Академическая наука и норманнская теория. 
Борьба за патриотическую концепцию русской истории

На протяжении XVIII в. историческая наука развивалась под влиянием тех исторических процессов, того умственного направления, которые были характерны для российского общества. В это время историческая наука несла на себе отпечаток деятельности общественных сил; это мы видим и в более поздние времена, но представляется, что именно XVIII в., особенно его середина, наполнены подспудной общественной борьбой, которая определила вектор развития общественных наук в стране, в том числе исторической науки.

Своими трудами В. Н. Татищев определил направление развития исторической науки, но это направление могло впоследствии поменяться, точно так же как могло измениться и общее направление развития страны, данное ей Петром Великим.

Россия в это время уже вошла в ранг «европейских государств» в тогдашнем понимании этого слова, и поэтому духовные явления западноевропейской жизни были знакомы отечественному образованному слою. Так, безусловное влияние на духовную жизнь страны оказало Просветительство. Однако в том виде, каким оно являлось в Европе, в первую очередь, во Франции, в России никогда не существовало. Его влияние на создание исторических концепций тоже было весьма ограниченным, и отечественная историография развивалась, прежде всего, на собственной, традиционной основе, и в борьбе с теми противостоящими тенденциями, общественными течениями, которых не знала Европа.

Именно происходившее в XVIII в. размежевание общественных сил в России определило и различия в понимании и восприятии идеологии, сложившейся в Западной Европе на базе Просвещения.

Исторические концепции, которые выстраивались в этот век под пером историков, работавших в России в это время, были несхожими. Именно в это время наметились основные различия в понимании характера исторического процесса в стране. Так, одни считали, что Россия после петровских реформ идет верным, своим путем, который следует сохранять; потому и история страны рисовалась под определенным углом зрения, как история прогресса, улучшения нравов, благодетельности высшей власти для народа. Другие мыслители считали существующее в России общество несоответствующим естественной природе человека и требовали изменений. На примерах событий отечественной истории они подчеркивали исконно присущую народу вольность, постоянно на протяжении веков истребляемую князьями и царями.

Вследствие этого возникали разные оценки и понимание самого исторического процесса и отдельных исторических событий.

Особенностью развития отечественной исторической науки практически на всем протяжении XVIII в. и даже начала XIX в. было то, что отечественные историки были непрофессионалами в формальном значении этого слова. Зато задачей составления истории России были серьезно озабочены многие выдающиеся государственные деятели, писатели, военные. Достаточно назвать императрицу Екатерину II, генерал-лейтенанта, члена Военной коллегии И. Н. Болтина, президента Коммерц-коллегии М. М. Щербатова, писателя и реформатора русского языка Н. М. Карамзина.

Работали в России и профессиональные историки. Это были выходцы из стран Западной Европы, в основном из германских княжеств. Они объединялись вокруг Академии наук и художеств, созданной Петром I в 1724 г. в Петербурге. С 1747 г. Академия стала называться Императорской, или Петербургской, Академией наук и художеств, с 1803 г. — Императорской Академией наук, с 1836 г. — Императорской Санкт-Петербургской Академией наук, с мая 1917 г. — Российской Академией наук.

Кроме уже существовавшей Петербургской Академии наук в 1783 г. по инициативе Е. Р. Дашковой была основана Российская Академия. Это был новый научный центр по изучению русского языка, словесности и истории. В 1841 г. Академия была преобразована во II отделение Императорской Санкт-Петербургской Академией наук, а затем — в Отделение русского языка и словесности этой Академии. Этот научный институт сыграл очень важную роль в развитии российской науки, в том числе исторической. Однако случилось это не сразу.

В 1747 г. в Петербургской Академии наук и художеств появилось отделение (разряд) «истории и древности». В академики из числа историков были избраны Г. 3. Байер, Г. Ф. Миллер, А. Л. Шлёцер, И. Г. Стриттер, Ф. И. Круг и другие. Иностранные ученые ценились за высокую научную репутацию и владение навыками научного исследования в таких непростых отделах истории и филологии, как генеалогия, источниковедение, хронология, нумизматика. Владение этими специальными навыками считалось престижным в век Просвещения.

