Археологические исследования древних западнорусских городов в начале XX в

В начале XX в. по всей стране производились раскопки; осуществлялись они и на интересующих нас территориях. Вместе с тем надо сказать, что самое начало века принесло в Белоруссию некоторый спад исследований: скончались многие прежние энтузиасты раскопок — М. В. Фурсов (1901 г.), Ф. В. Покровский (1903 г.), Н. П. Авенариус (1903 г.), М. Ф. Кусцинский (1905 г.), Г. X. Татур (1907 г.), в 1904 г. скоропостижно скончался неутомимый исследователь Гнёздова на Смоленщине В. И. Сизов. Раскопки Е. Р. Романова в Белоруссии стали теперь эпизодичными, и центр исследований переместился в Гродненскую губернию. Здесь еще в 1880-х годах вел систематические раскопки местный помещик В. Шукевич, работал и петербургский профессор Э. А. Вольтер. 35-летние исследования В. Шукевича были подробно освещены Ф. Д. Гуревич [Гуревич Ф. Д., 19 626. С. 7—8]. Им было раскопано 392 погребения, из которых 376 составляли каменные могилы и лишь.

16 — курганы. Копая по тому времени методически верно, не чуждаясь широкой постановки вопросов, В. Шукевич опубликовывал результаты своих раскопок. Серьезность его работ ставилась ему в заслугу современниками [Гуревич Ф. Д., 19 626. С. 8]. Э. А. Вольтер копал меньше, однако ему принадлежит важное описание частных коллекций в России, следы которых с тех пор давно затерялись [Вольтер, 1889]. Тогда же в Витебской губернии начал исследования харьковский профессор Л. Ю. Лазаревич-Шепелевич, изучавший многочисленные курганы в Городокском и Себежском уездах Витебской губернии. Он же открыл там городища Дьякова типа, одно из них даже пытался копать (Юпино Березовской волости) и заложил там несколько «канав» (траншей). В печати Л. Ю. Лазаревич-Шепелевич сообщал главным образом о тех вещах, которые были найдены при покойнике (впрочем, так же точно публиковал результаты своих раскопок на Могилёвщине и Е. Р. Романов [Романов, 1899; Романов, 1901; Романов, 1903]).

В это же время началась оживленная краеведческая деятельность известного затем Слонимского краеведа офицера Иосифа Иосифовича Стабровского (1870—1968), первая археологическая работа которого увидела свет в 1899 г. [Стабровский, 1899]. Здесь, между прочим, шла речь о семи римских монетах из Новогрудка, не известных специалистам. Деятельность И. И. Стабровского протекала на его родине в Слониме. По окончании Полоцкого кадетского корпуса он учился в Московском археологическом институте и на археологических курсах в Саратове. С начала века приступил к составлению коллекции книг и археологических предметов по истории края, что позволило ему в 1924 г. основать современный Слонимский музей. Большинство работ И. И. Стабровского по археологии опубликовано в Польше в 1920— 1930;х годах и оказалось недоступным [Новйс-Паюн, 1968]. Скончался И. И. Стабровский 15 января 1968 г. на 99-м году жизни в Слониме, до последней минуты не переставая работать над историей Слонимгцины. Также он проводил многочисленные археологические раскопки в Гродненской и соседних губерниях¹.

С 1910 по 1918 г. серьезные исследования вел в Ошмянском, Двинском, Режицком и Люцинском уездах П. С. Рыков — первоначально хранитель Виленского музея, в 1914 г. переведенный в Режицу [Отчет…, 1915. С. 4], продолживший работы Ф. В. Покровского [Зап. ИРГО, 1914. Т. 4. С. 7—22; Разрешение…, 1918. С. 230]. В Гродненской губернии вели исследования курганов С. Круковский (1908 г.), С. А. Дубинский (1910—1912 гг.) [Разрешение…, 1916. С. 98; Таблицы…, 1916. С. 103], в Минской губернии — Ю. В. Шавельский (1915 г.)^[1][2] и другие лица.

Война и последующие революционные события прервали многие намечавшиеся работы¹.

