Кризис греческого полиса

Причины кризиса полиса

Примерно на рубеже V—IV вв. до н. э. греческий полисный мир вступил в период перманентной социально-политической турбулентности, что было во многом обусловлено тем структурным кризисом, который в это время поразил полисное общество. Этот кризис имел целый ряд причин — социально-экономических, политических, идеологических и иных. Прежде всего, на протяжении длительного времени малопомалу и чем дальше, тем больше ослаблялась традиционная связь между гражданским статусом и собственностью на землю. В полисах все больше становилось безземельных граждан. К такому положению дел закономерно привело развитие товарно-денежных отношений: доход от земельной собственности в самом благоприятном случае не превышал 7—8% стоимости земли, тогда как процентные ссуды давали как минимум 12% (при морских займах значительно больше). По мере распространения купли-продажи и залога земли возникали предпосылки для концентрации земли в руках немногих собственников и, соответственно, роста числа граждан, утративших свою земельную собственность. Одновременно к земледелию через аренду небольших земельных участков приобщались беднейшие граждане и метеки (в том числе вольноотпущенники). На рубеже V—IV вв. до н. э. широкое распространение получила практика дарования полисом отдельным лицам права приобретения недвижимости на территории этого полиса, а коекому из них за особые заслуги — и гражданских прав. Эти люди, как правило, обладали значительными средствами, благодаря которым они и скупали землю в большом количестве.

Обезземеливание граждан вело к размыванию присущего древним грекам чувства своего единения с родным полисом. Если когда-то интересы гражданского коллектива в массовом сознании стояли однозначно выше интересов частных лиц, то теперь все изменилось; наступила эпоха индивидуализма. Состоятельные граждане, которые еще совсем недавно с энтузиазмом исполняли литургии и с готовностью жертвовали собственные средства на общественные нужды, с некоторых пор начали тяготиться налагаемыми на них повинностями, стараясь уклониться от них любым путем. Расцветает практика ухода от обременительного налогообложения (в частности, за счет продажи земельных владений, когда вырученные деньги прятались в кубышку или вкладывались в «дело»). Поскольку в IV в. до н. э. Балканскую Грецию и Малую Азию сотрясали бесконечные политические смуты и междоусобные войны, полисные власти все чаще прибегали к чрезвычайному военному налогу — эйсфоре^[1].

Ослабление связей отдельной личности с землей и коллективом граждан вело к упадку полисного патриотизма и деградации гражданского ополчения. С одной стороны, военная служба становилась все более обременительной для средних и беднейших слоев населения: хотя гоплиты и матросы во время походов получали небольшое жалование, их семьи оставались на это время без кормильца; участие трудоспособных мужчин в продолжительных военных кампаниях нередко приводило к упадку и разорению их хозяйств. В результате число граждан, способных приобрести гоплитское вооружение, непрерывно сокращалось. С другой стороны, частые войны — следствие политической нестабильности — требовали от военнослужащих более высокого, чем прежде, уровня профессионализма. С каждым годом возрастал спрос на профессиональных военных, для которых война была доходным ремеслом. Спрос рождает предложение, поэтому в первой половине IV в. до н. э. в Греции широко распространяется наемничество. Обучение и дисциплина в наемных формированиях, состоявших под началом опытных и храбрых командиров, были на порядок выше, чем в гражданском ополчении. За деньги и долю в добыче наемники были готовы воевать с кем угодно, полисный патриотизм для них был пустым звуком. Ряды наемников пополнялись за счет деклассированных элементов, политических изгнанников, искателей легкой наживы и авантюристов всех мастей. Отряды вооруженных до зубов ландскнехтов во главе с циничными и алчными кондотьерами^[2], предлагавшими свои услуги любому, кто был способен их оплатить, можно было использовать для захвата власти, завоевания чужой территории, грабительского набега и других подобных авантюр как внутри полисного сообщества, так и за его пределами (пример — «поход десяти тысяч» в 401 г. до н. э., увековеченный Ксенофонтом в его «Анабасисе»).

