Прецедентные феномены из романов И. Ильфа и Е. Петрова

1. Лингвистическая, прагматическая и социокультурная значимость прецедентных феноменов

2. Прецедентные феномены как объект лексикографии

3. Использование прецедентных феноменов в текстах И. Ильфа и Е. Петрова

4. Романы «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» как прецедентные тексты

4.1 Прецедентные феномены в СМИ

4.2 Прецедентные имена

4.3 Прецедентные высказывания

4.4 Прецедентные ситуации

5. Работа с прецедентными феноменами в иностранной аудитории Выводы Список использованной литературы Список использованных словарей Приложения

Сегодня сложно найти человека, который бы ничего не слышал о великом комбинаторе Остапе Бендере. Сатирические романы И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок», написанные в начале ХХ века, уже почти сто лет являются настольными книгами любителей юмора. Многое из осмеянного в них кануло в лету, ушли в прошлое некоторые реалии советского времени, но романы продолжают жить, не утрачивая своей актуальности. Героям Ильфа и Петрова возводят памятники, наружная реклама обращается к именам персонажей, сюжету произведений, а фразы из романов, становясь крылатыми, украшают газетные полосы. Узнаваемость этих фраз привлекает внимание читателей, а сатирический, иронический или шутливых характер (а именно такой они носят чаще всего) создает тональность публикации.

Устойчивые выражения, цитаты, фразеологизмы — неотъемлемая часть современных масс-медиа. Сама коммуникативная направленность современных средств информации, выполняющих функцию воздействия и выражающих различные чувства и эмоции, требует обращения к готовым стандартам, речевым штампам, словесным формулам, языковым клише и прецедентным феноменам. И чем изобретательнее автор в привлечении различных языковых средств, тем ярче его статья, тем больше она привлечет читателей. «Для нашего времени особенно актуально такое качество „хорошей речи“ как свежесть, то есть стремление к обновлению примелькавшихся средств и приемов выражения» (Костомаров 1994: 29). Языковой материал романов «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок», насыщенный меткими эпитетами, красочными характеристиками и остроумными высказываниями героев, дает широкое поле для творчества журналистов.

Но то, что делает газетный текст богаче, привлекательнее для русскоязычного читателя, одновременно создает немалые трудности для иностранца, изучающего русский язык. «О том, что русские тексты, звучащие по телевидению, радио, напечатанные в газетах и журналах, стали непонятными, требующими в ряде случаев небуквального понимания, сейчас заговорили все иностранцы, изучающие русский язык за рубежом» (Костомаров, Бурвикова 2006: 6).

Прецедентные феномены из романов «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» как явление в публицистике достаточно частотное являются зоной риска для иностранных учащихся, изучающих русский язык.

Цель работы — определение места и роли прецедентных феноменов из романов «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» в языковом сознании современного носителя русского языка, а также создание системы работы с прецедентными феноменами в процессе преподавания русского языка как иностранного.

Задачи исследования:

1) Изучить природу прецедентного феномена как национально-лингвокультурной единицы.

2) Проанализировать прецедентные феномены из романов Ильфа и Петрова в отечественной лексикографии.

3) Разграничить оригинальные авторские высказывания и фразы, заимствованные и трансформированные Ильфом и Петровым для романов.

4) Проанализировать использование прецедентных феноменов из романов Ильфа и Петрова в средствах массовой информации.

5) Определить место прецедентных феноменов в структуре вторичной языковой личности.

6) Разработать комплекс упражнений для иностранных учащихся.

В основу работы положена современная теория прецедентных феноменов. В анализе активно использовались материалы фразеологических и ассоциативного словарей, электронной базы данных «Национальный корпус русского языка», электронных версий газет и журналов «Комсомольская правда», «Аргументы и Факты», «Московский комсомолец», «Российская газета».

Объектом исследования являются прецедентные феномены из романов Ильфа и Петрова как компоненты языковой личности.

Предмет исследования — функционирование прецедентных феноменов из романов И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» в современной речи; учебная деятельность учащихся-иностранцев, направленная на адекватное понимание и использование прецедентных феноменов в речи.

1. Лингвистическая, прагматическая и социокультурная значимость прецедентных феноменов

Термин «прецедентный текст» был впервые введён в научную практику Ю. Н. Карауловым в 1987 году. Исследователь дает следующее определение этому понятию: прецедентные тексты — это «тексты, (1) значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношениях, (2) имеющие сверхличностный характер, т. е. хорошо известные и широкому окружению данной личности, включая ее предшественников и современников, и, наконец, такие, (3) обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности» (Караулов 1987: 216).

Прежде всего необходимо обратиться к одному из терминов, который использует Ю. Н. Караулов в своем определении, — языковая личность. Под термином «языковая личность» понимается два феномена: «1) любой носитель того или иного языка, охарактеризованный на основе анализа произведенных им текстов с точки зрения использования в этих текстах системных средств данного языка для отражения видения им окружающей действительности и для отражения определенных целей в этом мире; 2) комплексный способ описания языковой способности индивида, соединяющей системное представление языка с функциональным анализом текстов» (Караулов 1987: 171).

В 1989 году Ю. Н. Караулов предложил структуру языковой личности, которая «представляется состоящей из трех уровней: 1) вербально-семантического, предполагающего для носителя нормальное владение естественным языком, а для исследователя — традиционное описание формальных средств выражения определенных значений; 2) когнитивного, единицами которого являются понятия, идеи, концепты, складывающиеся у каждой языковой индивидуальности в более или менее упорядоченную, более или менее систематизированную „картину мира“, отражающего иерархию ценностей. Когнитивный уровень устройства языковой личности и ее анализа предполагает расширение значения и переход к знаниям, а значит, охватывает интеллектуальную сферу личности, давая исследователю выход через язык, через процессы говорения и понимания — к знанию, сознанию, процессам познания человека; 3) прагматического, включающего цели, мотивы, интересы, установки и интенциональности. Этот уровень обеспечивает в анализе языковой личности закономерный и обусловленный переход от оценок ее речевой деятельности к осмыслению реально деятельности в мире» (Караулов 1989: 5).

