событий.

Но представим себе на мгновенье, что ни у детектива, ни у историка не было бы вообще никакого доступа к следам интересующего их прошлого. В этом случае они не имели бы и самого прошлого. Следы открывают доступ к прошлому. По этой причине исследователя (и следователя) не может устроить тот факт, что прошлое существовало, а им еще необходимо, чтобы прошлое, которое существовало, оставило следы, без которых они его реконструировать не могут. И первая, пожалуй, самая важная предпосылка любого акта исторического познания гласит, что любое прошлое может лишь тогда стать прошлым, если оставит после себя следы.

Вторым важным условием репрезентации прошлого является способность исследователя (и следователя) читать эти следы, т. е. умение расшифровывать и понимать, а также интерпретировать и излагать их, — способность видеть в следах больше, чем те показывают. Именно в этом-то и заключается искусство чтения следов, которое требует от исследователя (и следователя), чтобы он, опираясь на внешние знаки и признаки, сумел реконструировать внутреннюю сторону происшедших событий.

Ведь факты внешнего характера, например, данные, что преступник использовал острый предмет, жертва получила удар неожиданно, а смерть наступила мгновенно, еще ничего не могут сказать о внутренних мотивах совершенного преступления. Криминальный следователь должен не только описать внешние действия участвующих в преступлении, но и раскрыть их внутренние мотивы, т. е. дать ответ на вопрос не только о том, как было совершенно преступление, но и на вопрос, почему оно было совершено. А для этого он должен окунуться во внутренний мир человеческих взаимоотношений, а также досконально изучить ту жизненную ситуацию, в которой преступление произошло.

Но точно такой же подход к прошлому применяет и историк, который, получив из источника, например, информацию о том, что войска одной страны такого числа и такого года начали военные действия против другой страны, никак не удовлетворится этой информацией, а поставит вопросы: почему были начаты военные действия, каковы были причины войны, какие цели преследовали воюющие стороны? И по аналогии с криминальным следователем, историк сможет дать ответы на эти вопросы лишь тогда, когда окунется в атмосферу прошлого времени, ознакомится с внутренним состоянием, участвующих в военных действиях, стран и основательно исследует отношения между ними. Только тогда он сможет описать скрытые взаимосвязи и раскрыть внутренние причины прошлых событий. Последние никогда не лежат на поверхности источника, на что указывал еще В. Гумбольдт, а чаще всего скрыты от глаз исследователя (и следователя).

Источник, надо сказать, очень часто сообщает историку не то, что того интересует. Проблема источника, если это можно назвать проблемой, в том, что он является продуктом деятельности человека, со всеми, присущими ему недостатками. Он фиксирует часто лишь услышанное или увиденное, а «все увиденное состоит на добрую половину из увиденного другими»^[1], замечает Блок. Это первая существенная трудность акта исторического познания.

Вторая трудность заключается в том, что «прошлое есть некая данность, которую уже ничто не властно изменить. Однако изучение прошлого развивается, непрестанно преображается и совершенствуется»^[2], что ведет к возникновению неизбежного противоречия между динамикой познавательного процесса и статикой прошлой действительности. В таких динамичных условиях историку совершенно непросто изображать прошлое, потому что в ту картину прошлого, которую он пытается заново воссоздать, каждое настоящее уже наносило свои штрихи и по-новому расставляло фигуры.

Однако историку не стоит отчаиваться, а ему стоит лишь бросить взгляд на работу другого исследователя следов, а именно, уголовного следователя, которому, несмотря на все трудности, удается часто раскрыть преступления и объективно описать события. И если уголовный следователь в состоянии объективно описать прошлое, то почему этого не может сделать историк?

Сравнивая историка с криминальным следователем, мы, однако, должны учитывать, что речь здесь идет о различных методах исследования или расследования прошлого. Если следователь, назвав имя преступника и мотивы преступления, может закончить свое расследование, то историк принципиально не в состоянии окончательно завершить исследование своей темы. Ведь история не знает конечного пункта (рас) следования.

Историк никак не может ограничиться лишь криминальным описанием, например, такого преступления, как убийство Троцкого. Потому что кроме вопроса «кто совершил преступление?», он должен поставить и вопросы о том, почему было совершенно это преступление и какие консеквенции оно имело на политическую ситуацию в СССР? Историк должен в описании убийства Троцкого учесть массу факторов, которые криминального следователя, как правило, не интересуют. Он должен ознакомиться с предисторией личных отношений Троцкого и Сталина, хорошо представлять себе политическую ситуацию того времени в различных странах, но, прежде всего, он должен воспринимать событие убийства Троцкого не только под углом его причин, но и в свете его исторических последствий. Для следователя же исторические последствия расследуемых им преступлений никакой роли не играют и никакого значения не имеют. К тому же, историк должен мыслить в исторических взаимосвязях и воспринимать конкретное в общеисторическом контексте.

В методике чтения следов историка и криминального следователя, таким образом, имеются существенные различия: преследуя одну и ту же цель, а, именно, цель адекватного описания и реконструкции прошлого, оба исследователя идут к этой цели, все-таки, разными путями.

Историку принципиально разрешено во время описания событий прошлого выдвигать гипотезы и излагать прошлое многовариантно, чтобы, говоря словами М. Блока, «смелым броском мысли перенестись во время, предшествовавшее этому событию, чтобы оценить его шансы…»^[3]. Но для криминального следователя как раз именно наличие гипотез или многовариантность в описании событий прошлого совсем нежелательны. Следователь обязан дать единственную интерпретацию расследуемого преступления и по возможности отказаться от предположений и гипотез. Он может, в конце концов, когда-нибудь закрыть дело, а историк свои «дела» закрыть не может — он будет беспрерывно задавать источнику вопросы. «Ибо тексты или археологические находки, внешне даже самые ясные и податливые, говорят лишь тогда, когда умеешь их спрашивать»^[4]. Поэтому «всегда вначале — пытливый дух»^[5], уверен Марк Блок. Однако и пытливый дух часто склонен судить о прошлом, но не понимать его.

• [1] БлокМ. Апология истории… С. 31.
• [2] Там же. С. 33.
• [3] Блок М. Апология истории… С. 71.
• [4] Блок М. Апология истории… С. 38.
• [5] Там же. С. 39.