Седьмой вариант — Афганистан

Эта страна по роли в ней ислама, да и по многим иным параметрам, стоит особо. Ресурсами и иными богатствами Афганистан не обделен, но история не способствовала успешному развитию его народов, лишь сравнительно недавно обретших собственную государственность. Едва ли не главное, что отличает афганцев, особенно горцев, — чувство национальной гордости и готовность сражаться за свою независимость. В XIX в. это убедительно продемонстрировали две англо-афганских войны, завершившиеся неудачей для Великобритании. Национально-патриотический импульс афганцев явно был более существен для них, во всяком случае до самого последнего времени, до талибов, нежели тщательное соблюдение норм ислама и конфликты из-за этого.

* * *.

Вычлененные варианты свидетельствуют о богатстве конкретных путей развития исламских стран в период колониализма, о различиях в формах и степени сопротивления и приспособления исламской традиции к изменившимся обстоятельствам. Но при всех различиях можно подчеркнуть и нечто общее для стран современного ислама, включая Индонезию и Малайю, Нигерию и некоторые другие страны Тропической Африки, а также Пакистан и Бангладеш, возникшие уже после деколонизации Востока и близкие по условиям и результатам развития к странам четвертого варианта. Это общее сводится к нескольким пунктам, вытекающим из вышеприведенной характеристики исламской традиции.

Прежде всего стоит напомнить, что, за исключением шиитского Ирана, исторические корни которого непосредственно восходят к глубокой и высококультурной древности (империя Ахеменидов), подавляющее большинство остальных народов и этнических общностей, составляющих основу в изучаемых странах (арабы, тюрки, кавказцы, афганцы, малайцы и негры; в меньшей степени это касается исламизованного населения Пакистана и Бангладеш), относятся к числу вышедших на историческую арену сравнительно поздно и потому в массе своей бывших достаточно отсталыми. Ислам чаще всего жестко и искусно консервировал эту отсталость, во всяком случае для подавляющего большинства населения. И поскольку в странах ислама не существовало наследственных замкнутых сословий правящих верхов, то неудивительно, что высшие слои общества по уровню культуры мало отличались от низов, а выделявшиеся на общем фоне образованные интеллектуалы ислама опять-таки в основном, за редкими исключениями, были знатоками все того же ислама. Кроме того, приниженность и строгая консервативность, конформность исламского социума, состоявшего из мусульман, привычно ориентированных на удовлетворенность жесткой нормой, фанатичную преданность идее, нетерпимость и покорность судьбе, гарантировали устойчивость традиции. На страже этой стабильности стояло и сильное государство.

Все перечисленные факторы действовали в одном направлении — в пользу сопротивления переменам, особенно навязанным извне, со стороны неверных, олицетворением которых был буржуазно-демократический, до поры до времени одновременно и колониальный Запад. Нужно было немалое время и удачное сочетание благоприятных для колониализма обстоятельств, чтобы сила упомянутых факторов была хоть скольконибудь нейтрализована. Вот для того, чтобы оценить наличие такого рода обстоятельств, их силу и вызванные ими процессы, и были вычленены разные варианты развития, потенции и степень приспособления исламских обществ. В конечном счете эти варианты, суммируя близкие из них и воспринимая их в качестве модификаций примерно одного типа развития, можно свести к двум основным моделям.

Первая — модель длительного взаимодействия колониализма и исламской традиции. Она типична для мусульманских стран с обществами смешанного типа, готовыми воспринимать и дальше влияние Запада. Суть ее в том, что традиционная исламская структура в процессе интенсивного воздействия на нее вынуждена была долго приспосабливаться, преодолевая естественный и столь свойственный ей мощный импульс сопротивления, отторжения всего чуждого. Сюда следует отнести близкие друг к другу первый и второй варианты, Египет и Турцию, большинство стран четвертого варианта, в первую очередь страны Магриба и Леванта, кроме разве что уж очень отсталых Ливии и Йемена, а также — если отвлечься от ближневосточного региона — Индонезию и Малайю, тем более Пакистан и Бангладеш, т. е. мусульманскую часть Индии времен колониализма. С некоторыми оговорками регионами того же типа можно считать Кавказ и Среднюю Азию.

Для стран, причисляемых к первой модели развития стран ислама, характерен не только длительный период внутренней, нередко насильственной либо, как в Турции и Леванте, вынужденной трансформации в направлении европеизации политических институтов и элементов культуры, вестернизации экономики, к тому же при заметном участии в этом процессе этнически и цивилизационно чуждых компонентов. Для всех них, включая и Турцию, долгое время бывшую центром империи и сюзереном по отношению к окружавшим ее арабским странам, характерно, что процесс внутренней трансформации под воздействием извне был тесно связан с ослаблением государства и соответственно внутренних потенций ислама. Вестернизация вела к росту уровня жизни и потому как бы гасила те традиция ислама, которые восходили к полупервобытности времен пророка. В то же время по мере деколонизации этих стран, обретения ими независимости и усиления централизации власти (а в Турции после крушения империи, причем невзирая на радикальные реформы Кемаля, но следом за укреплением государственности как таковой) параллельно с некоторым ослаблением импульса извне и возрождением государства со свойственной исламу мощной политической властью началось если и не воссоздание в полном объеме, то заметное усиление утраченного было в недавнем прошлом влияния исламской традиции, вплоть до появления различных весьма влиятельных течений фундаменталистского толка. Такова реальная сила потенции ислама как образа жизни.

