Оппозиция в зрелищном общении как форма изживания агрессии в ее внутригрупповых и межгрупповых формах

Сложность проблемы заключается в том, что культура, опираясь, в том числе, и на зрелищные формы, бессильна искоренить агрессию до конца. Да, собственно, она и не ставит перед собой такой решительной задачи, что кажется логичным, ибо если бы мир от агрессии, жестокости и насилия избавился, то общество превратилось бы в рай. С этой миссией преодоления агрессии культура не справляется потому, что, как это ни покажется парадоксальным, в агрессии она видит не только своего врага, но и союзника. Союзника, способствующего решению той же самой задачи или выживанию общества и человека. Все дело в том, что агрессия имеет не только деструктивные, разрушительные функции. Это тот самый механизм, который тренирует в человеке его способность адаптироваться к любым условиям жизни, даже самым экстремальным. Без агрессии нет человека. В агрессии есть нечто такое, что превращает человека в живое, деятельное, активное, сопротивляющееся возникающим в жизни любым барьерам существо. Иначе говоря, агрессия связана с состязательностью, а, следовательно, с игрой. В кино существует яркая иллюстрация этой идеи — фильм С. Кубрика «Заводной апельсин», в котором герой — молодой преступник, садист и убийца подвергается эксперименту, цель которого в излечении от агрессии. Но как только герой освобождается от агрессии, он превращается в жертву, теряя способность в современной цивилизации выжить, подвергаясь насилию со стороны себе подобных. Собственно, как фильм С. Кубрика, так и роман Э. Берджеса, по которому фильм поставлен, могут служить иллюстрацией идеи К. Лоренца, превосходно доказывающего позитивную роль агрессии.

Благодаря таким исследователям, как К. Лоренц, привлекшим для объяснения истории становления социальности поведение животных, становится понятной не только негативная, но и позитивная роль агрессии в истории. То, что последняя играет в истории негативную роль, хорошо известно. Очевидно, что в переходные эпохи, а именно такую мы сегодня и переживаем, агрессия активизируется, лишаясь сформированных культурой в ходе истории способов торможения. Это обстоятельство возвращает к исходной точке в истории, когда культура не успевает сформировать механизмов торможения и преодоления агрессивных инстинктов. Однако меньше известно о том, что агрессия способна играть, в том числе, и позитивную роль. Жизнь означает борьбу, конфликт, соревнование, конкуренцию, способных проявляться в крайних агрессивных, а потому и разрушительных формах. Известно, что особенно активно агрессия проявляется в формах межгруппового общения, когда единство общности («мы») выражено тем более ярко, чем очевиднее ее противопоставление другой общности («они»), о чем мы писали в предшествующей главе. Однако как утверждает К. Лоренц, агрессия в ее межгрупповых формах все же вторична. Первоначально она вызывается к жизни внутри общности, состоящей из особей одного вида, т. е. внутри «мы». Здесь торжествует знаменитый дарвиновский «отбор», названный К. Лоренцем «Великим конструктором эволюции». Выживают лишь те представители вида, которые являются самыми сильными, ловкими, выносливыми, приспособленными, способными противостоять другим и их побеждать. Столь отталкивающий с точки зрения современной морали механизм отбора является не только негативным, но и позитивным. В игре, а, следовательно, и в зрелищах, он приобретает культурную форму изживания агрессии в ее разрушительных формах.

Оказывается, на чужаков — представителей другого вида, т. е. «их» агрессия направляется лишь в том случае, если по какой-то причине она не может проявиться по отношению к особям своего вида. Как это ни странно, но внутривидовая агрессия служит сохранению вида, будучи неискоренимой, ибо выражает в человеке основы того, что роднит его с природой. Позитивная функция внутривидовой агрессии или агрессии, направленной против собратьев по виду, заключается в том, что «напряженные отношения, которые возникают внутри сообщества благодаря инстинкту агрессии и вырабатываемому им ранговому порядку, могут придавать сообществу во многих отношениях полезную структуру и прочность»¹⁵³. Агрессия, т. е. соперничество и борьба, предстающие в описанной нами оппозиции в зрелищах, которые в границах культуры трансформируются в игру, в человеческой особи тренируют способность адаптироваться к среде и выживать в экстремальных условиях. Если эти качества особь утрачивает, гибель грозит не только ей, но и виду в целом. Поэтому агрессия — не патология, а гарантирующий сохранение вида первичный, элементарный инстинкт. Нам скажут: ничего себе, позитивный инстинкт, если его действие может привести к истреблению многих, если не всех представителей вида, на чем и ставит акцент Р. Жирар, исключающий в агрессии позитивный момент. Естественно, что, возвращаясь к генезису ритуала, Р. Жирар вынужден говорить о механизмах достижения в первобытных обществах порядка.

Первобытное общество, общество, не имеющее судебной системы, беззащитно перед эскалацией насилия, перед полным и откровенным уничтожением, которое мы будем называть радикальным насилием; по отношению к этому насилию такое общество оказывается вынуждено занять позицию для нас уже непонятную¹⁵⁴.

При этом Р. Жирар фиксирует, что насилие распространяется между членами одной группы, особенно в тех случаях, когда нет возможности спроецировать агрессию на чужаков, т. е. вызвать к жизни оппозицию «мы» и «они»:

Внутри группы воля к примирению доведена до крайности. Самые наглые провокации оставляют без внимания; терпят прелюбодеяния, тогда как оно вызывает немедленный и кровавый ответ, если случается между членами соперничающих групп. Пока насилие не переходит известного порога, оно обеспечивает внутренний круг ненасилия, необходимый для выполнения основных социальных функций, то есть для выживания общества. Но все-таки наступает момент, когда зараженной оказывается даже элементарная группа. Члены одной группы, стоит им переселиться в резервацию, обычно обращаются друг против друга; они уже не могут сфокусировать свое насилие на врагах внешних, на «других», на «иных людях»¹⁵⁵.

Эта взаимная, проникающая внутрь группы агрессия разрушает механизмы социального бытия, ставя общество в целом на грань жизни и смерти. В данном случае имеет место так называемое «социальное самоубийство». Как пишет Р. Жирар:

Можно предположить, что в ходе истории человечества множество сообществ пало жертвой исключительно собственного насилия и в результате исчезло, не оставив и следа¹⁵⁶.

Таким образом, негативный аспект агрессии заключается в том, что она способна нарастать как снежный ком, приводя к самоистреблению и, соответственно, общественному распаду. Здесь-то как раз и лежит разгадка генезиса и латентной функции блокирующего эскалацию агрессии ритуала.