Теоретичекие и практические аргументы невозможности обоснования морали

Достаточно распространенным положением, касающимся пределов теоретического обоснования морали, является идущее от Юма и получающее развитие в метаэтике (Айер, Р. Хеар, Р. Бандт), а также в прагматизме (Р. Рорти) и аксиологии (М. Шелер) утверждение о том, что суждения о должном никоим образом не следуют из суждений о сущем. При этом основания для некоторой модальности нравственного практического отношения одного человека к другому рассматриваются различно (от предположения о том, что модальность есть лишь выражение эмоций говорящего, до утверждения абсолютного царства ценностей). Тем не менее во всех названных подходах утверждается, что при теоретическом подходе к морали нельзя путать дескриптивные (описывающие реальность) и прескриптивные (предписывающие некоторый образ поведения) суждения. Последние рассматриваются как произвольные, или по крайней мере выходящие за рамки теоретического анализа морали в смысле их конкретного содержания. В качестве задачи метаэтики выдвигается лишь задача логического анализа отношений между нравственными суждениями с точки зрения их противоречивости или непротиворечивости. Такой подход приводит к формализму. И ряд авторов отмечают, что от самих наших исходных пониманий морали зависит и то, будут ли одни суждения противоречить другим или нет (В. Франкена, Р. Холмс). Р. Холмс полагает, что привнесение конкретной ценностной позиции в дефиницию морали неправомерно. Тем не менее он допускает «возможность включения некоторого реального содержания (например, ссылки на общественное благо) и представление об источниках морали». Такая позиция смягчает ограничение рассмотрения моральных высказываний исключительно с точки зрения их логической непротиворечивости. Но она, несмотря на стремление к преодолению формализма (сам Холмс называет свою позицию и позицию В. Франкены субстанциалистской), все же остается слишком абстрактной. Объясняя, почему же индивид все-таки ведет себя как моральный субъект, Р. Холмс говорит: «Тот самый интерес, который побуждает индивида придерживаться нормальной и упорядоченной жизни, должен побуждать его также создавать и поддерживать условия, при которых такая жизнь возможна» .

Наверное, никто не будет возражать, что подобное определение (и одновременно обоснование морали) разумно. Но оно оставляет множество вопросов: например, о том, в чем же все-таки заключается нормальная и упорядоченная жизнь (какие желания можно и нужно поощрять, а какие ограничивать), до какой степени индивид реально заинтересован в поддержании общих условий нормальной жизни, зачем, положим, жертвовать жизнью ради Родины, если ты сам все равно уже не увидишь ее процветания (вопрос, который задавал Лоренцо Валла)?

Довольно распространенной является близко смыкающаяся с позитивистской позиция, согласно которой обосновывать мораль не нужно, так как это именно и подрывает ее абсолютные начала. Аргументы сторонников данной точки зрения часто сводятся к простому вопросу: а что если мы, например, не сумеем обосновать норму «Не убий»? Что же тогда, все дозволено? Контраргументом против названной позиции (несмотря на заключенный в ней практический смысл), однако, может быть возражение, касающееся того, что саму теоретическую процедуру обоснования морали не следует путать с практическим основанием исполнения фундаментальных норм нравственности. В связи с мыслью о возможном нарушении моральных норм у человека возникает сильная негативная эмоциональная реакция, которая в обычном, неотрефлексированном рационально восприятии, действительно воспринимается как нечто абсолютное. Однако психика человека не всегда находится в устойчивом состоянии. Вне процедуры рационального обоснования морали человек может просто не заметить изменение своего состояния и, скажем, нарушить норму, поддавшись сильной эмоции неприязни или поддавшись желанию выбрать более простой способ действия, несмотря на то, что он может не являться морально безупречным. Иначе говоря, сознательный отказ от стремления к обоснованию морали закрывает путь к включению рациональной рефлексии поведения тогда, когда ситуация действия выглядит несколько непривычной, когда субъект оказывается под влиянием сильного эмоционального возбуждения, чужого мнения, когда возникают противоречия в требованиях самой морали и т. д.

Попытка рационального обоснования морали с точки зрения А. В. Максимова приводит к релятивизму. Это еще одно возражение против попытки понять мораль рационально. «…Если разные (даже противоположные) моральные принципы равным образом детерминированы, причем нет разумного основания для того, чтобы предпочесть какой-то один из них перед другими, то, выходит, все они „равноправны“; всякая мораль „по-своему моральна“. Это и есть релятивизм». На возможность одинаково аргументировать различные принципы обращает внимание А. Макинтайр. С его точки зрения это происходит потому, что мораль потеряла связь с традицией, лишилась собственной ценностной основы. Возможно мы можем рассматривать разные принципы как равно аргументированные только потому, что не учитываем достаточное количество параметров. Скажем, Ролз говорит, что существует много справедливых структур (эголитарное равенство, равенство в бедности, равенство в богатстве), но все это только потому, что не учитывается параметр эффективности. Не рассматривая подобную возможность, т. е. возможность лучше аргументировать, Л. В. Максимов делает совершенно определенный вывод о том, что моральный релятивизм следует именно из попытки рационального обоснования морали. «Можно сказать, что моральный релятивизм придуман теоретиками, он существует как абстрактная, а не реальная возможность. В действительности никто, даже отъявленный злодей, не исповедует такого морального принципа, который противостоял бы „золотому правилу“ или „категорическому императиву“ (в кантовской формулировке). Исходные основания морали едины для всех; это единство не „метафизическое“, а фактическое. Имеется только одна общечеловеческая мораль, альтернативной морали не существует» .