На поле боя наемники в боевом построении представляли собой грозную силу, однако их содержание стоило дорого; оно тяжким бременем ложилось на полисные финансы. Зачастую полисы целиком перекладывали это бремя на плечи своих полководцев. Так, афинскому стратегу Тимофею пришлось заложить все свои имения и залезть в неоплатные долги, чтобы изыскать средства для вербовки наемников и пополнения войсковой кассы. Другие стратеги действовали по принципу: «Война должна кормить войну», подвергая жестокому разграблению не только вражеские земли, но и нейтральные, и даже союзные. Не брезговали они и пиратством на море и в прибрежных областях.

Итак, главными причинами структурного кризиса полисного общества стали свободная купля-продажа земли и развитие товарно-денежных отношений, что способствовало углублению имущественного неравенства. В обществе росло социальное расслоение, увеличивалось число неимущих граждан. Напротив, все более возрастало количество богачей, которые более не горели желанием, как раньше, тратить личные средства на общественные нужды. Никогда прежде не достигал такой остроты конфликт между интересами гражданского коллектива и интересами частных лиц. Богатые граждане не стесняясь тратили огромные средства на предметы роскоши и жили на широкую ногу, тогда как полисные власти с огромным трудом изыскивали средства на текущие расходы.

Полисам приходилось принимать экстренные меры для пополнения казны. Так, афиняне в IV в. до н. э. активизировали разработку Лаврионских серебряных рудников (право их эксплуатации сдавалось на откуп частным предпринимателям). Всячески поощрялась внешняя торговля, что должно было увеличить доходы от торговых пошлин^[3]. Некоторые представители интеллектуальной элиты выступали с предложениями по оптимизации управления государственными финансами. Наиболее яркий пример подобных инициатив — трактат Ксенофонта «О доходах» (середина IV в. до н. э.). Автор рекомендовал привлечь в Афины побольше метеков, освободив их от некоторых повинностей и предоставив им ряд льгот (например, право застраивать пустовавшие в городе участки). Ксенофонт советовал поощрять развитие внешней торговли, строить за государственный счет торговые суда и сдавать их в аренду частным лицам. Наконец, он предлагал властям скупить как можно больше рабов, чтобы в дальнейшем сдавать их внаем частным предпринимателям, разрабатывавшим Лаврионские рудники. Главная мысль Ксенофонта состояла в том, что полис должен обогащаться теми же способами, что и частные лица — рабовладельцы, коммерсанты, трапезиты. Проблема заключалась в том, что, в отличие от древневосточных деспотий, в греческих полисах не было государственного сектора экономики, приносившего сколько-нибудь регулярные и значительные доходы. Перманентная нехватка денег более не позволяла полисным властям, как прежде, проводить политику материальной поддержки беднейших слоев населения полиса, тем самым сглаживая до определенного уровня крайности имущественного неравенства и социального расслоения в гражданском коллективе.

Постоянно углублявшиеся резкие социальные контрасты стали яркой приметой жизни греческих полисов в первой половине IV в. до н. э. В полисах с демократическим устройством, где высшими политическими и правовыми инстанциями были народные собрания и суды, состоятельные люди панически боялись судебных процессов, которые, как правило, сопровождались конфискацией имущества, и всячески заискивали перед сикофантами — профессиональными доносчиками (последние использовали шантаж в целях собственного обогащения: чтобы не доводить дела до суда, собственники предпочитали откупиться от сикофантов, сделавших доносительство прибыльным ремеслом). О положении дел в Афинах красноречиво свидетельствует Ксенофонт, вложив в уста разорившегося афинского богача следующее рассуждение: «Когда я был богат, я боялся, чтобы кто не прокопал стены в моем доме и не забрал деньги… Я ухаживал за сикофантами, так как знал, что скорее я могу через них впасть в беду, чем они через меня… Я всегда получал требование сделать то или другое для города, а выехать из Афин мне не позволяли. Теперь, когда заграничных имений я лишился, от здешних не получаю дохода, а домашнее имущество все распродано, — теперь я сплю, спокойно растянувшись; город мне доверяет, никто мне больше не грозит, а я уже грожу другим… Передо мной уже встают с мест и уступают дорогу на улице богатые… Тогда я платил налог народу, а теперь город… содержит меня». Ксенофонту вторит Исократ: «В дни моего детства можно было безопасно называться богачом, и люди гордились своим богатством. Теперь же, насколько возможно, утаивают свое состояние, так как считаться богатым опаснее, чем совершить преступление». Подобная маргинальная психология морально разлагала гражданский коллектив, с каждым годом углубляя раскол и взаимное отторжение между состоятельными слоями полисного общества и беднотой, посягавшей на их имущество и господствующие позиции в обществе.

