Валидизация психологического портретирования

Верификация знаний в психологии обычно обсуждается в связи с понятием валидности, при этом само понятие валидности активно используется различными научными школами. Довольно часто исследователи естественнонаучного направления используют понятие валидности для отрицания научной значимости качественных исследований. По их мнению, качественное исследование может порой давать интересные результаты и служить подготовительным этапом для научных исследований, но само по себе не является научным методом. Такая критическая позиция со временем сформировала отношение многих психологов к качественным исследованиям как ненаучным. Между тем, ни в литературе по методологии, ни в словарях, энциклопедиях и учебниках не найти сколько-нибудь определенного и общепринятого определения науки. Некоторые основные дефиниции науки в сокращении выглядят так: система знаний о закономерностях развития природы, общества и мышления; естественнонаучное знание; сфера человеческой деятельности, функцией которой является выработка и теоретическая схематизация объективных знаний о действительности; отрасль культуры; знание, в отличие от невежества или ложного понимания, достигнутое посредством изучения и т. д. Наука образует сущность человеческого знания. По Декарту наука есть система или метод, основанный на неких принципах; по Канту — совокупность знаний, упорядоченная согласно определенным принципам; по Канту основание науки — это экспериментальные количественные методы, а научные факты должны быть измеряемыми и объективными.

Таким образом, характеристика качественного исследования как научного или ненаучного зависит от того, какое определение науки выбрать. Так, портретология не принадлежит к методам естественных наук, хотя может порождать систематизированное знание. Учитывая разнообразие дефиниций науки, любая обобщенная характеристика качественного исследования как научного или ненаучного может быть оспорена. По нашему мнению, автоматическое отвержение качественных исследований как ненаучных отражает специфическую, ограниченную концепцию науки, кризис современной технологической идеологии и технологической цивилизации. В последние годы науке все чаще приходится расширять свои критерии рациональности, признавать нетрадиционные в позитивистском понимании формы знания научными или полезными для науки.^[1]. Автор разделяет позицию тех исследователей, которые считают, что науку необходимо рассматривать как область человеческой деятельности, содержание которой постоянно подвергается обсуждению и уточнению.

Традиционное научное знание требует обобщений и в этой связи цель наук о человеке с точки зрения позитивизма состоит в изучении и открытии универсальных обобщенных законов человеческого поведения. Противоположный этому феноменологический подход предполагает, что каждый человек и каждая ситуация уникальна, каждый феномен имеет свою собственную внутреннюю структуру, логику и тенденцию развития. В психологии поиск универсальных законов человеческого поведения характерен для школ естественнонаучной ориентации, таких, как материалистический детерминизм, психофизиология, бихевиоризм. Понятие же об уникальности отдельного человека преобладает в различных вариантах гуманистической парадигмы. При весьма серьезных идеологических различиях между качественным и количественным подходами они в какой-то мере способны дополнять друг друга. Современный психолог, профессионально занимающийся психологическим портретированием, вынужден искать свой путь между необходимостью получения универсального знания и познанием уникальной индивидуальности в лице конкретного политического деятеля. Он должен осваивать сложное пространство между позитивизмом и феноменологизмом, между полюсами «количественной» и «качественной» методологии. Образно говоря, каждый исследователь, ищет узкий фарватер между Харибдой — чудовищем «только метода» и Сциллой — чудовищем «отсутствия метода», пытается сочетать измерительные и описательные методы.

