Сталин и культура

Сталин отлично понимал, какая опасность для его бонапартистского всемогущества заложена в идейной непреклонности Троцкого и его сторонников в Советском Союзе. Поэтому он делал одну за другой попытки перевести противоборство с оппозицией в плоскость обвинения ее в контрреволюционной деятельности и тем самым избавиться от необходимости идейно полемизировать с ней.

Предметом особого внимания Сталина была художественная литература. После 1927 года от участия в литературном движении был отстранен активный «троцкист» А. К. Воронский, главный редактор журнала «Красная новь», собравший в нем лучшие литературные силы страны. Вслед за этим Сталин решил сделать своей опорой в проведении литературной политики РАПП (Российскую ассоциацию пролетарских писателей). Об этом свидетельствует написанное им 28 февраля 1929 года «Письмо писателям-коммунистам из РАППа» .

В этом письме, широко используя излюбленные им аналогии с военным делом, Сталин журил своих адресатов за то, что «РАПП, видимо, не умеет правильно построить литературный фронт и расположить силы на этом фронте таким образом, чтобы естественно получился выигрыш сражения, а значит и выигрыш войны с „классовым врагом“. Плох тот военачальник, который не умеет найти подобающее место на своем фронте и для ударных и для слабых дивизий, и для кавалерии, и для артиллерии, и для регулярных частей, и для партизанских отрядов. Военачальник, не умеющий учитывать все эти особенности всех этих разнообразных частей и использовать их по-разному в интересах единого и нераздельного фронта, какой же это, прости господи, военачальник? Боюсь, что РАПП иногда смахивает на такого именно военачальника». Естественно, что эти слова побудили рапповцев к применению «военизированных» методов на «литературном фронте» .

Мягко критикуя руководителей РАПП за отдельные «перегибы», Сталин не оставлял у них сомнений в том, что признает за ними роль «военачальника» в литературе и считает, что «общая линия» у них «в основном правильная». Извращенное понимание классового подхода к художественным явлениям было связано в рапповской критике с отвержением понятия «гуманизм». «Никакая форма гуманизма в периоды обостренных классовых боев не может и не способна укреплять и сплачивать рабочий класс в его общественной практике» , — гласила официальная рапповская установка того времени. Генеральный секретарь РАПП Л. Авербах усматривал основной порок рассказа А. Платонова «Усомнившийся Макар» в «пропаганде гуманизма», в том, что писатель отказывался считать истинно человеческим качеством «классовую ненависть». Рапповский критик Мазнин писал о мелкобуржуазной сущности творчества Шолохова на том основании, что «сладенькая водица поповски-лицемерного всепрощения, гнуснейшего гуманизма является выражением явного влияния на Шолохова классово-враждебных сил». Ивана Катаева обвиняли в том, что «пламенная вера в человека, и любовь к людям стирает у него классовые грани», а «гуманизм в его творчестве и доминирует над классовой пролетарской моралью» .

Не ограничиваясь развязыванием и поддержкой погромных кампаний на «литературном фронте», Сталин непосредственно решал судьбу отдельных художественных произведений. Так, в 1931 году на квартире Горького состоялась знаменательная беседа Сталина с Шолоховым о третьей книге «Тихого Дона», в которой описывалось Вешенское казачье восстание против Советской власти. Шолохов сумел защитится, он заявил о том, что строил концепцию третьей книги на том, что «троцкисты» «обрушили массовые репрессии против казаков, открывших фронт. Казаки, люди военные, поднялись против вероломства Троцкого, а затем скатились в лагерь контрреволюции и в этом суть трагедии народа». Этого объяснения было достаточно, чтобы Сталин, поначалу высказывавший опасения, что публикация третьего тома «доставит много удовольствия белогвардейцам», круто сменил свою позицию.

Сталин также решил сам вмешиваться в философские споры. Он принял участие в заседании бюро партийной ячейки Института Красной профессуры и выступил там с речью, в которой предписал осуществить погром во всех общественных науках, «разворошить и перекопать весь навоз, который накопился в философии и естествознании. Все, что написано деборинской группой, — разбить. Стэна, Карева вышибить можно и Деборин, по-моему, безнадежный человек, однако в редакции его надо оставить, чтобы было кого бить» .