Интеллигенция

Введение 2

1. Трансформация элит 4

2. Интеллигенция в период распада СССР и сегодня, общие черты 15

Заключение 22

Список литературы 25

Поражение в холодной войне СССР и развал мировой системы социализма открыли перед «обществом золотого миллиарда» новые горизонты. Включение постсоциалистического пространства в капиталистическую миросистему позволило расширить зону периферийного капитализма, от которого напрямую зависит экономическое процветание и социальное благополучие Запада. Расширение «периферии» западному капитализму — «центру» капиталистической миросистемы — не только обеспечило больший доступ к новым источникам сырья и дешёвой рабочей силе, но и дало возможность значительно увеличить объёмы накопления, концентрации и централизации капитала и существенно улучшить условия глобального перераспределения финансовых и материальных ресурсов в свою пользу. Обломок СССР — Россия переживает крупномасштабный кризис, но при этом стала фактически одним из крупнейших финансовых доноров западного капитализма. Становление экономики периферийного капитализма (в частности «экономики трубы») возможно лишь при определённой идеологической «обработке» общественного сознания («Нет ни одного факта, которому не предшествовало бы, которого не сопровождало бы и за которым не следовало бы известное состояние сознания». (Г. Плеханов)). Холодная война — прежде всего, это идейно-политической противостояние. После 2-ой мировой войны, когда зона периферийного капитализма была существенно сужена из-за исключения усилиями СССР и его союзников из капиталистической миросистемы многих стран, впоследствии вставших на путь социалистического строительства, Запад оказался перед реальной угрозой развала собственной миросистемы. Именно этот факт, а не мифическая военная угроза 3-ьей мировой войны с советским блоком, заставил западные страны — «центр» — объединиться и выступить против «мирового коммунизма». Помимо изматывания социалистического блока с помощью перманентной военно-экономической гонки (с неясным исходом, ибо и она была тяжела для западных экономик и, особенно, экономик периферийных стран), уничтожение своего смертельного врага предполагалось в первую очередь на идеологическом фронте. Объектом идеологической манипуляции стала, естественно, советская интеллигенция, которая, в конечном счёте, привела советскую общественную мысль и советское обществознание к такому «известному состоянию», которое Ю. Андропов определил: «Мы не знаем общества, в котором живём». Утвердив исторический материализм в качестве единственно верной теории развития общества и методологии его познания, советское официальное обществознание не смогло преодолеть возникшее и впоследствии всё нараставшее расхождение между действительностью и теорией, которая эту действительность была призвана объяснить. Поэтому в то время, когда стали проявляться первые симптомы вялотекущей, но ещё не запущенной болезни, советская интеллигенция не смогла найти лекарства, которое бы эффективно подействовало на советскую государственность и оздоровило советское общество. Итогом творческой беспомощности советской общественной мысли стал охвативший советскую политическую и социально-экономическую систему кризис, который привёл к распаду Коммунистической партии и крушению Советского Союза. Кроме этого, Запад ухватился за идею демократии, превратив в эффективную по своим последствиям идеологическую конструкцию. Под флагом борьбы за свободу и против советского тоталитаризма и происходило разрушение мировой системы социализма и укрепление такого мирового порядка, в котором богатство Запада оплачено нищетой всего мира. Незнание общества, в котором живём, привело общественное сознание к состоянию безумия, в котором и стало возможным ликвидация советского строя и сдача почти всех с таким трудом завоёванных геополитических и геоэкономических преимуществ. Именно при таком известном состоянии сознания недруги стали восприниматься друзьями, а главным врагом благополучию нации стала не мировая капиталистическая система, организованная по принципу «центр — периферия», а собственное государство.

1. Трансформация элит

Повышенное внимание (особенно в первой половине 1990;х годов) к проблеме трансформации элит было обусловлено тем обстоятельством, что именно элиты выступают строителем новых институтов. Анализу структуры и состава элит был посвящен целый ряд эмпирических проектов, результаты которых были представлены на конференциях в Праге, Варшаве, Кембридже в 1993;1996 годах.

В рамках достаточно широкого спектра исследований, проведенных в тот период, можно выделить два подхода к анализу эволюции элит в странах с переходной экономикой. Первый из них рассматривает процессы трансформации элит в терминах их «воспроизводства» или «циркуляции». При этом под «воспроизводством» понимается тесная взаимосвязь и преемственность между старой коммунистической элитой и новым «правящим классом». Напротив, модель «циркуляции» элит предполагает существенные социальные сдвиги и появление на вершине социальной иерархии новых людей с новыми базовыми ценностями.

Согласно результатам широкого сравнительного исследования национальных элит, проведенного в 1990;1994 годах в шести странах и охватывавшего в каждой из стран около 7 тысяч респондентов, в России наблюдалась существенная преемственность элит — 51% представителей элитных групп 1993 года уже занимали номенклатурные позиции в конце 1980х годов. Напротив, в Польше и Венгрии доля представителей номенклатуры была ниже — соответственно, 41% и 33%. При более детальном рассмотрении политической элиты доля старых номенклатурных кадров в ее составе в Венгрии и Польше оказывается еще ниже — 25% и 15% - при сохранении отмеченных выше пропорций для России. Наконец, почти 80% представителей новой российской элиты в 1988 году были членами правящей коммунистической партии — в то время как в Венгрии этот показатель был ниже 30%, а в Польше чуть выше 20%. [ Ершова Н. С. Трансформация правящей элиты России в условиях социального перелома / в кн. «Куда идет Россия?» под ред. Т. И. Заславской и Л. А. Аратюняна — М.: Интерпракс, 1994, с.151−155

]

Все это давало основание для выводов о реализации в России модели воспроизводства элит и о тенденции к циркуляции элит в Польше и Венгрии. При этом воспроизводство элит рассматривалось как один из факторов торможения реформ в России и других государствах СНГ.

