Чернила. 
История письма в средние века

Чернила в Античности и в Средние века могли бы входить, в сущности, в самое определение палеографии. Эти века не знали карандаша, и все, что нанесено на мягкий материал папируса или пергамена, написано жидким материалом чернил.

На всех почти языках чернило получило имя по своему черному цвету (греч. peXotv, лат. atramentum, др.-герм. black) и вплоть до XVI в., когда оно начнет сереть и желтеть, сохранило черноту, если только исключить каролингскую эпоху, когда оно приняло рыжеватый оттенок.

В других языках имя определил способ приготовления. Если составные элементы чернила смешивались посредством нагревания, чернилу давали имя eyxocnaxov — у греков, encaustum — у латинян, откуда итал. inchiostro, франц. enque — епсге, англ. ink. Латинское же определение чернила как красящего вещества — tincta — дало испанск. tinta и немецкое Dinte.

Античное чернило — лежала ли причина в его составе (смесь камеди и сажи^[1][2]) или в свойстве папируса, — довольно легко смывалось водою, и «разрушительная губка» — spongia deledlis — часто фигурирует в античной литературе^[3]. В поэтических состязаниях, происходивших при дворе Калигулы^[4], неудачливые авторы должны были смывать губкой, если не слизывать языком свои произведения. Еще Августин, как и Авзоний, знаком с разрушительной губкой, но уже Алкуин говорил о «дружественной пемзе», fraterna pumice, которая исправляет ошибки пишущего. Вероятно, только более сильными средствами можно было свести с пергамена то новое — для него, очевидно, созданное — чернило, о котором впервые говорит Марциан Капелла: сок чернильных орешков, смешанный с камедью. Средние века знали несколько рецептов чернил^[5], но чаще всего и в них фигурирует та же камедь и чернильный орешек, связываемые путем нагревания: «И будет у тебя доброе и неразрушаемое чернило, на чем бы ты им ни писал»^[6]. Кто любовался четким кружевом иных средневековых рукописей, тот поверит и поймет эту заботу о добром черниле. «Хорошие книги аннулируются худым чернилом», замечает инструкция, которую дают своему либрарию братья общей жизни"^[7], эти усерднейшие писатели и переписчики позднего Средневековья. Чернило в малом количестве выносилось на рынок, на неопределенного потребителя, но, как и большинство требовавших внимания товаров, готовилось по инициативе самих потребителей: канцелярий и скрипториев. Этим объясняется вызвавшая столько недоразумений жалоба Петрарки на трудность найти хорошее чернило в богатом книгами Льеже, чтобы переписать речь Цицерона^[8].

Как вместилище для чернила употреблялся чаще всего рог, вставлявшийся в отверстие столовой доски. Такой рог средневековая живопись изображает в клюве орла, перед пишущим евангелистом Иоанном, и на стене — подле пишущего Рабана Мавра. Отсюда имя чернильницы — cornu, corniculum, но также atramentarium и incausterium. Наряду с роговыми, существовали, очевидно, и металлические и иные закрывающиеся чернильницы, так как, например, Иоанн Пфефферкорн «всегда носил с собою атраментарий и во время проповедей и собраний записывал все ценное и примечательное»^[9]. Ученые друзья каролингской эпохи любили обмениваться подарками в виде «красивой серебряной, украшенной золотом чернильницы»^[10]. Во всяком случае, рог, как особенно часто применявшийся материал, дал в Париже имя самим мастерам этих орудий: в налоговом списке 1292 г. показаны два cornetiers^[11].

• [1] О Geneve, 1907. 4 volumes in fol. Более специально исследовал Брике систему филиграней в генуэзских архивах: Papiers et filigranes des Archives de Geneve, 1888. Книга H.П. Лихачева «Палеографическое значение водяных знаков» (1899), трактующая вопросна русском материале, имеет, однако, и общее значение.
• [2] Hist J. Nat. XXXV. 6.
• [3] Varro. Ар. Non. II. 212. См. Wattenbach, р. 195.
• [4] Sueton. Vita Caligulae, c. 20.
• [5] См. Wattenbach, р. 197 sqq.
• [6] См. Ebert. Zum Handschriftenkunde, р. 34.
• [7] Wattenbach, р. 201.
• [8] Rerum senil. XV. Ер. 1, p. 448.
• [9] Epist. obscur. vir. II. 30.
• [10] Подарок Ангильберта обители S. Riquier. D’Achery. Spicil. II, 306.
• [11] Geraud. Paris sous Philippe le Bel. P. 602.