Средневековые городские хартии XII-XIII вв

В нашей (советско-российской) литературе, особенно в учебной, укрепилось мнение, что в Германии процесс отделения ремесла от сельского хозяйства, а, следовательно, и процесс возникновения средневекового города совершался значительно позднее, чем в странах романского региона или в Англии. Знакомство с хартиями германских городов XII века вносит некоторую коррективу в сложившееся представление. Если Италия действительно опережает общеевропейские темпы городского развития, то северная Франция, Фландрия, Англия обгоняют Германию ненамного; процесс наиболее интенсивного городского развития в этих регионах, как и в Германии, приходится тоже на Xll век. Отдельные же города по Рейну начинают оживать еще в X, а кое-где, видимо, даже во второй половине lX столетия. В конце X века начинают возводиться и первые (после римских) городские стены в Кёльне, затем в Страсбурге вокруг торгово-ремесленных поселков, предместий, возникших рядом с резиденциями местных епископов. В XII в. эти стены уже не могли вместить быстро растущее население, и горожане строили новые /17, с. 61 (Право г. Кельна); 21, с. 107 (Второе городское право 1214 г. Страсбурга)/.

Обращает на себя внимание материал, содержащийся в преамбулах многих хартий. Составители их часто ссылаются на уже существовавшие прежде установления или иные юридические акты, которые до той поры в какой-то мере регулировали жизнь этих растущих раннегородских поселений. Так, по свидетельству хартии Хагенау (1164 г.), этот город «блистал своим правом» еще при жизни отца императора Фридриха I, то есть еще в первой половине XII века. Аугсбург жалуется, что он потрясен «мрачным забвением его права», и хартия 1156 г. призвана это забытое и попранное «некими людьми» право восстановить, «не ущемляя и права всех сословий», в том числе и горожан. Аналогичные сведения содержат вводные разделы хартий Бремена (1186 г.), Медебаха (1144 г.), Берна (1218 г.), Гослара (1219 г.). Госларская хартия к тому же содержит интересное замечание: она призвана «собрать воедино права, рассеянные по старым рескриптам», в цельный свод законов /15,с. 52; 17, с.61; 19, с.94; 13, с. 48; 25, с. 129; 27, с.143/.

Дотошность писца-составителя дает здесь хорошую пищу для размышлений. Очень возможно, что городское право зачастую формировалось именно так: по крохам собирая (выговаривая, выменивая, выкупая, отвоевывая) отдельные привилегии, горожане в определенный момент ощущали необходимость свести эти частные пожалования и установления в цельный свод. Если это удавалось, составлялась запись хартии, которую ныне называют Древней, Первой и т. д. Возможно, что в Вормсской хартии 30-х годов XIII века сведены воедино привилегии, полученные жителями этого города в 1074 г. от императора Генриха IV и в 1190 г. от Генриха VI. Разумеется, хартия подробнее и гораздо полнее, но ядро ее заложено в этих грамотах. Грамоты же, следует отметить, были вырваны у императоров, когда те в связи с очередным политическим конфликтом остро нуждались в поддержке городской общины /3, с. 25; 5, с. 28 (Право г. Вормса) /.

Еще более яркий пример дает право Кельна. Грамота 1169 г. недвусмысленно говорит, что до времени ее составления горожане хранили некую запись своих привилегий, настолько давнюю, что к 1169 г. ее, по словам епископа, «источили черви», и грамота 1169 г. была, по сути, новой редакцией прежних городских установленнй, причем инициатором составления новой редакции был именно архиепископ, горожане же согласились на это весьма неохотно, опасаясь (и не без основания!), что их судебные и торговые привилегии могут быть урезаны сеньором /17,с. 62−63 (Право г. Кельна) /.

Одна из самых содержательных и интересных из всех известных городских хартий Германии, Древнейшее, или Первое право Страсбурга, по общепринятой традиции датируется 1189 годом. Но сохранились грамоты 1105, 1113, 1129 гг., в которых записаны важные судебные привилегии горожан. Учреждение собственно городского суда, определение круга его полномочий и порядка назначения судей сформулированы здесь далеко не так четко и полно, как в хартии, но преемственность этих документов не вызывает сомнений. Каждая из этих грамот — результат борьбы горожан с сеньором-епископом, недаром в их преамбулах неизменно отмечено, что сеньор «склонился к горячим просьбам своих горожан» или «пошел навстречу мольбе народа города» /20,с.107−108 (Право г. Страсбурга) /.

Возникающие города росли за счет постоянной иммиграции сельского люда, поэтому почти все хартии так много внимания уделяют переселенцам из поместий, беглым чиншевикам-держателям, сервам. Хотя из поместий выплескивалось, так сказать, излишнее население (бежали, как правило, крестьяне, недостаточно обеспеченные землей), однако земельные собственники были весьма обеспокоены утечкой рабочих рук и всячески старались ей препятствовать. Но в то же время сеньоры сравнительно быстро сообразили, что растущий у стен бурга (нем. — крепость) или монастыря торгово-ремесленный поселок приносит немалый доход и что содействовать его росту — выгодно. Эта заинтересованность в городских доходах обычно побуждала феодала в какой-то мере идти навстречу требованиям горожан и поощрять приток беглых крестьян из сельской округи. Однако, боясь оскудения собственных вотчин, сеньор чаще всего разрешал оседать в городе сервам других сеньоров, а своим собственным либо запрещал, либо требовал от них уплаты выкупа, как было, например, в Хагенау /16, с. 57 (Право г. Хагенау 1164 г.)/.