В сознании языковой личности все прецедентные феномены представлены на когнитивном уровне, они являются «основными (ядерными) элементами когнитивной базы (КБ), представляющей собой совокупность знаний и представлений всех говорящих на данном языке» (Захаренко, Красных, Гудков 1997: 82). Когнитивный уровень — это «уровень, на котором происходит актуализация и идентификация всех знаний и представлений, присущих социуму (языковой личности) и создающих коллективное и (или) индивидуальное когнитивное пространство. Этот уровень предполагает отражение языковой модели мира личности, ее тезауруса, культуры» (Маслова 2001: 28).

Ю.Н.Караулов объясняет культурную значимость явления прецедентности следующим образом: «Хрестоматийность и общеизвестность прецедентных текстов обуславливают и такое их свойство, как реинтепретируемость: как правило, они перешагивают рамки словесного искусства, где исконно возникли, воплощаясь в других видах искусств (драматическом спектакле, поэзии, опере, балете, живописи, скульптуре) становясь тем самым фактом культуры в широком смысле слова и получая интерпретацию у новых и новых поколений. Причем жанровые переходы здесь возможны самые неожиданные, ср., например, положенные на музыку записные книжки Ильфа» (Караулов 1987: 217).

Позже определение «прецедентного текста» было экстраполировано на прецедентные феномены, сам термин «прецедентный текст» стал пониматься и в более узком смысле. По мнению современных исследователей, к числу прецедентных относятся феномены:

1) «хорошо известные всем представителям национально-лингвокультурного сообщества («имеющие сверхличностный характер»);

2) актуальные в когнитивном (познавательном и эмоциональном) плане;

3) обращение (апелляция) к которым постоянно возобновляется в речи представителей того или иного национально-лингвокультурного сообщества" (Красных 2003: 170).

Все прецедентные феномены подразделяются на прецедентные тексты, прецедентные высказывания, прецедентные имена и прецедентные ситуации.

Прецедентный текст (ПТ) — «законченный и самодостаточный продукт речемыслительной деятельности, (поли)предикативная единица; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу; ПТ хорошо знаком практически любому социализированному представителю национально-лингвокультурного сообщества, в когнитивную базу входит инвариант его восприятия, обращение к нему многократно возобновляется в процессе коммуникации через связанные с этим текстом высказывания и символы» (Брилева, Вольская, Гудков 2004: 29). Эта группа прецедентных феноменов включает произведения художественной литературы («Преступление и наказание», «Война и мир»), тексты песен («Ой, мороз, мороз…», «Черный ворон»), рекламы, политические и публицистические тексты.

Прецедентное высказывание (ПВ) — «репродуцируемый продукт речемыслительной деятельности; законченная и самодостаточная единица, которая может быть или не быть предикативной. Это сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу: последний всегда шире простой суммы значений» (Красных 2003: 172). К ним относятся: «1) собственно цитата в традиционном понимании (как фрагмент текста); 2) название произведения; 3) полное воспроизведение текста, представленного одним или несколькими высказываниями» (Гудков 2003: 107). К этой категории прецедентных феноменов можно отнести высказывание Чацкого «А судьи кто?» или цитату из поэмы «Бородино» «Скажи-ка дядя…».

Прецедентное имя (ПИ) — «воплощенное» имя собственное, связанное с широко известным текстом, ситуацией и/или фиксированным комплексом предельных качеств, способное регулярно употребляться интенсионально (денотативно)" (Брилева, Вольская, Гудков 2004: 23). Таким образом, к этой группе прецедентных феноменов относятся имена, связанные либо с прецедентным текстом (князь Мышкин, Наташа Ростова), либо с прецедентной ситуацией (Павлик Морозов), либо имя-символ эпохи (Ньютон, Менделеев, Чайковский).

Прецедентная ситуация (ПС) — «некая „эталонная“, „идеальная“ ситуация, связанная с набором определенных коннотаций, дифференциальные признаки которой входят в когнитивную базу» (Брилева, Вольская, Гудков 2004: 37). Ярким примером прецедентной ситуации может послужить библейский сюжет о блудном сыне, часто встречающийся в литературе.

По сфере распространения все прецедентные феномены можно разделить на:

1. «Социумно-прецедентные — феномены, известные любому представителю того или иного социума (генерационного, социального, конфессионального, профессионального и т. д.) и входящие в коллективное когнитивное пространство. Эти феномены могут не зависеть от национальной культуры.

2. Национально-прецедентные — феномены, известные любому среднему представителю того или иного национально-лингво-культурного сообщества и входящие в национальную когнитивную базу.

3. Универсально-прецедентные — феномены, известные любому среднему homo sapiens и входящие в «универсальное» когнитивное пространство" (Красных 2003:174).

Как правило, каждому носителю русского языка все виды прецедентных феноменов известны еще со школы. «Школьная программа формирует весьма существенную, если не основную, часть национального корпуса прецедентных текстов, составляющего один из базовых элементов культурной грамотности» (Слышкин 1999: 27).

В тексте прецедентный феномен выполняет следующие функции:

1) Номинативная.

2) Пересуазивная (авторитетная).

3) Людическая (языковая игра).

4) Парольная (Слышкин 2000: 36).

О первых двух функциях Ю. Н. Караулов писал в своей фундаментальной работе «Русский язык и языковая личность»: использование прецедентных феноменов возможно в целях номинации, «когда знак, вводящий прецедентный текст, указывает на какое-то характерное свойство, типовую примету, отождествляется с наиболее заметной, запоминающейся и потому всем известной чертой лица (персонажа, писателя) или всего произведения в целом» (Караулов 1987: 222). Кроме того, номинативная функция «позволяет решать и некоторые дополнительные эстетические задачи, выступая в роли своеобразных „усилительных“ средств в раскрытии художественного образа» (Караулов 1987: 223).

