Становление российского самодержавия и сословного управления обществом. 
система центральных и местных органов власти в московском государстве в ХV-ХVI вв

Особенности формирования централизованного государства в Московской Руси и складывание самодержавной формы правления.

Во второй половине XV — начале XVI в. в рамках единого Московского государства происходит ликвидация остатков прежней удельной системы (в 1470-е гг. после походов Ивана III в состав Московского великого княжества был включен Новгород и его земли, в 1485 г. ликвидирована самостоятельность Тверского княжества, позже при Василии III была подчинена Рязань), усиливаются централизаторские тенденции. Унифицированная система управления территорией огромного государства еще не могла сложиться. Возникшее в процессе объединения земель новое административно-территориальное деление сохраняло черты архаичности прежнего порядка и отличалось большим разнообразием. Оно основывалось на нескольких критериях: экономическом и демографическом потенциале региона; военном значении территории; историческом наследии (принадлежности региона к определенному княжеству). Создаваемые на местах новые административные единицы уезды, делившиеся на волости и станы, были чрезвычайно обширны и по своей территории совпадали с территорией бывших удельных княжеств. Присоединяемые в ходе объединения земель вокруг Москвы уделы, вливаясь в состав Великого княжества Московского, сохраняли свою целостность, и только при Иване III они начинают дробиться и постепенно исчезают.

Управление этими территориями осуществляли княжеские наместники из бояр и волостели, рекрутируемые из более мелких феодалов. Не получая жалованья от великого князя, они как и прежде вместе со своим аппаратом жили за счет средств, собираемых с подчиненной им территории, «кормились» со своей должности, осуществляя на местах хозяйственно-административную, фискальную и судебную («губную») деятельность. Их деятельность регламентировалась специальными уставными грамотами, выдаваемыми местному населению. В то же время в новых условиях единого государства наблюдается все усиливавшаяся тенденция к ограничению власти наместников, которые постепенно ставятся под контроль княжеской администрации. В этой политике центральная власть опиралась на растущую роль в местных сообществах нового слоя землевладельцев — дворянства, из состава которого назначались городовые приказчики (впоследствии, в XIII в., эта должность трансформировалась в должность городничих, выполнявших полицейские функции в городах). Являясь агентами центральной власти на местах, они со временем сосредоточили в своих руках всю административно-финансовую власть как в городах, так и в уездах.

Принято считать, что русское централизованное государство с присущими для централизованных государств атрибутами: единой верховной властью, профессиональным аппаратом управления, единым законодательством и системой финансов в основном сформировалось в XVI в. Основным фактором, ускорившим процесс централизации Московской Руси, стало стремительное увеличение территории Русского государства (по некоторым данным с середины XV до середины XVI в. она увеличилась более чем в шесть раз, а население страны составляло в середине XVI в. около 9 млн человек по сравнению с 5−6 млн человек в конце XV в.), что неизбежно требовало реорганизации всей системы государственного управления, поскольку старая полицентричная модель управления уже не отвечала новым условиям развития российской государственности.

Вместе с тем процесс формирования централизованного государства в Московской Руси значительно отличался от аналогичных процессов в западноевропейских обществах. Если на Западе возникновение централизованных государств в XVI—XVII вв. было подготовлено эволюционно и происходило на основе внутреннего экономического развития (развития экономических, торговых связей, рынка), то совсем иначе этот процесс развивался в Русских землях. С самого начала централизация государства в Московской Руси приобрела форсированный характер, опиралась по преимуществу на силовые и военные методы управления.

В качестве основной причины, обусловившей подобный характер государственной централизации, многие авторы выделяют своеобразие геополитических условий, в которых проходило образование единого Русского государства, и, в частности, обширность его территории, протяженность границ, неустойчивость геополитического пространства. На наш взгляд, это положение нуждается в уточнении. Как показывает опыт мировой истории, управление протяженным политическим пространством может осуществляться в трех основных режимах. Это может происходить либо в условиях достаточного развития институтов гражданского общества, в первую очередь общественного самоуправления (как это было, например, в США и Канаде), либо в условиях хорошо налаженных механизмов согласования интересов различных слоев и групп общества (консенсусная или «сообщественная», по определению американского политолога Л. Лейнхарта, демократия), либо же в условиях жесткой централизации и иерархичности политических и общественных институтов и структур при господстве насильственных методов управления, что со временем и стало одной из характерных черт политического управления в разные периоды истории России. По меньшей мере ряд факторов обусловил утверждение в России не первой и не второй, а именно третьей модели развития, способствовал победе деспотического варианта централизации.