Социальная активность этих поселков обнаруживается с первых шагов их существования. Новопоселенцы просят (а то и требуют) льгот в занятиях ремеслом и промыслом, выделения земель для застройки и для удовлетворения насущных хозяйственных нужд (водоемы, выпасы, участки леса для строительства и сбора топлива), права на регулярно действующий рынок, гарантии соблюдения имущественных прав, безопасности на дорогах и рынках. Так товарное производство и товарное обращение с первых же шагов своего существования вступали в противоборство с системой феодальной несвободы, феодального произвола и обира-тельства.

Об интенсивности городского развития и о том, что это развитие происходило в острой социальной борьбе, свидетельствует и тот факт, что первые восстания горожан против сеньориального произвола в германских землях вспыхнули очень рано. О восстании 1074 г. в Кельне известно давно, но, во-первых, никто до сих пор не связал это событие с социально-экономическими процессами в раннем городе, а, во-вторых, редко вспоминают, что аналогичные события имели место в 1073 г. — в Борнсе, в 1111 г.- в Шпейере; в 1107 г. назревало восстание в Страсбурге, а, в 1113 г. снова восстали кельнцы. Есть даже и еще более ранняя дата: в 906 г. возникла распря между епископом и «народом Страсбурга», и уладить ее удалось лишь после вмешательства императора. Как правило, разного рода «милости», привилегии, грамоты о смягчении сеньориальных поборов появляются после очередного волнения в городах — без инициативы «снизу» сеньоры не изменяли систему эксплуатации ни в деревне, ни в городе. Сколько бы ни клялись императоры и короли, архиепископы и епископы; герцоги и графы в «особом расположении» к горожанам, в «вящей любви и уважении» к ним, в «сострадании к многообразному угнетению», царящему в городах, — даже на минимальные льготы они соглашались, во-первых, не добровольно, а под нажимом, и, во-вторых, за мзду, и порою очень значительную /50, с. 86−88/.

Возникая в обстановке постоянного противоборства горожан и сеньоров, отражая его этапы, городские хартии дают богатый материал для изучения коммунального движения, его причин, целей, форм и характера, а также для выяснения той системы феодального обирательства и произвола (то есть сеньориального режима), против которой коммунальное движение велось.

Складывание сеньориального режима в средневековом городе было предопределено господством феодальной земельной собственности: город возникал и рос на чьей-то земле, и собственник земли считал своей собственностью и город. Герцог Конрад Церингенский в хартии Фрейбургу в 1120 году подчеркнул в первых же строчках, что сие место принадлежит ему «по праву частной собственности» /9, с. 39 (Право г. Фрейбурга)/. Его наследники в 1200 году в новой редакции права высказались еще более определенно: «Установлено…, чтобы впоследствии сеньор владел этим городом по праву наследства» /12,с.45 (Из редакции 1200 г. — так называемый Stadtrotel)/.

Кельнский архиепископ Арнольд в грамоте городу Медебаху в 1144 году напоминал, что «почтенный город Медебах» издавна «служил алтарю кельнского архиепископа в качестве свободной и полной собственности» /50, с. 90/. Но если и не было в тексте такого четкого обозначения, суть дела не менялась. В Страсбурге, по праву 1189 года, «все должностные лица … подчинены власти епископа» в силу его прав земельного собственника /20,с. 97 (Древнейшее городское право 1189 г. Страсбурга)/. Герцог Леопольд VI в 1221 г. обещает не инфеодировать Вену какому-либо сеньору на том же основания /28,с.153 (Городское право Вены Леопольда VI) /. Аналогичный материал можно извлечь из каждой хартии.

Объектом сеньориальной эксплуатации были городские ремесла и торговля. Вот почему сеньоров прежде всего интересовал рынок, они этого почти не скрывали. Доходы же от рынка можно было не только присваивать самому, но и отдавать на правах феода вассалам, последнее имело место в Стендале, в Гамбурге, в Дибурге, в Штаффельштейне /22,с.113 (Городское право г. Дибурга) /.

Рынок и ведущие торг купцы на первых порах заслоняли сеньору все остальное в формировавшемся городе. Зачастую для сеньора понятие «купец» (меркатор) и «горожанин» (бюргер) почти идентичны. Ведь, во-первых, любой горожанин так или иначе был вынужден пользоваться рыночным обменом, покупая продукты питания и сырье, продавая ремесленные изделия и полуфабрикаты, а часто овощи и фрукты, выращенные на приусадебном участке. Во-вторых, что еще важнее, именно купцы могли выложить значительную сумму денег за хартию вольностей, поскольку в торговле накопление средств совершалось гораздо быстрее, чем в ремесле. Так, например, хартия Фрейбурга 1120 г. формально обращена к купцам. Именно купцам герцог Конрад Церингенский разрешил «начать и использовать» рынок в Фрейбурге, купцам разрешено, занимать участки под застройку, купцы освобождены от торговой пошлины. Следует, конечно, учесть, что постоянный рынок не мог бы функционировать только для купцов, без ремесленников, повседневные нужды которых требовали регулярного рыночного обмена. Но купцы, видимо, возглавили то «присяжное сообщество», существование которого признал герцог Конрад, составляя хартию в 1120 г. «согласно их просьбе и желанию» /9, с. 39−40/.

