Анализ отдельных произведений Е. И. Замятина

Повесть «Уездное» (1912)

Бытовая стихия русской провинции диктовала чуткому к слову и внимательному к проявлениям жизни писателю язык, образы, всю структуру произведения. Не просто уездную жизнь, а именно «уездное» бытие изображает Замятин. Скука. От нее даже мухи «в квасу утопились», и на них от скуки смотрит Чеботариха, местная купчиха, которой муж оставил кожевенный завод. Примерная прихожанка, первая богомольница в Покровской церкви, «богобоязненная», с молитвой, освещенная светом лампады, она грешит с подростком Барыбой и своими дворовыми. Кретоновый диван — атрибут образа Чеботарихи. Олицетворением жизни в доме купчихи является глава «Жисть», центральная часть ее с «черным снегом копоти». От скуки Барыба изнасиловал Польку и мучает кота Ваську, сажает его в сапог. Скучно в келье у отца Евсея, который в свое время «в юнкера хотел идти, да запьянствовал ненароком. Вот под монастырь и угодил». Здесь пьют и играют в «муху»: «к которому батюшке первому муха в стакан попадет — тот, стало быть, и выиграл». Со скуки же народ «плодущий… до страсти» .

" Ничего такого особенного. Все у нас теперь, но силе времени, дело торговое, тем только и живем. Купец селедкой торгует, девка утробой торгует. Всяк по-своему… А чем, скажем, утроба — хуже селедки, или чем селедка — хуже совести? Все — товар" .

Вся жизнь в посаде продажная, лживая, выдуманная. Крупным планом показаны церковь и судебные органыразложившиеся хранители народной нравственности. Глава «Времена», концептуально-оценочная в композиции произведения, открывается словами местного философа, портного Тимоши, «головы-парня» с улыбкой, будто «зажег теплую лампадку на остром своем лице», осведомленного о нарастающих волнениях:

" Не-ет, до нас не дойдет, — говорил Тимоша уныло. — Куды там. Мы вроде как во град-Китеже па дне озера живем: ничегошеньки у пас не слыхать, над головой вода мутная да сонная. Л на верху-то все полыхает, в набат бьют" .

Однако уже следующая глава — «Веселая вечерня» — завершается такими словами этого «маленького востроносого» человека, которого автор сравнивает с воробьем на жердочке:

" Ну, неуж и до пас дойдет? А коли бы дошло — ей-Богу, в самый бы омут полез. Укокошат — ну туда и дорога, все равно — моей жизни полвершка осталось" .

В уездной глуши «живут себе ни шатко ни валко, преют, как навозец, в тепле». Тем не менее в произведении есть и другой план повествования, с иными красками. Несмотря на неподвижность, сонность бытия, пробивается жизнетворящая, естественная сила сопротивления. Благоухает природа, народные праздники раскрепощают людей, раскрывают их красивые и добрые души. Писатель не стремится удержать поток повествования в одном эмоциональном русле. В героях сильны природные порывы (Чеботариха, Лирося, Барыба), они так активны в своих простых, незатейливых устремлениях (Иваниха), они замечательные портные (Тимоша), сапожники (отец Барыбы). Все они понимают ложность жизнеустройства, которому человек сопротивляется не на баррикадах, а с помощью способностей, данных ему природой: физическим здоровьем, юмором, тем, как он умеет жить. Потому-то уездный человек наделен способностью слышать «веселые» колокола, воспринимать «веселую вечерню», «веселый базарный день». У Замятина своя философия красоты — красоты диссонансов:

" Подчеркнутая некрасивость и подчеркнутая порочностьэто должно дать гармонию. Красота — в гармонии, в стиле, пусть это будет гармония безобразного — или красивого, гармония порока — или добродетели…" .

Эти слова писателя, пожалуй, ярче всего характеризуют в «Уездном» Анфима Барыбу с его «зверино-крепким» телом, с «углами чудного его лица», с длинными руками и с таким смехом, что будто «громыхает по ухабам телегой». Впрочем, сам Замятин уточнял, конкретизировал авторское, личное отношение к литературным героям, им самим создаваемым. В лекциях он не раз подчеркивал, что «для художника творить какой-нибудь образ — значит быть влюбленным в него» .

" Я помню отлично: когда я писал «Уездное» — я был влюблен в Барыбу. в Чеботариху — как они ни уродливы, ни безобразны. По есть — может быть — красота в безобразии, в уродливости. Гармония Скрябина, в сущности, уродлива: она сплошь состоит из диссонансов — и тем не менее она прекрасна (совпадение с Блоком)" .

Барыба — он и есть Барыба, «тяжкие железные челюсти, широченный, четырехугольный рот и узенький лоб». Заговорит — одно за другим «откалывает, как камни, слова, тяжкие, редкие». С кем пи сойдется Анфим, так того и обидит.

Позже, в мае 1918 г. в заметке «О лакеях» Замятин сформулирует психологию и философию раба. Он запишет сюжет:

" Лакея звонит барии:

— Опять проспал?

Издали, с порога, лакей еще смел:

• — Я? проспал? Да чего это вы… да я…
• — Ближе. Сюда, сюда.

Хлясь — в морду. Только шатнется голова у лакея, вытянул руки по швам и лепечет:

— Внноват-с…

На конике в передней, посапывая, мусолит Бову казачок-мальчишка. Лакей вернулся из барского кабинета в свое царство, в переднюю, и на мальчишку:

— Опять за книгой, с-стервец? Опять за книгой?

Хлясь в морду мальчишке. И мослаком его в голову, мослаком, пока не завоет в голос мальчишка.

Когда лакея бьют в морду, он жалок; когда лакей бьет в морду, он гнусен. Лакей — непременно сплав из раба и рабовладельца; это неотделимо. Российские помещики потому и были идеальными рабовладельцами, что они же были и отменными рабами царей…" .

Барыба у Замятина — не только символ захолустья, как трактовала этот образ критика предоктябрьских и послеоктябрьских лет. Барыба — символ лакейского духа, независимо от того, где, на каком географическом и интеллектуальном пространстве он взращен. Рабско-рабовладельческая душонка Анфима Барыбы в повести Замятина проявляется постепенно. Сначала в доме Чеботарихи он кота Ваську терзает, потом будет ходить «рындиком этаким по чеботаревскому двору, распорядки наводить»: «Эй, ты, гамай, гужеед, где кожи вывалил? Тебе куда велено?..», «и мнет уж мужик дырявую свою шапчонку, и кланяется». Потом Барыба гадко изнасилует кухарку Польку, и нет предела его гнусности. Такие были опорой режима: на них, легко превращаемых в «нумеры», держалось и «машиноравное» общество, изображенное позже Замятиным в романе «Мы» .

" Тоскующий весельчак", Замятин и в деревенской глуши иска.'! прекрасные человеческие типы и находил их, поэтизировал гармонию духа и поступка, и видел опасность, которую таило и таит духовное и душевное захолустье, барыбы внутри нас.