Прежде всего не следует забывать, что формирование Русского централизованного государства в отличие от государств Западной Европы происходило в значительной мере под влиянием внешнего фактора, было ускорено внешней опасностью. Это было не естественное экономическое («снизу»), а силовое («сверху») политическое объединение, вызванное стремлением московских князей освободиться от ордынского ига. Это не могло не привести, как уже отмечалось, к усилению авторитарного характера власти московских князей, силой присоединявших к Москве бывшие самостоятельные удельные княжества. Продолжавшееся более двух веков противостояние Литовскому княжеству, равно как и не прекращавшаяся борьба с ордынским наследием — Крымским и особенно Казанским ханством, задерживавшим колонизационное движение Руси на Восток и являвшимся, по словам современников, хронической язвой московской жизни, также не способствовали смягчению характера русской государственной власти.

Следует заметить, что в нашем общественном сознании до конца не осознано значение влияния внешней опасности и связанного с ней стремления тех или иных стран к внутреннему единству на характер политического развития общества, обычно сопровождающемуся нарастанием в общественной жизни авторитарных тенденций в ущерб демократическим ценностям и институтам.

Одним из первых на эту особенность обратил внимание А. Лейпхарт в капитальном исследовании «Демократия в многосоставных обществах». По мнению ученого, ощущение уязвимости и незащищенности в любой стране дает сильный импульс для укрепления внутренней солидарности народа. Однако в этом стремлении к единству («надсегментные ориентации», по терминологии автора) есть и свои слабые стороны, так как оно всегда снижает интенсивность противоположностей в обществе, что не может не влиять также на характер государственной власти и ее взаимоотношений с населением. В России это влияние, как правило (достаточно вспомнить наше недавнее советское прошлое), было не в пользу развития в обществе демократических традиций: очень часто на этой основе, как уже говорилось, государство стремилось поставить частное в зависимость от общего.

подчинить интересы личности общегосударственному интересу. С точки зрения обсуждаемой нами проблемы, постоянная внешняя опасность, кроме прочего, имела своим последствием медленное развитие сословий в России, так как в обществе, поставленном в чрезвычайные условия исторического выживания (это никогда нельзя сбрасывать со счетов при изучении особенностей формирования и развития российской государственности), сословно-корпоративные интересы отступают на задний план.

Не меньшее влияние на характер власти в московском обществе оказало и то обстоятельство, что образование Русского централизованного государства произошло не на буржуазной основе, как это было в европейских странах, а в рамках феодального способа производства. Если па Западе феодальные отношения, в основе которых лежала система договора — вассалитета, были постепенно вытеснены складывающимися рыночными отношениями, то в России договорные отношения были упразднены, еще не успев укрепиться: в результате силового объединения земель вокруг Москвы они были заменены отношениями подданничества, причем в самой жесткой «холопьей» форме. Уже при Иване бывшие самостоятельные удельные князья, став подданными московского государя, стали обращаться к своему господину: «Я холоп твой». Считая себя полновластным «государем всея Руси», «хозяином» земли Русской, московский государь мог уже позволить себе при назначении наследника (во время упоминаемого нами первого династического кризиса) высокомерное заявление: «Кому хочу, тому и дам княжити» .

Эта психология собственника, выросшая из периода длительного удельного развития Руси и укрепившаяся в условиях расширявшегося государства, долгое время сохранялась в сознании московских государей-объединителей, рассматривавших процесс создания единого Русского государства прежде всего как расширение своего московского княжества, своей вотчины. Как отмечал в связи с этим В. О. Ключевский, в московских князьях продолжали бороться вотчинник и государь. Они заявляли претензии на роль общероссийской государственной власти, а хотели обладать Русской землей как вотчиной, на частном удельном уровне.

В XVI в. в политической идеологии московских государей начинает утверждаться новый, незнакомый Древней Руси взгляд на самодержавие как на неограниченное самовластие царя (единодержавие), обоснование которого обычно связывают с именем Ивана Грозного. Наиболее последовательно мысль о единовластии была выражена Иваном IV в его переписке-полемике с князем-боярином Андреем Михайловичем Курбским, бежавшим в Литву в связи с объявленной царем опричниной. Отвечая князю на обвинения в несправедливом отношении царя к боярам, Грозный с редкой откровенностью и резкостью отверг все притязания на власть «лоббируемой» Курбским боярской олигархии, заявив, что московские «княжата» являются простыми подданными монарха, которых у него «не одно сто» .