Интересы торговли и купечества проступают и в других хартиях: феодалы вынуждены их учитывать, исходя из собственных интересов. Так, епископ Страсбурга в конце XII в. имел право посылать страсбургских купцов с различными поручениями, но, во-первых, только в пределах диоцеза, во-вторых, не всех, а только двадцать четыре из них, и, в-третьих, ежели в этих поездках купцы терпели ущерб, епископ должен был его возместить. Мало того, хартия вменила в обязанность епископу заботиться о «чести купцов» (для XII в. это почти беспрецедентный случай) и запретила вызывать в суд горожанина, «уже входящего на корабль или садящегося на коня или в повозку», — горожанину (и прежде всего, купцу) нельзя было мешать в деловой поездке даже из-за судебной тяжбы /20, с. 108 /. Хартии Зёста и Медебаха говорят о существовании (уже в XII веке!) простейших купеческих объединений — компаний, регулируют распределение доходов и взаимные обязательства их участников /14, с. 48−49/. Венские купцы добились от австрийского герцога, чтобы он запретил иногородним купцам, с одной стороны, проезжать через Вену в Венгрию транзитом, не выставляя товары на продажу, а с другой, — торговать в Вене более двух месяцев и торговать в розницу /29,с. 162/. Тем самым выгодная розничная торговля оставалась в руках местного купечества, а сравнительно сжатый срок, отведенный иноземному купцу, побуждал его снижать цены, опять-таки в пользу венских торговцев.

Следует учесть, что и купцам, этой наиболее богатой и организованной прослойке городского населения, не всегда удавалось отстоять свои интересы, особенно если противником был император или могущественный церковный князь, вроде кельнского архиепископа. Долгой и упорной была борьба против торговой пошлины. Почти каждая хартия содержит статью об отмене или ограничении этой пошлины. Но поскольку именно она составляла именную долю доходов с города, терять ее сеньоры не хотели, и многократно убиенная в актах различного рода, она так же многократно воскресала. Так, полная отмена торговой пошлины была обещана Фрейбургу в самой ранней хартии 1120 г. Однако редакция 1200 г. недвусмысленно утвердила: «Пусть каждый в этом городе должным образом платит торговый сбор», — кроме министериалов герцога /9, с. 39/. В Кельне архиепископы еще в первой половине XII в. отменили торговую пошлину, но на протяжении всего XIII в. попытки сеньоров взимать этот побор в самом Кельне и на подступах к городу не прекращались. Горожане Медебаха в 1144 г. жаловались на введение новых поборов с мясного рынка и с купеческих рядов, «отчего рынок пришел в упадок и почти весь покинул это место» /13, с. 48/. Архиепископ Арнольд «ради успокоения народа города» решил возвратить ему прежние законы и обычаи, однако четкой записи об отмене торговой пошлины в грамоте нет; нет ее и в праве 1165 года /14, с. 49/.

О ремеслах и ремесленниках из этих источников узнавать труднее, чем о торговле и о купцах. На их фоне Древнейшее право Страсбурга, где весьма подробно говорится о ремесленниках и их профессиональных организациях, просто уникально. Важно даже само перечисление ремесел (15) — это позволяет ощутить реальность ремесла как экономической основы городской жизни. Кроме того, выясняется дифференциация ремесел: четыре промысла связано с обработкой кожи, оружейный промысел отделился от кузнечного. Многие ремесла имеют свои организации (начало цеховых союзов), и это — важное завоевание ремесленников Страсбурга, ведь в XII—XIII вв. далеко не в каждом городе ремесленный люд получил право на такую организацию, поскольку для сеньоров любая форма сплочения горожан была нежелательна. Так, хартия Гослара в 1219 г. запрещала не только купеческие гильдии, но и ремесленные объединения /27, с. 143/. Конечно, страсбургские ремесленные организации еще пребывают в зависимости от сеньора, и весьма обременительной: все ремесленники обложены оброком в пользу епископа, обязаны ему пятидневной барщиной, подсудны его суду. Магистры почти всех ремесленных корпораций назначаются бургграфом епископа и, видимо, далеко не всегда из мастеров данного ремесла, — об этом можно судить по кельнским грамотам 1258 и 1264 гг. /18,с. 65; 19, с. 85/. Но сам факт внесения в хартию специальной статьи о том, что именно бургграфу принадлежит право назначать магистров ремесленных объединений, свидетельствует, что эту сеньориальную прерогативу ремесленники нарушали уже во второй половине XII века.

Хартии других городов впрямую о ремесле говорят скупо, Но и из них можно узнать о существовании тех или иных ремесел и промыслов — так, почти в каждой упоминаются монетчики, мельники, пекари, виноделы, мясники, засольщики мяса и рыбы, трактирщики, кузнецы, оружейники. Упоминаются они в связи с тем, что обязаны чем-либо сеньору (платят или выполняют работу) или, напротив, от каких-то повинностей освобождаются, — никаких иных сведений о ремесле, ремесленниках, их организации, как правило, нет. Однако, если госларская хартия запрещает все ремесленные объединения в городе, кроме сообщества монетчиков, значит и другие ремесла в городе самочинно создают свои корпорации, и следует подумать, в чьих интересах император Фридрих II поставил подпись и печать под такого рода запретом /28,с.150−152/. Если сборщик торговой пошлины во Фрейбурге контролирует (и, очевидно, обирает) ввоз шерсти и пряжи, кожи и шкур, необработанного дерева, металлов в слитках, красителей /11,с. 42/, значит этого сырья в городе ждут ремесленники соответствующих специальностей. Если под хартией города Хамма в 1213 году поставили свои подписи в качестве первых консулов города четыре мельника, винодел и сапожник /25,с.127/, то это свидетельствует не только о существовании в городе виноделия, мукомольного и сапожного промысла, но и о том, что социальный статус горожан-ремесленников был уже достаточно высоким.

