Реалии политической власти после деколонизации

Известно, что некоторые страны деколонизовавшегося Востока, хотя и могли избрать явно манивший их марксистскосоциалистический путь развития со столь знакомой им восточной и тем более первобытно-восточной структурой властисобственности и успешно развиваться, не пошли по этому пути. Одни вследствие отсутствия у них необходимой для этого администрации, другие, у кого были условия для обретения нужного уровня политической самостоятельности, не сочли нужным заимствовать идеи коммунизма, особенно если колониальная администрация загодя заботилась о воспитании национальной администрации. Британия делала это с охотой и довольно долго, что способствовало немалым успехам в процессе демократизации стран Южной Азии, включая и исламские, такие как Пакистан и Малайя. Примерно так же, хотя и с меньшим старанием со стороны голландцев обстояли дела в Голландской Индии. Правда, некий осадок от интенсивного воздействия восточно-коммунистического поля напряжения, связанный с триумфом СССР после его победы над фашизмом сыграл свою негативную роль.

пример В частности, в Британской Индии ИНК позволял себе некий левый уклон вплоть до имитации советских пятилеток. В Голландской Индии, где результаты демократизации и вестернизации были слабее, даже возникла и окрепла крупнейшая вне Запада компартия, насчитывавшая после войны до 1,5 млн членов (в немалой мере за счет хуацяо), но бесславно развалившаяся в 1960;е гг. в результате неудачной попытки вооруженного мятежа. Неудивительно, что ни Индия, ни Индонезия не проявили в конечном счете большого интереса к коммунизму. Хуже обстояло дело во Французском Индокитае, где французы объявились сравнительно поздно, действовали в процессе вестернизации в спешке и, главное, столкнулись с такой традиционной бюрократией китайского типа, которую при всем ее прагматизме быстро перевоспитать было сложно. К тому же в Индокитае после войны и образования КНР существовало сильное влияние китайских коммунистов, что и привело к длительной войне, в ходе которой французы, а затем и пришедшие им на помощь американцы потерпели поражение.

Словом, ситуация в Индии, Индонезии, Индокитае, равно как и в Китае, Японии, Турции, Таиланде, Алжире или Египте была вполне очевидной. Одни сознательно шли за коммунистами, пока сама судьба не повернула их, зашедших в тупик, в обратном направлении. Другие вполне твердо, пусть даже подчас зигзагообразно, как-то было с Египтом времен Насера, или в процессе вооруженных столкновений то с колонистами, то с исламистами, что выпало на долю Алжира, все-таки шли по пути буржуазно-демократического Запада. Они прилагали все усилия к тому, чтобы их общества смешанного типа избавлялись от наиболее косных черт обществ восточного типа, замещая их элементами гражданского общества западного типа, что давало успешно развивавшимся странам несомненные преимущества в процессе их вестернизации.

Однако подавляющее большинство деколонизованных стран оказалось в гораздо более сложном и запутанном положении. Они не были настолько развиты, чтобы иметь хотя бы устоявшуюся память о сколько-нибудь весомой в доколониальном прошлом собственной сложившейся системе администрации. Или имели такую систему (это относится прежде и более всего к странам исламского мира), в которой гражданская администрация практически не отличалась от религиозной или военной, что сильно влияло на их потенциальные возможности. Кроме того, огромное количество в основном небольших деколонизованных стран в африканских тропиках или на островах и архипелагах Океании вообще не имело собственной политической истории и связанных с ней постпервобытных традиций администрации. Потенциально все они могли либо положиться на помощь Запада, либо смотреть с надеждой на СССР.

Если иметь в виду Океанию, то она вообще в силу ряда весомых причин была для коммунистических идей отрезанным ломтем. С деколонизованной Африкой было несколько проще, туда и была направлена помощь оружием в расчете на силовое овладение властью, что и стало генеральным принципом политики Советского Союза. Основная сложность заключалась в том, что в странах, которые имелись в виду, не было не только частной собственности и буржуазии, но и вообще институционализованной власти. Трудно было определить, на кого из вождей или авантюристов из военных целесообразно делать ставку, не говоря уже о том, кто из них, сделавшись всевластным правителем, как и куда поведет страну. Пытаясь решить эту очень важную в то время проблему, советское, а частично и китайское руководство, которое с 1960;х гг. уже вполне откровенно соперничало с советским, выбирали своих ставленников и сразу же стремились усиливать их. Подчас это соперничество вело к проигрышу СССР, как-то случилось в Зимбабве, во главе которого оказался Роберт Мугабе, поддерживавшийся китайцами.

Стоит заметить, что эти советско-китайские игры происходили рядом с ЮАР, в которой тогда еще заправляли колонизаторы и которой стоило лишь шевельнуть пальцем, чтобы в соседнем с ней Зимбабве все было в ажуре. Но буржуазная демократия тем и отличается от тоталитарного режима, что для нее подобные методы недопустимы. В итоге не только Зимбабве, но и немалое число молодых государств в африканских тропиках оказались под влиянием марксистско-социалистических идей, в основном в их советско-коммунистической упаковке. С точки зрения руководства СССР, в то время еще не очень сильного в оценке уровня и качества развития тропических стран и народов, все было бы в порядке, если бы политические партии «нового типа», которые возникали в Африке, были таким же надежным орудием в политической борьбе, каким они были в свое время в большевистской России.

Проблема не в том, что у партий было мало власти. Она сводилась к тому, что эти партии были не политическими, а племенными организациями. Подлинно политическими, не племенными организациями были армии, на что в свое время одним из первых обратил внимание Георгий Мирский. Последующий ход событий абсолютно подтвердил этот вполне логичный вывод. Суть военных переворотов, столь частых в деколонизованных странах, будь то африканские, латиноамериканские или арабские, к тому и сводилась, что амбициозный офицер, а то и сержант просто силой захватывал власть, не обращая особого внимания на то, какое племя в его стране многочисленнее и сильнее. Хотя подспудно это обстоятельство всегда имелось в виду, и расчет был с учетом его едва ли не в первую очередь.

Впоследствии, после переворота, ситуация во многом зависела от расклада сил. Захвативший власть либо создавал новую партию как административный аппарат с предоставлением в ней министерских должностей вождям в соответствии с их значимостью, либо переходил к многопартийной системе. Такой переход, впрочем, отнюдь не обязательно означал путь к демократическому стандарту с честными выборами, хотя бывало и так. Он мог быть просто игрой с иными правилами. В стране создавалось несколько партий по числу наиболее значительных племенных групп во главе с их вождями. Они соперничали друг с другом, создавая видимость некоей многопартийной демократии, а иногда даже делили власть в зависимости от результатов выборов или договаривались управлять по очереди, что характерно для аравийских эмиратов или Малайзии. В этих случаях власть мирно переходила из одних рук в другие. Но случалось и так, что реальную власть продолжал удерживать диктатор, а демократические игры с выборами были не более чем антуражем. Словом, там, где не было условий для создания мощных партий «нового типа», правители, которые захватывали и впоследствии реализовывали власть диктаторскими методами, были лишены возможности строго следовать принципам коммунистической теории и соответственно искали другие варианты. У нас их было принято называть, и далеко не случайно, странами социалистической ориентации.