Существенно также отметить, что ослабление колониализма и усиление центральной власти в ставших независимыми после деколонизации исламских странах, о которых идет речь, влекло за собой традиционное укрепление сферы государственной системы хозяйства, теперь уже в промышленной, современной ее модификации, причем нередко за счет ослабления так и не набравшего силы в период колониализма местного частнопредпринимательского сектора. И все же, при всем том, первая модель — это модель энергичной трансформации, в немалой степени также и европеизации, вестернизации традиционных исламских стран.

Вторая модель. К ней относятся страны, где сила традиции и в период колониализма продолжала, несмотря ни на что, быть безусловно ведущим и определяющим фактором существования и развития соответствующих обществ. Сюда относятся те же общества смешанного типа, затронутые влиянием Запада, но сохраняющие стремление не поддаваться далее этому влиянию, не идти по пути буржуазно-демократического Запада даже после того, как он перестал быть колонизаторским. Суть данной модели в том, что традиционный ислам, как правило в его наиболее примитивной форме, легко преодолевая все импульсы извне и как бы вообще не замечая, игнорируя их (бедуинам Аравии это было, например, очень несложно), продолжает воспроизводиться, причем быстрыми темпами, в почти неизменном виде, независимо ни от силы того или иного государства, ни от уровня жизни. К указанной модели, представленной рядом неодинаковых модификаций, следует отнести страны, которые развивались различно, но в чем-то были весьма сходны. Это Иран, Афганистан, богатые нефтью арабские и африканские страны. Сходство их всех в том, что независимо от богатства и связанного с ним уровня жизни, ультрасовременной инфраструктуры или почти полного ее отсутствия, эти страны продолжают культивировать свой образ жизни и все привычные нормы ислама. А иногда, как-то имеет место в шиитском Иране, не останавливаются и перед тем, чтобы осознанно вернуться к фундаментальным нормам и древним порядкам времен раннего, чистого ислама. Конечно, многое в странах, развивающихся по подобной модели, очень неодинаково. Но для всех них, будь то Ливия, Аравия или Иран, эмираты Залива или Афганистан, а более всего исламские страны Тропической Африки, характерно однозначное стремление жить по традиционным нормам ислама. Впрочем, это не мешает тем из них, кто обладает достаточным богатством, пользоваться услугами и вещами, предоставляемыми вестернизацией, часто купленными за счет того же богатства, но не произведенными самостоятельно!

Итак, перед нами две модели, в чем-то заметно различающиеся, даже противостоящие друг другу. Именно этими различиями, очень важными для понимания потенций ислама и процесса трансформации исламских обществ, отличается ситуация в мусульманских странах. И хотя обе модели демонстрируют незаурядную силу и консерватизм, способности к возрождению исламской традиции, все-таки различие между ними очень существенно. Первая модель соответствует общей норме, характерной для трансформации колоний в Африке, Индии, Юго-Восточной Азии, даже Латинской Америке. Вторая модель выпадает из этой нормы, вне зависимости от того, насколько те или иные страны испытали на себе воздействие колониализма.

Конечно, можно найти причины, объясняющие, почему, скажем, в Иране, где влияние колонизаторов было весьма сильным и долгим, развитие пошло не так, как в странах, относимых к первой модели (можно говорить о силе отторжения шиитского ислама, о древних доисламских традициях и т. п.). Но факт остается фактом. Иран оказался в рамках другой модели, типичными обществами которой следует считать отсталые страны, если и не всегда бедные, то по большей части малоразвитые и почти не затронутые или слабо затронутые воздействием колониального капитала. В силу этого немалое их число может быть причислено к весьма воинственным, причем с ориентацией на привычную для ислама нетерпимость (Ливия, Афганистан), либо к высокомерным, довольным собой и своей преданностью все тому же исламу странам.

Вторая модель в некотором смысле уникальна. Во многом сила ее от нефтедолларов, придающих соответствующим странам прочность и уверенность, горделивое довольство собой. Но не только от этого. Второй исток силы — сам ислам, особенно в его наиболее простой и чистой модификации, хорошо усваиваемой бедными и отсталыми социумами, продемонстрировавшими в XX в. склонность к резкому демографическому росту и по этой очень важной причине приобретающими огромную силу. И сила эта, от имени которой все более определенно выступают фундаменталисты и экстремисты, открыто угрожает буржуазнодемократическому Западу.