Конрад Аденауер. 
Ремилитаризация ФРГ

При анализе событий, которые разворачивались в Западной Германии с 1949 по 1955 годы, необходимо помнить о политическом развитии в Европе и вообще на земном шаре за этот же период. Это позволит правильно оценить роль и место Германии, в частности Западной Германии, в послевоенном мире.

Это и победа Советского Союза над гитлеровской Германией, и как следствие этого, усиление роли и возвышение социалистической системы в мире. Что, кстати, не могло не привести к борьбе двух господствующих систем — капиталистической и социалистической. Это и огромное желание простых людей и политиков многих стран вновь не оказаться втянутым в новую мировую войну. Это огромное желание сохранить мир на Земле.

Эта принципиально новая международная обстановка делает и иным положение Западной Германии.

Для федерального канцлера ФРГ Аденауэра, который в период своего правления с 1949 до 1963 года лично оказал большое влияние на проводимую Германией внешнюю и внутреннюю политику («канцлерская демократия»), высшей политической целью было воссоединение Германии в условиях мира и свободы.

Конрад Аденауэр

Конрад Аденауэр, полное имя Konrad Hermann Joseph Adenauer, родился 5 января 1876 года в Кёльне. Конрад родился в семье секретаря городского суда Кёльна. Он был третьим сыном в семье. Позже родились еще две сестры. 5 марта 1894 года Конрад закончил учебу в гимназии Святых апостолов в Кельне, затем учился на юридических факультетах университетов Фрайбурга, Мюнхена и Бонна (1894−1897). После сдачи государственных экзаменов он работал в прокуратуре города Кельна судебным асессором, а затем в конторе адвоката Каузена (1903;1905).

Конрад хотел стать нотариусом, однако его планы изменились после того, как он 20 января 1904 года женился на Эмме Вейер, происходившей из знатной кельнской семьи. У супругов родились два сына и дочь. Однако семейное счастье длилось недолго — Эмма скончалась в 1916 году из-за тяжелой болезни.

Конрад был воспитан в католической среде и еще в студенчестве стал членом католической партии. Он оказался трудоголиком в работе, благодаря его упорству в 1906 году он стал десятым помощником бургомистра Кельна и занимался муниципальными налогами и сборами. Конрад Аденауэр был избран обербургомистром в 1917 году и был утвержден в этой должности кайзером Вильгельмом II. После поражения Германии в Первой мировой войне, Конрад работал день и ночь, трудился, чтобы превратить Кельн в красивый и развивающийся центр Рейнской области. Благодаря своим успехам в политической сфере, Конрад был избран президентом Государственного совета, совещательного органа из представителей провинции в Берлине. Канцлер Конрад Аденауэр был главой федерального правительства более 14 лет — с сентября 1949 г. по октябрь 1963 г., и олицетворяет собой целую эпоху в истории Западной Германии.

Политика восстановления Германии

Вхождение ФРГ в европейское сообщество, будучи «руководящей идеей» политики Аденауэра и Соединенных Штатов Америки, являлось, однако, лишь одним из элементов той, другой цели, т. к. главной целью, было восстановление сильной Германии. Если экономическое сотрудничество ФРГ с западными державами должно было привести к заключению между ними политического союза, то есть к принятию ФРГ в европейское сообщество и в конечном счете в Атлантический блок, то в качестве конечного результата, который должен был увенчать всю «операцию», намечалась ремилитаризация ФРГ как «интегральной» части западной Европы и союзника западных держав.

Таков был логичный конец политики восстановления Германии, которая проводилась западными державами по указке и под нажимом США, а самым ревностным сторонником, самым точным исполнителем которой в Германии был канцлер Аденауэр. Германское государство, которое хотели создать, должно было быть сильным в военном отношении, ибо только тогда оно смогло бы исполнять роль, для которой его предназначали. Политика «европейской интеграции» открывала, следовательно, путь к ремилитаризации ФРГ и в то же время служила оправданием к этой ремилитаризации. В условиях, когда было намечено ее осуществлять — на другой день после кровопролитнейшей из войн, когда германский милитаризм был осужден и проклят всем человечеством — не так то легко было приступить к мероприятию, столь явно шедшему вразрез со стремлениями простых людей в странах Запада. Вооружить ФРГ можно было только в рамках политики ее сотрудничества и союза с западными державами. Ход рассуждений был очень простой: поскольку ФРГ будет союзником Западной Европы, она должна будет участвовать в обороне последней. «Если, — говорил Аденауэр, — мы создадим Европу, в которой Германия будет пользоваться такими же правами, что и другие страны, то одновременно она должна будет нести такие же обязанности, включая оборону» (Paul Weymar, op. cit., p. 211)