Многие годы в психологической науке проводится сбор, обработка и интерпретация качественных данных, но в наше время термин «качественный подход» отражает растущие умонастроения скептицизма и разочарования в результатах чисто количественного метода. Качественные исследователи подвергли обоснованной критике обычную, преимущественно количественную, позитивистскую парадигму проверки гипотез, хотя можно отметить широкое разнообразие различных методологических и философских взглядов и в самом лагере качественных исследователей. Так, Р. Теш^[2] приводит в своем исследовании 26 возможных вариантов, причем некоторые из них диаметрально противоположны друг другу. Однако отмечается определенное согласие по поводу того, что считается в корне ошибочным в подходе количественной парадигмы. Наиболее значимые моменты этой критики таковы: количественный анализ либо вовсе игнорирует, либо делает тривиальным богатейший источник индивидуальных значений; проверкой гипотез тормозится создание новых теорий; естественнонаучная модель не отвечает требованиям изучения социальных взаимодействий человека, воспринимая «испытуемых» не как самодетерминированных субъектов, а как некие формальные конструкты поведения; лабораторный эксперимент в особенности обусловливает искусственность явлений посредством псевдотехнической мистификации и властных отношений между исследователем и исследуемым.

Справедливости ради необходимо отметить, что основными сложностями, связанными с качественными подходами, являются очевидный дефицит систематической строгости, проблемы достижения сопоставимости данных, а также контроль надежности и валидности результатов. Полемика по поводу качественных подходов является весьма серьезной темой в области современных психологических методов изучения личности, и она в настоящее время еще далека от завершения.

Изначально понимание валидности берет свои истоки в обыденной жизни, где вопросы надежности наблюдений, реалистичной интерпретации их результатов, переноса опыта с одного случая на другой, валидных аргументов являются частью повседневной социальной практики. Тема валидности содержит в себя фундаментальные вопросы об истине и познании. В словарях термин валидность относится к истине и корректности высказывания. Валидный аргумент — это аргумент всесторонне обоснованный, проверенный, прочный, сильный и убедительный. Валидный вывод корректно следует из своих посылок. В литературе можно найти как узкие, так и широкие определения валидности¹.

Некоторые исследователи^[3][4] обращаются к понятию валидности как к поводу для дискуссии и пытаются трансформировать это понятие так, чтобы его можно было использовать, ослабив традиционное давление позитивизма. В последние годы наметилась тенденция концептуализировать валидность таким образом, чтобы она была адекватна качественным исследованиям в психологии. Эта тенденция не ведет к отказу от понятия валидности, но психологи делают попытки определить его в варианте, соответствующем современным качественным исследованиям личности.

Вместе с тем часть психологов из тех, кто проводит качественные исследования, вопросы валидности игнорируют или отказываются от них, как от реакционных позитивистских понятий, препятствующих проведению качественных исследований. Другие приверженцы качественных исследований — например, Дж. Линкольн и И. Гьюба — пошли дальше релятивизма, свойственного антипозитивизму, и вернулись к словам обыденного языка для обсуждения действительной ценности своих открытий, используя такие понятия, как точность, надежность, зависимость и подтверждаемость¹.

Вера в объективность мира стала основой модернистского понимания истины и валидности. В позитивистской философии знание становится отражением реальности: существует только один верный взгляд на этот независимый от нас внешний мир и только одно соответствие — один к одному — между элементами реального мира и нашими знаниями об этом мире. В позитивистском подходе традиционная научная валидность сводится к измерению. Например, валидность часто определяют, задавая вопрос: «Вы измеряете действительно то, что вы думаете, что измеряете?»^[5][6]. По мнению позитивистски ориентированных психологов, качественное исследование тогда лишено валидности, если его результаты не выражены в цифрах.

В более широком смысле валидность относится к тому, насколько метод исследования способствует исследованию того, что намеревались исследовать; валидность как возможность психологического метода выявить то, для чего он предназначен^[7] и «насколько наши наблюдения действительно отражают интересующие нас явления или переменные»^[8]. При таком понимании валидности качественные исследования в принципе могут давать и дают валидные научные результаты. Сложность валидизации качественных исследований отнюдь не обязательно есть результат изначальной слабости качественных методов. Напротив, она может быть свидетельством того, что качественные методы необычайно глубоко проникает в сложную психологическую реальность.

