Урок тоталитаризма. 
Политическая культура

Термин «totalitario» был введен Муссолини и Джентиле для объяснения политической сущности итальянского фашизма — тотальной концепции жизни. Totalitarioцелостность, абсолютность всеобщности. В 1929 г. британская газета The Time использовала это понятие в связи с дискуссией па тему отрицания парламентаризма коммунистами и фашистами. В дальнейшем этим термином в либерализме объединяли фашистские, нацистские и коммунистические политические режимы. Сами нацисты и коммунисты этим словом не пользовались. В советской литературе термин появился только после 1956 г. и закрепился в диссидентской среде. Распространению понятия «тоталитаризм» весьма содействовали знаменитые антиутопии Е. Замятина «Мы», О. Хаксли «Этот прекрасный дивный мир» и Д. Оруэлла «1984» .

После Второй мировой войны этот термин закрепился в публицистике и стал предметом серьезного анализа. К. Поппер в своей работе «Открытое общество и его враги» связал тоталитаризм с идейным наследием Платона, Гегеля и К. Маркса, прежде всего с их эссенциализмом (признанием объективного существования сущностей вещей — универсалий) в сочетании с авторитаризмом. Такая «власть идей», согласно К. Попперу, исключает плюрализм мнений и свободу. X. Арендт в работе «Истоки тоталитаризма (1951) анализировала его истоки в социальной психологии масс. К. Фридрих посвятил тоталитаризму несколько работ и докладов на представительных конференциях в начале 1950;х гг. В 1956 г. вышла книга 3. Бжезинского «Тоталитарная диктатура и демократия», а в 1957 г. — работа К. Витфогеля «Восстановление деспотизма: сравнительный анализ тоталитарной власти», где было показано, что в случае тоталитаризма (в отличие от демократии) власть возникает не из собственности и необходимости ее защиты, а против собственности, и укрепление власти предполагает ослабление собственности и собственников, и наоборот. Э. Шилз и Ш. Айзенштадт связали тоталитаризм с имперским опытом (на материале СССР и маоистской КНР), а именно, социокосмополитическим порядком, синтезом религии и политической власти, придающим последней мифократический характер, централизацией власти и вербовкой бюрократии.

Типологическими характеристиками тоталитаризма являются:

• • официальная идеология, нацеливающая на достижение конечного идеала (достижение мирового господства, построение «вечного рейха», возвращение «утраченного» национального достоинства и т. п.);
• • одна массовая партия (движение), переплетенная с государственной бюрократией;
• • вождь, фюрер, национальный лидер, в котором концентрируется и воплощается вся полнота власти;
• • полный контроль над СМИ;
• • массовый террор как средство подавления инакомыслия;
• • централизация (мобилизация) экономики;
• • постоянная мобилизация масс на борьбу с внешним и внутренним врагом;
• • нестабильность внешней и внутренней ситуации: кризисы, чрезвычайное положение.

Главная проблема в анализе тоталитаризма — природа правящей группы. М. Восленский в классической работе «Номенклатура» показал структуру такой группы, в которой различаются «правящий класс» и «партия власти», где, в свою очередь, существует «внутренняя партия», формирующаяся по принципу личной преданности лидеру.

Тоталитаристская политическая система может быть относительно долговременной и добиваться некоторых успехов (сталинистский СССР, гитлеровская Германия, КНДР1), а может быть и неудачной и относительно кратковременной (режимы Муссолини, Кваме Икрумы в Гане, Пол Пота в Кампучии). Тоталитаризм может допускать независимое существование сильной церкви (ПНР2), иметь плюралистический дизайн (ГДР3, ЧССР4, та же ПНР). В ГДР, например, существовал единый Народный фронт, ядро которого составляла Социалистическая единая партия Германии, и в который входили также Либерально-Демократическая партия Германии, Аграрная партия, Женская партия и др.

Таким образом, суммируя изложенное, можно сказать, что тоталитаризм — это система власти в эпоху массового общества, информационных технологий и национализма.