Байер Готлиб Зигфрид (1694—1738 гг.) — приехал в Россию в 1726 г., почти сразу после создания Академии наук. Как специалист он к этому моменту уже сформировался. Его интересовали древние и восточные языки, история и литература. В русской истории его преимущественно интересовали древнейшие ее периоды, история народов, населявших ее территорию. Свой взгляд на эти проблемы он высказал в работах «О происхождении и древнем местожительстве скифов», «О варягах», «Происхождение Руссов» и некоторых других. В своих исследованиях по истории России Байер преимущественно опирался на данные античных и средневековых авторов, скандинавские и польские источники.

При написании своего труда В. Н. Татищев знакомился с наблюдениями Г. 3. Байера. При этом он категорически не согласился с основанной на избранном Байером круге источников версией о скандинавском происхождении Рюрика, да и вообще с его тезисом о том, что варяги пришли в Новгород из Скандинавии и тем самым положили начало Русскому государству.

Вторая половина XVIII — начало XIX в. было значимо активной экспедиционной и собирательской деятельностью. Академическая программа исследования России инициировала серию комплексных исследовательских экспедиций. Сбор исторических сведений о народах и регионах Российской империи сопровождался обследованием библиотек, архивов, монастырей. Реализовывался замысел по собиранию древних рукописей, книг, меморий.

Миллер Герард Фридрих (1705—1783 гг.) — первым из российских историков получил официальный государственный статус историографа в 1747 г. Он стоял у истоков Петербургской Академии наук, куда был приглашен совсем молодым человеком еще в 1725 г. Специального исторического образования он не имел; тем не менее, уже через пять лет Миллер был признан профессором и академиком.

Вместе с исследователем Камчатки Степаном Петровичем Крашенинниковым (1711—1755 гг.) Г. Ф. Миллер участвовал от Академии в Камчатской экспедиции 1733—1743 гг. Крашенинников произвел сохранившее научное значение до наших дней «Описание земли Камчатки»; Миллер же составил свою коллекцию материалов по истории Сибири. Часть материалов была им обработана и издана в виде очерков о состоянии отдельных регионов Сибири. Затем вышло «Описание Сибирского царства и всех, просшсдших в нем дел от начала, а особливо от покорения его русской державой, но сие времена» (издано в 1750 г.; впоследствии опубликовано как «История Сибири»), Так было положено начало описанию отдельных областей Российской империи. Материалы, собранные в экспедиции, сохранились и в настоящее время хранятся в Российском государственном архиве древних актов (РГАДА) под названием «Портфели Миллера».

Круг научных интересов Миллера был довольно разнообразен. В него входили эпохи царя Федора Иоанновича, Бориса Годунова; история Смуты начала XVII в.; царствования Михаила Федоровича, Петра I. Занимался он и современной ему историей, в частности, собирал материалы о Емельяне Пугачеве. Очевиден был его интерес к архивоведению, археографии, источниковедению.

Миллер много сделал как организатор издательской деятельности Академии наук. В частности, он редактировал «Санкт-Петербургские ведомости» и приложения — «Месячные исторические, генеалогические и географические примечания в Ведомостях» (1728—1742 гг.). В 1755—1765 гг. издавал «Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащие» — первый научно-популярный журнал в России. С 1732 по 1765 г. Миллер издавал специальный журнал Sammlung Russischer Geschichte (Собрание русской истории). Здесь печатались отрывки из летописей, извлечения из византийских авторов, сочинения В. Н. Татищева, А. И. Манкиева, П. И. Рычкова, М. М. Щербатова и других. Публиковались здесь и труды самого Г. Ф. Миллера.

Много пользы принес Миллер архивному строительству. В 1766 г. он перешел на службу в Московский архив Коллегии иностранных дел. Этот архив сложился на основе первого российского исторического архива, так называемого Царского архива XVI в., хранившего вышедшие из активного использования документы государственного делопроизводства. В 1724 г. на его основе и был создан Московский архив Коллегии иностранных дел (МАКИД). Здесь хранились уникальные материалы по истории России XII—XVIII вв. В начале 1780-х гг. были учреждены Архивы старых дел в Петербурге и Москве. По указу Павла I был создан Московский губернский архив. По опыту этого архива и началось систематическое архивное строительство по всей России.