В Смоленске в это время наблюдается некоторый подъем археологических исследований. По-прежнему раскапывались курганы [Горба— чов К. А., 1887; Горбачов К. А., 1890.]. В 1908 г. в самом Смоленске интенсифицировались раскопки остатков многочисленной домонгольской архитектуры, подробно ныне изученной Н. Н. Ворониным и П. А. Раппопортом [Воронин, Раппопорт, 19 796]. Если попытки А. С. Уварова в 1883 г. раскопать Борисоглебский собор на Смядыни результатов не дали, то в 1908 г. Московскому археологическому обществу срочно пришлось налаживать это исследование, так как в городе возникла мысль устроить вокруг остатков храма женский монастырь. Раскопки проводил архитектор, археолог Дмитрий Васильевич Милеев (1878— 1914), но документация его работ (кроме фотографий) не сохранилась. После Д. В. Милеева И. И. Орловским был собственноручно снят план руин собора — он и является ныне единственным источником для исследователей [Орловский, 1909. С. 300, рис. 9]. Раскопки Д. В. Милеева, видимо, дали толчок и работам И. Ф. Барщевского, сподвижника княгини М. К. Тенишевой. Рославльский преподаватель Сергей Михайлович Соколовский (1860—1927) был одним из первых археологов Смоленщины, который посвятил себя этому целиком. Исследования многочисленных курганов Рославльского уезда были им начаты в 1907 г. по рекомендации А. А. Спицына. Даже в тяжелый период Гражданской войны в 1918 г. он раскопал 43 кургана, в 1919 г. — 55, в 1920 г. — 4. Опытный техник местного земства, он 20 лет изучал Рославльский уезд и к началу 1922 г. подготовил его археологическую карту (рукопись хранилась в Институте истории Академии наук Белоруссии). С. М. Соколовский своих работ не публиковал, его карта была издана лишь А. Н. Лявданским в 1932 г. в 3-м томе «Прац».

В конце XIX — начале XX в. в России началось оживленное изучение памятников в древнерусских городах. В Киеве, правда, такие исследования проводились еще в 1820-х годах митрополитом Евгением Болховитиновым. В 1908—1914 гг. там работал Д. В. Милеев [Каргер, 1958. С. 35—36]. Одновременно с работами Д. В. Милеева в Белоруссии начались раскопки в Полоцке, — у древней Софии. В 1909 и 1913 гг. эти исследования проводил известный историк архитектуры Петр Петрович Покрышкин (1870−1922). Вспыхнувшая война, а затем революция были, вероятно, причиной того, что работа П. П. Покрышкина если и была написана, то напечатать ее не успели. Судить об этих интереснейших исследованиях можно лишь по отрывочным материалам, просочившимся в печать: по работам К. В. Шероцкого (использовавшего кое-что из исследований П. П. Покрышкина), Н. Н. Кайгородова (с фотографиями П. П. Покрышкина), по популярной книжке препо-^[3]

давателя Полоцкой семинарии Н. И. Зорина (с конспектом письма П. П. Покрышкина к старосте Софии В. Г. Трофимову) [Археологическая хроника, 1914. С. 82—86; Шероцкий, 1915; Кайгородов, 1914. С. 7—37; Зорин, 1910. С. 28].

Первые работы П. П. Покрышкина в Полоцке были проведены в 1909 г. Исследователь писал В. Г. Трофимову: современный храм Софии, сильно перестроенный в 1744 г., «имеет в себе следующие части древнего храма Софии: под полом сохраняются остатки первоначальных столбов и стен от XI—XII вв. В восточной стене храма есть три полукружия, целиком сохранившиеся от XI—XII вв., отчасти и западная стена носит следы того же времени, так что при отбивке наружной и внутренней штукатурки в этих местах есть возможность открытия первоначальной стенописи, наконец, в западных частях храма могут быть открыты остатки башен, вероятно, стоявших на югои северо-западных углах первоначального храма» [Зорин, 1910. С. 28]. Занимаясь Софией, П. П. Покрышкин не был уверен полностью, что она датируется XI в., и осторожно писал: «XI—XII вв.». В письме к В. Г. Трофимову он ни слова не говорит о том, что западные апсиды современной Софии внешне идентичны восточным и с ними одновременны, однако на его плане, опубликованном К. В. Шероцким, эти апсиды все же присутствуют и ничем не отделены от древнего храма, что и привело К. В. Шероцкого к заключению: полоцкий храм имеет как восточные, так и западные апсиды, характерные для ряда памятников не византийской, а романской архитектуры (соборы XI в. в Вормсе, Бамберге и др.) [Hasak, 1902]. Мнение П. П. Покрышкина и К. В. Шероцкого в 1940;х годах поддержал Е. А. Ащепков, обследовавший стены Софии¹, однако это заключение у современных исследователей памятника отклика не нашло. Как предполагал И. М. Хозеров [Хозерay I. М., 1928; Хозеров И. М., 1995], а потом установил М. К. Каргер и подтвердил своими исследованиями В. А. Булкин, западные апсиды не перевязаны с храмом, а приставлены к нему, хотя и выложены из плинфы не на цемяночном, а на известковом растворе [Булкин Вал., 1983. С. 113].

