Об эмоциональной перспективе видения прошлого

Уайт видит в историческом повествовании своего рода поэтическую конструкцию, служащую пониманию (объяснению) мира. Человек же может описывать мир не только поэтически, но и объяснять его с помощью, например, математических или химических формул. Последние, однако, не вызывают у него, как правило, никаких эмоций или чувств. Другое дело история. Историческое повествование содержит человеческие чувства. Исключить чувства из истории так же невозможно, как невозможно исключить их из прошлого.

Уайт считает, что историк всегда воспринимает прошлое в определенной эмоциональной перспективе: «Для того чтобы трагическую ситуацию превратить в комическую, историку достаточно сменить перспективу своего пункта наблюдения или же изменить дальность своего взгляда»^[1], говорит он. Но «никакое историческое событие само по себе не является трагичным; его можно только видеть таким из определенной перспективы»^[2]. В конце концов, это решение историка, каким образом он видит или описывает события прошлого. Он один придает этому прошлому определенную, понятную читателю, нарративную форму, которая позволяет ему не только понимать, но и воспринимать прошлое на той же основе, на которой это делает историк. Историк, таким образом, определяя свою «стратегию видения» событий прошлого, «разделяет со своими читателями общие представления о формах, которые должны принимать важные человеческие ситуации»^[3]. Он излагает прошлое в границах возможных систем его интерпретаций, т. е. в виде романса, комедии, трагедии или сатиры, а также, исходя из определенных идеологических предпосылок и конкретных форм его описания^[4]. Все эти формы описания прошлого различает, как правило, и читатель. Только с помощью этих форм описываемое историком прошлое приобретает конкретный смысл.

Однако не только историк придает смысл прошлому, но и сами созданные им истории, а одна история этого сделать не в состоянии, придают смысл нашей современной жизни. Таким образом в смысле прошлого настоящее находит и открывает для себя собственный смысл. Но, замечает Уайт, несмотря на то, что истории придают смысл нашей жизни, мы не живем в них^[5]. Истории имеют для нас, скорее, посредническую функцию, которая позволяет нам говорить об историческом рассказе как метафоре: «Как символическая структура, исторический рассказ репродуцирует не исторические события, которые он описывает, а говорит нам, в каком направлении мы их должны мыслить, заряжая наши раздумья различной эмоциональной валентностью»^[6].

Прекрасно понимая, что историк может описывать события прошлого в различной перспективе, как в иронической, так в комической или сатирической, мы вовсе не обязаны воспринимать прошлое в той эмоциональной перспективе, которую нам предлагают, потому что мы обладаем свободой определять собственную перспективу видения прошлого, точнее говоря, она определяется нашими нравственными нормами и принципами.

По этой причине мы, как правило, с возмущением относимся к попыткам любого историописателя иронизировать по поводу жертв геноцида или фашизма, изображая их в комической или сатирической перспективе. По этой причине мы не приняли бы бесчувственного и равнодушного рассказа о жестоком, бесчеловечном и преступном прошлом, даже если бы историописатель обосновывал свою позицию как «нейтральную». Историописатель, в вместе с ним и историк, принципиально, не в состоянии занять в нравственном отношении нейтральную позицию по отношению к прошлому, потому что они, описывая прошлое, употребляют конкретные термины и понятия, которые говорят сами за себя и четко обозначают позицию историка по отношению к прошлому. Позиция эта, как правило, предопределена моральными нормами и принципами того сообщества, к которому историк принадлежит. Нравственные принципы и нормы требуют от нас называть преданных последователей и исполнителей гитлеровского режима преступниками, а, убитых ими невинных людей — жертвами. Эти понятия уже содержат в себе моральную оценку совершенных в прошлом действий.

Употребляя конкретные термины и понятия, историк таким образом распределяет роли в истории и занимает четкую нравственную позицию по отношению к прошлому. Но делать это его принуждает вовсе не прошлое, а настоящее, которое требует, чтобы он не только описывал прошлое, но и, называя вещи своими именами, давал ему нравственную оценку. Последняя содержится не в событии, а в рассказе о нем.

Любой исторический рассказ, таким образом, несет в себе не только определенный смысл, но и конкретную оценку прошлого, которое всегда воспринимается настоящим в горизонте его собственных этических норм и принципов. Видеть историю «в горизонте» означает воспринимать ее с точки зрения не только накопленного человеческого опыта, но и моральных принципов и ценностей настоящего.

Вопросы и задания

• 1. Объясните структуру рассказывающего предложения.
• 2. Как вы оцениваете мнение Беньямина, что «летописец, повествующий о событиях, не деля их на великие и малые, отдает дань истине…»? Организует ли летописец прошлое нарративно?
• 3. Сравните нарративные теории Данто и Уайта с моделью «дисциплинарной матрицы Рюзена (см. определение «Дисциплинарная матрица» в приложении). Чем они отличаются друг от друга?
• 4. Как вы понимаете высказывание, что «не только метафора изображает действительность, но и действительность выражает себя в метафоре или метафорически»?
• 5. Почему историк не может освободить себя от нравственной ответственности? В чем заключается эта ответственность?
• 6. Имеет или историк право проявлять чувства и эмоции по отношению к исследуемому им прошлому? Если да, то какие?
• 7. Объясните значения понятий «презентация» и «репрезентация» (см. определение «Презентация или репрезентация» в приложении).

• [1] «Um eine tragische Situation in eine komische zu verwandeln, braucht der Historiker nureine Perspektive zu wechseln oder die Reichweite seines Blickes zu andern». Cm.: White H. AuchKlio dichtet oder die Fikton des Faktischen. Stuttgart, 1991. S. 106 (цит. по немецкому изданию).
• [2] «So ist z. В. kein historisches Ereignis an sich tragisch; man kann so sehen aus einerbesdmmten Perspekdve». Cm.: White H. Auch Klio dichtet Oder die Fikton des Faktischen.S. 104.
• [3] «Der Historiker teilt mit seinen Lesern allgemeine Vorstellungen von den Formen, diesignifikante menschliche Situadonen annehmen miissen». Cm.: White H. Auch Klio dichtet Oderdie Fikton des Faktischen. S. 106.
• [4] White H. Auch Klio dichtet oder die Fikton des Faktischen. S. 93.
• [5] White H. Auch Klio dichtet oder die Fikton des Faktischen. S. 111.
• [6] «Als eine symbolische Struktur reproduziert die historische Erzahlung nicht die Ereignisse, die sie beschreibt; sie sagt uns, in welche Richtung wir tiber die Ereignisse denken sollen und ladtunser Nachdenken tiber die Geschehenisse mit verschiedenen emodonalen Valenzen auf». Cm.:White H. Auch Klio dichtet oder die Fikton des Faktischen. S. 112.