Архивы являлись не только местом хранения исторических материалов, но и центрами археографической, источниковедческой и публикаторской деятельности. Конечно, доступ к архивным материалам был ограничен. Ограничения могли носить временный или постоянный характер, при этом для историков и исследователей-любителей могли делаться исключения. Архивные материалы тогда, как и сейчас, были тесно связаны как с государственной, так и с коммерческой тайной. Так, во времена А. И. МусинаПушкина под запретом оказались «синодальные дела».

Миллер заложил основы деятельности архивных учреждений в России. Он подготовил себе прекрасных помощников и преемников по архивному делу. В их числе был и знаменитый Н. Н. Бантыш-Каменский, а также И. Г. Стриттер, А. Ф. Малиновский и ряд других.

Разнообразие интересов Миллера создает трудности при вычленении его исторической концепции истории России. Его взгляды на историю России, в сущности, не поддаются обобщению. Единственное, что отчасти выявило его восприятие истории России, — это дискуссия, возникшая при обсуждении в 1749 г. его квалификационного сочинения, диссертации «О начале российского народа и имени его».

В диссертации Г. Ф. Миллер изложил взгляды, ранее уже обосновывавшиеся в генеалогических исследованиях германских историков. Эти взгляды в виде историографического факта интерпретировал В. Н Татищев, обративший внимание на позицию Г. 3. Байера, связывавшего возникновение Российского государства с норманнским завоеванием и искавшего норманнский корень Российского государства. Миллер развил идеи Байера, дополнив их собственными размышлениями о норманнском происхождении руссов. Именно в иноземном происхождении династии Рюриковичей Миллер увидел исток силы и могущества великих князей, царей и императоров российских. Именно к помощи норманнов, считал он, и прибегли славяне для создания собственной государственности. Важным элементом концепции Миллера было и утверждение о позднем расселении славян на территории Восточной Европы.

Естественно, что полемика развернулась вокруг вопросов о происхождении Рюрика и его дружины, об этимологии слова «руссы», о роли норманнов в образовании государства, об уровне развития славянских племен. Все эти проблемы не раз рассматривались в историографии России до Миллера. Редко кто из исследователей, писавших о происхождении Российского государства, не затрагивал эти темы. Известно, что Миллер сам ставил перед Академией задачу копирования источников и материалов Татищева.

Миллер рассмотрел проблему вне историографического контекста, на очень узком круге сведений, фиксация которых в летописях не поддавалась точной датировке. Рассказ о призвании варягов на Русь в 862 г. является фактом историографии, а, следовательно, сам требует рассмотрения в контексте концепции, иод влиянием которой он был включен в летопись.

Проигнорировав историографический фактор, Миллер оказался под жесткой критикой российских ученых, осведомленных о состоянии историографической ситуации в таком важном вопросе, как происхождение государства Российского. Скорее всего, Миллер, как и многие впоследствии, недооценивал историографический концептуальный характер русских летописей и содержащихся в них объяснений исторического процесса. Тем более не учитывал он исторические концепции, бытовавшие в России на протяжении нескольких веков.

Основной груз борьбы с новорожденной «норманнской теорией» лег на плечи М. В. Ломоносова. Хотя первым, кто дал историографическую и источниковедческую критику теории Г. 3. Байера, был В. Н. Татищев, настаивавший на славянском корне Древней Руси.

Ломоносов Михаил Васильевич (1711 — 1765 гг.) — великий русский ученый, мыслитель, организатор науки, гений которого проявился в самых разных областях: в физике, химии, минералогии, филологии, поэзии, художественном творчестве и т. д.

Ломоносов много и серьезно занимался историей России. По-видимому, нс случайно, давая характеристику его научным интересам, А. С. Пушкин на первое место поставил историю: «Историк, ритор, механик, химик, минералог, художник и стихотворец, он все испытал и все проник». Приступая к занятиям российской историей Ломоносов подчеркивал воспитательное значение истории. Он считал, что историк призван «дать бессмертие народу», совместив через историческое повествование прошлое и настоящее, обеспечив встречу ныне живущим с ушедшими поколениями.