Биографы канцлера Аденауэра тщатся доказать, будто он «изменил» свои взгляды на ремилитаризацию Германии под влиянием событий, которые в конечном счете «заставили» его с необходимостью ремилитаризации. Однако факты опровергают эту версию. Аденауэр принадлежал к тем, кто «мечтал об армии» еще задолго до того, как вспыхнула война в Корее. А если он и делал вид, что является противником ремилитаризации в ФРГ то лишь по «тактичным соображениям»: он хотел подождать, пока его начнут просить об этом, зная, что Вашингтон и Лондон заинтересованы в вооружении Германии; он хотел так же ввести в заблуждение общественное мнение в Германии и западных странах, которое не хотело слышать о ремилитаризации.

«В тот период, — говорит официальный биограф Конрада Аденауэра, — демилитаризация ФРГ была необходима для того, чтобы добиться постепенной отмены оккупационного статута». (Paul Weymar op. cit., p. 207)

До того, как появился предлог — война в Корее, находили и другие предлоги, которые использовали при каждом удобном случае: вопили, например, об «угрозе», нависшей над ФРГ в лице «народной полиции» Восточной Германии, которую изображали как могущественную военную машину. Говорили, что это самая настоящая армия, насчитывающая боле 200.000 человек.

Вопрос о ремилитаризации Германии стоял на повестке дня с тех самых пор, как ФРГ только возникла, и решался он параллельно с вопросом о «европейской интеграции».

В начале мая 1950 Европейский совет пригласил правительство ФРГ вступить в состав этой организации. 9 мая в Париже был объявлен проект создания Европейского объединения угля и стали, или так называемый «план Шумана». Этот план был «гвоздем» конференции трех держав в мае того же 1950. Он был логичным продолжение политики, включавшей в качестве своего главного элемента ремилитаризацию ФРГ. Ведь для возрождения германской военной базы недостаточно было восстановить германскую армию; надо было так же воссоздать военный потенциал германской промышленности. В этом и заключалась цель угольно-стального пула, который решено было создать в первую очередь до создания нового вермахта.

В марте 1950 выплавка стали в Руре превысила миллион тонн, это означает, что рурская промышленность давала 12 миллионов тонн в год, то есть больше цифры 11,1 миллионов тонн в год, которая была установлена последним англо — американским соглашением в 1949 году.

В «плане Шумана» нашла отражение та самая основная идея политики Аденауэра, которую тот не переставал повторять и развивать с первого дня после окончания войны, а именно, что экономическое сотрудничество между боннской Германией и западными державами — это фактор, определяющий собой и их политические отношения и что, исходя из этого, экономический союз, как база союза политического, влечет за собой и делает возможной ремилитаризацию Германии.

Итак, политика ремилитаризации Западной Германии была основана якобы на «недоразумении», которое весьма характерно вообще для всей политики западных держав. В то время, как государства Атлантического блока хотели предоставить ФРГ оружие для того, чтобы она могла «внести вклад» в оборону Запада. Для Аденауэра это оружие было лишь необходимым средством для проведения в жизнь своей реваншистской политики.

Лондонские и Парижские соглашения, которые в конечном счете заменили собой договор о создании ЕОС, Аденауэр рассматривал лишь с точки зрения тех возможностей, которые они ему предоставляли для осуществления его политических целей на Востоке. Возвратившись из Лондона после того, как там были подписаны соглашения о ремилитаризации ФРГ, Аденауэр 3 октября 1954 года публично заявил: «Германский народ по обе стороны железного занавеса может быть доволен тем, чего мы достигли в Лондоне». (Цит. по сообщению западногерманского официозного агентства ДПА, 16.11.1954 г.)