Исторически так сложилось, что все определения валидности основаны на позитивистской эпистемологии. Современное понимание валидности определено критериями, которые еще в середине XX века Л.Дж. Кронбах и П.Э. Мил^[9] сформулировали для психологических тестов. В психологии валидность связывается, прежде всего, с психометрией; конкурентная и прогностическая валидность психологических тестов выражается в коэффициентах корреляции, отражающих связь между тестовыми результатами и неким внешним критерием. Психометрические тесты (например, тесты интеллекта) часто применялись для прогнозирования школьной успеваемости. При этом внешний критерий был очень прост — средние оценки в школе. Если же задаться вопросом о том, что измеряет школьная оценка, то проблема становится более сложной. Оказалось, что оценки позволяют предсказать будущие оценки в школе и, в меньшей степени, — успехи после ее окончания. В данном случае вопрос прогностической валидности имеет не только эмпирическую значимость, но поднимает такие проблемы, как вопрос о том, что должно служить критерием успеха — престижность профессии, доход, социальная ловкость или политическая успешность.

Вопрос о том, что есть валидное знание, предполагает и философский вопрос о том, что есть истина. В философии приняты такие классические критерии истины как соответствие, согласованность и прагматическая полезность. Критерий соответствия характеризует взаимосвязь между тем, что утверждает знание, и объективным миром; критерий согласованности относится к последовательности и внутренней логике утверждения; и прагматический критерий связывает истинность познания с его практическими следствиями. Хотя эти и другие критерии истины не обязательно исключают друг друга, каждый из них занимает свои позиции в определенных философских традициях. Критерий соответствия является центральным для позитивистских общественных наук, где валидность знания определяется степенью его соответствия объективной реальности. Критерий согласованности силен в математике и герменевтике. Прагматический критерий превалирует в прагматизме. Эти критерии истины можно считать аспектами некоторого единства, в котором всеобъемлющая верификация результатов качественных исследований включает наблюдение, беседу и взаимодействие^[10].

В настоящее время валидизация становится вопросом выбора между соперничающими интерпретациями, которые могут быть опровергнуты, вопросом проверки и выдвижения аргументов в пользу сравнительной надежности тех или иных соперничающих концепций¹. В таком случае валидизация опирается на практический опыт психолога и на уровень его исследовательского мастерства. W.M. Runyan^[11][12] обсуждает вопросы валидизации множественных интерпретаций в психобиографиях в связи с эпизодом, когда Ван Гог отрезал себе левое ухо и отдал его проститутке. В литературе предлагается более дюжины объяснений этого действия — от того, что оно было навеяно газетной шумихой по поводу Джека-Потрошителя, до того, что оно было вызвано посещением боя быков в Арле, было аутоагрессией или оживлением эдиповых мотивов. W.M. Runyan детально обсуждает надежность и обоснованность различных интерпретаций. Его подход включает проверку эмпирических данных «за» и «против» интерпретации, анализ теоретической согласованности, а также критическую оценку и сравнение относительного правдоподобия различных интерпретаций одного и того же действия. А.И. Юрьев^[13] также в качестве примера сложности валидизации ссылается на исследование 3. Фрейда «Моисей Микеланджело», где весьма квалифицированные и авторитетные эксперты столкнулись с проблемой противоречивого понимания образа Моисея.

В целом же можно считать, чем больше обвинений в ненадежности, необоснованности и даже фальсификации выдержит какая-либо интерпретация — тем она надежнее. В альтернативном понимании валидности — от соответствия объективной реальности до отстаиваемой точки зрения — валидность определяется при проверке источников невалидности. Чем сильнее попытки опровергнуть некоторое утверждение, которое ему приходится выдержать, тем больше результат проведенного исследования достоин доверия.