В некоторых полисах социальная напряженность приводила к кровавым столкновениям. Так, в 392 г. до н. э. в Коринфе ожесточение дошло до того, что граждан убивали в театре, не щадя даже тех, кто искал спасения у алтарей. В 370 г. до н. э. в Аргосе толпа, подстрекаемая демагогами, устроила жестокое избиение представителей местной элиты (всего погибло более 1200 граждан; убийства сопровождались конфискацией имущества). Когда же пришло осознание содеянного, демос постановил предать смерти демагогов, инициировавших эту кровавую расправу без суда^[4]. Выхода из сложившейся ситуации не было: бедняки, будучи полноправными гражданами полиса, считали себя вправе требовать у властей материальной помощи. Однако выделяемые полисом пособия, больше напоминавшие подачки, банально проедались, поэтому положение не менялось к лучшему, а число нуждающихся все возрастало. Недаром Аристотель сравнил такую помощь с «дырявой бочкой», а Демосфен, обращаясь к афинянам, заявил: «Как лепешки врачей, предохраняя больного от смерти, не влагают в него жизненных сил, так и подачки, которые вы теперь принимаете, не настолько велики, чтобы давать вам полное удовлетворение, но и не столь ничтожны, чтобы вы, отвернувшись от них, должны были добывать себе средства на стороне. Во всяком случае, они каждого из вас поощряют к нерадивости». Таким образом, настроения социального иждивенчества, подобно вирусу распространявшиеся в полисном обществе, морально разлагали и развращали широкие круги гражданства.

В этих условиях растет политический индифферентизм; все меньше граждан проявляют искреннюю заинтересованность в общественных делах, многие из них вообще не посещают народное собрание. Ведущую роль в политической жизни тех же Афин начинают играть ораторы, многие из которых были беспринципными демагогами. Отныне именно они направляли внешнеи внутриполитический курс. Ораторы, принадлежавшие к враждебным группировкам, сводили личные счеты в народном собрании и судах, поливая друг друга грязью, осыпая площадной руганью и обвиняя во взяточничестве, казнокрадстве и государственной измене. Как писал Аристотель, «демагоги становятся могущественными вследствие сосредоточения верховной власти в руках народа, а они властвуют над его мнениями, так как народная масса находится у них в послушании». Таким образом, в полной мере проявились издержки демократического строя: демагогия, популизм, манипулирование общественным мнением.

При этом стратеги, которым нередко приходилось самостоятельно изыскивать средства для ведения боевых действий, содержания и оплаты услуг наемников, порой действовали на свой страх и риск, идя на поводу у собственных амбициозных устремлений, а по возвращении из похода привлекались к ответственности за свои действия (зачастую с самыми плачевными для себя последствиями). Приметами политической жизни в Греции в эпоху кризиса полиса стали бесконечные судебные процессы, смуты и мятежи, войны и перевороты. Это в высшей степени неспокойное время стало свидетелем быстрых взлетов и стремительных падений политиков и полководцев. Вчерашние победители, обласканные удачей и взысканные милостью демоса, до смешного легко (зачастую после первой же неудачи) теряли расположение переменчивой толпы и отправлялись в изгнание, а то и на эшафот^[5]. Недаром Исократ обвинял афинян в неблагодарности: «Вам нравятся самые негодные… те, которые делят между собой государственное достояние, более преданы, по-вашему, демократии, чем те, которые выполняют литургии из собственных средств».

В ситуации, когда гражданскую общину раздирали внутренние противоречия, все большую роль в жизни полиса стали играть люди, не имевшие гражданских прав. Это были метеки и вольноотпущенники (последние, получая свободу, вместе с ней обретали статус метеков). Отстраненные от участия в политической жизни, они тем активнее участвовали в экономической деятельности. Число вольноотпущенников в IV в. до н. э. заметно увеличивается: в условиях роста деловой активности все больше предприимчивых рабов получали от своих господ определенную хозяйственную самостоятельность (к примеру, они заводили небольшое ремесленное предприятие или лавку)^[6], чтобы затем выкупиться на волю и уже в статусе метеков заниматься своим прежним делом. Метеки и вольноотпущенники жили и работали бок о бок с гражданами полиса (неграждане приобщались к земледелию через аренду частновладельческих участков), вместе принимали участие в мероприятиях культовых сообществ. В исключительных случаях и за особые заслуги перед полисом некоторые метеки получали гражданские права. В результате постепенно сходила на нет замкнутость гражданского коллектива — один из столпов полисного строя.