Аденауэр знал и открыто заявлял, что СССР не хочет войны, что у него нет никаких причин желать, чтобы была война, и что, следовательно, никакой опасности «коммунистической агрессии» для Западной Германии не существует.

4 июля 1952 года, открывая в бундесрате дебаты по вопросу о ратификации договора о создании ЕОС, он старался особенно подчеркнуть, что речь идет не об обороне ФРГ против возможной советской агрессии, а о том, что в данный момент важнее всего заложить основу договора, который обеспечил бы «пятидесятилетний мир» — мир на таких условиях, которые, разумеется, устраивали бы Аденауэра.

«Советский Союз, — сказал Аденауэр, — занят выполнением гигантских экономических задач, которые перед ним стоят, и не в его интересах расточать все время свои капиталистические и человеческие ресурсы на военное производство». (Рейтер, 3.04.1952)

Итак, ремилитаризация Западной Германии служила единственно целям ревизионистской и экспансионистской политики боннского правительства.

Канцлер Аденауэр дошел до того, что назвал ремилитаризацию Западной Германии «предварительным условием создания нового порядка в Восточной Европе». («Suddeutsche Zeitung» Munchen, 22.03.1952 г.)

Аденауэр считал, что Запад не должен вступать с русскими ни в какие переговоры, пока не станет достаточно сильным для того, чтобы суметь навязать им свои условия. Основная идея политики силы Аденауэра заключалась в том, что «единственный вопрос между Востоком и Западом — это вопрос о соотношении сил». Социал — демократам и либералам, которые упрекали Аденауэра в том, что он делает невозможным объединение Германии, упрямо поворачиваясь спиной ко всяким переговорам с Россией, в то время как путь «мирного решения» этого вопроса проходит только через Москву, он отвечал, что русские не понимают никакого другого языка, кроме «языка силы». По замыслу Аденауэра, ремилитаризация Западной Германии должна была дать материальную основу для проведения его политики силы, которую он рекламировал везде и всюду с большой самоуверенностью. «Когда русские окажутся перед лицом перевооружившейся Германии, — заявил он на пресс-конференции в Ганновере 9 марта 1952 года, — тогда они согласятся на переговоры». Недаром Аденауэра стали называть «железный канцлер»…

Аденауэр рассматривал соглашения о ремилитаризации в одной перспективе — доступе в Атлантический блок. Ибо он считал, что, только став участницей военного блока, Федеративная Республика Германии сможет говорить с Россией «языком силы».

Большой политической выгодой, которую дали Западной Германии Лондонские и Парижские соглашения, было, по мнению Аденауэра, принятое западными государствами обязательство считать, что «воссоединение мирными средствами Германии, полностью свободной и единой, остается важнейшей целью их политики». Таким образом, западные державы, по его собственному выражению, «взяли на себя» дело воссоединения Германии. В этих же соглашениях ни, кроме того, провозгласили, что признают боннское правительство единственным правительством, представляющим Германию.

Глубокий смысл этого обязательства, несмотря на его осторожную формулировку, был для Аденауэра вполне ясен: если воссоединение Германии «мирными средствами» окажется невозможным, то тогда союзники ФРГ вынуждены будут прибегнуть к другим средствам, чтобы достичь этой цели.

Однако в очереди так же стояла задача возвращения бывших Германских территорий на Востоке. Выступая 6 сентября 1953 года в Бонне по случаю своей победы на парламентских выборах, он безо всякого стеснения заявил: «Мы все время говорим о воссоединении Германии. Не лучше ли нам теперь говорить об освобождении Востока?» Восстановление Германии в границах 1937 года стало, так сказать, непререкаемой догмой для боннского правительства. 9 октября 1951 года фон брентано, который тогда еще не был министром иностранных дел, заявил в Гессене: «Высшей целью всей германской политики, высшей целью для нас является свобода и… воссоединение в границах 1937 года». («Гиссенер фрейе прессе», 11 октября 1951 года).

