Чжурчжэни (Цзинь) и южносунская империя

Чжурчжэньские племена, обитавшие на территории Южной Маньчжурии, издревле были связаны с Китаем, торговали с ним, а затем вошли в сферу влияния киданьской империи Ляо. Ускоренные темпы их развития в процессе трибализации, что следует в немалой степени отнести за счет постоянных контактов с более развитыми культурами и народами, привели на рубеже XI—XII вв. к возникновению у чжурчжэней протогосударственных образований и появлению среди них влиятельных вождей. В 1113 г. один из них, усилившийся правитель Агуда, выступил против соседей-киданей, захватил часть их земель и основал там собственное государство Цзинь (1115−1234), позже провозглашенное империей. Сунские правители вначале увидели в Цзинь союзника в борьбе с надоевшими им киданями, однако ситуация вскоре вполне прояснилась. В 1125 г. государство Ляо было уничтожено чжурчжэнями. После этого некоторая часть киданей ушла на запад, где в районе рек Талас и Чу сложилось небольшое государство кара-китаев, Западное Ляо (1124−1211), откуда и пришел затем к русским этноним «китайцы». Что же касается усилившихся за этот счет чжурчжэней, то они заняли место разгромленных ими киданей и начали вторгаться на территорию сунского Китая, постепенно все глубже в нее вгрызаясь. В 1127 г. ими был захвачен Кайфын, и сам император с частью семьи оказался в плену у чжурчжэней. Один из сыновей плененного императора бежал на юг, в Ханчжоу, который и стал затем столицей новой империи Южная Сун (1127−1280).

Тем временем победоносная армия чжурчжэней успешно продвигалась на юг, и только полноводная Янцзы задержала ее продвижение. Со временем граница между Цзинь и южносунской империей установилась где-то неподалеку от Янцзы, в результате чего Северный Китай вновь, как и почти тысячелетие назад, оказался на длительное время в составе государства, в котором господствовали иноземцы. Правда, как и ранее, в этом государстве основной частью населения были по-прежнему китайцы, а сам чжурчжэни, едва слезши с коней, начали быстро китаизироваться, чему способствовало восприятие ими китайских норм и стандартов, от политической администрации и иероглифов до образа жизни населения. Тем не менее между Цзинь и южносунским Китаем отношения продолжали быть весьма сложными, чаще всего откровенно враждебными.

Вначале успешное вторжение чжурчжэней и вынужденное отступление династии Сун за Янцзы вызвало в китайском обществе естественный патриотический порыв. Ведь южная часть Китая, в отличие от того, что было тысячелетием раньше, в период Нань-бэй чао, стала теперь почти стопроцентно китайской, поэтому случившееся было воспринято как национальная катастрофа. Крестьянские ополчения рекрутов, созданные в свое время Ван Ань-ши, поднимались на борьбу, пытались оказывать сопротивление захватчикам. Укреплялась и регулярная правительственная армия, причем в числе ее военачальников были талантливые и решительные полководцы, готовые на активную борьбу, как знаменитый Юэ Фэй (1103- 1141), который в середине 1130-х гг. одержал несколько побед над чжурчжэнями и был, видимо, близок к тому, чтобы добиться большего. Однако южносунский двор, относившийся с явно выраженным недоверием и даже подозрением к удачливым полководцам, не был склонен способствовать успехам Юэ Фэя. Противостоявшая военачальнику группировка при дворе во главе с канцлером Цинь Гуем вызвала в 1141 г. Юэ Фэя в Ханчжоу и заточила его в тюрьму, где он вскоре был казнен. После этого, в 1142 г., империя Сун заключила с чжурчжэнями очередной унизительный для нее мир, согласно условиям которого чжурчжэням ежегодно выплачивалось 250 тыс. штук шелка и 250 тыс. лянов серебра.