Чужие слова могут использоваться для аргументации собственного мнения, в таком случае прецедентный феномен выступает в пересуазивной функции. «Цитата как бы естественным образом продолжает и развивает течение оригинального дискурса, но главная ее роль состоит в облегчении способа аргументации говорящего и в подкрепленности выраженной им мысли ссылкой на авторитет» (Караулов 1987: 222).

Последние две функции прецедентных феноменов — людическая и парольная — взаимосвязаны. Отсылка к прецедентному тексту может быть использована в качестве доказательства принадлежности отправителя речи к той же группе (социальной, политической, возрастной и т. д.) адресата. Другими словами, прецедентный феномен может использоваться в тексте для того, чтобы читатель на подсознательном уровне определял автора как «„своего“, как того, с кем можно играть» (Слышкин 1999: 31). Такое использование прецедентного феномена характерно для рекламы или политического выступления — то есть для тех манипулятивных жанров, где автор должен заслужить доверие у слушателя, зрителя или читателя.

Функция, о которой не говорит Г. Г. Слышкин, но которая упоминается в статье В. Г. Костомарова и Н. Д. Бурвиковой «Прецедентный текст как редуцированный дискурс», реализация процесса экфории (термин Н.А.Рубакина) — «оживление накопленного опыта по одной детали» (Костомаров, Бурвикова 1996: 297). Следовательно, прецедентный феномен в тексте может иметь сразу два смысла: первый, пришедший из прецедентного текста, и новый, закладываемый адресатом сообщения. «Прецедентный текст, храня определенный изначальный смысл, обладает способностью, попадая в поле человеческого восприятия, обновлять и приумножать этот смысл» (Костомаров, Бурвикова 1996: 298).

Таким образом, помимо номинативного значения, прецедентные феномены имеют и некий прецедентный фон. Именно этот фон и определяет коннотативную окраску прецедентных феноменов. Как без знания фоновых знаний невозможна межкультурная коммуникация, так и без знания прецедентного фона невозможно понимание и использование прецедентных феноменов.

С одной стороны, прецедентные феномены — основные единицы когнитивной базы русского языка. С другой, они обладают прагматической направленностью, так как часто выражают отношение говорящего, его интенцию. Сложная семантическая структура и многообразие источников делают прецедентные феномены недоступными для понимания студентов-инофонов без соответствующих разъяснений. Однако поскольку прецедентные феномены обладают значительной лингво-культурологической ценностью и активно употребляются в устной и письменной речи носителей языка, они являются ценным материалом в преподавании русского языка как иностранного.

Исследователи отмечают, что сам носитель языка может использовать в речи прецедентное имя, высказывание, но не прецедентный текст. «Во-первых, сам прецедентный текст не может быть использован в речи, поскольку „хранится“ в когнитивной базе (и, следовательно, в „голове“ конкретного члена конкретного национально-лингвокультурного сообщества) в виде инварианта восприятия, т. е. является феноменом скорее когнитивного, нежели собственно лингвистического характера; собственно, в речи могут употребляться феномены иного плана: прецедентные имена и прецедентные высказывания, — которые могут выступать в качестве символов прецедентных текстов. Во-вторых, так как в когнитивной базе хранится инвариант восприятия прецедентного текста, но не сам прецедентный текст (трудно представить себе человека, помнящего от первого до последнего слова, к примеру, роман „Война и мир“, несомненно, являющийся прецедентным), то, очевидно, апелляция к прецедентному тексту предполагает у собеседника аналогичное наличие не самого текста (поскольку такого — наличия, имеется в виду, — нет), а опять-таки инварианта восприятия» (Красных 1997: 8). Однако если понимать под прецедентным текстом пословицы и поговорки, то тогда прецедентный текст также может воспроизводиться носителем языка в речи полностью за счет малого объема данного прецедентного феномена.

Прецедентные тексты существуют в тексте в виде реминисценций. Реминисценции — это средство апелляции к прецедентным текстам. Реминисценции в тексте встречаются в виде:

1) аллюзии;

2) прямой цитаты;

3) квазицитаты;

4) упоминания;

5) продолжения.

Аллюзия — «наиболее трудноопределяемый и емкий вид текстовой реминисценции, что явствует из этимологии этого термина (от фр. аllusion — намек). Прием аллюзии состоит в соотнесении предмета общения с ситуацией или событием, описанным в определенном тексте, без упоминания этого текста и без воспроизведения значительной его части, т. е. на содержательном уровне. Из определения следует, что аллюзия связана, прежде всего, с прецедентной ситуацией» (Слышкин 2000: 38).

Прямая цитация — «дословное воспроизведение языковой личностью части текста или всего текста в своем дискурсе в том виде, в котором этот текст (отрывок текста) сохранился в памяти цитируемого. С помощью прямой цитации в текст чаще всего вводятся прецедентные высказывания (Слышкин 2000: 37)».

Квазицитация — «воспроизведение языковой личностью части текста или всего текста в своем дискурсе в умышленно измененном виде (Слышкин 2000: 37)».

Упоминание — «апелляция к концепту прецедентного текста путем прямого воспроизведения языковой единицы, являющейся именем данного концепта» (Слышкин 2000: 36). Упоминание вводит в текст прецедентное имя.

Продолжение как вид реминисценции встречается крайне редко и находится за пределами нашей темы.

Использование прецедентных феноменов в тексте рассчитано на возникновение ассоциаций у читателя. Автор художественного или публицистического произведения упоминает некое знаменательное имя или памятное событие и тем самым заставляет адресата своего сообщения думать, вспоминать, вызывает у него разные чувства и ощущения. Заимствованные фразы, помещенные в другой контекст, получают новые смысловые оттенки. Новые словосочетания всегда напоминают читателю традиционное прецедентное высказывание или имя.