В ноябре 1952 года министр транспорта Зеебом обратился к организаторам одной выставки с письмом, в котором содержались следующие многозначительные строки:

«Должен вам сказать, что меня глубоко разочаровал тот факт, что вы ограничились показом (на картах) лишь тех территорий, которые входили в Германскую империю по условиям Версальского договора. Я был очень удивлен, когда увидел, что на ваших картах не обозначены ни восточная Верхняя Силезия, ни германские районы Познани и Западной Пруссии, ни — что самое главное — вся Судетская область, и меня, как человека, изгнанного с территории, лежащей вне границ 1937 года, это весьма огорчило». («Der Spiegel», Hamburg, я 1952 года).

Идея о том, что Германия должна получить обратно все территории, которые она потеряла в результате своего поражения в двух мировых войнах, систематически внедряется пропагандируется в Западной Германии так называемыми многочисленными «патриотическими организациями», прессой, радио и вполне официальными лицами.

В экономическом, а так же в политическом и военном отношении «восстановление Германии», которого так желали, которого добивались, и которому так радовались на Западе, не могло мыслиться иначе, как «полное восстановление». «Новая Германия» Аденауэра просто не могла не возвратиться на путь кайзера и Гитлера. И если, как сказал СПААК, вступление Федеративной Республики Германии в НАТО имело «историческое значение», то особенно большое значение оно имело для самой Западной Германии, которая на этот раз получила возможность попытаться возобновить свой традиционный «дранг» не под знаменем кайзеровской империи или нацистской свастики, а под флагом НАТО.

«Миссия Германии»

Аденауэр считает также, что Германии принадлежит на Востоке особая «миссия», а именно служить бастионом «христианской цивилизации» против большевизма. «Германия должна являться оплотом против Советского Союза», — провозгласил он 20 октября 1950 года в речи на Первом национальном съезде ХДС в Гондаре.

Этот «великий поборник европейской идеи» идет — вслед за кайзером и Гитлером — по стопам тевтонских рыцарей, он тоже мечтает о «реколонизации» Германией европейского Востока в полном соответствии с традициями экспансионистской политики «Дранг нах Остен», лишь приспособленной к условиям современной международной обстановки, то есть в рамках антисоветской политики так называемого «свободного мира».

Первого февраля 1953 года, выступая в западноберлинском комитете по приему переселенцев, где ему был представлен один молодой немец, перешедший из Восточной Германии, он сказал: «Каким должно быть назначение молодого крестьянина, такого, как этот… Таких молодых крестьян мы должны сохранять для земли, с тем чтобы они могли приступить однажды к реколонизации Востока. Эти слова — реколонизация Востокая произнес по зрелом размышлении, и только так и должна называться эта задача». А в политическом плане весь этот христианский, но откровенно говоря звериный западницизм проявлялся как всегда в непомерной жажде германских империалистов к экспансии и территориальным захватам.

По самой логике фактов политика аденауэра ведет в конечном итоге к войне. Так как во-первых, политика силыи есть политика войны. «Мирной» политики силы нет и быть не может. Кто хочет вести переговоры с позиции силы, тот хочет навязать партнеру такие условия и решения, которые тот сможет принять только под угрозой применения силы. Это значит, что кто однажды вступил на этот путь, тот должен идти по нему до конца, со самых крайних мер, то есть вплоть до применения силы, если политика, основанная на угрозе ее применеия, не дает ожидаемых результатов. Политика силы, останавливающаяся на по пути, не имела бы смысла, она была бы блефом, ей пришел бы конец, как только она натолкнулась бы на отказ другой стороны уступить предъявляемым требованиям. Аденауэр не мог не знать, что русские никогда не пойдут на «переговоры» в его понимании этого слова, то есть на переговоры, которые означали бы для них просто напросто капитуляцию: ведь пойти на капитуляцию может только страна, проигравшая войну. Поэтому, используя такую карту, как сила, Аденауэр держал про запас карту войны.