Второй методический подход предлагает более сложную аналитическую модель. Особенность этого подхода заключается в том, что они рассматривают трансформацию элит в двух плоскостях — в зависимости от степени сплоченности (unity) и степени дифференциации (differentiation) элиты.

Под сплоченностью элиты понимается наличие единых ценностей, разделяемых большинством представителей элиты данной страны. При этом сплоченность может основываться на некой идеологической, религиозной или национальной доктрине либо на принятии представителями элиты единых согласованных правил игры, в рамках которых возможно ненасильственное разрешение конфликтов между различными элитными группами. Под дифференциацией понимается степень независимости (автономности) элиты от других, более массовых социальных групп, а также степень неоднородности самой элиты, наличие в ее составе элитных подгрупп, предлагающих обществу различные ценностные ориентиры и конкурирующих между собой в процессе выработки политических решений.

Ослабление идеологического и политического давления со стороны Москвы после прихода к власти М. Горбачева открыли возможности для мобилизации националистической и либерально-демократической оппозиции, что стало одной из причин крушения коммунистических режимов в Восточной Европе и последующего распада СССР. Тогда же начался переход от идеократической элиты к другим типам элит.

В целом подобный многомерный подход многим исследователям представляется весьма интересным, однако его достаточно трудно верифицировать на количественных данных. Поэтому анализ результатов эмпирических исследований в основном велся в рамках первого подхода, трактующего трансформацию элит в терминах их «воспроизводства» или «циркуляции».

Российская ситуация в рамках данного подхода наиболее подробно была рассмотрена в работах О. Крыштановской. Крыштановская О. В. (2002а) Бизнес-элита и олигархи: итоги десятилетия // Мир России, том XI, № 4, 2002, с.3−60.

] Ее точка зрения сводится к тому, что в России произошел размен власти на собственность, что позволило старой советской элите — которая в данном случае отождествляется с номенклатурой — в значительной мере сохранить свои позиции.

В процессе воспроизводства элиты при переходе к рынку, по мнению О. Крыштановской, большую роль сыграл феномен «комсомольской экономики» конца 1980;х годов, включавшей в себя несколько сотен центров научно-технического творчества молодежи (НТТМ), молодежных жилищных кооперативов (МЖК) и т. д. Именно через «комсомольскую экономику» происходило перераспределение средств государственных предприятий в пользу тех частных лиц, которые затем заметно увеличили полученный капитал в экспортно-импортных и финансовых операциях и в дальнейшем благодаря активному участию в приватизации образовали костяк бизнес-элиты.

Проблему весьма явных возрастных различий между современной российской бизнес-элитой и советской номенклатурой О. Крыштановская снимает, вводя понятие «класса уполномоченных». Номенклатура обменивала власть на собственность, не обязательно лично включаясь в коммерческие авантюры. Для ведения рискованных дел подбирались молодые «уполномоченные», которые и оперировали деньгами государства. Здесь нашли себя люди другого поколения — активные комсомольские функционеры, низшее чиновничество среднего звена. [ Крыштановская О. В. (2002а) Бизнес-элита и олигархи: итоги десятилетия // Мир России, том XI, № 4, 2002, с. 6. ](Крыштановская, 2002а, с.6).

Взращенная номенклатурой торговая и финансовая бизнес-элита отнюдь не сразу получила контроль над крупными предприятиями в реальном секторе экономики. По оценкам О. Крыштановской, лишь к 1996 году бизнес-элита стала контролировать около половины крупного бизнеса и именно к этому периоду относится формирование российской олигархии.

В целом в работах О. Крыштановской подчеркивается преемственность между старой советской и новой российской элитой, а также переплетение и тесное взаимодействие в пореформенный период между бизнес-элитой и политической элитой.

Тезис о преимущественном воспроизводстве элиты в России в 1990;е годы, активно поддерживаемый О. Крыштановской, разделяется многими другими авторами[ Ершова Н. С. Трансформация правящей элиты России в условиях социального перелома / в кн. «Куда идет Россия?» под ред. Т. И. Заславской и Л. А. Аратюняна — М.: Интерпракс, 1994, с.151−155

]. Вместе с тем, часть исследователей спорят с этой позицией.

Так, согласно данным Д. Лэйна и К. Росса, применительно к российской политической элите скорее можно говорить о ее происхождении из слветской интеллигенции, нежели о ее номенклатурном прошлом. Утверждая это, Лэйн и Росс основываются на весьма подробном анализе биографий 470 представителей высшей политической элиты России по состоянию на январь 1995 года. Приводимые ими данные свидетельствуют о том, что доля представителей партийного аппарата, занимавших значимые статусные позиции в советское время, была достаточно заметной (52%) только в рамках региональной элиты. Среди представителей российской правительственной элиты в 1995 году многие — 60% - имели опыт работы в советских министерствах и ведомствах, но, как правило, в должностях не выше начальников управлений. И, наконец, в рамках парламентской элиты опыта работы в партийном либо в правительственном аппарате имели лишь, соответственно, 19% и 22%. Следует отметить, что эти группы частично пересекаются между собой и примерно 2/3 представителей парламентской элиты никак не были связаны с органами власти и управления в советское время. [ Лэйн Д. Преобразование государственного социализма в России: от «хаотической» экономики к кооперативному капитализму, координируемому государством? // Мир России, том IX, № 1, 2000, с. 3−22. ]

Основываясь на приведенных данных, Д. Лэйн и К. Росс утверждают, что уже в начале 1990;х годов имело место значительное обновление российской политической элиты и едва ли корректно говорить о ее «воспроизводстве» из элиты советского периода Там же. Расхождение полученных ими результатов с результатами других исследований эти авторы объясняют тем, что понятия «элиты» и «номенклатуры» для СССР были отнюдь не тождественны. Занятие низших номенклатурных должностей не давало существенных рычагов влияния и не означало принадлежности к элите. При этом уже в 1970;1980е годы сама номенклатура не являлась единым и сплоченным «политическим классом». Советскую систему на поздних стадиях ее развития скорее можно рассматривать как сеть бюрократических элит, каждая из которых обладала относительной автономией и преследовала собственные интересы.