Закономерно, что, используя какой-либо прецедентный феномен, адресант рассчитывает, что читатель распознает его в тексте. «Предполагается, что все, кому такой текст потенциально предназначается и на адекватную (более или менее) реакцию которых он рассчитан, разделяют, в приемлемой степени, понимание этого языкового материала и тех действий, которые позволили скомпоновать его в данное текстуальное целое. С другой стороны, для того чтобы осмыслить сообщение, которое несет в себе текст, говорящий субъект должен включить этот языковой артефакт в движение своей мысли. Всевозможные воспоминания, ассоциации, аналогии, соположения, контаминации, догадки, антиципации, эмоциональные реакции, оценки, аналитические обобщения ежесекундно проносятся в сознании каждой личности» (Гаспаров 1996: 318−319).

Интересно, что в речи разных социальных групп объем использования прецедентных феноменов и тип самих языковых единиц может различаться. «Поскольку в элитарной части общества значительный слой культуры составляют разного рода тексты (мифологические, художественные, публицистические и т. п.), то в речевой коммуникации представителей интеллигенции велика роль прецедентных текстов, высказываний, имен литературных персонажей. В среде же „простой“, с иными, чем у интеллигенции, культурными традициями преобладают прецедентные ситуации: в ходе речевой коммуникации представители такой среды — семейного клана, производственной бригады и т. п. — чаще используют имена или более развернутые наименования ситуаций, которые имели место в прошлой жизни такой социальной группы» (Крысин 2004: 523).

В работе «Жизнь в мимолетных мелочах» В. Г. Костомаров и Н. Д. Бурвикова вводят новый термин — логоэпистема, с помощью которого объединяют все используемые в текстах готовые формулы. Логоэпистемы — это «разноуровневые лингвострановедческие ценные единицы (слова-понятия, пословицы, поговорки, присловья, крылатые слова, фразеологизмы, афоризмы, „говорящие“ имена и названия, строчки из песен и стихотворений, из произведений художественной литературы, штампы, являющиеся стандартным типом языковой реакции на внешние стимулы), разноуровневость этих единиц культурного знания относится к языковой форме и способу представления аккумулированного логоэпистемами знания; само же значение как факт относится к сфере смыслов» (Костомаров, Бурвикова 2006: 8). «Ядро логоэпистем следует связать с понятием «прецедентные тексты» (Костомаров, Бурвикова 2001: 44). Таким образом, логоэпистема — понятие более широкое, чем прецедентный феномен, включающее все лингвокультурологические единицы и использующееся авторами прежде всего в аспекте преподавания русского языка как иностранного.

Информация, содержащаяся в современном тексте, понятна адресату только в том случае, если он имеет соответствующий культурный фон и владеет логоэпистемами. Логоэпистема — это все то, что представляет собой трудность для понимания текста, так как в ней содержится некое знание, неизвестное иностранцу как представителю другой культуры и носителю другой картины мира. Она представляет собой не просто словосочетание, фразу или фразеологизм, а «знание, которое несет в себе единица языка благодаря своей индивидуальной истории, скрытой внутренней форме, собственным связям с культурой» (Мамонтов 2008: 389). Другими словами, это понятие не собственно лингвистическое, а лингвокультурологическое, то есть объединяющее культуру и язык. «Логоэпистемы являются непосредственными материальными единицами, несущими понятийные знания, служащими символами действительности, этикетками привычек и ритуалов — способами существования перечисленного. Они составляют материализацию национальной духовности, исторической памяти, костяк этнически-культурной ментальности. Важной их особенностью выступает не столько рациональная, сколько культурно-духовная, иррациональная, субъективная, если угодно — идеалистическая составляющая жизни отдельного человека и его этноса в истории, в его «национальной идее» (Костомаров, Бурвикова 2001: 67).

«В русском языке, как и в любом другом, важна и интересна так называемая национально-культурная семантика языка, то есть те языковые значения, которые отражают, фиксируют и передают от поколения поколению особенности русской природа, экономики России, общественного устройства, фольклора, художественной литературы, искусства, науки, подробности быта и обычаев народа. Поэтому иностранец, если он хочет усвоить русский язык в полном объеме, должен ознакомиться и с национально-культурной семантикой русского языка» (Фелицына 1979: 3).

Изучение логоэпистем относится к задачам лингвокультурологии. Эта научная дисциплина сложилась в 70-е годы на стыке лингвистики и культуроведения. «Лингвокультурология изучает взаимосвязь культуры и языка в процессе его функционирования. Это в большей мере научная дисциплина, в которой рассматривается широкий круг вопросов, связанных с формированием вторичной языковой личности, то есть личности, приобщенной к культуре народа, язык которого изучается. Этот термин, введенный в научный оборот Ю. Н. Карауловым, используется в качестве одной из центральных категорий лингводидактики для характеристики изучающего язык с точки зрения использования им средств изучаемого языка для отражения окружающей действительности (картины мира) с позиции его носителей» (Щукин 2003: 35−36).

Романы «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» — подлинная энциклопедия юмора. Написанные в 1928 и 1931 годах, романы вмиг разлетелись на цитаты и афоризмы, а многочисленные советские и современные экранизации усилили узнаваемость прецедентных феноменов. Исследователи проблемы прецедентности нередко иллюстрируют свои научные работами примерами именно из данных романов. Однако за тонким юмором стоит еще и то, что делает рассматриваемые языковые единицы трудными для понимания иностранцев. Реалии, талантливо описанные И. Ильфом и Е. Петровым, в сатирической форме отражают подлинное состояние советского общества в 20−30 годы ХХ века. Память об этих реалиях, заложенная в прецедентных феноменах, позволяет относить их к логоэпистемам.

