Исламская государственность. 
История стран азии и африки. 
Средние века и раннее новое время

Ислам как религия и цивилизация продемонстрировал принципиально новую модель государственности. Будучи наиболее поздней из великих религий Востока, ислам вобрал в себя достаточно многое из религиозно-культурного наследия прошлого. В частности, он преодолел рыхлость ближневосточной религиозно-культурной традиции древности и противопоставил ей стройность, даже жесткость догматической доктрины с ее пятью символами веры (исповедание, молитва, пост, милостыня и хадж), полной безоговорочной покорностью воле Аллаха, а также повелениям олицетворяющего его на земле пророка либо его заместителя-халифа и всех помощников последнего. Религиозная жесткость придала исламу нетерпимость к инакомыслящим, чаще всего воспринимавшимся в качестве неверных, вплоть до религиозной войны с ними (джихад, газават), а также создала почву для укрепления невидимыми, но неразрывными узами общины своих, мусульман, членов вселенской уммы. Религиозная специфика сформировала и основные параметры исламской цивилизации с ее очевидной ориентацией на покорность обезличенной личности высшей силе и представляющей ее земной власти. Все это нашло отражение в исламской модели государства, суть которой заключена в неразрывной слитности религии и политики, религии и власти, религии и власть имущих.

Пример Нечто отдаленно похожее было и в Китае, где конфуцианская империя оказалась сильна и нерушима именно потому, что фундаментом ее было почитаемое в стране и игравшее роль главной официальной религии конфуцианство. Но конфуцианство не чета исламу. Оно никогда не было ни единственной, ни исключительной идеологической религиозной доктриной и тем более нигде не насаждало свои догматы силой. Ислам же был именно исключительной религией, нетерпимой к любой другой религиозной доктрине. Поэтому исламская государственность, фундаментом которой выступали ислам как религия и как цивилизация, оказалась наиболее сильной и воинственной, хотя и уступала во внутренней крепости и устойчивости той же китайско-конфуцианской.

Именно исламский вначале еще догосударственный социум, а затем возглавившее его и обслуживавшее его нужды государство — халифат, — что в конечном счете принесли с собой в ходе мощной и длительной военной волны полукочевые арабские бедуины, сыграли решающую роль в объединении всего столь различавшегося до того в этническом, культурном, историческом и цивилизационном плане конгломерата ближневосточных и североафриканских стран и народов в нечто монолитное, цельное, внутренне спаянное и цивилизационнорелигиозно единое. Даже несмотря на то, что халифат оказался не слишком жизнеспособным, исламская государственность как форма власти устояла и восторжествовала, а на территории халифата и после его крушения, за редкими исключениями вроде Испании, сохранилась и дожила до наших дней, не собираясь сдавать позиции и сегодня. Мало того, в силу своей жесткой внутренней установки на непримиримость к инаковерию и воинственность она продолжала расширять сферу своего влияния и после создания халифата, вне его. Именно воины ислама принесли в политически рыхлую и аморфную Индию крепкую власть, до того там неизвестную. Именно ислам в результате транзитных торговых контактов оказал воздействие на формирование государств в Тропической Африке и Юго-Восточной Азии, а в конце периода средних веков сумел создать сильную Османскую империю, которая вернула под свой контроль все земли халифата, распавшегося на части (оставшиеся при этом мусульманскими!), и в глазах просвещенных европейцев XVIII—XIX вв. стала своего рода эталоном классической восточной деспотии.

Исламская государственность, если обратить внимание на форму власти, оказалась внутренне сильна не только из-за неразрывной слитности религиозного и политического начал, хотя это ее свойство было наиболее ценным, но и чрезвычайной простотой ее административной организации и потому легкостью ее восприятия. Это обстоятельство тоже сыграло свою роль, способствуя вовлечению в цивилизационный процесс и формированию государственных образований у отставших в своем развитии этнических общностей. Племенные протогосударства, приняв форму султанатов, эмиратов или ханств, оказывались внутренне значительно более крепкими за счет подкрепления власти религией. Это видно и на примере Африки, правда, с той важной оговоркой, что даже ислам здесь не всегда помогал сделать внутреннюю структуру молодого государственного образования достаточно прочной, хотя обычно это было связано с тем, что ислам воспринимался не целиком и не всеми, к тому же часто поверхностно. Облегчалась мирная исламизация и в Центральной Азии, особенно среди кочевников. Именно за счет распространения исламской государственности в период средних веков были значительно расширены границы ойкумены, а в зону цивилизационного развития оказались вовлечены многие новые этнические общности, которые до того находились в своем развитии на уровне первобытности. Любой, даже самой примитивной иерархической структуры в данной общности было достаточно для того, чтобы в условиях политического вакуума быстро создать государство, как-то выявилось на примере исламских суфийских братств-орденов, тех самых тарикатов, о которых уже упоминалось применительно к Африке, но которые аналогичным образом могли функционировать — и функционировали — не только в Африке, но и в Азии, например в Афганистане.

Наконец, сила исламского государства была и в том, что, несмотря на огромную роль религии как таковой, на истовую религиозность мусульман, собственно религиозные обязательства подавляющего большинства населения, кроме разве ученых улемов, были не только до предела просты (молитва, пост, милостыня, хадж) и доведены до уровня элементарного обрядового автоматизма, но и всегда ориентированы на социополитический и, что неизмеримо важнее, на социоконфессионалъный стандарт. Иными словами, правоверные прежде всего обязаны были быть не гражданами, даже не подданными, но лояльными членами социума и в качестве таковых верными воинами ислама. Воинами в прямом и переносном смысле: если ты мусульманин, ты должен всегда быть готов к битве с неверными. Религиозная идеология на службе политики — это норма, и сегодня экстремисты и террористы-шахиды напоминают нам об этом.