При всей научной склонности к занятиям историей, конкретный импульс Ломоносов получил, рецензируя подходы Миллера к происхождению российского народа. Первой его работой, но истории стали «Замечания на диссертацию Г. Ф. Миллера „Происхождение имени и народа Российского“», составленные в 1749 г. Затем последовал еще ряд исследований.

Основной исторический груд Ломоносова — «Древняя Российская история от начала российского народа до кончины великого князя Ярослава Первого или до 1054 г.». К подготовке «Истории» он приступил в 1751 г. В 1754 г. была написана первая часть труда, обнимавшая крайне важный для истории России период до летописного указания о приглашении Рюрика. Ломоносов вносил свое видение в периодизацию истории Древней Руси, обращая внимание на период правления Ярослава Мудрого (1019—1054 гг.). Именно с 1054 г. начинается, с его точки зрения, раздробление Древней Руси.

Практически одновременно, в 1755 г., ученый написал работу, объединяющую его взгляд на историю России с актуальными историческими проблемами — «Слово Похвальное о Петре Великом». В 1760 г. совместно с А. И. Богдановым он составил «Краткий российский летописец с родословием». В царствование Екатерины II летописец стал довольно распространенным школьным руководством. Ведь с 1786 г. в губернских городах были созданы народные училища, в программу которых была включена история России как обязательный предмет.

Круг интересов Ломоносова-историка — древнейшая история России, норманнская теория, петровское время. Отметим, что исторические сюжеты затрагивались им и в его поэтических произведениях. Выявляя историческую концепцию Ломоносова, следует, разумеется, иметь в виду все его наследие, его философские взгляды, особенности его научного мировоззрения.

Концепции Ломоносова изначально присущ всемирно-исторический взгляд на историю. В этом сказывался общенаучный системный подход, свидетельствовавший о высоком научном профессионализме и незаурядности. Он легко сближает различные явления всемирной и русской истории, обнаруживает параллели и пересечения.

Ломоносов сразу оценил, что в основе позиции «норманистов» лежал не просто тезис о происхождении варягов, их этнических корнях. Речь шла о том, что исторической наследницей Древнего Рима была Западная Европа, империя Карла Великого, через посредство которой западная цивилизация распространилась в конечном итоге на земли Восточной Европы, в том числе и на Русь. Русские же якобы не могли создать государственности, и только приход варягов как германского элемента мог подвигнуть их к этому.

Коль скоро основные тезисы норманистов имели явную политическую окраску, ясно, что ответ Ломоносова также не мог не иметь ее. Однако здесь именно с научной стороны Ломоносов оказался совершенно прав, когда отвергал тезис норманистов о вторичности Российского государства и, следовательно, исторической судьбы русского народа по сравнению со странами и народами Западной Европы. Его магистральная идея о России как идейной и исторической преемницы традиций Греции и Рима, подтвержденная «византийским» опытом России, выдержала проверку временем, равно как и его взгляд на православие как на одну из мировых религий, а отнюдь не «боковую ветвь» латинства.

Если В. Н. Татищев был первым историком империи, то М. В. Ломоносов в своих работах объективно показал, что эта империя нс была исторически вторичной, не была калькой с западноевропейских образцов, а что она имела глубокую преемственность во всей предыдущей исторической, духовной жизни русского народа. Естественно, что при таком подходе его столкновения с представителями западноевропейской науки, последовательно проводившими свои взгляды на российскую историю в стенах Академии наук, были неизбежными. Они объясняются не особенностями его характера, а его личной и научной позицией, совестью ученого и воззрениями русского патриота.

Его позиция в отношении норманистов была, конечно, политизирована, как в свое время концепция Филофея о «Москве — Третьем Риме», но вместе с тем эта позиция была столь же исторически и научно обоснована. Это — два нечасто встречающихся в истории совпадения оценки исторических явлений в различные исторические эпохи и с различных сторон.

Ломоносов высоко оценивал значение римского исторического наследия для Европы. Рим продлил свою историю в истории Западной Европы. Византия (Восточный Рим) оказала воздействие на историю славян. Ломоносов придавал большое значение общей корневой системе и Рима, и Византии, которая ему виделась в истории Трои. Россия, Древняя Русь ведут свой потенциал народа и государства от этого общего истока.