При П. П. Покрышкине (в 1909 г.) Софийский собор был в плачевном состоянии — пожар 1908 г. разрушил левую башню храма, горел и сам собор. Лишь в 1911 г. местному епископу Серафиму удалось выхлопотать на его ремонт 17 тыс. рублей. В 1912—1913 гг. ремонт памятника усердно осуществлялся, причем в 1913 г. ниже современного пола инженер-архитектор И. П. Суханов обнаружил «остатки древнего фундамента, идущего в три выступа вокруг собора, кладка которого, по определению архитектора П. П. Покрышкина, XI в.; а также при отбитии штукатурки как наружной, так и внутренней в западной части и в восточной части стен современного храма обнаружена древняя кладка стен также XI в.» [Кайгородов, 1914. С. 33].^[4]

Смоленские раскопки начала XX в. Фото из архива Д. В. Милеева.

19 июня 1913 г. П. П. Покрышкин начал в Полоцке археологическое изучение древней Софии и культурных напластований вокруг нее. В траншее, вырытой перпендикулярно к стене собора и длиной около 3,5 саженей (около 7,5 м), на глубине 70 см (1 аршина) среди строительного мусора начали попадаться «остатки погребений умерших» головами на восток и на север — «в иных местах их было так много, что они образовали густой слой». Ниже этого (униатского) кладбища был найден идущий на глубину сажени (213 см) слой строительного мусора, но, по-видимому, уже первоначальной Софии с остатками плинфы и кусков цемянки. Мощность этого слоя «около аршина» (71 см), где уже не попадается костей. Ниже, непосредственно под ним, залегал «слой растительной земли» (очевидно, погребенной почвы), «а под ним песок», являющийся материком. Как можно понять из описания в газетах (а других данных мы не имеем), мощность культурного слоя на данном участке вблизи Софии достигала в среднем 1,5 сажени, т. е. приблизительно 3 м [Кий…, Археологическая хроника, 1914. С. 82]. Таково первое описание культурного слоя Полоцка, вскрытого П. П. Покрышкиным. К сожалению, оно написано, по-видимому, со слов П. П. Покрышкина неспециалистом и содержит много неясного: непонятно, у какой стены собора вырыта траншея, именуемая дальше, очевидно, «рвом», в конце которого (каком конце?) была «обнаружена целая часть стены, состоящая из таких же кирпичей», и т. д. На следующий день тот же автор в той же газете сообщал о фресковой росписи древнего Софийского собора, обнаруженной в алтарной части храма. Автор сообщал, что, по имеющимся данным, весь древний храм был расписан, о чем свидетельствуют фрагменты росписи, сохранившиеся как на колоннах и остатках стен «в подпольи», так и на уцелевших старых стенах памятника [Древности Софийского собора, 1913; Археологическая хроника, 1914. С. 85]. В ноябре 1913 г. в «Московских ведомостях» сообщалось, что под диаконником древней Софии был найден «склеп» XII в., «перекрытый цилиндрическим сводом на древнем основании», и что «три подобные же склепа оказались и в центральной части древней Софии». Все гробницы были разграблены.

К счастью, фотографии ремонтных работ в Софии были опубликованы Н. Н. Кайгородовым. Аннотированы они неясно, но все-таки дают представление о найденных частях и фресках храма.

Культурный слой Полоцка изучался в том же году и вблизи кадетского корпуса, где начали рыть котлованы для постройки нового корпуса. А. А. Спицын командировал туда К. В. Шероцкого для наблюдений. В архиве А. А. Спицына сохранились два письма к нему К. В. Шероцкого с сообщением о том, что удалось ему выяснить¹. «Большинство земляных работ уже закончено — сделана выемка для котлована, — писал он. — На мою долю досталась одна траншея (длинная с поперечными сечениями). По этой траншее можно будет проследить кладку древних настилов, так Вас интересующих, и, может быть, попадутся погребения, которых до сих пор было открыто больше десятка — в том числе два с конем и одно — в стоячем положении мертвеца». Длительное обследование стенок котлована, в котором еще до его приезда было вырублено все древнее дерево, привело К. В. Шероцкого к крайне интересным выводам. 14 сентября он писал: «Эти сооружения, насколько я себе уяснил, представляли часть целого ряда срубов, которые пересекали территорию Верхнего Замка от р. Полоты до Стрелецкой слободы. Расположены срубы в два ряда поверх свай, вбитых в материк и в иных случаях в закрой по столбам. Высота их 1,5 сажени. Предположения мои о принадлежности этих сооружений древней крепости соображались с планами древнего полоцкого замка». Однако, как пишет К. В. Шероц-^[5]