Разумеется, в среде греческих интеллектуалов время от времени появлялись проекты общественного переустройства, авторы которых пытались найти выход из создавшейся кризисной ситуации. В частности, ими предлагались меры по упорядочению отношений между богатыми и бедными гражданами: одни проекты предусматривали обобществление всего имущества граждан, движимого и недвижимого, ликвидацию неравенства и уравнительное распределение, другие — перераспределение общественного богатства «по справедливости» (это означало изъятие собственности у порочных богатеев и передачу ее честным труженикам). Проект Платона («Государство» и «Законы»^[7]) предусматривал строгую регламентацию правителями и законами всех сфер общественной жизни. Все эти проекты носили утопический характер и не имели ни малейших шансов на воплощение в жизнь. Иное дело — разработанная Исократом теория панэллинизма, предполагавшая вполне реальный путь выхода из кризиса за счет завоевания эллинами «жизненного пространства» на Востоке (речь шла об объединении греческих полисов под эгидой сильного правителя-гегемона^[8] и новой войне с персами, которая на сей раз должна была положить конец существованию державы «царя царей»). Общеэллинский поход на Восток был осуществлен Александром Македонским в 334—325 гг. до н. э., но привел совсем к иным результатам, нежели предполагал Исократ.

• [1] Граждане полисов прямых налогов не платили, поэтому эйсфора каждый развводилась как единовременный налог особым постановлением народного собрания, которое по понятным причинам крайне неохотно шло на эту непопулярную меру (так, в 428 г. до н. э., в разгар Пелопоннесской войны, эйсфору ввели в Афинах). В некоторых случаях вводилась проэйсфора (вариант откупа: власти заставляли богатых граждан авансом вносить в казну определенную сумму, а затем самим собирать платежис налогоплательщиков). Несмотря на эти меры, скапливались недоимки, для взыскания которых создавались специальные комиссии, а денег в казне все равно не хватало. Ведь помимо немалых расходов на военные нужды полисам с демократическим строемнужно было изыскивать средства на оплату труда должностных лиц (только в Афинах), общественные постройки и материальную помощь беднейшим гражданам.
• [2] Соответственно и одержанные победы персонифицировались в личностях одержавших их полководцев, а не ассоциировались со всем гражданским коллективом. Какв одной из своих речей утверждал Демосфен, «теперь же многие так именно и говорят, будто Керкиру взял Тимофей, отряд спартанцев перебил Ификрат, а в морском сражениипри Наксосе одержал победу Хабрий».
• [3] В 338—326 гг. до н. э. главным распорядителем финансов в Афинах был ораторЛикург (антиковеды называют его афинским «министром финансов»). Он оказалсяспособным финансистом: при нем доходы афинской казны увеличились вдвое. Ликургрешительно боролся с коррупцией и много строил (в частности, в Афинах был перестроен театр Диониса, в Пирее завершено строительство арсенала, сооружены докии приведены в порядок гавани).
• [4] Эта бойня вошла в историю как «аргосский скитализм» (от греч. «скитале», т. е. палка: приговоренных к смерти забивали палками).
• [5] Так, уже упомянутый стратег Тимофей, одержавший для афинян немало побед, был привлечен ими к суду (хотя он и был оправдан, его отстранили от должности стратега) .
• [6] Эти рабы платили хозяину часть прибыли, остальное они имели право тратитьпо своему усмотрению. У таких предприимчивых рабов могла быть семья и кое-какоеличное имущество.
• [7] В «Законах» Платон рассматривал тиранию (т. е. режим личной власти) в качествеинструмента перехода к идеальному государству.
• [8] Собирательный образ могущественного и мудрого монарха — объединителяЭллады и руководителя общеэллинского похода против варваров — нашел свое отражение в речах Исократа («Эвагор», «Филипп») и в романе Ксенофонта «Киропедия». Такимобразом, панэллинская идея оказалась тесно связана с идеей монархической.