При этом наряду с номенклатурно-бюрократическими элитами существовала такая социальная группа, как интеллигенция. Интеллигенция могла частично пересекаться с номенклатурой (когда деятели науки и культуры входили в состав партийных комитетов разных уровней, а назначения директоров академических институтов согласовывались в аппарате ЦК КПСС). Тем не менее, в целом интеллигенция отличалась более высоким уровнем образования, большей свободой взглядов и в известной степени конкурировала с номенклатурными элитами — хотя и не представляла собой контр-элиту. В этой связи Д. Лэйн и К. Росс обозначают интеллигенцию как «восходящий» (ascendant) класс, близкий к категории «профессионалов» в западных демократиях, и утверждают, что представители именно этой социальной группы пришли к власти в ключевых секторах российской политической системы в результате преобразований начала 1990х годов.

Таким образом, Д. Лэйн и К. Росс оспаривают тезис о «воспроизводстве» российской политической элиты. Вместе с тем, они отмечают ее существенную неоднородность и, в частности, качественные различия между парламентской и правительственной элитой, с одной стороны, и региональной элитой, с другой стороны. Эти различия выражаются не только в большем числе бывших партийных функционеров на региональном уровне, но и, например, в качестве образования. Так, среди «регионалов» преобладают выпускники местных сельско-хозяйственных и политехнических институтов, а также партшкол. Напротив, представители парламентской и управленческой элиты, по крайней мере, одно из образований получили в московских и ленинградских ВУЗах.

В целом, по мнению Д. Лэйна и К. Росса, можно говорить о космополитичности и большей рыночной ориентированности федеральной элиты — в противовес более традиционным для советского периода параметрам и ценностным установкам региональных элит. При этом одновременно федеральная элита оказывается существенно более разнородной и раздробленной. [ Лэйн Д. Преобразование государственного социализма в России: от «хаотической» экономики к кооперативному капитализму, координируемому государством? // Мир России, том IX, № 1, 2000, с. 3−22.

]

В отличие от стран Восточной Европы и Прибалтики в России и других республиках бывшего СССР в конце 1980;х не было социальной базы для политики, направленной на формирование конкурентной рыночной экономики и конкурентной (то есть демократической) политической системы.

Данный тезис внешне не согласуется с той широкой общественной поддержкой, которой пользовались демократические и рыночные реформы М. Горбачева и Б. Ельцина в конце 1980;х — начале 1990;х годов. Однако здесь необходимо различать политические декларации и объективные интересы тех влиятельных социальных групп, которые стояли за реформаторами. В этой связи у России было два серьезных отличия от Восточной Европы.

Во-первых, у нас не было исторического опыта жизни в рыночной экономике и в демократических условиях. Соответственно, у абсолютного большинства граждан не было понимания того, что рынок и демократия — это не только свобода, но и ответственность, причем, прежде всего, для власть имущих.

Во-вторых, у нас качественно другой была социально-политическая структура общества. В странах Восточной Европы значимая часть социальной элиты, интеллигенции, жившей в стране, не была интегрирована с правящим режимом. Эти люди работали на предприятиях и в исследовательских институтах, преподавали в университетах, но они не были членами коммунистической партии и не присутствовали в партийно-хозяйственном аппарате. По существу, эти люди были носителями альтернативной идеологии, которая подспудно сохранялась в обществе и которая находила свое выражение в венгерских событиях 1956 года, в «пражской весне» 1968 года, в действиях польского независимого профсоюза «Солидарность» и т. д. В силу этого к моменту слома коммунистического режима в конце 1980;х была возможность персональной замены людей во власти, т. е. во власть могли прийти новые люди с иными ценностными установками. [ Мигранян А. (1988) Механизмы тороможения в политической системе и пути его преодоления / в кн. Иного не дано. Под ред. Ю. Афанасьева — М.: Прогресс, 1988. С.97−121.

]

При этом для стран Восточной Европы и Прибалтики, безусловно, очень большое значение имела идея европейской интеграции. «Рынок» и «демократия» рассматривались здесь как символы Европы, к которой хотели принадлежать эти страны. И поэтому подобные общеевропейские ценности выступали в качестве своеобразного внешнего якоря, обеспечивающего согласование многообразных противоборствующих частных интересов.

Это очень важное обстоятельство — поскольку вне единых ценностей и вне определенной идеологии общество утрачивает ориентиры, не может сформулировать для себя перспективы развития. Наглядным подтверждением сказанному, на наш взгляд, является тяжелый опыт пореформенного десятилетия в России, когда глубокий кризис старой идеологии не сопровождался появлением новых ценностей и идеалов, разделяемых обществом.

Основная причина этого, по нашему мнению, заключается в отсутствии в СССР реальной внутренней оппозиции и в узости круга носителей альтернативной идеологии. Последовательная — в течение 70 лет — политика пресечения всяческого инакомыслия в СССР привела к тому, что потенциальная оппозиция либо была физически уничтожена в период репрессий, либо выдавливалась из страны в эмиграцию, либо интегрировалась с властью. Переход от сталинского тоталитарного режима к авторитарной модели 1950;80х годов выражался, в том числе, в сокращении масштабов прямых репрессий. Тем не менее правящая партийно-государственная элита «закрывала глаза» на проявления инакомыслия в среде научной и творческой интеллигенции лишь в той мере, в какой они не воспринимались как оппозиция режиму и носили публичный характер. В результате не связанными с режимом фактически оставались лишь немногочисленные диссиденты, выступавшие с радикальной критикой системы, но, как правило, не способные предложить какую-либо конструктивную программу преобразований.

Как раз здесь, на наш взгляд, стоит вернуться к дискуссии о роли интеллигенции в преемственности и обновлении элиты.