Город — прежде всего центр мелкого товарного производства; новый экономический уклад возникает в производстве, а не в сфере обращения. Торговля была неотъемлемой составной частью городской экономики, но сама по себе не обеспечивала нового социально-экономического качества городской жизни. Купцы были богаче, но большинство городского населения составляли ремесленники, даже в таких торговых центрах европейского масштаба, как Кельн или Страсбург. Именно деятельность ремесленников, их экономические и социальные потребности как самостоятельных товаропроизводителей вызвали к жизни городское право, конечно, данные о ремесле и ремесленниках в хартиях фрагментарны, извлекать их трудно, но делать это необходимо.

Чего же добивались горожане прежде всего? На первом месте всегда — мир и безопасность, по возможности не только в рыночные дни и не только в пределах городских стен, но и на дорогах, ведущих к городу. Страсбургская хартия в первой же статье провозглашает: Страсбург основан «по образу других городов на том почетном условии», чтобы «как чужой, так и местный уроженец, имел бы в нем мир во всякое время и от всех» /21,с.107/. Обеспечение мира — воистину «почетное условие» для социально-политической практики XII века; когда мир был исключением, а война — постоянной реальностью, тем более в Германии, где не прекращалась борьба князей и императора, императора и папства, помимо местных феодальных распрей. Следует отметить: составителям хартии ясно, что Страсбург следует «образу других городов», что и другие города требуют обеспечения мира. В самом деле, в хартии Фрейбурга 1178 года 15 статей (из 55) так или иначе охраняют, гарантируют мир, предотвращают насилие и карают за него /12,с. 41/; в праве Вены 1221 года таких статей 10 (из 28), в Госларе — 6 /29,с. 162−164; 27, с. 149- 153/.

Материал этих статей ярко рисует обстановку, в которой жили горожане XI—XIII вв.: частые, если не постоянные войны и смуты; разбой и грабежи, господство кулачного права и грубого произвола, необеспеченность жизни, особенно; тех, кто не принадлежал к сословию феодалов-землевладельцев. В борьбе за охрану мира особенно остро проявлялся антагонизм между городским товарным производством и феодальным господством. Даже если феодалы воевали между собой, эти войны мешали нормальной работе ремесленников, передвижению купеческих караванов, подвозу сырья и продовольствия, функционированию рынка. Но и помимо военных невзгод по экономике города больно било вольное хозяйничание вооруженных феодалов, их вассалов и слуг, сеньориальный произвол: реквизиции в мастерских и на рынке были возведены в ранг закона (их масштаб явно обнаруживает вторая редакция фрейбургского права, позволявшая слугам герцога забирать у каждого сапожника «столько сапог, сколько пожелает» всякий раз, когда герцог собирался в поход с императором) /10,с. 40−41/.

Сеньор мог без суда и следствия схватить горожанина и держать в заключении, требуя выкупа; потребовать с купца уплаты долга за того сеньора, из владений которого он приехал, — об этих фактах сообщали третейскому суду кельнские горожане в 1258 году, и кельнский архиепископ, по сути, опровергнуть эти жалобы не смог. Красноречивы в этом плане «Установления епископа Буркхарда» городу Вормсу" (1023−1025гг.). Отметив, что в городе «почти ежедневно совершаются зверским образом человекоубийства», в результате чего в течение только одного года были «без вины убиты тридцать пять сервов», епископ Буркхард установил систему жестких наказаний (вплоть дя клейма раскаленным железом) и денежных штрафов, сама высота которых (более двухсот шиллингов за убийство) /4, с. 26−27/свидетельствует, что убийцами, — как правило, — были вассалы епископа. Обычное феодальное право практически никак не защищало ни жизнь горожанина, ни его имущество, ни его достоинство. И главный враг, главный нарушитель городского мира сидел в замке, в городской курии, — это был сам сеньор, его вассалы и его многочисленная челядь. Поэтому если сеньор обещал в хартии «мир и безопасность в пределах своей власти и владений» всем, прибывающим на рынок и даже обещал заставить насильника вернуть награбленное или заплатить ущерб из своего кармана, то он хорошо понимал, что главный насильник «в пределах его власти и владений» — он сам, или его вассалы, или его слуги. Это они имели право носить оружие и не задумывались применять, они привыкли рассматривать имущество и труд крестьян как собственное достояние и сохранили такое отношение и к горожанам. Для феодалов, церковных и светских, город был объектом систематического грабежа.