В.Г.Костомаров и Н. Д. Бурвикова все логоэпистемы предлагают разделить на группы по цели высказывания. Каждую группу исследователи иллюстрируют примерами из романов Ильфа и Петрова:

«1) Оценочные.

В детстве таких как вы, я убивал на месте. Из рогатки (И.Ильф и Е. Петров, «Золотой теленок» — говорится в связи с негативной оценкой деятельности собеседника).

2) Логоэпистемы-присловья.

Лед тронулся, господа присяжные заседатели (И.Ильф и Е. Петров, «Золотой теленок» — говорится в ситуации, когда долго ожидаемое дело сдвинулось с мертвой точки, или произошло долгоожидаемое событие).

3) Логоэпистемы побудительного характера:

Пилите, Шура, пилите! (И.Ильф и Е. Петров, «Золотой теленок» — говорится в ситуации иронического призыва к продолжению бессмысленного действия).

Может быть, тебе еще дать ключи от квартиры, где деньги лежат? (И.Ильф и Е. Петров «Двенадцать стульев» — говорится собеседнику, чтобы подчеркнуть беспочвенность его претензий).

4) Логоэпистемы, отражающие определенную житейскую мудрость.

Автомобиль — не роскошь, а средство передвижения (И.Ильф и Е. Петров, «Золотой теленок» — говорится в ситуации обсуждения вопроса об удобствах/неудобствах, предоставляемых автомобилем" (Костомаров, Бурвикова 2006: 25−28).

По мнению современных исследователей, язык — не только средство общения, но и «память народа», хранилище национальной культуры. Именно поэтому при обучении иностранному языку необходимо помочь иностранным учащимся расширить свои знания о лингвосоциуме, понять исторический опыт и культуру народа, говорящего на этом языке. Поскольку романы Ильфа и Петрова давно вошли в число прецедентных текстов, стали источником разнообразных логоэпистем, они должны занять свое место системе работы по формированию вторичной языковой личности.

2. Прецедентные феномены как объект лексикографии

«Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» — художественные произведения, знакомые с детства почти каждому носителю языка. Не последнюю роль здесь сыграли экранизации 1968, 1971 и 1977 годов. Цитаты из романов давно воспринимаются как самостоятельные языковые единицы в отрыве от их источника. Следовательно, адресант, употребляя прецедентное имя, выражение или ссылаясь на ситуацию из романов «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» (например, в журнальной статье) рассчитывает на адекватное понимание текста и успешную коммуникацию с читателем. Проходит ли она успешно на самом деле?

Для ответа на этот вопрос, в первую очередь, необходимо обратиться к словарям. Они являются в некотором роде зеркалом своей эпохи, отображая как старые значения слов, крылатых фраз, фразеологизмов, так и новые, недавно появившиеся, а также демонстрируя актуальность тех или иных слоев лексики. «Словари русского языка систематизируют наши знания о языке и мире. Эти знания воплощаются в типе словаря, объеме словника, способе представления лексикографируемого материала, структуре и элементах словарной статьи» (Козырев, Черняк 2004: 39). Прецедентные феномены как тип устойчивых словосочетаний содержатся во фразеологических словарях. «Фразеологический словарь — тип словаря, в котором собраны и истолкованы не отдельные слова, а фразеологизмы, т. е. семантически несвободные сочетания слов, которые не производятся в речи (как сходные с ними по форме синтаксические структуры — словосочетания или предложения), а воспроизводятся в ней в социально закрепленном за ними устойчивом соотношении смыслового содержания и определенного лексико-грамматического состава» (Козырев, Черняк 2004: 109). Помимо фразеологизмов словари такого типа могут включать разного рода устойчивые выражения, существующие в русском языке: пословицы, поговорки, крылатые слова.

Во фразеологических словарях прецедентным феноменам из романов Ильфа и Петрова уделяется особое внимание как явлению частотному и легко определяемому.

Одним из первых в 1955 году вышел словарь Н. С. Ашукина и М. Г. Ашукиной «Крылатые слова: Литературные цитаты; Образные выражения». Он включал всего 5 прецедентных феноменов из произведений Ильфа и Петрова: имя главного героя Остап Бендер, общее для обоих романов, 2 прецедентных феномена из романа «Двенадцать стульев» (высказывание «дело помощи утопающим — дело рук самих утопающих» и имя героини, ставшее нарицательным, Людоедка Эллочка) и 2 из романа «Золотой теленок» (рога и копыта, сыновья лейтенанта Шмидта).

В «Большом словаре крылатых слов русского языка» В. П. Беркова, В. М. Мокиенко и С. Г. Шулежковой представлены уже 17 прецедентных феноменов из романа «Двенадцать стульев» и 31 из «Золотого теленка» (все прецедентные феномены, представленные в словарях см. приложение 1). Каждая словарная статья иллюстрируется примерами из современных российских газет. Интересно, что это единственный из словарей, где в качестве прецедентного феномена приводится выражение «кипучий лентяй <�бездельник>» — «о людях, чья бурная активность является лишь маскировкой праздности и лени; они много говорят, но никогда не выполняют своих обещаний» (Берков, Мокиенко, Шулежкова 2000: 221). Такую характеристику дали авторы Виктору Михайловичу Полесову, одному из персонажей романа «Двенадцать стульев».

Словарь «Крылатые слова нашего времени» Л. П. Дядечко включает 31 и 36 прецедентных феноменов из романов «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» соответственно. Каждое выражение объясняется в контексте ситуации.

Большое количество прецедентных феноменов из романов «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» приводит «Словарь современных цитат» К. В. Душенко: 72 и 75 словарных статей соответственно. Среди них узнаваемые, но редко встречающиеся выражения «свечной заводик в Самаре», «мой папа был турецко-подданый», «пишите письма!», «мебель в стиле шик-модерн», «стремительным домкратом», «просто и убедительно, в стиле чемпионов», «у меня все ходы записаны» «гражданин-аллилуйщик», «такси свободен! прошу садиться!», «дай миллион, дай миллион!», «Васисуалий Лоханкин и его роль в русской революции» и многие другие.