По нашему мнению, применительно к политическим и экономическим преобразованиям конца 1980;х — начала 1990;х годов можно говорить о взаимодействии четырех условных групп интересов в российской элите. Это старшее и младшее поколения в рамках номенклатуры, а также старшее, более идеалистическое и младшее, более прагматическое и циничное поколения интеллигенции. Социальный статус номенклатуры как реального «правящего класса», безусловно, был выше, однако верхние слои советской интеллигенции в той или иной форме всегда взаимодействовали с номенклатурой и в этом смысле были приближены к власти.

В первые годы перестройки борьба за власть шла внутри номенклатуры, причем ее младшее поколение активно использовало демократические и рыночные лозунги для того, чтобы «подвинуть» старших товарищей. Интеллигенция в целом в этот период поддерживала младшее поколение номенклатуры, подпитывая его новыми идеями. Однако если старшее поколение интеллигенции при этом скорее ориентировалось на реформирование существующей системы и построение «социализма с человеческим лицом», то младшее поколение — во многом представленное комсомольскими активистами — в существенно большей степени стремилось к извлечению частных выгод из сложившейся ситуации и из личной близости к власти.

Именно на этой базе, на наш взгляд, возникла «комсомольская экономика», которой столь большое значение придает О.Крыштановская. Мигранян А. (1988) Механизмы тороможения в политической системе и пути его преодоления / в кн. Иного не дано. Под ред. Ю. Афанасьева — М.: Прогресс, 1988. С.97−121.

] Однако, поддерживая подобные предпринимательские инициативы, высокопоставленные сотрудники партийного и хозяйственного аппарата отнюдь не считали, что тем самым они отдают власть или формируют для себя запасные аэродромы. Они полагали, что командные рычаги останутся в их руках — как это было в период НЭПа. «Комсомольская» же экономика нужна была им как вариант «откупа» по отношению к более молодым коллегам, так как в советской системе отсутствовал нормальный механизм смены поколений номенклатуры. Другой вопрос, что представители высшей номенклатурной элиты, занятые внутрикорпоративной борьбой и просто не обладавшие достаточными знаниями, не представляли себе реальных последствий тех действий и мер, которые были санкционированы ими с подачи «комсомольцев-предпринимателей».

К 1989;1990 году управление страной в основном перешло в руки младшего поколения номенклатуры. Одновременно во власть частично пришли идеалистичные представители старшего поколения интеллигенции. С этого периода, на наш взгляд, между младшим поколением номенклатуры и приближенными к власти верхними слоями младшего поколения интеллигенции начинается своего рода соревнование за контроль над советским наследством.

Именно к этому периоду относится избирательное акционирование крупных предприятий, разрешение так называемой аренды с выкупом для средних и небольших предприятий, а также трансформация отраслевых министерств и ведомств в концерны и ассоциации — что действительно отражало стремление номенклатуры сохранить за собой реальную власть, получив контроль над собственностью. Однако лишь в редких случаях эти АО, концерны и ассоциации превратились в реально функционирующие крупные бизнес-структуры — просто в силу того, что представители советской номенклатуры (включая ее младшее поколение) в основной своей массе не умели вести бизнес. В этом отношении характерна судьба большинства «красных директоров», которые на начальном этапе приватизации, как правило, смогли сохранить контроль над своими предприятиями, однако затем потеряли его — поскольку не смогли управлять этими предприятиями в новых, рыночных условиях. [ Кузьминов Я., Яковлев А., Гохберг Л., Ларионова М., Кузнецов Б. Россия: формирование институтов новой экономики. — М.: ГУ-ВШЭ, 2003.

]

Таким образом, младшее поколение номенклатуры скорее ориентировалось на постепенную, «ползучую» трансформацию старой системы. Напротив, более образованное и более энергичное молодое поколение интеллигенции для достижения своих целей сделало ставку на радикальный слом существующего режима. При этом, опираясь на близость к российским властям, эта элитная группа смогла использовать новые возможности в интересах развития своего бизнеса, а в дальнейшем — для закрепления своих политических позиций. И если августовский путч 1991 года можно рассматривать как последнюю попытку сопротивления со стороны старшего поколения номенклатуры, то с расстрелом Белого дома и роспуском Верховного совета РСФСР осенью 1993 года советская номенклатура как влиятельная социальная группа, на наш взгляд, фактически была отстранена от политической власти на федеральном уровне. Этого, однако, не произошло в большинстве регионов, поскольку верхушка интеллигенция традиционно была сконцентрирована в Москве и других крупных городах. И в регионах во многих случаях власть до сих пор остается в руках представителей старой партийно-хозяйственной элиты.

Однако существенно то, что как в центре, так и в регионах новые люди, пришедшие во власть в начале 1990;х годов под лозунгами демократических и рыночных реформ, на практике руководствовались собственными, сугубо частными интересами. И резкое ослабление государства в этот период времени было отнюдь не случайным. Оно позволяло новой правящей элите устранить старые механизмы централизованного контроля, которые раньше еще как-то сдерживали свободу действий старой советской номенклатуры, и одновременно институционально (в рамках приватизации) упрочить свои позиции. При всех различиях во взглядах на политику реформ в данном вопросе позиции младшего поколения советской интеллигенции и младшего поколения советской номенклатуры вполне совпадали — обе группы были заинтересованы в скорейшем получении контроля над тем имуществом, которым управлял старый советский бюрократический аппарат. И государство не должно было помешать им в этом.

Таким образом, в отличие от стран Восточной Европы и Прибалтики интеллигенция в России не представляла собой контр-элиты, которая могла бы придти на смену партийно-хозяйственной номенклатуре и привнести с собой новые ценности и идеалы. В отличие же от Китая в России в период радикальных политических и экономических преобразований уже отсутствовала дееспособная старая элита.