Во-вторых, цели политики Аденауэра таковы, что их не добиться «мирными средствами». Речь идет о явлении столь же опасном, сколь и закономерном: с рецидивом германского безумия. Закономерным мы называем это явление потому, что только его и следовало ожидать с того момента, когда люди, ставшие у власти в «новой Германии», решили сделаться продолжателями «лучших германских традиций», когда за их спиной поднялись и зашевелились те же самые силы, которые поддерживали раньше кайзера и Гитлера, и когда вновь начал поднимать голову германский милитаризм.

Федеративная Республика Германии считает себя на положении необъявленной войны с Советским Союзом. По мнению боннских руководителей, нормализация отношений между ФРГ и СССР практически исключена. Даже «умеренный» политический деятель, как председатель бундестага д-р Герстенмайер, выступая на собрании одной протестантской организации в Дюссельдорфе, прямо заявил, что ни о каком сосуществовании между «свободным миром» и коммунистическим миром не может быть и речи, так как разделяющие их разногласия «непреодолимы» и сосуществование — это в действительности только «камуфляж», который Советский Союз якобы использует для достижения «мирового господства». («Die Welt», 30 апреля 1959 года.)

Скажут, что эти идеи идут вразрез с теми, которые были приняты в свое время в качестве основания для ремилитаризации Германии и политики «европейской интеграции», а именно, что если Западная Германия будет включена в «военно-политическую систему» Запада, ее, дескать, будет легче контролировать, с тем, чтобы помешать милитаризму и национализму занять вновь господствующее место в германской политической жизни. Этим самым признавалось, следовательно, что возрождение германского милитаризма и национализма создало бы чрезвычайно большую угрозу для дела мира.

Возможно германского канцлера — или просто немца — нельзя упрекать в том, что он хочет как-то ликвидировать последствия поражения, которое его страна потерпела в прошлую войну и думает о возвращении территорий, отошедших вследствие поражения. Только руководители ГДР имели мужество это сделать. Но думать и говорить так — это одно дело, а оказывать помощь боннским руководителям в деле «исправления» «несправедливости», якобы совершенной в отношении Германии, — то есть в деле полной ликвидации плодов победы союзников, поскольку побежденному всегда кажется, что победа над ним была «несправедливой», — присоединяться к этой ревизионистской политике, поддерживать даже самые крайние ее требования, участвовать в мероприятиях, имеющих целью дать полное удовлетворение побежденной Германии, как будто бы она вовсе не проиграла войну, развязанную по ее собственной вине, — становиться соучастниками политики, ставящей своей задачей ничуть не меньше, как позволить Германии выйграть политически ту войну, которую она проиграла на поле сражений, — это дело совершенно другое.

Весь трагизм политики западных государств в германском вопросе состоит в том, что они (исключая Соединенные Штаты Америки) нехотя, словно их тащили на веревке, позволили вовлечь себя в союз с боннской Германией, так как прекрасно отдавали себе отчет в том, с каким риском, с какими опасностями сопряжен для них этот союз. Английский журнал «Экономист» 23 октября 1954 года писал: «Вступление Германии в НАТО неизбежно изменит характер этой организации. Все другие 14 членов НАТО ни к кому не предъявляют серьезных территориальных требований… Напротив, Германия таит в душе жгучую обиду в связи с территориальными вопросами».

Женевская «катастрофа»

Климат, установившийся на совещании «большой четверки» полностью оправдал опасения Аденауэра. Правда, германская проблема была поставлена первым пунктом повестки дня и, казалось, должна была занять главное место в дебатах. Но впервые в послевоенных переговорах западных держав с Советским Союзом германская проблема была отодвинута на второй план. В сообщениях из Бонна, поступавших в мировую печать, говорилось о том, что правительственные круги Западной Германии «удивлены», «поражены», «охвачены паникой». Попытка Аденауэра поднять вопрос о восточных границах Германии тоже не удалась. В общем игра боннского правительства была проиграна. Поражение потерпел сам Адунауэр, хотя он лично и не участвовал в совещании. «Дух Женевы», — который в тот момент стал политической реальностью, — был отрицание того пресловутого «европейского духа», который лежал в основе политики боннского правительства. «Дух Женевы» — это означало восстановление контакта между союзниками по второй мировой войне, то есть то, чего Аденауэр больше всего боялся и что, как ему казалось, он уже навсегда сделал невозможным, когда добился создания Федеративной Республики Германии и ее «интеграции» с «Европой», а потом и согласия на ее ремилитаризацию и вступление в НАТО. «Дух Женевы» — это означало так же осуждение «холодной войны» и признания возможности мирного сосуществования западных держав и коммунистического мира.