Лингвострановедческий словарь В. П. Фелицыной и Ю. Е. Прохорова «Русские пословицы, поговорки и крылатые выражения» включает в себя всего одно прецедентное высказывание Остапа Бендера: «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих». «Лингвострановедческие словари призваны способствовать изучению культуры и истории страны через описание этнокультурного компонента значений лексических и фразеологических единиц» (Козырев, Черняк 2004: 260). Ограниченность представленных в словаре языковых единиц объясняется ориентацией, прежде всего, на пословицы и поговорки, а также адресованностью иностранным учащимся.

С.Г.Шулежкова в монографии «Крылатые выражения русского языка, их источники и развитие» пишет: «Если по отношению к творчеству М. Горького литературный язык отражает известную стабильность (за четыре десятилетия не наблюдается резких скачков ни в сторону сокращения числа горьковских крылатых единиц, ни в сторону их увеличения), то романы Е. Ильфа и Е. Петрова „Двенадцать стульев“ и „Золотой теленок“ пережили после выхода в свет первого издания справочника Н.С. и М. Г. Ашукиных два „всплеска“ читательского интереса — во времена знаменитой хрущевской „оттепели“ (конец 1950;х — 1960;е годы) и в период перестройки» (Шулежкова 1995: 72). Далее в этой же работе С. Г. Шулежкова говорит об особой роли кинематографа в популяризации реплик героев произведения.

«Словарь крылатых слов» А. Ю. Кожевникова включает в себя наибольшее количество прецедентных феноменов. Этот словарь обращается к крылатым фразам отечественного кино. Он насчитывает 121 прецедентный феномен из экранизации романа «Золотой теленок» 1968 года, 144 и 136 прецедентных феноменов из экранизации романа «Двенадцать стульев» 1971 и 1977 годов соответственно. Такое количество словарных статей можно объяснить тем, что словарь включает не только крылатые фразы, употребляемые повсеместно, но и достаточно длинные отрывки из экранизаций: «В Москве, в центре города, на площадке девятого этажа стоял взрослый человек с высшим образованием абсолютно голый. Идти ему было некуда. Он скорее согласился бы сесть в тюрьму, чем показаться в таком виде. Оставалось одно: пропадать!». Подобные цитаты узнаваемы и могут стать прецедентными ситуациями в сюжете какой-либо статьи, но вряд ли будут использованы в устной речи. Составители стремились зафиксировать в словаре максимальное количество цитат и высказываний, встречающихся в экранизациях и отражающих прецедентные феномены из романов. Словарь демонстрирует и значительные изменения, которые происходят в структуре корпуса прецедентных текстов в конце ХХ века: «классические тексты уступают по популярности киноцитате» (Семенец 2004: 184).

Но наиболее непредсказуемые результаты дало обращение к «Русскому ассоциативному словарю» под редакцией Ю. Н. Караулова. Словарь состоит из трех частей (каждая в двух книгах — прямой, отражающей слова-стимулы и реакции на них, и обратный, содержащий слова-реакции с указанием стимулов, на которые они были получены). Слова-реакции, полученные в ходе первого этапа исследования, используются как слова-стимулы при повторении эксперимента, а новые слова-реакции второго этапа являются стимулами для третьей, завершающей части исследования. «Ассоциативные поля представляют язык в его предречевой готовности, отражают фрагменты вербальной памяти человека, фрагменты образов сознания, мотивов и оценок, значительную экстралингвистическую информацию» (Козырев, Черняк 2004: 140).

Испытуемыми в ассоциативном исследовании выступали студенты первых-третьих курсов различных вузов, для которых русский язык родной. Эксперимент, с одной стороны, выявлял важность вузовского образования, а с другой, определял уровень развития тех людей, которые должны были определять жизнь российского общества на несколько десятков лет. «Русский ассоциативный словарь — это „выход“ в будущее сознание русских (на 10−20 ближайших лет)» (Русский ассоциативный словарь 1994: 5).

«Ассоциации — это те реакции, которые должны продемонстрировать существующие в сознании носителей языка связи относительно прецедентных феноменов романа и самого текста. Ассоциативный словарь содержит набор наиболее типичных ассоциаций, которые возникают у носителя — в нашем случае — русского языка как реакция на слово» (Костомаров, Бурвикова 1998: 6).

О.А.Дмитриева в своей статье «Механизм восприятия прецедентного текста» приводит результаты эксперимента, целью которого было определить, какие ассоциации вызывает фраза «Дети лейтенанта Шмидта». «Опрос респондентов показал следующее. Во-первых, эта фраза знакома тем, кто читал роман „Золотой теленок“ Ильфа и Петрова или видел фильм по этому произведению, т. е. большинству населения страны. Во-вторых, возникает образ Остапа Бендера, веселого мошенника, пройдохи, хитреца, ловкого и изворотливого человека, олицетворяющего обман и жульничество. В-третьих, видится и положительная сторона — способность человека найти выход в любой ситуации. В-четвертых, образ Остапа связан с величайшим актером Андреем Мироновым. Ни у кого из опрошенных не возникло отрицательных ассоциаций по предъявленной фразе, а также ассоциаций, связанных с реальным прототипом — лейтенантом Шмидтом». Последний вывод показал, что художественный прецедентный текст вытеснил из культурной памяти первоначальную историческую ситуацию. Результаты эксперимента еще раз подчеркивают неконтролируемость ассоциативного ряда. Ассоциации не контролируются, возникают на подсознательном уровне (Дмитриева 1999: 43).