В Китае к моменту начала экономических реформ в конце 1970;х годов коммунистический строй существовал меньше 30 лет. И там не было такого кризиса идеологии, такой внутренней коррозии государства и такой деморализации элиты, которые наблюдались в СССР уже в конце 70-х — начале 80-х годов и которые, на наш взгляд, стали одной из причин стремительного распада советской системы. При этом, несмотря на усиливающуюся коррупцию и возрастающую степень социальной дифференциации в обществе, китайская партийно-государственная элита по-прежнему остается достаточно консолидированной и в значительной мере ориентируется на реализацию национальных интересов. Этому также может способствовать иное культурное наследие, своеобразная культурная самодостаточность Китая. В отличие от России, которая в течение нескольких столетий стремилась догнать развитые страны, Китай рассматривал Европу и США, скорее, как «другой мир» — с другими ценностями и идеалами, непереносимыми на китайскую почву. При этом ощущение собственного культурного превосходства позволяло Китаю спокойно заимствовать у других наций любые технические достижения и организационно-управленческие новшества. [ Гельбрас В., Кузнецова В. Китайский сценарий для России. / в кн. «Россия между вчера и завтра. Книга первая. Экспертные разработки.» под ред. В. Преображенского и Д. Драгунского, М., 2003, с.213−233.

]

В целом, на наш взгляд, параллели с Китаем были бы возможны, если бы рыночная трансформация началась в СССР в период Н. С. Хрущева — когда государство было существенно более прочным, а верхние слои элиты еще были способны руководствоваться не только частными, но и общественными интересами. Однако даже тогда в СССР вероятность выбора нынешней траектории «китайских» реформ, по нашему мнению, была незначительной.

Как отмечает А. Федоровский, в КНР к концу 1970х годов в результате внутриполитических потрясений и дезорганизации экономической жизни, вызванных «культурной революцией», административно-государственные институты в равной степени оказались неспособными эффективно выполнять традиционные командно-распределительные функции и противодействовать реформам. При этом часть лидеров КПК во главе с Дэн Сяопином еще была представлена революционерами первого поколения, которые имели большой политический опыт и были способны гибко реагировать на происходящие события, отказываясь при необходимости от идеологических догм. Напротив, СССР вышел из второй мировой войны с окрепшим бюрократическим аппаратом, превратившимся в самодовлеющую силу. При этом репрессии конца 1930х и последовавший за ним «негативный отбор» кадров привели к тому, что в высшем советском руководстве в 1950е годы доминировали малообразованные догматики. [ Гельбрас В., Кузнецова В. Китайский сценарий для России. / в кн. «Россия между вчера и завтра. Книга первая. Экспертные разработки.» под ред. В. Преображенского и Д. Драгунского, М., 2003, с.213−233.

]

2. Интеллигенция в период распада СССР и сегодня, общие черты

Вот и завершился четвертый год нового века и нового тысячелетия. Но, когда думаешь о быстро текущем времени, мысли возвращаются в недавно минувший ХХ век. И, думается, так будет еще долго. Прошедший век даже для бурной истории нашей Родины, да и всего мира в целом, навсегда останется в памяти временем величайших потрясений. Этот век начался тектоническими толчками двух буржуазных революций 1905;1907 и февраля 1917 годов, основательно встряхнувшими Россию, а затем в октябре 1917 года триумфом величайшей революции в истории человечества, до основания потрясшей уже не только Россию, но и весь мир. Однако удивительно, редкостно и огорчительно то, что и завершился ХХ век опять же сокрушительными и потрясающими событиями в России, имеющими такое же значение для всего мира, но уже контрреволюционного толка.

Как в первом, так и во втором потрясении весьма заметную роль играла интеллигенция. Этот факт невольно наталкивает на размышления о том, почему российская интеллигенция, которая в начале ХХ века была основным носителем революционной идеологиии, не захотела принять Октябрьскую социалистическую революцию, а затем, когда в стране возникла, казалось бы, принципиально новая, социалистическая интеллигенция, то именно она стала могильщицей социализма в нашей стране.

Ну, что касается дореволюционной интеллигенции, то с ней все более или менее понятно. Вся ее «революционность» исчерпалась уже на буржуазно-демократическом этапе российской революции. Октябрьскую социалистическую революцию она, в большинстве своем, не восприняла. Более того, порой проявляла по отношению к ней откровенную враждебность. Этим самым она подчеркнула социально-политическую принадлежность основной своей массы к категории средней и мелкой буржуазии. Не случаен и ее исход за рубежи страны в ходе и после Гражданской войны. В тот период пределы Советской России покинули около двух миллионов представителей российской интеллигенции. И это вполне объяснимо.

Дело в том, что, в силу специфических российских обстоятельств, интеллигенция страны начала формироваться в ХIХ веке в основном из дворянской и чиновничьей среды с определенной примесью выходцев из купечества и зарождающейся национальной буржуазии. Ее никогда не было много. Она была тончайшим слоем в социальной структуре России. И не удивительно, что такая интеллигенция, активно поддержав борьбу против самодержавия в России, тем самым выразила свою солидарность с интересами национальной буржуазии. И не более того. И именно поэтому она оказалась контрреволюционна на социалистическом этапе борьбы. [ Ершова Н. С. Трансформация правящей элиты России в условиях социального перелома / в кн. «Куда идет Россия?» под ред. Т. И. Заславской и Л. А. Аратюняна — М.: Интерпракс, 1994, с.151−155

]

Но в годы коренных социально-экономических преобразований в СССР во второй половине 20-х, в 30-е годы зародилась и бурно проросла, казалось бы, принципиально новая по мировоззрению советская интеллигенция. Она существенно отличалась как по происхождению, так и по количеству от дореволюционной. Казалось бы, вышедшая из недр трудящихся масс, зачастую и сама в прошлом рабочая и крестьянская молодежь, достаточно подготовленная в идеологическом отношении, советская интеллигенция должна была бы стать оплотом коммунистического мировоззрения.