Поэтому все статьи городских хартий, охраняющие мир, носят ярко выраженный антисеньориальный характер. Например, право г. Вены 1221 г. требует, чтобы «дом каждого из горожан служил защитой и местом обитания ему самому и какому угодно… пришельцу» /29, с. 164/. Неприкосновенность жилища — гарантия безопасности. Против кого? Против тех, кто имеет обыкновение «вторгаться в дом другого» с луком, копьем или обнаженным мечом, то есть речь идет о сеньоре, его вассалах или челяди, а «пришелец» в данном случае, скорее всего, беглый крестьянин. Вряд ли горожане средних веков отличались голубиной кротостью, но они предпочитали разрешать свои споры через законный суд, путем разумного судебного разбирательства, а не путем разбоя, драки или даже судебного поединка. Запрет обнажать в городе «острое железо», запрет входить в город с натянутым луком, запрет носить на поясе или в сапоге кинжал — все это антидворянские запреты.

Охрана мира нужна была городу, как доздух. Материальная же возможность этой охраны поначалу была только у сеньоров (войско, суд и т. д.). К тому же мало-помалу сеньор и сам начинал понимать, что без обеспечения мира город (то есть городское товарное производство и обращение) желаемых доходов ему не даст. Недаром Буркхард, епископ Вормса, сокрушаясь по поводу «убитых без вины сервов св. Петра» (числом тридцать пять!), отметил: «И эти убитые заслуживали большей похвалы, чем кто-либо из раскаявшихся убийц» /4,с.26/. Еще бы. Тридцать пять ремесленников, обязанных оброком и службами епископу, тридцать пять человек, которые неминуемо должны были выйти на рынок (ремесленнику без него не прожить) и уплатить торговую пошлину, убиты «из-за ничего, или во хмелю, или из-за гордыни» в безрассудном гневе, а сеньор-епископ не досчитался весьма заметного дохода и поневоле берет под охрану городской мир.

Мало того, защита мира и порядка в городе и в его округ сама по себе становилась источником дохода. Трудно сказать сколько раз довелось герцогу Церингенскому самому расплачиваться за разбой в округе Оренбурга, скорее всего — ни раз; но вот штрафы за нарушение мира он, как высший судья, получал немалые: за убийство — 60 солидов, за драку с чужеземцем — 60 солидов; если кто-либо из горожан «лишался покровительств сеньора», он терял дом и «все, что имел в городе», — все это доставалось сеньору-герцогу /43, с. 254/. Аналогичные примеры дают почти все городские хартии.

Не менее острой потребностью, чем охрана мира, была для города личная свобода, эта потребность проистекала из самой сущности городского товарного производства, которое не может нормально функционировать без свободы товаровладельца в распоряжении своей личностью, временем, имуществом. Сеньориальное обирательство и крепостная зависимость приходили в вопиюще противоречие с потребностями городского товарного произведства, поэтому борьба горожан за личную свободу начиналась с того самого момента, как на земле какого-либо сеньора возникал ремесленно-торговый поселок, то есть с первых шагов городской истории. И, поскольку приток убегавших из поместий крестьян не прекращался на протяжении столетий, городской общине важно было отстоять личную свободу этих иммигрантов ныне и в будущем. В результате редкая хартия не содержит статьи, по которой любой человек, прожив в городе год и один день, становился «свободным в сообществе других горожан если в течение этого срока его не настигала поместная полиция. Если же сеньор находил в городе своего серва, он мог потребовать с него причитающиеся платежи, как было в Хагенау /16,с. 53/, или вернуть его в поместье, как было в Берне /26,с. 140/. Однако сначала сеньору надо было доказать, что этот человек — его серв, а процедура доказательства была достаточно сложной. В той же Бернской хартии сказано: если сеньор, отыскавший в городе своего серва и доказавший свои право на него, не уводил серва тотчас же, то серв все равно обретал свободу. Городская община была заинтересована в том, чтобы в ее рядах было больше людей, но лично зависимых не было, даже если сеньором оказывался император (как в Берне), он вынужден был удовлетворить это настоятельное требование горожан.

Борьба за личную свободу в городах тесно переплеталась с борьбой против поборов и служб сервильного происхождения, против поголовного и посмертного поборов, против права постоя, фуражных сборов. В ходе этой борьбы сервильные повинности в германских городах отменялись (или существенно ограничивались) без какого-либо возмещения сеньору, во всяком случае ни одна хартия не содержит даже намека на какой-либо выкуп за них. Тем не менее этот процесс не был прямолинейным. Поэтому, например, посмертный побор в хартии Фрейбурга, отмененный еще в 1120 году, в редакции конца XII века отменяется снова, видимо, после 1120 года его, вопреки хартии, то и дело взыскивали с горожан, несмотря на то, что фрейбуржцы считались лично свободными, по крайней мере, с 1120 года /10,с. 40−41/. Еще более поучителен пример Шпейера. В 1111 году император Генрих V освободил горожан от «наихудшего и непосильного побора», который назывался посмертным побором и из-за которого «весь город находился под угрозой крайней бедности» /7,с. 35/. Привилегию эту горожане завоевали в кровопролитной борьбе против епископа и записали золотыми буквами на фасаде собора. Но и запись не помогла. В 1182 году горожане жаловались, что епископ Ульрих снова требует с них посмертный побор, правда, под другим названием, но суть-то_осталась прежней. Фридрих Барбаросса подтвердил привилегию 1111 года (надо полагать, жалоба шпейерских горожан подкреплялась денежным подношением), предписав, чтобы впредь «никогда какая бы то ни была персона да не осмелится тревожить их (горожан) по сему случаю» /8,с. 37/, то есть требуя уплаты посмертного побора под каким бы-то ни было названием. Но насколько соблюдали это предписание преемники епископа Ульриха, трудно сказать.