Валидизация зависит от уровня мастерства проведения исследования, которое, в свою очередь, зиждется на практическом опыте психолога; от постоянной проверки, постановки вопросов и теоретической интерпретации результатов. При этом, по мнению автора, принципиальное значение имеет не только мастерство, но и репутация исследователя. Основанная на качестве проведения его прошлых исследований, репутация политического психолога является важнейшей составляющей той валидности, которую другие исследователи приписывают полученным им результатам. Валидность — не только функция от используемого метода. Личность исследователя как уже было замечено, в том числе и его моральные достоинства¹, принципиально важны для оценки качества полученного результата. М.К. Паттон^[14][15] подчеркивает репутацию исследователя как важный критерий того, будет ли принят отчет об исследовании в качестве основания для принятия важных решений. В идеале степень мастерства, основанная на профессиональном опыте портретиста и его научной добросовестности, при проведении исследования проявляется в результатах его исследований, которые настолько убедительны сами по себе, что уже содержат в себе валидизацию. В подобных случаях процедура исследования ясна, результаты очевидны, а интерпретации и выводы воспринимают как истинные.

В соответствии с концепцией Б. Глазера и Э. Страусса^[16] валидизация не является некоей финальной верификацией или результатом контроля — верификация встроена в процесс исследования, в течение которого происходит постоянная проверка надежности, достоверности и обоснованности результатов. Об этом же пишет С. Квале^[17], который считает, что валидизировать — значит, постоянно проверять. Часто о валидизации в портретировании говорят как о завершающем, конечном этапе работы, как о верификации уже созданного исследователем психологического портрета, но, по нашему мнению, валидизация необходима на всех ртадиях портретирования. Психолог критическим взглядом окидывает весь процесс построения психологического портрета, ясно представляя свою позицию в отношении объекта изучения и методов контроля, которые он намеревается использовать, чтобы учесть избирательность восприятия, предвзятость интерпретации и другие возможные источники искажений. В этом случае он как бы играет роль «адвоката дьявола» по отношению к результату портретирования.

М.Б. Майлз и А.М. Хуберман¹ считают, что для определения валидности качественного исследования не существует канонов или незыблемых правил принятия решения. Их подход состоит в анализе множества источников возможных искажений, которые могут снизить валидность качественных наблюдений и интерпретаций. Они подробно описывают тактики проверки и подтверждения качественных результатов. Этот процесс включает в себя проверку репрезентативности и влияния исследователя; триангуляцию; оценку значимости источников информации; проверку смысла того, что было скрыто; анализ неожиданностей; поиск негативных свидетельств; проведение тестов «если — то»; исключение ложных отношений; воспроизведение результатов; проверку конкурирующих объяснений и получение обратной связи от респондентов^[18][19].

В связи с востребованностью и развитием качественных исследований в современной политической психологии продуктивным методологическим приемом признается коммуникативный подход к валидности, который обнаруживается в разных подходах в науках о человеке. Коммуникативная валидность предполагает проверку валидности качественных исследований в диалоге. Валидные интерпретации формируются, когда противоречащие друг другу утверждения обсуждаются в диалоге, например в диалоге портретиста и заказчика (пользователя) портрета. Решение о том, валидно ли наблюдение, его интерпретация и конечный результат исследования, принимается, когда участники дискуссии приводят свои аргументы. П. Рикер^[20] описывает валидизацию как процедуру аргументации, сравнимую с юридическими процедурами и юридической интерпретацией. В реальной практике психологического портретирования валидизация в значительной мере связана с логикой неопределенности и качественной вероятности, где всегда возможно приводить аргументы «за» или.

«против» интерпретации, сталкивать интерпретации между собой и выбирать между ними. В психоанализе валидность интерпретации выясняется в диалоге между пациентом и терапевтом. Cronbach¹ отстаивал дискурсивный подход, при котором валидность основывается на публичном обсуждении. Цель исследовательского отчета — продвинуть осмысленную дискуссию для получения приемлемого результата. Обсуждая нарративные исследования, И.Дж. Мишлер^[21][22] считает, что валидность знания устанавливается в дискурсе, посредством которого результаты исследования уже могут рассматриваться как надежные настолько, чтобы другие исследователи могли полагаться на них в своей работе.