Более того, всякая модернизация содержит некие элементы тоталитаризма, например, централизации власти и активной пропаганды в начальной стадии модернизации. Возможно, тоталитаризм — следствие гипертрофии этого обстоятельства в догоняющей модели принудительной модернизации общества.

Хотя из ее природной особенности — потакать человеческим слабостям, следует основная тенденция «игры на понижение», сама по себе массовая культура амбивалентна. Поэтому в обществе должны существовать фильтры и механизмы противодействия, сдерживания этих негативных тенденций. В цивилизованном обществе имеют право на демонстрацию и защиту самые различные позиции и интересы, если они не разрушительны для самого общества. Именно наличие таких сдержек и фильтров способствовало оформлению системы ценностей, свойственной массовой культуре США и западного общества в целом, с доминированием семейных ценностей, личного счастья и жизненного успеха как воздаяния за честный труд и т. п. Если такие социальные сдержки отсутствуют, то происходит то, что случилось после Первой мировой войны с Германией и Россией, в которых социальные скрепы были расшатаны, а то и сметены. Получившиеся в результате дисперсные общества оказались бессильными перед напором массы. Сталинский тоталитаризм и опыт нацистской Германии вскрыли откровенно манипулятивный характер идеологий, апеллировавших к традиционным европейским ценностям разумного и справедливого социального обустройства. Марксизм и ницшеанство оказались великими искушениями цивилизации, а попытки взять их в качестве основы практических преобразований обернулись чудовищным насилием. В результате крайним оказались опять же Просвещение и рациональность (М. Фуко, Ж. Деррида, Ж. Лакан).

Торжество рационализма Просвещения в XIX — начале XX в. породило представление об изжитости мифологии и мифотворчества. Однако мифология никуда не ушла. Она не только переродилась в социальную мифологию брендов массового общества, но и даже возродилась в традиционной форме, сыграв нетривиальную роль в становлении тоталитарных политических систем. Это относится не только к гитлеровской Германии с опорой нацистской идеологии на мифологию «крови и почвы», культивирование традиционных скандинавских и германских мифов, обращение к мифологии древних ариев. Оказалось, что миф может существовать и в наукообразной форме, апеллируя к рационалистической терминологии, позволяя реализовать не менее тоталитарную «мифократию» (мифовластие).

Марксизм-ленинизм претендовал на статус научной теории исторических процессов и построения нового общества. Действительно, марксизм — по своему истоку рационалистическое учение, возникшее на основе гегелевского рационализма и политической экономии, теории классовой борьбы, опиравшейся на исторический анализ. Тем самым К. Марксом были сформулированы законы исторического развития, смены общественно-экономических формаций (первобытнообщинный строй, рабовладение, феодализм, капитализм, приходящий ему на смену коммунизм) и их характеристики. Иначе говоря, это учение рационалистическое по форме, с установкой на историцизм, с коллективистским нравственным посылом. Этим оно радикально отличается от традиционной мифологии с ее внеисторичностью, внеличностью. И тем не менее в советской стране само рационалистическое содержание учения превратилось в очень целостную мифологию. Именно этим объясняется относительная устойчивость советской идеологии, а для кого-то ее привлекательность и в наше время.

Политика пользуется мифологией в тоталитарном обществе. Это выражается в апелляции к традиционному пониманию мифа с его склонностью к трансцендентному. В обосновании власти, ее природы и легитимности такая тенденция способна породить мифократию, альтернативой чему и является рассмотренная выше практика современного общества оперировать имманентными мифами-брендами, не выводящими за рамки этого мира. Что, помимо прочего, порождает нравственный ценностной релятивизм и запрос на некие универсальные основания.

Сама по себе политика мифологией не является. Хотя бы в силу ее связи с рациональностью. Однако современная тенденция к постсекулярности ставит под сомнение саму идею рациональности, требуя се переосмысление. Способна ли политическая философия обойтись без «возвращения религии» и погружения в миф — покажет будущее.