кий далее, в очень большой их древности он сомневается, потому что «древнерусские погребения (в колодах, обернутых берестой), которые я здесь вскрыл, расположены под самыми этими строениями и так как вещи, попадавшиеся в срубах, в большинстве случаев поздние, особенно кафели с барочным орнаментом и с изображением литовской погони». Однако, дополняет К. В. Шероцкий далее, «в нижних слоях почвы под срубами (между сваями) находилась масса шиферных и стеклянных бус, булавки (витые) с лопастями вместо головки, костяные иглы, древнерусские сосуды, турьи рога и т. п.»¹

К сожалению, все эти интереснейшие наблюдения К. В. Шероцкого над культурным слоем одного из древнейших русских городов опубликованы не были и науке остались неизвестными, не сообщил о них в печати и А. А. Спицын, проявлявший к ним столь большой интерес. К. В. Шероцкий не продолжил своих работ и, очевидно, скоро уехал в Петербург. Место, где строилось новое здание кадетского корпуса, требует специального расследования, специальных раскопок по соседству с ним. Пока же можно сказать, что К. В. Шероцким, как он предполагал, было описано какое-то сооружение, вероятно, действительно относящееся к оборонительным конструкциям. Петербургский исследователь, к сожалению, не указал размеры и, главное, длину пространства, на котором эти парные срубы встречались, что значительно затрудняет интерпретацию найденного. Он дал только высоту срубов, а это означает, что ни одной из стен срубов целиком он, очевидно, не видел. Это могли быть остатки деревянных конструкций вала, состоящих из трехстенных срубов, но мало вероятно, что вал проходил именно здесь. Скорее, котлован попал на часть деревянного донжона, построенного посредине крепости. Именно в этой части памятника на рисунке Полоцка 1579 г. изображен высокий донжон (правда, многоугольный) [Aleksandrowicz, 1971]. Расцвет башен-донжонов в середине крепости, как известно, падает на XIII в. — на время большого распространения камнеметных машин и арбалетов, когда высокие башни внутри крепостей, с которых было удобно отражать врага во все стороны (и с недосягаемой высоты!), стали необходимы. До нас дошли такие башни, выложенные из кирпича (Каменец и др.), но были, несомненно, и деревянные^[6]

башни, и возможно, составленные из трехстенных срубов¹. Утверждать нельзя, но возможно, что именно такие срубы были приняты за срубы на сваях внутри вала в Полоцке.

Как бы то ни было, наблюдения К. В. Шероцкого над культурным слоем в Полоцке представляют первые исследования культурного слоя в древних городах Западной Руси. В этом их огромное значение. Знаменательно, что исследования эти были связаны с именем крупнейшего русского археолога А. А. Спицына. Нельзя не пожалеть, что наблюдения К. В. Шероцкого не получили развития и не превратились в первые большие археологические исследования, время для которых тогда вполне назрело; помешала этому Первая мировая война и последующие революционные события. Лишь в конце 1920;х годов культурный слой Полоцка начал изучать А. Н. Лявданский [.Ляуданст, 19 306. С. 166 и сл.].

Следует отметить также археологическую деятельность Минского церковно-археологического комитета. Наиболее примечательны его раскопки в 1911 г. в древнем городе Турове. На туровском кладбище при рытье могилы была обнаружена шиферная гробница великокняжеского времени. Об этом стало известно членам комитета, и они выехали на место находки. Результаты работ были опубликованы, и мы можем подробно их рассмотреть. «Самое возвышенное место в местечке при слиянии р. Езды и Струмени носит название „Замковой горы“», — записали члены комитета. Название это тоже «давнего происхождения, так… у священника имеется план Турова от 1854 г., где гора у слияния Езды и Струмени носит имя „Замковой“» [Описание поездки…, 1909. С. 256]. Несмотря на наивность подобных заключений, члены комиссии составили довольно подробный план Туровского детинца и окольного города при нем с указанием основных строений, своих шурфов и т. д. Шурфовка производилась на основании открытого листа, выданного Археологической комиссией. Саркофаг, оказалось, состоял из шести каменных плит, внутри которых находились отдельные человеческие кости и золотые нити, оставшиеся, по-видимому, от парчовой ткани. Саркофаг был перенесен в кладбищенскую церковь. Помимо саркофага, члены комиссии интересовались и другими древностями Турова, беседовали со старожилами и записывали их рассказы. В отчете об этой поездке мы, например, читаем об остатках какого-то древнего здания из плинф (авторы даже дают их размеры!): «Года три тому назад местный учитель народного училища, желая распланировать верх горы [окольного города. —Авт.] под сад, стал свозить с горы землю в овраг… наткнулся на остатки кирпичного здания с круглым основанием. Предполагают, что это остатки башни… Битые кирпичи валяются по всему огороду и теперь. Крестьяне говорят, что кирпичи^[7]