Новый взгляд на сущность верховной власти вполне соответствовал складывавшейся новой политической ситуации: к началу XVI в. в политическом сознании московских государей уже сформировалось представление о богоизбранности и независимости Московского государства. В научной литературе преобладает мнение, что эти перемены были обусловлены двумя событиями, имевшими мировое значение: падением Золотой Орды и крушением Византийской империи. Освободившись от двойной зависимости — монгольских ханов и греческих «царей», русские великие князья почувствовали себя не только самостоятельными, но и самодостаточными, призванными самой судьбой и историей принять на себя роль преемников римских кесарей и помазанников Божьих на земле. Падение Византии вызвало к жизни представление о том, что именно Москва может и должна стать отныне центром православия, «Третьим Римом» и «последним православным царством». Сформулированная русским иноком Филофеем в письмах-обращениях к Василию III, эта идея составила впоследствии основу государственной идеологии Московского царства.

Не отрицая огромного влияния указанных изменений на эволюцию политического сознания московской политической элиты, следует, однако, заметить, что они, по нашему мнению, еще не дают ответа на главный вопрос: что в конечном счете способствовало усилению авторитарных и деспотических черт в политике московских государей, основополагающим принципом которой со временем стал принцип неограниченного самовластия. На наш взгляд, ответ на этот вопрос следует искать прежде всего в том, что сама политическая элита Московского государства, как уже говорилось нами ранее, оказалась не готовой к проведению в жизнь западных форм политики и государственной власти, вытекающих из согласия, из политического процесса, а не из личной воли властителя. Определенную роль в этом сыграла отмеченная выше вотчинная психология московских князей-объединителей, свидетельствовавшая, по мнению исследователей, об отсутствии в то время сколько-нибудь ясных рациональных альтернатив политического устроения государства на новом этапе. В рамках господствовавшего в тот период представления о патримониальном (вотчинном) устроении власти русские государи привыкли рассматривать и саму власть как свою собственность.

Вместе с тем при анализе эволюции власти в Московской Руси очень часто не учитывается другой не менее важный фактор. Речь идет о существовании в политическом развитии России устойчивых антизападнических традиций, сформировавшихся в национальном политическом сознании еще в период борьбы русских князей против агрессии немецких рыцарей и укрепившихся под влиянием длительного противостояния Москвы наступательной политике Польши и Литвы. Неприязнь к Западу, в основе которой лежал антагонизм между православной и католической церковью, особенно усилилась после отторжения Римом западнорусской православной митрополии по Брестской унии 1596 г. и последовавшего затем насильственного внедрения униатства в Юго-Западных русских землях.

Все это не могло не отразиться на национальных чувствах и политическом сознании русской политической элиты, со временем все с большим недоверием относившейся не только к католическому Западу, но и ко многим европейским ценностям и институтам. Можно догадываться, что именно эта ситуация побудила Ивана III отказаться от королевского титула, который, как известно, был предложен ему посольством германского императора.

Однако более существенные изменения в политическом менталитете московских властей произошли в правление Ивана Грозного, с именем которого ряд современных ученых справедливо связывает усиление восточных («ориенталистских») черт в политической жизни русского общества. Именно с этого времени можно наблюдать резкий перелом как во внешней, так и во внутренней политике Московского государства, выразившийся в активном неприятии Запада и столь же решительном повороте к Востоку, к почвенничеству. Если Иван III еще считал себя европейским государем, наследником Византии, и его политика во многом содействовала укреплению завязывавшихся в то время тесных отношений Москвы с западными странами (при нем, особенно после приезда в Россию Софьи Палеолог, частыми были визиты в Москву иностранцев, были построены в Московском кремле итальянскими зодчими знаменитые Успенский собор и Грановитая палата), то совсем другой уклон наблюдается в политике Ивана Грозного. Придя к власти, он начал свое правление с завоевания Казанского и Астраханского ханств, недвусмысленно апеллируя тем самым, как пишет один из известных современных авторов, к золотоордынскому происхождению своей царственности в качестве законного наследника распавшейся империи Чингисхана1.

Явлением того же порядка в определенном смысле можно считать и официальное принятие Иваном Грозным в 1547 г. титула царя: известно, что этот титул, первоначально применяемый к византийским императорам, со времен монгольских завоеваний переносился русскими князьями также и на золотоордынских властителей. Следует заметить, что Иван III (можно предполагать, из этих соображений) воздержался от официального применения царского титула, ограничившись, как уже говорилось, временным венчанием «на царствие» своего внука Дмитрия. Как считает А. Я. Флиер, косвенным подтверждением наметившегося в середине XVI в. поворота к почвенничеству может служить вторичная канонизация Иваном IV Александра Невского. Проводимая Александром Невским политика последовательного противостояния католической агрессии при одновременном сохранении нейтралитета по отношению к Золотой Орде, очевидно, импонировала московскому царю (это же дает повод некоторым исследователям называть легендарного князя первым в истории России «евразийцем»).