По-видимому, так оно в основном и было в довоенные годы. Подавляющее большинство представителей первой волны советской интеллигенции щедро возвращало Родине и своему народу долг за вложенный в них страной бесценный общественный капитал знаний, в виде крупнейших новостроек, заводов и фабрик, станков, машин и научных изобретений и открытий. Именно их усилиями, совместно с трудом миллионов рабочих и крестьян, наша страна в фантастически короткие сроки из отсталой лапотной России была превращена в могучую индустриальную державу, занимавшую по объему производства первое место в Европе и второе в мире после США. Если в те годы кто-то на Западе и заводил разговор о технологическом отставании СССР, то исключительно в связи с ужасающими исходными условиями, доставшимися большевикам от царского и буржуазного режимов. Советская интеллигенция первой волны, очевидно, еще ощущала себя причастной к рабочему классу и трудовому крестьянству, из среды которых в большинстве своем она вышла. Эти люди самоотверженно отдавали все свои силы и знания на благо всего советского общества. На их фоне и на фоне всеобщего бурного оптимистического подъема населения страны жалкими тенями прошлого выглядели те, кто люто ненавидел новый строй и стремился ему всячески пакостить. Да, с ними решительно боролось молодое пролетарское государство. И боролось, в основном, правильно. Сегодня, в самом начале ХХI века, когда, наконец, осуществились их тайные мыслишки, это видно особенно остро

Но страшная и опустошительная война против СССР, долгие годы целенаправленно раздувавшаяся «передовыми» и «цивилизованными» империалистическими бандитами из США и Западной Европы, и разожженная не менее «цивилизованной» фашистской Германией с ее европейскими и азиатскими подельниками, выкосила значительную часть самых лучших представителей советского народа, в том числе и интеллигенции. Ведь лучшие потому и лучшие, что они не прячутся за чужие спины и первыми встают в атаку.

На смену павшим пришло новое поколение. А среди него и те, кто хотя и люто ненавидел советскую власть, все-таки уцелел по разным причинам, в немалой степени и потому, что провел войну «в местах не столь отдаленных». В то же время, многие родители, которые сами прошли через лишения и трудности периода создания социалистической экономики и лихой военной годины, теперь стремились дать своим чадам все, что могли, лучшее. Значительная часть молодежи, которая знала о социальной несправедливости и трудностях созидания основ нового общества лишь из рассказов старших и книг, воспринимали эту заботу старших как должное, постепенно усваивая стремление иметь все и сразу.

Еще 150 лет назад, в 1857 году, К. Маркс писал: «Наука и знания становятся непосредственной производительной силой"[ Крыштановская О. В. (2002а) Бизнес-элита и олигархи: итоги десятилетия // Мир России, том XI, № 4, 2002, с.3−60.

]. И они стали такой силой, тем более, во второй половине ХХ века. А коль скоро они стали тождественны средствам производства, то у нового поколения советской интеллигенции, закалка которой, по сравнению с интеллигенцией первой волны, была уже несколько иного рода, появился всесокрушающий соблазн «приватизировать» знания. Это стремление они начали объяснять тем, что их знания, якобы, являются результатом их собственных усилий и общество здесь, вроде как, и ни при чем. То, что именно социалистическое общество создало им все необходимые условия для приобретения знаний и опосредовано, через родителей, и напрямую десятки лет растило, кормило и учило бесплатно, вкладывая в них бесценные сокровища человеческого разума, этими людьми в расчет не бралось.

Да, они не сразу стали преобладающей силой. Но их количество росло год от года. Постепенно советская интеллигенция первой волны, исчерпавшая свои силы в титаническом труде по коренной реконструкции народного хозяйства в 30-е годы, в суровые и тяжелейшие годы Великой Отечественной войны, напряженнейший период послевоенного восстановления естественным образом сошла на нет. И вот тогда наступил черед нового поколения. Годы хрущевщины явились для них тем самым компостом, тем самым навозом, который обогрел, напитал и взрастил поганые ростки мелкобуржуазного мировоззрения и частнособственнического отношения к полученным от общества знаниям и науке.

Было ли к тому же и влияние затаившей свои контрреволюционные настроения старой интеллигенции и бывших привилегированных слоев населения? Да, безусловно, было. Пусть даже и не в масштабных размерах. Репрессии 20−30-х годов были далеко не беспричинными, как это пыталась изобразить послехрущевская и потужно изощряется нынешняя пропаганда. В условиях борьбы по принципу «кто кого» между социалистическим и капиталистическим укладом, конечно, был победивший уклад, и побежденный уклад. Но это совершенно не означало исчезновения идеологии побежденного уклада. Она вынуждена была затаиться, мимикрировать и действовать лишь исподтишка, при удобной ситуации. Конечно, остались в живых и носители этой идеологии. Неслучайно, диссиденство, как явление, с особой силой стало проявляться лишь после развертывания оголтелого организованного шельмования сталинского периода в истории нашей страны и выпуска из лагерей и тюрем всех содержавшихся там, так называемых, «инакомыслящих».

Именно в интеллигентской среде, прежде всего, зародились и получили наибольшее развитие диссидентские тенденции, которые развились в другие негативные проявления, приведшие, в конечном счете, к разрушению Советского государства, утрате социалистических завоеваний и реставрации капитализма, как на территории России, так и в бывших союзных республиках.

Результатом этих процессов для советской интеллигенции стало ее практическое самоубийство. Некогда солидная социальная прослойка советского общества, так называемая, «трудовая интеллигенция», в процессе развала СССР, утраты социалистических завоеваний и реставрации капитализма оказалась размозженной на несколько разновеликих осколков.

Наименьшая ее часть, но наиболее приближенная к управлению материальными ценностями, проявив недюжинный талант к головокружительным идеологическим, политическим и нравственным кульбитам, оказалась во главе или в структуре финансово-промышленных капиталистических объединений и в составе административного управления РФ. Она, естественно, подмяла под себя и подчинила себе другой, более многочисленный осколок интеллигенции из числа пишущей братии, прежде всего, из журналистских кругов, которые, как и представительницы еще одной такой же древнейшей профессии, разумеется, за соответствующую плату, всегда готовы слиться в экстазе даже с самим сатаной.