Хотя мир был унизительным, а выплаты весьма весомыми, для изнеженного, богатого и явно не готового к решительным военным действиям с храбрыми кочевниками сунского Китая это был по-своему логичный и даже в известном смысле удачный выход. Приняв нелегкое решение и надолго обезопасив себя от вторжений с севера, южносунская династия просуществовала еще около полутора веков. Разумеется, о процветании в таких условиях говорить не приходится, но династия всетаки не исчезла бесследно. Напротив, Южный Китай в XII- XIII вв. являл собой богатое и очень развитое в экономическом и социокультурном плане государство, где в изобилии произрастали зерно и хлопок, чай и сахарный тростник, выделывались лучшие в мире шелка и уникальные изделия из фарфора, лака, керамики, серебра, бамбука и т. п.

Великолепие Ханчжоу, которое в свое время произвело неизгладимое впечатление на Марко Поло, до того не видевшего, по его собственным словам, ничего подобного (хотя итальянец был едва ли не больше всех повидавшим на своем веку европейским путешественником), говорит само за себя.

Южносунский Китай был не только экономически развитым государством. Это был центр высокоразвитой духовной культуры, средоточие китайской философской мысли в ее едва ли не наивысшем для императорского Китая проявлении. Именно здесь расцвел феномен неоконфуцианства — учения, поставившего своей целью не просто реформировать и обогатить древнюю почитаемую доктрину за счет новых идей, но и как бы вдохнуть в нее новую жизнь, заставить ее засверкать новыми гранями. Признанным главой этого философского течения был великий Чжу Си (1130−1200). Благодаря усилиям знаменитых мыслителей феномен неоконфуцианства в его чжусианской форме стал вершиной китайской философии. Впоследствии неоконфуцианство получило распространение в соседних с Китаем странах и особенно активно в Японии.

В сунское время невиданного расцвета достигла и китайская живопись. В это время жили и работали лучшие в истории Китая художники, объединенные вокруг специальной Академии живописи. Написанные ими свитки до наших дней являют собой украшение многих музеев мира. Среди сунских художников были и признанные теоретики живописи, авторы почитаемых трактатов. Были и мастера тонкого пейзажа, любители изображений цветов и птиц. В числе таких мастеров были и некоторые из сунских императоров, работавшие под псевдонимами.

Для китайской мысли не прошел бесследно и сам исторический факт разделения Китая на север и юг. Хотя такой раздел не был новым для страны, он все же сыграл свою роль.

• • Раздел страны на части и господство на севере иноплеменников внесли дополнительные акценты в те пусть небольшие, но заметные этнические различия, которые на протяжении веков складывались и закреплялись отдельно на севере и на юге. Речь о различиях в языке (диалектах), в культуре, даже в пище и одежде. Конечно, эти различия не следует переоценивать. В конечном счете они не повлияли на то, что китайцы и на севере, и на юге оставались китайцами. Для этого были достаточно сильны связывавшие всех их воедино выработанные еще в древности основы духовной культуры, принципы жизни, нормы привычного бытия, отношений в семье, обществе и т. п. Но все же отличия были, причем, по оценке современников, проявлялись они в некоторой изнеженности южан, противопоставлявшейся твердости и решительности северян, как-то было сформулировано, в частности, одним из сунских реформаторов Ли Гоу.
• • Существенное воздействие на образ мышления, привычные стереотипы и штампы оказали реальные политические взаимоотношения китайцев с их северными соседями — тангутами, киданями, чжурчжэнями. Китайцы издревле привыкли мыслить себя и свое государство в терминах «Поднебесной», «Срединной империи», окруженной отсталыми и ничтожными варварами. И вот эти варвары оказались чуть ли не в положении господствующего этноса, которому Китай платит дань. Трудно было смириться с реальностью, но приходилось. Не то чтобы китайцы отказались от привычных стереотипов мышления в категориях «Поднебесной» и императора как «сына Неба». Но им пришлось признаться самим себе, что одно дело завещанные традицией и потому как бы незыблемые представления о величии и всемогуществе китайской империи, а совсем другое — реальная жизнь. Будучи по натуре прагматиками, они не переживали это слишком болезненно, что сыграло свою роль в решающие для судеб страны XIX-XX столетиях.