Из женевских решений надо было извлекать уроки и боннскому правительству ничего больше не оставалось, кроме как менять свою политику и стараться приспособиться к новым международно — политическим условиям.

И если бы совещание министров иностранных дел великих держав следовало линии, намеченной главами их правительств, если бы оно соблюдало данные ими директивы, в общем если бы оно руководствовалось «духом Женевы», то канцлеру Аденауэру пришлось бы навсегда распроститься со своей политикой. В Европе, где воцарились бы мир и безопасность, гарантированные пактом между Западом и Востоком, не оказалось бы больше места ни для «политики силы», ни для политики ревизии границ. Федеративная Республика германии фактически превратилась бы в нейтрализованное государство и престала бы претендовать на какую-либо роль в «большой политике», которую ей так хотелось играть после второй мировой войны.

Чтобы поставить все на прежнее место, надо было любой ценой помешать совещанию министров иностранных дел следовать предначертаниям глав правительств и добиться того, чтобы оно фактически аннулировало их решения. Для этого надо было только заставить союзников Западной Германии воссоздать иерархию вопросов, подлежавших обсуждению с СССР, в том виде, в каком она была до переговоров в Женеве, и на первое место снова поставить вопрос о воссоединении Германии.

И вдруг Аденауэр поехал в Москву. Эта поезда — эпизод в своем роде весьма любопытный. Она лучше, чем что-либо другое доказала абсурдность и нереальность «политики силы» немецкого канцлера. Во-первых, потому, что все увидели: стоило только великим державам заговорить между собой о мире, как Аденауэр, объятый страхом, что все уже, может быть, потерянно, бросился искать спасения в диалоге с Россией. Он сделал шаг, от которого раньше всегда отказывался, хотя бы для того, чтобы помешать союзникам Западной Германии пойти на сближение с Москвой. Аденауэр достал оружие, которое он берег «про запас». Его поездка в Москву должна была заставить задуматься союзников Федеративной Республики Германии и вновь поставить под вопрос решения, принятые в Женеве.

Шантажистский характер визита виден был из всего поведении я боннского правительства. В Бонне давали понять что федеральное правительство решило подождать с ремилитаризацией Западной Германии, пока не станут известны результаты поездки канцлера в Москву, и что не исключена возможность изменения его политики в этом вопросе. Союзников ФРГ охватила паника при мысли, что между Бонном и Москвой может произойти сближение. Чтобы предотвратить эту «угрозу» они кинулись успокаивать Аденауэра в отношении своих намерений, соглашаясь отречься от решений, принятых в Женеве. В итоге все, что было сделано главами правительств на Женевском совещании, было перечеркнуто. Судьба второго совещания была фактически решена еще до того, как оно собралось на свое первое заседание. Поскольку правительства западных государств дали Аденауэру обязательство, что они вернутся к своему первоначальному тезису о приоритете вопроса о воссоединении Германии, они тем самым сделали невозможными переговоры с СССР, и совещание стало попросту беспредметным. Совещание в Женеве окончилось неудачей, но Аденауэр все еще остерегался его возобновления.