Еще один осколок представляет собой весьма говорливую, с большими амбициями, но политически близорукую, с чрезвычайно развитым стадным чувством и обладающую меньшими организаторскими талантами интеллигенцию из числа преподавателей вузов, учителей, научных сотрудников, врачей и т. п., которым при всех социально-политических потрясениях все-таки удалось усидеть на своих стульях в своих учреждениях.

Самый же многочисленный осколок интеллигенции превратился в постоянно мечущееся племя «челноков», в мелких предпринимателей, а также дворников, охранников и таксистов с дипломами кандидатов и даже докторов наук. Именно из этой среды идет наиболее значительное пополнение армии бомжей и различных криминальных образований.

Но, конечно, нельзя не сказать и еще об одной группе осколков — о той части интеллигенции, которая осталась верна социалистическим идеалам или, в крайнем случае, сожалеет или ностальгирует о прошедших годах спокойной и обеспеченной жизни и исчезнувшей уверенности в завтрашнем дне. Это весьма пестрая россыпь: от привычно бурчащих на кухне обывателей до активных борцов с буржуазным режимом и убежденных коммунистов. Одной характерной, объединяющей их всех чертой является то, что это люди, в основном, старше среднего возраста. А в большинстве своем даже много старше.

Но как бы там ни было, именно этой среде, благодаря мощному сплаву большого жизненного опыта и знаний, несмотря на бешеную атаку всей антикоммунистической пропаганды, как в России, так и за рубежом, удалось устоять на твердых научных позициях революционного марксизма. Именно эта среда на сегодняшний день явилась той притягательной силой, которая пусть пока еще и недостаточно быстро, но неуклонно привлекает к своей пропаганде все новые и новые группы молодежи, заставляет серьезно задуматься многих своих сограждан, уже вдосталь нахлебавшихся «прелестей» буржуазного рая.

Поразительнее всего то, что в подавляющем большинстве это представители именно технической интеллигенции, которых в былые времена в некоторых и военных, и в цивильных партийных органах снисходительно-покровительственно называли «технарями». Получается так, что именно у «технарей» идеологическая закалка, партийная убежденность, понимание реальной ситуации оказались на гораздо более высоком уровне, нежели у подавляющего числа партийных и комсомольских функционеров. И так уж распорядилось время, что именно этой части советской интеллигенции выпала нелегкая доля взять на себя всю ответственность за дальнейшую сохранность, чистоту и развитие марксизма-ленинизма, как величайшего учения человечества.

Но «сохранять» в данном конкретном случае не означает «консервировать». Хорошо известно, да и мы на опыте советского общества с горечью убедились, что застой мысли ведет к поражению. Но вот тут-то и возникает проблема. Да, теорию марксизма-ленинизма необходимо развивать, исходя из современной конкретно-исторической обстановки. Но для этого ее нужно знать в совершенстве. Доступно ли это современному простому рабочему? В условиях, когда он занят на двух или даже большем числе работ, или «вкалывает» с темна и до темна, нередко и без выходных, для того, чтобы прокормить семью, вряд ли это возможно. Да и нет у него необходимого уровня знаний и опыта в таких делах. Значит, задача ложится на плечи все той же передовой интеллигенции. [ Крыштановская О. В. (2002а) Бизнес-элита и олигархи: итоги десятилетия // Мир России, том XI, № 4, 2002, с.3−60.

]

Но и здесь есть проблемы, и немалые. Возразите мне и назовите хоть одного автора за последние 11−12 лет, который бы попытался высказать и научно обосновать хоть одну идею о путях дальнейшей борьбы за коммунизм в современных условиях и идеи которого явились путеводными для коммунистов. Увы, таких до сих пор не обнаружено. И не потому, что их нет. Они есть. Но, на взгляд автора, у нас до сих пор слишком сильны рудименты такого прежнего советско-партийного руководства, которое уже привело к сокрушительному поражению коммунистическое строительство в нашей стране: любая свободно высказанная мысль для многих служит синонимом известного тюремного правила: «Шаг влево, шаг вправо или прыжки на месте — расцениваются как попытка к бегству. Стреляем без предупреждения». И стреляют. Даже не дав себе труда серьезно разобраться и дать научно обоснованный ответ. Зачем? Ведь как просто: шлепнул на лоб такому «писарчуку» ярлык ревизиониста и снова можешь жить спокойно, как в болоте, в полудреме бормоча привычное: «Банду Ельцина под суд!» или что-нибудь подобное. И как же в этих условиях рассчитывать на победу над таким мощным, грамотным и довольно инициативным, изобретательным врагом как современный империализм? Или снова мечтаем его шапками закидать?

Вот поэтому-то до сих пор и нет ни в России, ни где бы то ни было еще ни одной по-настоящему авторитетной коммунистической партии, которая действительно обладает потенциалом настоящего лидера трудящихся и готова не только возглавить, но и привести трудящихся к победе. И сколь долго мы будем продолжать «стрелять без предупреждения» и хранить свои мозги в сладкой дреме неприкосновенности для живой мысли, столь же долго будет бесчинствовать на нашей земле дикий разгул буржуазного беспредела.