Формы доказательства истинности полученного результата исследования будут различаться в аргументации философского диалога, в судебных процедурах и при юридической интерпретации в зале суда, в риторическом завораживании аудитории рассказчиком и в гуманистической терапии, основанной на позитивных чувствах и взаимной симпатии. Для философских обсуждений, таких, как диалоги Сократа, характерна рациональная аргументация. Обязанность участников — проанализировать высказывание, определить его истинность или ложность на основании аргументированной точки зрения, в результате чего побеждает наиболее обоснованный аргумент. На наш взгляд, такая дискуссия представляет собой оптимальнук) форму аргументации — в ней нет главенства должностной власти, единственная форма власти — власть наиболее убедительного аргумента.

Дискурсивная теория Ю. Хабермаса^[23] предполагает консенсуальную теорию истины: идеальный дискурс имеет целью универсально валидную истину как идеал. И. Эйзнер^[24] выступал в защиту качественных исследований как искусства, основанного на искушенности и критике, считая личный опыт, литературу и даже поэзию валидными источниками знаний. Цель в данном случае — достижение консенсуса. «Консенсуальная валидизация в основе своей является соглашением между компетентными другими о том, что описание, интерпретация, оценка и тематика образовательной ситуации правильны»^[25].

Понятие коммуникативной валидности предполагает вопрос о том, кто с кем общается. Кто является компетентным партнером в диалоге об истинном знании? Собственно, в валидизации посредством переговоров в сообществе ученых нет ничего нового — в естественных науках принятие научной общественностью было последним и окончательным критерием установления приемлемости той или иной гипотезы или теории. Относительно новым в качественных исследованиях общественных наук является акцент на истине как результате переговоров в конкретном контексте, при расширении интерпретативного сообщества за счет включения саМих респондентов и непрофессиональной общественности. Коммуникативная валидизация в чем-то напоминает образовательный процесс, где истина постигается в процессе коммуникации, при взаимном обучении в диалоге и исследователя и исследуемого.

Другой методологический подход опирается на прагматическое понимание валидности в качественных исследованиях. Он идет дальше коммуникативной методологии и предъявляет к знаниям более жесткие требования, чем простое согласие в диалоге. Прагматическая интерпретация основана на наблюдении и интерпретации, при последующем обязательстве действовать согласно библейской формуле: «По делам их узнаете их». Прагматическая валидизация — это верификация в буквальном смысле («сделать истинным»). Для прагматика истина — это то, что помогает ему действовать таким образом, чтобы получить желаемый результат. При таком подходе знание — это, скорее, действие и его результат, а не наблюдение. Эффективность знаний, в которые мы верим, доказывается результативностью наших действий. При прагматической валидизации знаний проверка заменяется их эффективным и результативным применением. Маркс во втором тезисе о Фейербахе утверждает, что вопрос, ведет ли человеческая мысль к объективной истине, не теоретический, а практический. Человек может доказать истину, то есть реальность и силу своей мысли, на практике. А в одиннадцатом тезисе он еще более заостряет эту мысль: философы до сих пор только по-разному интерпретировали мир, тогда как дело в том, чтобы его изменить.

По оценке С. Квале, в последние годы значительно усилился акцент на прагматическом доказательстве посредством результативного действия. Подтверждение знания заменяется его применением, знания приобретают способность производить эффективные действия. Вместе с тем, критерии эффективности и их желательность становятся главным вопросом, поднимая этические проблемы правильности и целесообразности конкретного действия. Ценности не отделяются от реального научного знания, а пронизывают его создание и применение.

Прагматический интерес к знаниям с тем, чтобы помочь пациенту измениться, является неотъемлемой частью терапевтического интервью, где сообщение интерпретаций служит стимуляции изменения пациента. Фрейд при валидизации терапевтических интерпретаций не полагался на самопонимание пациента и его высказывания. Он не считал ни согласие пациента с его интерпретациями, ни их отрицание достаточным основанием для того, чтобы подтвердить интерпретацию или отказаться от нее. И согласие, и отрицание могут быть результатом внушения или проявлением сопротивления терапевтическому процессу. Он рекомендовал использовать косвенные формы валидизации: наблюдение за реакцией пациента на интерпретацию. Например, изменение свободных ассоциаций, снов, восстановленных или забытых моментов жизни и изменение невротических симптомов.