Упорное стремление сеньоров сохранить сервильные поборы с горожан проглядывают почти во всех хартиях. Жалуя в 1219 году городское право Анвейлеру, император Фридрих II отменил поголовный побор, но сохранил посмертный. Городское право Дибурга (1194 г.) освобождало новопоселенцев от сервильных повинностей в пользу бывших сеньоров, но сеньоры этого города, братья де Боландия, при желании могли требовать от горожан выполнения того же в свою пользу, причем состав повинностей в хартии даже не конкретизируется /22,с. 114/. В Аугсбурге, по хартии 1156 года, епископ удержал за собой посмертный побор с тех горожан, которые были женаты на крепостных женщинах /15,с. 54 /.

Весьма обременительным для горожан было сеньориальные постои, — приходилось обеспечивать ночлегом, едой и всем необходимым феодала, его свиту, слуг, лошадей. Недаром каждая статья, отменявшая или ограничивавшая это право, упоминает, что на постой надо располагаться «мирно и без ущерба для горожан» (Хагенау, Берн); добиваться размещения «посредством просьб», а не занимать дома и конюшни насильно (Страсбург) /23,с. 113/.

Шпейерскай хартия 1111 года предписала, чтобы никто из слуг какого-либо сеньора не смел «для обслуживания своего сеньор забирать в городе у пекарей, или у мясников, или у людей иного рода какую-либо утварь против их желания» /7,с. 36−37/. Хартия 1182 года этот запрет повторяет, следовательно, сеньоры и их слуги его нарушали /8,с. 38/. Во всех хартиях, независимо от величины города, заметно стремление горожан к максимальной свободе в распоряжении своим имуществом, возможности продавать все, что горожанину принадлежит, и уезжать, куда вздумалось; но в ряде городов для такой продажи (особенно недвижимости) нужно было еще доказать в суде, что «нужда одолела» и продажа необходима /31, с. 69−70/.

Горожане добивались права заключать залоговые сделки; предусматривались способы для того чтобы кредиторы могли получить долг с должников, даже если должником оказывался сам сеньор. Хартия Хагенау установила срок выплаты долга и выкупа залога даже для императора: 6 недель, и не более того, а по истечении этого срока кредитор имел право присвоить залоговое имущество /16, с. 58/. Такого рода статьи очень важны. Они еще раз свидетельствуют, как быстро (по сравнению с поместными темпами) шло развитие городской экономики и городского накопления, если в середине XII века императоры и князья, в том числе и князья церкви, регулярно берут у горожан займы под залог. Ведь в хартию попадало то, что в жизни случалось часто, не единичные, а частые казусы. И внесена в хартию эта статья по инициативе горожан, а не императора. Император разве что льготный срок продлил до шести недель, горожане, возможно, требовали покороче.

Немалый ущерб имущественным интересам горожан, особенно купцов, наносил феодальный обычай репрессий торговцев — купец в любом городе мог быть схвачен местной сеньориально полицией и принужден к уплате за долги или иные прегрешения своего сеньора. Горожане боролись против этого обычая всюду, но добиться его полной отмены не смогли. Во время войны города Кельна с архиепископом Конрадом кельнские горожане, в частности, обвиняли своего сеньора в том, что его слуги отбирали у приезжих купцов серебро и не оплачивали его, даже бросали их в темницу, и не только приезжих, но и своих.

Во всех городских хартиях много внимания уделяется свободе брака. Здесь, в сложном узле сплетались имущественные интересы, проблемы личной свободы и юридического статуса горожан. Особенно ярко высвечены эти проблемы в хартии Вормса 1114 года. Император в ответ на «горестный вопль» горожан и жалобы на бесконечные извращения, каковым они подвергались в. своих браках", установил; откуда бы ни были родом муж и жена, откуда бы они ни пришли в Вормс, в городе они «имеют одно и то же правосудие», и никакой фогт не имеет права расторгнуть их брак и требовать брачной пошлины. В случае смерти одного из супругов их имущество достается тому, кто остался в живых. Если оба умрут бездетными, имущество отходит ближайшим родственникам, и пусть «ни фогт какой-либо, ни иная персона не строят козни по поводу этого имущества» /5, с. 29/. Свободными или крепостными были пришедшие в город супруги, их прошлое оставалось по ту сторону городских стен; здесь, в городе, они оказываются в одинаковом социально-правовом статусе свободных людей, при котором с них не взимается брачная пошлина, брак не может быть расторгнут по прихоти сеньора или ero фогта, крепостнический посмертный побор отменен. Император Генрих V сделал весьма щедрый жест, но щедрость была за счет вормсского епископа. Возражать открыто императору епископ поостерегся, но, видимо, хартию 1114 года нарушал, и в 1184 году новый император, Фридрих I Барбаросса, «разъясняет и подтверждает» эту привилегию горожанам /8, с. 38/.

В хартии Берна 12 статей регулируют процедуру брака и имущественные права супругов, но главное и здесь можно свести к следующему: никто не может принуждать к супружеству; никто не имеет права его расторгнуть; имущественные и юридические права супругов равны; после смерти одного из супругов второй не платит посмертного побора; после смерти обоих наследство получают дети или ближайшие родственники, и они тоже не платят посмертного побора /26, c. 135/. То же в хартии Вены и в хартиях других городов.

Свобода браков, закрепленная законом, серьезно урезала сеньориальный произвол: феодалов заставили считаться с интересами горожан и в этой сфере.