Заключение

Философ Э. Ю. Соловьев рассуждает: «Сегодня смешно спрашивать, разумен или неразумен слом государственной машины в перспективе формирования правового государства. Слом произошел. Достаточно было поставить под запрет правящую коммунистическую партию… Сегодня все выглядит так, словно из политического тела выдернули нервную систему. Есть головной мозг, есть спинной мозг, есть живот и конечности, а никакие сигналы (ни указы сверху, ни слезные жалобы снизу) никуда не поступают. С горечью приходится констатировать, что сегодня — после внушительного рывка к правовой идее в августе 1991 г. — мы отстоим от реальности правового государства дальше, чем в 1985 г.». [ Кордонский С. Рынки власти: административные рынки СССР и России. — М.: ОГИ, 2000]

В такой политический инфантилизм настолько трудно поверить, что он породил массу слухов и версий о заговорах, «пятой колонне» и т. п., где влияние зарубежных стран и их агентов не просто сильно преувеличивалось, но абсолютизировалось. Сторонников теории заговора становилось все больше, ведь здравый смысл отвергает саму мысль, что глупости, совершенные и совершаемые политическим руководством страны, проистекают, прежде всего, из-за отсутствия государственного чувства, да и просто низкого уровня не только политической, но и общей культуры. Посмотрите на этот карнавал: вперемешку царские и красные флаги, двухголовые орлы, губернаторы и мэры, префектуры и управы. Во всей этой смеси ни вкуса, ни исторического чувства. Прискорбный пример — бестактная сумятица с захоронением царских останков, непрерывные телевизионные дебаты об «идентичности костного материала». Иллюстрацией стал анекдот о том, что «в целях восстановления исторической справедливости в Санкт-Петербурге произошла церемония открытия Могилы Неизвестного Императора». И беда нашей либеральной интеллигенции, что она со времен Радищева борется с государственностью, не понимая или боясь признаться себе, что она сама, ее успехи и благополучие зависят от силы государства и его институтов.

Эта особенность русской интеллигенции — проблема не просто политическая. Дело гораздо глубже, перед нами явление духовного порядка, которое бесполезно обличать или проклинать. Мы должны его понять. О нем много думали наши мыслители (особенно православные) — Н. Бердяев, В. Розанов, П. Струве и др. С. Л. Франк писал: «Подводя итоги сказанному, мы можем определить классического русского интеллигента как воинствующего монаха нигилистической религии земного благополучия… Все отношение интеллигенции к политике, ее фанатизм и нетерпимость, ее непрактичность и неумелость в политической деятельности, ее невыносимая склонность к фракционным раздорам, отсутствие у нее государственного смысла — все это вытекает из монашески-религиозного ее духа, из того, что для нее политическая деятельность имеет целью не столько провести в жизнь какую-либо объективно полезную, в мирском смысле, реформу, сколько истребить врагов веры и насильственно обратить мир в свою веру». Понятно, что речь не идет ни о злонамеренности, ни о бескрылом прагматизме обывателя. Это видно хотя бы из того, что раз за разом, добиваясь своих целей, интеллигенция «вдруг» обнаруживает, что-то многое, что она критиковала в государстве, чем была недовольна, — исчезло. Но… от этого самой интеллигенции, во всяком случае, ее большей части, стало только хуже. Так было в 1917 г., так было и в 1991 г. Так было и будет до тех пор, пока интеллигенция сама не то что поймет, а прочувствует, что, прежде всего в ее интересах — сильное русское государство, сильные государственные институты. Что сильное государство — это такая ценность, по сравнению с которой оказываются второстепенными, а то и ничтожными многие западнические утопии «нигилистической религии земного благополучия». Если бы наша интеллигенция прислушалась к государственному чувству крестьян и рабочих, офицеров и православных священников, если бы она вспомнила свои культурные корни, то многое сегодня бы изменилось. Народ не должен привыкать к царскому лицу, как обыкновенному явлению. Расправа полицейская должна одна вмешиваться в волнения площади, — и царский голос не должен угрожать ни картечью, ни кнутом. Царя не должно сближаться лично с народом. Чернь перестает скоро бояться таинственной власти… (А.С.Пушкин)

Примечательно, что часть интеллигенции, похоже, начинает это сознавать. Во всяком случае, в ее социалистическом крыле уже можно услышать то, что я страстно хотел, но так и не услышал от «реформаторов в КПСС» в конце 80-х годов: «Ядром наших бедствий является подрыв российской государственности. Исторические масштабы этого разрушения таковы, что объектом разрушения стали не отдельные институты государства, и даже не советское государство как система, а именно государственность как высокое и сложное порождение российской цивилизации, ее дух и связь с землей и людьми».

Любые теоретические исследования и дискуссии сегодня важны не сами по себе, а постольку, поскольку они применимы к политической реальности. Что толку от философских споров, если они не дают толчок к пониманию действительности? Сегодня каждый тезис примеряется к суровой действительности. Каждая идея простым человеком «пробуется на зуб». Идеологическое опьянение, когда под нелепым лозунгом вхождения в «наш общий европейский дом» люди были готовы сжечь дом собственный, проходит. И слово интеллигента — врача и учителя, инженера и офицера — снова приобретает вес. Справимся ли мы с этой ответственностью. Не упустим ли шанс, который еще раз нам предоставляет история.

1. Афанасьев Ю. Н. (ред.) Иного не дано. — М.: Прогресс, 1988.

2. Афонцев С. (2000б) Нормативная экономическая теория и политическая экономия трансформации: оценка альтернативных подходов. Доклад на международной конференции «Посткоммунистическая Россия в контексте мирового социально-экономического развития», Москва, 1−2 декабря 2000 г.

3. Гельбрас В., Кузнецова В. Китайский сценарий для России. / в кн. «Россия между вчера и завтра. Книга первая. Экспертные разработки.» под ред. В. Преображенского и Д. Драгунского, М., 2003, с.213−233.

4. Ершова Н. С. Трансформация правящей элиты России в условиях социального перелома / в кн. «Куда идет Россия?» под ред. Т. И. Заславской и Л. А. Аратюняна — М.: Интерпракс, 1994, с.151−155

5. Заславская Т. (1988) О стратегии социального управления перестройкой / в кн. Иного не дано. Под ред. Ю. Афанасьева — М.: Прогресс, 1988. С.9−50.

6. Капелюшников Р. Где начало того конца?.. // Вопросы экономики, 2001, № 1.

7. Кордонский С. Рынки власти: административные рынки СССР и России. — М.: ОГИ, 2000.

8. Крыштановская О. В. (2002а) Бизнес-элита и олигархи: итоги десятилетия // Мир России, том XI, № 4, 2002, с.3−60.