В процессе данного исследования был проанализирован второй том «Русского ассоциативного словаря» — обратный: «От реакции к стимулу». Каждое прецедентное высказывание разбивалось на лексемы, и полученные лексемы рассматривались в качестве реакций. Реакцию «стульев» вызвало числительное «двенадцать», на стимул «застенчивый» последовала реакция «воришка», на стимул «белая» — реакция «спина» (что отсылает нас к шуткам Эллочки Щукиной), на стимул «фамилия» — «Бендер». На прилагательное «великий» 6 человек дали реакцию «комбинатор». Вероятно, это крылатое выражение прочнее других отложилось в сознании носителей языка. Совсем неожиданным стимулом стало слово «пиво», вызвавшее реакцию «мечта поэта». Данная ассоциация демонстрирует полный отрыв значения цитаты от текста. Несмотря на то что в словарях (за исключением «Словаря крылатых слов» А.Ю.Кожевникова) числится большее количество крылатых выражений из романа «Золотой теленок», чем из романа «Двенадцать стульев», в «Русском ассоциативном словаре» не представлено ни одной ассоциации с романом «Золотой теленок». Таким образом, исследование материалов «Русского ассоциативного словаря» продемонстрировало более чем скромный ряд ассоциаций с романами в сознании современных носителей языка.

Исследование словарей разных типов продемонстрировало значимость и актуальность изучаемых единиц. Тот факт, что прецедентные феномены из романов «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» находят отражение в фразеологических и ассоциативных словарях, доказывает, что они являются неотъемлемой частью русской языковой личности. Как явление частотное и значимое, они требуют более пристального изучения, особенно в аспекте изучения русского языка как иностранного.

3. Прецедентные феномены, трансформированные Ильфом и Петровым для романов

Большинство крылатых фраз, растиражированных сначала романами, а затем и экранизациями, возникли благодаря изумительному остроумию Ильфа и Петрова. Однако есть среди общеизвестных и популярных сегодня фраз те, которые авторы сами в свое время позаимствовали из разных источников и, перефразировав, дали им вторую жизнь. В некоторых из них, безусловно, проглядывает первоисточник. Например, за ироническим выражением «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих» узнается коммунистический лозунг В. И. Ленина: «Спасение рабочего класса — дело рук самого рабочего класса». Употребление лозунга в таком трансформированном виде только подчеркивает его нелепость. В современном языке эта фраза приобрела значение «попавший в беду, трудное положение, должен выходить из ситуации сам, не рассчитывая на помощь других» (Дядечко 2008: 647). Это не единственный раз, когда Ильф и Петров обращаются к изречениям политических деятелей. «Почем опиум для народа?» — с таким вопросом обращается Бендер к отцу Федору, перефразируя не менее известное высказывание К. Маркса «Религия — опиум для народа», намекая тем самым, что священник вводит людей в заблуждение.

Цитирует Бендер, правда по-своему, как русских классиков, так и античных мудрецов. Одна из его реплик «скучно, девушки» восходит к строке из «Русской песни» А. Дельвига «Скучно, девушки, весною жить одной». Фразой «мы чужие на этом празднике жизни» Остап обыгрывает распространенную романтическую формулу, которая, например, использована в классическом стихотворении М. Ю. Лермонтова «Дума»: «И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели, / Как пир на празднике чужом». В повседневной речи эта цитата используется в двух случаях: когда говорят «об отчужденности, крайней степени одиночества» (Дядечко 2003: 408) и описывают человека, у которого «нет оснований разделять всеобщую радость» (Дядечко 2003: 408).

«У нас длинные руки» — выражение, которое отчасти дублирует строки из «Героиды» Овидия: «Разве ты не знаешь, что у царей длинные руки». А название придуманного мошенником объединения «Союз меча и орала», по мнению исследователей, является контаминацией библейского выражения «Меч и орало» и пушкинского «Союз меча и лиры» («Борис Годунов», сцена «Ночь. Сад. Фонтан»).

«Не корысти ради, а токмо волей пославшей мя жены…» — словами из Библии говорит также и отец Федор, оправдываясь в своем желании за бесценок выкупить у Брунса мебельный гарнитур. С одной стороны, цитирование это закономерно, так как Федор Востриков священник, с другой стороны, использование библейской фразы именно в такой момент еще больше подчеркивает безнравственность действий героя, алчный характер его мотивов.

Цитаты, пронизывающие повествовательную ткань романов, были прозрачны и узнаваемы для современников Ильфа и Петрова, но для современного читателя они нередко остаются загадкой. Упомянутый в параграфе «Прецедентные феномены как объект лексикографии» опрос О. А. Дмитриевой, свидетельствует о том, что нередко такие цитаты, как, например, «дети лейтенанта Шмидта», вызывают у носителей языка ассоциации с романами «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок», а не с историческими источниками.

В 1991 году было опубликовано первое издание уникальной работы Ю. К. Щеглова «Романы Ильфа и Петрова. Спутник читателя», в котором автор рассматривает романы в их связи с мировой художественной литературой. Список цитируемой автором литературы поражает своим объемом. Чтение самих романов параллельно с их комментариями позволяет по-новому посмотреть на исследуемые прецедентные тексты. Фундаментальный труд Ю. К. Щеглова имеет особое значение для данной работы, так как на него опираются составители фразеологических словарей (Душенко 2002, Дядечко 2008).

Ю.К.Щеглов в своем исследовании освещает ряд цитат, первоисточники которых абсолютно забыты. Их авторство приписывается Ильфу и Петрову. «Заседание продолжается» — не раз повторяет Остап Бендер на страницах романа. И мало кто знает, что это историческая фраза, «произнесенная председателем палаты депутатов Шарлем Дюпюном после взрыва бомбы, которую бросил в зале французского парламента анархист Огюст Вайен 9 декабря 1883 года» (Щеглов 2009: 37).