Когда, несмотря на все происки Аденауэра, западные державы 5 февраля 1959 года ответили на советскую ноту от 10 января принципиальным согласием на созыв «совещания в верхах» и предложили предварительно провести в Женеве совещание министров иностранных дел, Аденауэр сделал вид, что присоединяется к этой акции. «Наш долг, разумеется, делать все, что может по-настоящему способствовать разрядке», — заявил он в интервью «Политиш-социале корреспонденц» 17 марта 1959 года. В ходе своих переговоров с английским премьер-министром Макмилланом в Бонне, куда тот прибыл после своей поездки в Москву, Аденауэр старался, однако тщетно, перетянуть его на сторону своих или отказаться от его собственных взглядов по вопросу о переговорах с СССР. В конце концов западные державы смогли прийти к согласию лишь в отношении компромисса. Договорились, что русским будут представлены контрпредложения, но в виде «пакета», что означало что эти предложения означают одно целое и их нельзя отделять одно от другого. Но в дальнейшем дискуссия развивалась бы свободно и позиция трех западных держав определилась бы в ходе самого совещания в соответствии с такой альтернативой:

а) либо «пакет» их предложений будет принят или отклонен в целом (тезис ФРГ), либо западные державы согласятся обсуждать их каждое в отдельности и соглашение по тому или другому из них не будет ставиться в зависимость от общего соглашения по всему «пакету» (английский тезис) б) либо эвентуальный неуспех совещания министров иностранных дел повлечет за собой ipso facto отсрочку созыва совещания в верхах (тезис ФРГ), либо это последнее будет созвано так или иначе (английский тезис).

Открытый конфликт, вспыхнувший между Бонном и Лондоном вследствие того что Макмиллан после своей поездки в Москву стал решительно выступать за переговоры с Советским Союзом, особенно ярко показал, как упроно и систематически боннское правительство проводит обструкционистскую тактику, и вполне разоблачил в целом негативных характер всей политики Конрада Аденауэра. Действительно, основной причиной этого конфликта было упрямство боннского канцлера, «не хотевшего делать ни малейшей уступки русским и отступать от своей политической линии». («Manchester Guardian», 7 апреля 1959 года).

Правительственная пресса ФРГ начала нападки на Англию. В связи с этим газета «Times» писала, что для печатных органов правительства, в котором многие ответственные посты занимают бывшие нацисты, люди, начавшие карьеру во времена Мюнхена и которые в своей националистической пропаганде и теперь еще требуют выполнения Мюнхенских соглашений, подобные сравнения были, конечно, вовсе неуместны.

Заключение

Конрад Аденауэр представляет собой «ортодокс» «холодной войны», до сих пор цепляющегося за политику, которую уже осудил сам ход событий и которая в действительности для того и предназначена, чтобы сделать невозможным никакие переговоры и никакое сближение между Западом и СССР.

Именно в этот, можно сказать, критический момент развития аденауэровской политики, когда атлантические союзники оказались больше, чем когда-либо, расколотыми по вопросу, имеющему самое важное значение для сохранения мира, — произошло «сенсационное» событие: принятие Аденауэром решения выставить свою кандидатуру в президенты ФРГ. По поводу этого решения боннского канцлера было много разговоров. Однако он переменил свое решение и снял свою кандидатуру в президенты республики, чтобы остаться главой правительства. Он сделал это сразу, как только убедился, что ему не удастся протащить на канцлеровский пост своего собственного кандидата против воли Христианско-демократического союза, поддерживавшего кандидатуру Эрхарда.

Таковы были причины «драматически неожиданных» действий канцлера.

Чтобы «спасти» свою политику, Аденауэр, не колеблясь, пошел даже на то, что нанес непоправимый удар своему авторитету и своему престижу в Западной Германии, вызвал в собственной партии глубокий кризис, поколебавший ее единство. В плане внутреннем политика Аденауэра дошла до такой стадии, когда ее начинает уже «стеснять» нынешний конституционный режим ФРГ. Чтобы окончательно сломить всякую оппозицию и получить возможность беспрепятственно проводить свою политику до конца, предотвратить приход к власти социал-демократической партии, Аденауэр нуждается теперь в авторитарном режиме, который мог бы не считаться ни с какими парламентскими учреждениями и поставить крест на всякой «демократии».

Вся политика Конрада Аденауэра ведет именно к такому логическому и «роковому» концу, она несет с собой открытую или скрытую диктатуру, так же как на своих более ранних этапах, с момента создания западногерманского государства, она уже принесла «интеграцию» этого государства с «Европой», его присоединение к НАТО, создание новой германской армии и ее оснащение атомным оружием.