Подобное рассуждение представляется весьма спорным, так как совершенно не доказано, что всякий злодей все равно принимает и понимает принципы общечеловеческой морали. Маркиз де Сад, например, приводит аргументацию злодеев, полностью отвергающих всякую общечеловеческую мораль. Такое достаточно авторитетное философское направление, как прагматизм, вообще отвергает всякую аксиоматику применительно к вопросам об основаниях человеческого бытия или о принципах морали. Но это означает не просто сознательный отказ от возможности рационального обоснования первого принципа морали, но и сомнение в том, что такой принцип вообще существует как некоторый факт, проявляющийся в реальных взаимодействиях людей. Рассматривая принцип «Не убий» с точки зрения соотнесения его с идеей обоснования морали через известную кантовскую процедуру универсализуемости, американский неопрагматист Ричард Рорти говорит, что универсальность сама по себе не есть свидетельство рациональности. Можно взять множество жестких принципов: кровной мести, мести за бесчестье, причиненное женщине из вашего рода, можно осуждать гомосексуализм и т. д. Очевидно, что все названные принципы будут не столь универсальны, как принципы, сформулированные Миллем или Кантом. Однако это, отмечает Рорти, означает только то, что для принципов Канта и Милля менее важны различия между своими и чужими женщинами, между голубыми и неголубыми. «По отнюдь не очевидно, что невыделение некоторых человеческих групп — это признак рациональности». «Принцип „Не убий“ , — отмечает далее Рорти, — вполне универсален, но можно ли считать его более рациональным или менее рациональным, чем, например, принцип: „Не убий, если только ты не солдат, защищающий свою страну, или если ты не палач, или если ты не специалист по эвтаназии“? Я не знаю, более рационален или менее рационален второй из названных принципов по сравнению с первым, и поэтому не думаю, что сам термин „рациональный“ полезен в этой области» .

В абсолютистской традиции мораль противопоставляется личному интересу, моральным считается только то, в чем личный интерес никак не представлен, где он преодолевается, вытесняется ради более общего интереса (интереса общества или даже всего человечества). Моральный мотив рассматривается в качестве высшей, третьей природы человека. Идея нравственного совершенствования приводит к противопоставлению себя несовершенному миру и зачастую заканчивается призывом к выходу из него, к отказу от многих видов практической деятельности и чувственных удовольствий. Согласно Платону сильные чувственные удовольствия как раз то, что связывает нас с несовершенным миром.

В какой-то мере абсолютистские концепции выглядят привлекательными, они позволяют решать многие практические вопросы нравственной жизни, давать людям уверенность в мотивах своего морального поведения. Тем не менее все они имеют некоторую слабость. В практическом плане это, в частности, выражается в том, что несовершенный мир часто оказывается недостаточно приспособленным для применения совершенных принципов, претендующих на универсализм. С. Хантингтон видит в этом причину существования двойных стандартов в политике западных стран: «Да, мы поддерживаем демократию, но только если она не приводит к власти исламский фундаментализм; да, принцип нераспространения должен касаться Ирана и Ирака, но не Израиля; да, свободная торговля — это эликсир экономического роста, но только не в сельском хозяйстве; да, права человека — это проблема в Китае, но не в Саудовской Аравии; да, нужно срочно отразить агрессию против обладающего нефтью Кувейта, но не нападение на обделенных нефтью боснийцев. Двойные стандарты на практике — это неизбежная цена универсальных стандартных принципов» .

Кроме того, абсолютизм часто претендует на изображение морали в качестве высшей бытийственной реальности, составляющей основу всей духовности, формулирует тезис: «Для счастья достаточно одной добродетели». Но тогда возникает вопрос, о том, что для чего существует: человек для морали, или мораль для человека (вопрос, который в свое время поставил Ф. Ницше).

Более приемлемой с рациональной точки зрения выглядит поэтому содержащая утилитарные элементы позиция, в которой мораль сравнивается с лекарством. Лекарство неприятно, но мы принимаем его не ради него самого, а ради здоровой жизни. Такова же и мораль. Быть моральным трудно, иногда — неприятно, но без этого жизнь человека будет хуже. Так, например, рассуждали Эпикур и Лоренцо Валла.