Научный дискурс как таковой в значительной мере лишен определенности, в нем отсутствует требование немедленных действий, постоянно могут появляться новые аргументы, изменяющие или опровергающие прежние точки зрения. В противоположность ненавязчивому согласию научного дискурса, условия реальной практики могут потребовать действий и решений, предполагающих принуждение к согласию. Это встречается в разнообразных сферах человеческой деятельности, например, в судебных процедурах, на переговорах в экспертных советах, при принятии решения о терапевтическом вмешательстве и решений о начале военных действий.

Прагматический подход предполагает, что истина — это все, что помогает действовать так, чтобы получить предполагаемый результат. Но мы обязаны помнить, что решение о том, что такое желаемый результат практически всегда включает в себя этические и ценностные аспекты. При оценке результатов качественных исследований признается нравственный аспект валидизации, так как «валидность оценки зависит от того, истинна ли она, надежна ли и соответствует ли нормам»¹.

Итак, мы рассмотрели понимание валидности при проведении качественного исследования, каким и является собственно психологическое портретирование, в аспектах мастерства, коммуникации и действия, которые в позитивистской традиции считались нерелевантными или, по крайней мере, вторичными по отношению к получению объективных результатов. Приведенные в настоящем параграфе аспекты не исчерпывают все возможности валидизации психологического портретирования. По мнению автора, все сказанное позволяет сделать вывод о том, что изложенные методологические подходы к проблеме валидности обладают значительным потенциалом в осуществлении качественных исследований и в частности в психологическом портретировании. Вместе с тем они не отменяют важности точных наблюдений и логичной аргументации. Большинство качественных исследователей пользуется, если это возможно и уместно, статистическими данными. Лишь очень немногие упорно этого избегают. Так, известно, что Конрад Лоренц выводил из себя коллег, заявляя: «Если у меня есть хоть один хороший пример, то мне наплевать на статистику»^[26][27].

Как средства и инструменты познания качественные и количественные подходы требуют от профессионалов разной подготовки, и сами психологи различаются как по заинтересованности в количественных исследованиях и способности их производить, так и по способности и интересу к проведению качественных исследований. «Не все психологи любят математику, но и не все психологи смогут овладеть психологическим портретированием. Это трудно»^[28].

Несмотря на теоретическое, методологическое и практическое переплетение качественных и количественных аспектов исследований в политической психологии, доминирование последних все еще очевидно. На сегодняшний день студенты-психологи и молодые специалисты, приобретают способность профессионально анализировать социальный мир как математически упорядоченную вселенную и зачастую остаются дилетантами перед лицом лингвистически сконструированного социального мира.

Завершая настоящий параграф, представляется необходимым отметить, что в литературе, посвященной проблеме валидности в качественных исследованиях, приводится ряд наиболее часто упоминаемых критериев^[29], которые, по нашему мнению, могут и должны использоваться в валидизации психологического портретирования. Это такие критерии как подлинность источников данных, авторских методов и изложения; триангуляция — оценка портрета с нескольких точек зрения либо посредством комплекса методов; валидизация респондентов и экспертов; рефлексивность как способность портретиста учитывать возможность собственной предвзятости в процессе сбора данных, логических построений и выводов; независимый аудит, который предполагает представление другим исследователям возможности проследить работу с данными и прийти к тем же самым выводам.