Взгляды М. В. Ломоносова на историю вырастали из традиционной историографии России. Потому и теории Г. Ф. Миллера и его единомышленников, сводившиеся к представлениям о русском государстве как вторичном по отношению к норманнской государственности, оказывалось в противоречии со всем видением истории России, в которой Москва была «Третьим Римом», т. е. прямой, а не опосредованной наследницей античной государственной идеи. Диалог между Россией и Европой в это и в последующее время развивался именно на этой основе, на другой он был невозможен.

Ломоносов своими историческими трудами утверждал воспитательное значение истории для общества, для народа, для правителей, другими словами, ее актуальность, связь с современностью. В ряде случаев он сознательно идет на выявление связи исторического материала со злобой дня. Так, касаясь хорошо известного любому русскому человеку летописного сказания о проповеди апостола Андрея Первозванного, Ломоносов легко сближал это летописное событие с фактом новейшей истории России, а именно с учреждением Петром Великим ордена Андрея Первозванного.

Ломоносов решает сразу несколько задач. Он обращает внимание на духовные основания Российского государства и время их формирования, на включенность этих оснований в идеологию современного ему российского самодержавия, на связь российской истории с основными событиями всемирной истории. Естественно, что прямое отрицание германскими учеными этого летописного сообщения, базирующегося на сведениях источников, представляется ему не адекватным по целому ряду мотивов.

Тезис об ордене Андрея Первозванного, учрежденном Петром I, превратился в метафору для выявления мысли о первичности русской государственности и «параллельности» европейскому опыту нашего государственного строительства.

Всемирно-исторический подход к истории славян обнаруживался при рассмотрении вопроса о расселении славян на территории складывания древнерусского государства. Для Ломоносова история России была прежде всего, историей народа, который прошел длинный и сложный путь развития задолго до появления у него государства. Его занимала тема этногенеза славян. Ломоносов считал, что славяне расселились на территории, где сложилась Древняя Русь задолго до Рождества Христова. Позднейшая наука подтвердила правильность определения ученым территориальных границ расселения славян. Одним из первых в отечественной науке он писал об особенностях этнического взаимодействия народов на территории России, о формировании, смешении этнических элементов.

Ломоносов развивал идеи русской историографии о длительном историческом периоде формирования государства, когда происходил переход от племенного устройства, власти старейшин рода к возникновению «единодержавия», г. е. государства; «монархия» уже существовала ко времени, когда Рюрик основал династию. Ломоносов присоединился к гипотезе о славянском происхождении Рюрика и его дружины. Правда, эта теория не встретила поддержки в последующей историографии. Однако суть норманизма, в основе которого лежал тезис о неспособности славян создать государственность и о необходимости приглашения для этого иноземцев, была уловлена Михаилом Васильевичем совершенно верно.

Ломоносов высоко оценивал роль и значение самодержавия для России. Как и Татищев, он считал, что самодержавие было утверждено первоначально в Новгороде, а уже потом через Киев, Владимир, Москву, Петербург распространилось на всю Россию. Сущность его позиции по этому вопросу сводилась к формуле: «Сильное самодержавие — сильная Россия».

Одним из первых в отечественной науке М. В. Ломоносов (наряду с В. Н. Татищевым, М. М. Щербатовым) поставил вопросы социального строя Древней Руси; он изучал систему данничества, предпринял усилия по изучению истории городов на Руси, занимался вопросами исторической терминологии (например, понятиями «челядь», «холопы», «подданство» и т. д.).

В диссертации Г. Ф. Миллера М. В. Ломоносов увидел «оскорбительные для славянского племени и русского народа» положения. Ученый много усилий прилагал к тому, чтобы доказать величие русского народа, которое, по его мнению, складывалось из ряда факторов, таких, как древность исторических корней, обширность занимаемой им территории, значительность культурного наследия, глубокие народные традиции. Гражданская позиция Ломоносова не должна, однако, заслонять для нас научного значения его исследований. Ломоносов высказывал блестящие идеи, многие из которых сохраняют свое научное значение и в наши дни.

Шлёцер Август Людвиг (1735—1809 гг.) — приехал в Россию по приглашению Г. Ф. Миллера в 1761 г. Спор между членами Академии наук вокруг варяжского вопроса уже отгремел. В России он провел шесть лет. Полученное в Германии образование позволило ему занять должность адъюнкта Академии наук по русской истории.