были почти квадратной формы, по обломкам можно судить, что они были 18,3 см шириной, 3,3 см высотой. При разрытии остатков башни крестьяне нашли несколько человеческих костяков…" [Описание поездки…, 1909. С. 256]. Это были остатки храма, который в 1961 г. обнаружила М. Д. Полубояринова при участии П. А. Раппопорта, а в 1962— 1963 гг. раскопал М. К. Каргер [Раппопорт, 1962. С. 71, примеч. 66; Каргер, 1965. С. 130—138]¹. Исследователь не дает размеров плинфы, но, судя по ее размерам, опубликованным П. Ф. Лысенко [Лысенко, 1974. С. 62], это тот самый памятник, о котором писали члены комиссии. Изучив саркофаг, сопоставив его с саркофагом, обнаруженным в Киеве, и осмотрев древности в Турове, члены комиссии подготовили к печати отчет о своей поездке. Никаких научных выводов он не содержал, да и на это трудно было бы рассчитывать — археологов или лиц, специально интересующихся этой наукой, в то время среди них не было. Впрочем, попытки приобщиться к археологии, самим начать археологические раскопки среди его членов, безусловно, были. В 1913 г., например, они подали в Археологическую комиссию прошение выдать им открытый лист на раскопки, такой лист был им послан, но результаты этих работ неизвестны — в «Отчетах Археологической комиссии» за 1913—1915 гг. коротко значится лишь: «отчет не доставлен» [Разрешение…, 1918. С. 227; Таблицы…, 1918. С. 241].

• [1] Здесь следует сказать, что И. И. Стабровский был участником Первой Мировойвойны, о чем оставил интересные записки. Участвовал также в Гражданской войне, а созданным им в Слониме музеем рукводил также в годы фашистской оккупации. Впрочем, от работы в музее он был отстранен в 1948 г. Ныне музей носит его имя.
• [2] Архив ИИМК. Ф. 1 (Императорская археологическая комиссия). Д. 1910—79 (О раскопках С. А. Дубинского); 1915—91 (О раскопках Ю. В. Шавельского). См. также: Гуревич Ф. Д., 19 626. С. 9.
• [3] Есть глухие сведения, что в 1905 г. в Гродно был создан церковно-археологическийкомитет [Археологическая хроника…, 1906. С. 13—14].
• [4] Архив Института теории и истории архитектуры в Москве. Ф. 2029. Ащепков Е. А. Отчет о работах 1947 г.
• [5] Архив ИИМК. Ф. 5 (А. А. Спицына). № 6. Л. 81—82 (письмо от 2 ноября 1913 г.);Л. 79—80 об. (письмо от 14 сентября 1913 г.).
• [6] Интересно, что данные, полученные Шероцким, противоречат скандинавскимсагам: «Город этот так укреплен, что едва ли они знают теперь, как они смогут взятьэтот город. Там крепкая каменная стена и высокие башни. Рвы — широкие и глубокие, и в городе было большое войско, чтобы защищать этот город…». Т. Н. Джаксон это объясняет так: «От саги, в силу ее жанровой специфики, трудно ждать сообщений о реальных особенностях оборонительных сооружений Полоцка […] Сказанное позволяетдумать, что здесь кроется отголосок реальной информации об укрепленности Полоцка, и в первую очередь — о топографии Верхнего замка. Ведь даже в XVI в. Полоцк воспринимался как „город, сильно укрепленный самою природою“, „казалось трудным и опасным взбираться через огонь на столь крутой холм“». Данные саг «позволяют говоритьо том впечатлении укрепленности и труднодоступности, которое производил на приближающихся к нему по Западной Двине скандинавов Полоцк» {Джаксон Т. Я., 2001.С. 131—135].
• [7] Из трех таких трехстенных срубов было сооружено квадратное в плане дубовоесооружение в центре Мстиславльского городища (раскопки Л. В. Алексеева), но, судяпо обилию погребений около, по фрагментам колоколов, это была церковь оборонноготипа — донжон.