• [1] См.: Юревич А. В. Социальная психология науки. — СПб.: Изд-во РХГИ, 2001. — С. 59.
• [2] См.: Tesch R. (1990) Qualitative Research: Analysis types and software tools. Basingstoke: Falmer.
• [3] См.: Анастази А. Психологическое тестирование: Кн. 1; Пер. с англ. / Под ред. К. М. Гуревича, В. И. Лубовского; предисл. К. М. Гуревича, В. И. Лубовского. — М.: Педагогика, 1982;Бурлачук Л. Ф. Морозов С.М. Словарь-справочник по психодиагностике. — СПб.: Питер Ком., 1999; Гайда В. К. Захаров В.П. Психологическое тестирование. — Л.: ЛГУ, 1982; МельниковВ. М, Ямпольский Л Т Введение в экспериментальную психологию личности. — М.: Просвещение, 1985.
• [4] См.: Lather Р. The validity of angels: Interpretive and textual strategies in researching thelives of women with HIV/AIDS // Qualitative Inquiry, 1. 1995. P. 41−68.
• [5] См.: Lincoln Y.L., Cuba Е. Naturalistic inquiry. Beverly Hills (CA): Sage. 1985.
• [6] Cm.: Kerlinger F.N. Behavioral research. New York: Holt. Rhinehart, & Winston, 1979. P. 138.
• [7] Cm.: Pervin L.A. Personality. New York: John Wiley, 1984. P. 48.
• [8] Еникеев М. И. Энциклопедия. Общая и социальная психология. — М.: ПРИОР, 2002. — С. 29.
• [9] См.: Cronbach L.J., Meehl Р.Е. Construct validity in psychological tests // PsychologicalBulletin, 52. 1955.
• [10] См.: Квале С. Исследовательское интервью. — М.: Смысл, 2003.
• [11] См.: Polkinghorne D.E. Methodology for the human sciences. Albany: SUNY Press, 1983.
• [12] Cm.: Runyan W.M. Why did van Gogh cut ofThis ear? The problem of alternative explanationsin psychobiography // Journal of Personality and Social Psychology, 40. 1981. P. 1070−1077.
• [13] См.: Юрьев А. И. Портретология власти // Власть. 2004. № 7. — С. 77−80.
• [14] См.: Smith L.M. Ethics in qualitative field research: An individual perspective // Qualitativeinquiry in education / E.W. Eisner, A. Peskin (Eds.). New York: Teachers College Press, 1990.
• [15] Cm.: Patton M.Q. Qualitative evaluation methods. Beverly Hills (CA): Sage, 1980.
• [16] Closer B.G., Strauss AM. The discovery of grounded theory: Strategies for qualitativeresearch. New York: Aldine, 1967.
• [17] Kvale S. A postmodern psychology — A contradiction in terms? // Psychology and postmodernism / S. Kvale (Ed.). London: Sage, 1992. P. 31−57.
• [18] См.: Miles MB. Huberman А.М. Qualitative data analysis: A sourcebook of new methods. Beverly Hills CA): Sage, 1984.
• [19] Там же. P. 263.
• [20] Ricoeur P. Freud and philosophy: An essay on interpretation. New Haven (CT): Yale UniversityPress, 1970.
• [21] См.: Cronbach L.J. Validity on parole: How can we go straight? // New Directions for Testingand Measurement, 5. 1980. P. 99−108.
• [22] Cm.: Mishler E.G. Validation in inquiry-guided research: The role of exemplars in narrativestudies // Harvard Educational Review, 60. 1990. P. 415−442.
• [23] Cm.: Habermas J. Knowledge and human interests. Boston: Beacon, 1971.
• [24] Cm.: Eisner E. W. The enlightened eye. New York: Macmillan, 1991.
• [25] Там же. Р. 112.
• [26] См.: House Е R Evaluating with validity. Beverly Hills (CA): Sage, 1980. P. 255.
• [27] См.: Психологическая энциклопедия. 2-е изд. / Под ред. Р. Корсини, А. Ауэрбаха. — СПб.:Питер, 2003.-С. 1060.
• [28] Юрьев, А И. Портретология власти // Власть. 2004. № 7. — С. 78.
• [29] См.: Психология: комплексный подход / М. Айзенк, П. Брайант, X. Куликэн, и др. Подред. М. Айзенка; Пер. с англ. С. Б. Бенедиктова. — Мн.: Новое знание, 2002; Smith J.A. (1996)Evolving issues for qualitative psychology, in J.T.E. Richardson (ed.) Handbook of QualitativeResearch Methods for Psychology and the Social Sciences. Leicester. British Psychological Society.