Особое место в ряду произошедших перемен в поведении и характере верховной власти принадлежит опричнине Ивана Грозного, которую можно характеризовать как стремление царя, действовавшего в обход Боярской думы и опиравшегося на лично преданное ему опричное войско (своего рода «преторианскую гвардию» царя), установить режим личной ничем неограниченной власти. В письмах к Курбскому Иван Грозный уже без всякой двусмысленности заявлял: «русские самодержцы изначально сами владеют своим государством, а не их бояре и вельможи», «кто тебя поставил судьей надо мной». Интересно, что, разделив всю страну при утверждении нового порядка на опричнину и земщину, царь поставил во главе земщины сначала плененного, крещенного казанского «царя» Едигера-Симеона, а позже в 1574 г. венчал на царство другого татарина, касимовского хана Саина-Булата, в крещении Симеона Бекбулатовича.

Одновременно опричнина отразила стремление царя форсировать события и провести ускоренную централизацию страны чрезвычайными методами. Ряд авторов усматривают в опричнине первую в истории России попытку установления в стране имперского типа правления как военно-бюрократической диктатуры во главе с главнокомандующим — царем. Однако для формирования такого типа правления в Московском государстве не были еще созданы необходимые условия: а) не сложился еще разветвленный бюрократический аппарат (бюрократические ведомства в лице московских приказов только начинали создаваться); 6) отсутствовала профессиональная постоянная армия как непременный атрибут всех государств имперского типа.

Было бы, конечно, большим упрощением считать, что в Московском государстве изначально отсутствовали условия для формирования политики в ее классическом понимании как системы поиска компромиссов и согласования интересов (частных, корпоративных, общих и государственных). Процесс формирования единого Русского (Московского) государства, разбивавшийся па протяжении более 100 лет естественным путем, путем столкновения и попыток согласования интересов основных политических и социальных субъектов того времени — боярства и складывающегося самодержавия, представителей Церкви, вольных городов, не дает оснований для столь прямолинейных выводов. Как отмечается в одном из современных исследований, в Московском государстве «стала вызревать система интересов, близкая к европейской модели», и в столкновении этих интересов на российской почве начинали складываться и функции политики как системы социального регулирования власти, выстраивания балансов и противовесов в соотношении различных интересов.

В аспекте этой проблемы особое значение имела предпринятая в 1549—1560 гг. «правительством» Алексея Адашева («Избранной рады», как назвал его князь Курбский)2 серия реформ, которые рассматриваются многими историками как реальная альтернатива складывавшемуся в России деспотическому самодержавию. Широко задуманные реформы по своему замыслу должны были обновить все стороны московской жизни. В ходе этих реформ была в целом создана приказная система центрального управления, перестроена система местных органов власти (губная и земская реформы), проведены преобразования в судебной сфере и создан новый общерусский свод законов — Судебник 1550 г.

Но дело не только в этом. С самого начала реформы «Избранной рады» имели двоякое значение. С одной стороны, создание центральных органов управления, постоянного войска, отмена кормлений и ограничение иммунитетов светских и церковных феодалов, а также целый ряд других мер, осуществленных правительством Адашева, содействовали дальнейшей централизации Московского государства и усилению власти царя. С другой стороны, реформы намечали магистральную линию развития российской государственности на принципах сословного представительства, предполагающего формирование выборных сословно-представительных учреждений как на нижних, так и па верхних уровнях власти и управления (Земские соборы, земские и губные избы).

Эта модель власти, основанная на традиционном для русского общества синтезе государственного (монархического) и земского (корпоративного) начал, в перспективе могла оказать существенное влияние на развитие государственной власти в Московском государстве и характер ее взаимоотношений с обществом. Вместе с введением в процессе осуществления реформы единых принципов государственности, принятием общероссийского законодательства она, по мнению ученых, объективно сокращала границы произвола верховной власти, ставила пределы единоличному правлению Ивана Грозного и могла привести к дальнейшему развитию и укрепления сословно-представительной монархии.

Однако уже в 60−70 гг. XVI в. в ходе опричнины, отразившей, как отмечалось выше, стремление московского царя к установлению режима личной неограниченной власти и сопровождавшейся ожесточенной борьбой между различными социальными силами, эта линия политического развития была надолго прервана, а отношения власти с обществом, в отличие от общеевропейских тенденций, стали строиться па основе, с одной стороны, бесконтрольного властвования, с другой — принципов подданничества и массового сервилизма.