Человек невероятной научной энергии, Шлёцер ценил энциклопедические, сводные знания. До приезда в Россию он специализировался на древностях еврейского народа, был специалистом в области критики источников. Естественно, его внимание привлекли именно источниковедческие проблемы российской истории. Ими занимались его предшественники Г. 3. Байер и Г. Ф. Миллер. Именно источниковедческий анализ текстов позволял ученому обойти те трудности, которые создавали языковый барьер, хотя, в отличие от Байера, Шлёцер выучился русскому языку. Правда, в его комментариях к русским летописям имеются курьезы, свидетельствующие о недостаточной чувствительности к культурно-историческому компоненту русского языка. Вместе с тем, формальными приемами текстологического анализа он, безусловно, владел и смело обращался к методам лингвистики и текстологии, к данным этимологии.

Шлёцер издавал русские источники, комментировал их. При этом в первую очередь его интересовали летописи, но также и законодательные памятники. Сам он считал себя первым толкователем и издателем русских летописей. Закладывая основы летописного источниковедения, он исходил из возможности путем сличения дошедших до него списков древнейшей нашей летописи установить, что же Нестор писал в действительности.

Кропотливый труд, проделанный Шлёцером, нашел отражение в целом ряде его работ. Он не только пытался очистить первоначальную летопись от позднейших наслоений, но и стремился к историческому и грамматическому толкованию текста летописи. Затем он перешел к выяснению проблемы достоверности летописных сведений: сравнивал приводимые в отдельных списках факты, проверял достоверность летописных известий иностранными сведениями. В соответствии с требованиями тогдашней науки он ставил задачу интерпретировать настроение эпохи, дух времени. Источниками для него послужили списки летописи (всего 21).

Главным среди трудов Шлёцера следует считать работу Nestor, Russische AnnalenГ Этому итоговому труду предшествовали и другие работы по этой теме: «Опыт анализа русских летописей», «Пробный текст Начальной летописи» (изданы соответственно в 1764 и 1770 гг. на латинском языке).

Шлёцер написал ряд обобщающих трудов по русской истории. Главное внимание он сосредоточил на периодизации. При этом он особо выделял период до основания Москвы в 1147 г. Характерно и его обращение к царствованию Екатерины II. Своеобразный панегирик современной ему России и ее преобразовательнице был составлен Шлёцером на немецком языке: Neu veranderte Russland (обычно переводится как «Преображенная Россия». Более точным мог бы быть перевод «Вновь обновленная Россия»). Ученый написал этот труд сразу по возвращении на родину, в 1767—1771 гг.^[1]

Хотя у источниковедческих методик А. Л. Шлёцера было много поклонников и много противников, в историографию России он вошел как третий после Г. 3. Байера и Г. Ф. Миллера германский историк, который был убежден в том, что норманны основали русскую державу. Изучение русского летописания велось им в этом контексте.

Позиция Г. 3. Байера, Г. Ф. Миллера, А. Л. Шлёцера и их сторонников, которые отвергали мысль о способности славян Восточной Европы самостоятельно создать государство, ставшее к XVIII в. огромной империей, получила название «норманнской теории». Спор о корнях Древней Руси был в этой теории решен в пользу норманнского корня.

Данная теория уже при своем возникновении оказалась вне многовековой историографической традиции. Эта теория в глазах российских историков не имела необходимых признаков научности, выходила за границы научного подхода к историографии и источникам. «Норманнской теории» в том виде, как она была выдвинута в XVIII в., были присущи субъективные свойства германского подхода к русской истории, нарочитое подчеркивание положительной роли немцев в практике государственного устройства и преобразования России.

В отечественной научной практике споры сторонников и критиков норманнской теории сами уже стали достоянием историографии. По этому вопросу на сегодняшний день набран такой груз аргументов в разных отраслях исторической науки, что решение вопроса в упрощенном варианте, который предлагали германские ученые, стало практически невозможным.

• [1] Русский перевод был сделан Д. И. Языковым. См.: Нестор: русские летописи на древнеславянском языке, сличенные, переведенные и объясненные А. Л. Шлёцером: в 3 ч. СПб., 1809−1819.