Прежде чем стать горожанином, заняться каким-либо промыслом, в городе надо было поселиться, получить на это разрешение сеньора и найти в нем жилье, а это было далеко не просто. Недаром в тех случаях, когда сеньор был особенно заинтересован в быстром росте города, он начинал с того, что, идя навстречу городским требованиям, жаловал под застройку земельные участки, освобождая новопоселенцев от уплаты за них «во веки веков» (Хагенау) или на определенный срок (Дибург — «пока не будут завершены городские укрепления»), или устанавливая строго фиксированный денежный платеж, как правило, относительно невысокий: во Фрейбурге он составлял 1 солид, в Берне- 12 денариев (то есть тоже солид), в Хамме — 4 денария, в Дибурге — 6 денариев и т. д./2, c. 17/.

Хартии некоторых городов содержат данные о том, что многие горожане, особенно недавно осевшие в городе, брали в держание не усадьбу, не участок под застройку, а только дом или часть дома (Страсбург, Кельн) /18,с. 65; 21, с. 108/. Совершенно очевидно, что возведение дома было далеко не всем по карману. В то же время обладание собственным домом во многих городах было непременным и главным условием для того, чтобы стать полноправным членом городской общины. Во Фрейбурге, по праву 1200 года, если человек покупал двор, он не считался горожанином, пока не застраивал его /12,с. 46/. В Госларе в качестве свидетелей можно было привлекать лишь тех, кто имел собственный дом /28, c. 150/.

Денежный налог с дворов, усадеб и домов составлял немалую часть сеньориальных доходов, хотя, конечно же, уступал по размерам доходу от торговли. В этом отношении интересные сведения дает право города Аугсбурга 1156 года: епископ получал в год 6 талантов от торговой пошлины и 4 таланта — со всех дворов /15 c. 55/. Торговая пошлина весомее, но и 4 таланта — немало. Тем более, что с притоком новых жителей число домов росло. В глазах сеньора дом был своеобразным имущественным обеспечением горожанина, когда, совершив провинность, тот должен был внести в казну сеньора штраф. Горожане были крайне заинтересованы обратить дома и приусадебные участки в свободную собственность, не обремененную никакими поборами в пользу сеньора, — иными словами, распространить недвижимость те отношения собственности, которые уже сложились в ремесле и торговле. Как правило, это им удавалось позже, к концу XIII века, но тенденция эта проступает уже в ранних хартиях, ибо во многих из них зафиксировано появление свободного городского держания, то есть держания за относительно невысокую денежную плату, не влекущую за собой никаких форм личной зависимости (Фрейбург, Гослар, Берн, Зёст и др.) /53, с. 13/.

Когда со временем городу удавалось освободиться от власти сеньора и отобрать у него большую часть городской территории, обладание собственным домом и тогда зачастую оставалось главным условием приобретения полноправия в городе: городской патрициат, сложившийся к тому времени и прибравший к рукам городской совет, был заинтересован иметь в составе городской общины возможно больше зажиточных домовладельцев — штрафы и конфискации теперь шли в городскую казну, а распоряжался ею патрицианский совет. Недаром третья редакция фрейбургского права установила: «Горожанином является тот, кто имеет в городе свободную собственность, не обремененную повинностями, стоимостью в одну марку» /12 c. 47/. «Свободная собственность, не обремененная повинностью», то есть, не держание, не бенефиций по феодальному праву, а недвижимость (скот, утварь или ткацкий станок повинностями не облагались), свободная от всяких пут. Такая собственность редко бывала по плечу рядовому ремесленнику или мелочному торговцу, обычно ею обладали купцы или представители ремесленной цеховой верхушки.

Помимо дома и усадьбы, горожане были кровно заинтересованы иметь право пользоваться угодьями, им были необходимы водоемы, пастбища, луга, леса. Ведь товарное производство в городах только становилось на ноги, в деревне преобладало натуральное хозяйство, подвоз продовольствия и сырья долгое время был нерегулярным, и горожане нуждались в подсобном хозяйстве: держали скот, разводили птицу, возделывали огороды, сады, виноградники. Это подсобное хозяйство часто принимало товарный характер. Так. Древнейшее право Страсбурга разрешает торговать без уплаты торгового сбора капустой, репой, прочим, что горожане «вырастили своим трудом» и продали на сумму, не превышающую 5 солидов /20, c. 107/- речь явно идет о мелкой торговле. Кроме того, горожанам был нужен строительный материал, дрова. Альменда (земельные угодья, находящиеся в общем пользовании всех членов одной или нескольких общин) редко доставалась городу бесплатно, например, Фридрих II Гогенштауфен (1212−1250), король Сицилии и Германии (с 1216 г. и император Священной Римской империи с 1220 г.) уступил городу Берну обширный лес без всякой платы, видимо, рассчитывая на поддержку города в очередной политической интриге /26, c. 130/. Обычно же за альменду приходилось платить, и немало (Хагенау, Страсбург, Дибург и др.), и только победа городской общины в долгой борьбе с сеньором освобождала ее от этого платежа. Так, Страсбург получил право бесплатного использования альменды только после победы в войне с епископом в 1263 году /51, с. 41/.

Значительную часть хартии любого города занимают статьи, посвященные суду. Это не удивительно: в руках сеньора суд был инструментом власти и извлечения доходов, и естественно, что город был крайне заинтересован вырвать это орудие из рук феодала. Кроме того, городу с его активной деловой жизнью, неведомой натурально-хозяйственному поместью, с постоянно действующим рынком, кредитными и залоговыми операциями очень был нужен суд, отличный от поместного, — более гибкий и скорый, более гласный и справедливый, с иной формой судопроизводства, более рациональной, чем ордалия (в широком смысле то же, что и «Божий суд»; в узком — суд путем испытания огнем и водой) или судебный поединок. А для этого в суде должны были заседать и судить свои же горожане, а не сеньор и его чиновники.

Хартии и некоторые предшествующие им грамоты позволяют выявить, как непросто складывался городской суд, как первоначально в сеньориальном аппарате появились чиновники, для обслуживания новых, специфически городских потребностей — шультгейс (чиновник сеньориальной курии, имевший право судить за долги и вести имущественные тяжбы), префект (сеньориальный чиновник, обычно возглавлявший судейскую коллегию, иногда — глава стражи. Положение префекта сходно с положением шультгейса), бургграф (назначался сеньором города, обладал административной, военной и судебной властью) и т. д., и каждый из них так или иначе кормился за счет горожанина. Не случайно с 1156 года епископ Аугсбурга «по просьбе министериалов (от лат. слуга — представители низшего слоя служилых людей церковных или /реже/светских феодалов), горожан и всего народа» обязывался назначать только одного префекта. Оговаривались и условия назначения или избрания судей. Важным завоеванием горожан становилось право участвовать в выборе и других должностных лиц.

Еще в пору безраздельного сеньориального господства, когда все судьи назначались самим сеньором, горожане добились крайне важного для них правила: суд над ними мог производиться только в их городе, никакая тяжба не могла быть перенесена куда-либо, в том числе и в курию сеньора, если она располагалась за пределами города. Даже если в тяжбе принимал участие сеньор, он не имел права вызывать горожанина в чужой, негородской суд (об этом говорится в хартиях Страсбурга, Фрейбурга, Гослара, Медебаха, Мюнстера, Липпштадта) /2, c. 20/. Смысл этой привилегии прост и ясен: добиться справедливости в сеньориальном суде горожанину (зачастую вчерашнему крестьянину, беглому серву) было в любом случае трудно, в чужой же курии вне города (или в курии бывшего сеньора, из поместья которого этот горожанин убежал) это было вообще невозможно. Да и временем своим ремесленник и купец дорожили.

Важно проследить, как постепенно усиливалось влияние горожан в суде по мере укрепления их экономических и социальных позиций. Сеньор все еще своей властью назначает судей, но при согласии «всего народа города». Или судьями могут быть люди настолько уважаемые в городе, чтобы горожане «не утрачивали своей чести», представая перед ними в суде (Страсбург) /21, c. 113/. Ведь в судах заседали министериалы епископа, именно перед ними горожане (особенно купцы) не хотели ронять свое достоинство. Достоинство горожанина тоже имело явно антисеньориальную окраску. Затем горожане добились права быть избранными в число судей наряду с министериалами. Наконец, горожане стали сами избирать судейскую коллегию (коллегию шеффенов, скабинат — судебные заседатели, члены судебной коллегии) и городской совет (коллегия являлась, как правило, частью совета).

Этот путь характерен, главным образом, для епископских., городов, таких_как Страсбург, Шпейер, Трир, Кельн, Майнц. В городах же, принадлежавших светским феодалам, особенно если эти города не были вотчинными центрами и там не успел сложиться аппарат сеньориального управления, судебные должности раньше попадали в руки горожан. Так герцог Конрад Цериген, желая укрепить растущий на его земле Фрейбург, уже в 1120 году разрешил купцам самим избирать совет «присяжных рынка», который к середине XII столетия превратился в совет консулов города.

«Присяжные рынка», в дальнейшем консулы города, — коллегия выборных лиц, ведавших рыночными и имущественными делами. Примечательно, что предшественниками городских шеффенов и консулов были именно «присяжные рынка»: органы городского самоуправления вырастали прежде всего из экономических потребностей горожан как товаровладельцев. Консулы — обычное название членов городского совета. На ранних этапах городской истории консулов назначал сеньор; позже, по мере развития города и коммунального движения, горожане добивались права избирать консулов без вмешательства сеньора.

Приведем красноречивое замечание сеньора Бернарда де Липпиа в хартии городу Липпштадту от 1194 года: «А поскольку этот новый город был еще слаб жителями и укреплениями, я … пожаловал жителям свободное право избирать в судьи честнейших и лучших, кого они пожелают» /23, c. 115/. К тому же смекалистый сеньор Бернард отказался в пользу городского суда от некоторых весьма важных и доходных прав, в том числе от низшей уголовной юрисдикции. Эта привилегия в самом деле должна была привлечь в новый город жителей и способствовать его укреплению, а следовательно, и обогащению сеньора.

Следует только учесть, что и этот процесс вытеснения сеньора из городского суда вовсе не был мирным и плавным, он осуществлялся в постоянном противоборстве городской общины и феодала. Феодал мог отобрать уже пожалованную привилегию и нарушить ее. Особенно ярко это противоборство отразилось в Большом договоре Кельна с его архиепископом от 1258 года /19, c. 78/, но подобными примерами изобилует история любого средневекового города, и не только в Германии. Каждая хартия была итогом длительной борьбы.