«Знойная женщина — мечта поэта» — говорят о «привлекательной, страстной женщине (обычно полной брюнетке)» (Дядечко 2008: 256). Так охарактеризовал вдову Грицацуеву Бендер. Словосочетание «мечта поэта» восходит к романсу «Нищая» (из Беранже). Кроме того, в творчестве Маяковского находим стихотворение с одноименным названием.

Интересное совпадение, а может быть, намеренная авторская аллюзия: чтобы преувеличить значение скромной личности Кисы Воробьянинова (именно под этим прозвищем герой вошел в персоносферу, и так мы будем его называть), Бендер на импровизированном собрании «Союза меча и орала» именует его «гигант мысли, отец русской демократии и особа, приближенная к императору». «Отец русской интеллигенции» — так, согласно С. Г. Займовскому («Крылатое слово», 1930), называли В.Г.Белинского" (Душенко 2002: 170). Мы произносим эту фразу сегодня, когда говорим о человеке, «якобы обладающем незаурядными умственными способностями» (Берков, Мокиенко, Шулежкова 2000: 119).

Особо запомнился читателям романа шахматный турнир, организованный Остапом Бендером, и им же блестяще проваленный. Название города — Васюки — вымышленное, а описание его было взято авторами из «Путеводителя по Волге», изданного в 1926 году. Но в повседневную речь вышло выражение Нью-Васюки, как обозначение города, «безосновательно претендующего на роль центра в одной из сфер жизни (о культуре, политике, спорте и т. п.)» (Дядечко 2008: 76). В романе такого выражения нет, оно возникло уже позже в результате контаминации остаповского высказывания: «Васюки переименовываются в Нью-Москву, Москва — в Старые Васюки».

Прием, который используют Ильф и Петров, употребляя в измененном виде ранее существовавшие цитаты, называется аллюзией. «В строгом смысле она не является тропом или фигурой. Это особый прием текстообразования, заключающийся в соотнесении создаваемого текста с каким-либо прецедентным фактом — литературным или историческим» (Виноградов 1999: 274). Содержащий аллюзию текст, помимо буквального смысла, имеет второй план, заставляющий читателя обратиться к тем или иным воспоминаниям и ассоциациям. Важно отметить, что подобных исторических или литературных аллюзий в романе великое множество, но в данной работе нас интересует история происхождения только приведенных выше прецедентных феноменов.

4. Романы «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» как прецедентные тексты

4.1 Прецедентные феномены в СМИ

Журналисты в поисках большей выразительности часто привлекают в свои тексты разного рода прецедентные феномены. Чем они изобретательнее в этом, тем ярче получается материал публикаций, а чем ярче публикация, тем эффективнее воздействие на читателя. Поэтому очень важно установить, какими приемами пользуются авторы, когда берут на вооружение прецедентные феномены, что нового они вносят в их состав. Широко известные читателю крылатые фразы, ситуации, наполненные новым содержанием, приобретают большую значимость и актуализируются. «Явление актуализации характеризуется таким использованием в определенных стилистических целях языковых средств, при котором они воспринимаются на фоне контекста как необычные и привлекают к себе внимание» (Язык и стиль средств массовой информации и пропаганды 1980: 42).

Важно отметить, что сегодня меняется не только язык прессы и подход журналистов к тексту — меняется сам читатель, его роль процессе коммуникации. Читатель XXI века «призван размышлять, угадывать. Удачная разгадка порождает чувство удовлетворения и повышает читательский интерес» (Земская 1996: 22). Трансформированная цитата ложится в основу яркой языковой игры, которая составляет характерную особенность публицистического текста. Кроме того, востребованность прецедентного текста в газетном дискурсе обуславливается его формально-семантической структурой, «интертекстуальное включение способно реализовывать конструктивный принцип языка публицистики — чередование экспрессии и стандарта» (Семенец 2004: 14).

В своей диссертации «Прецедентный текст в языке газеты: динамика дискурса 50−90х годов» О. П. Семенец отмечает тенденции функционирования прецедентных феноменов в публицистике на примере газет «Известие», «Комсомольская правда», «Советская Россия» за 1957, 1967, 1977, 1987 и 1997 годы. Всего прецедентные феномены из романов Ильфа и Петрова встречаются в газетных текстах 51 раз: 31 прецедентный феномен из романа «Двенадцать стульев» и 20 из романа «Золотой теленок». В 1957 году роман цитируется всего в одной газете, в 1967 году в изданиях, изучаемых О. П. Семенец, прецедентные феномены не встречаются ни разу, 3 прецедентных феномена отмечено в 1977 году, 5 в 1987. Настоящий всплеск прецедентных феноменов в газетных публикациях происходит в 1997 году: 42 случая использования цитат из романов. Возросшая популярность этих произведений обусловлена, вероятно, произошедшими историческими изменениями и освобождением от цензуры. Кроме того, в работе отмечается, что в 90-е годы самой продуктивной моделью является модель, восходящая к роману «Золотой теленок»: ударим+N (объект)+по+N (объект). С помощью данной формулы авторы выражали шутливый призыв к изменениям в сфере, названной переменными компонентами.

Как правило, в публицистике фигурирует три вида прецедентных феноменов: прецедентное имя, прецедентное высказывание и прецедентная ситуация.

Достаточно часто крылатые фразы размещаются в заголовке или в подзаголовке. В такой функции они вызывают интерес у читателя и, в то же время, кратко передают содержание публикуемого материала. Лаконичность является их стилистическим достоинством. Они всегда «кратки по составу и объемны по содержанию» (Язык и стиль средств массовой информации и пропаганды 1980: 42).

Выделяется три основных функции газетного заголовка: номинативно-информативная, рекламно-экспрессивная, графически-выделительная.

1) Номинативно-экспрессивная функция заключается в том, что заголовок кратко передает основное содержание газетной или журнальной статьи, определенным образом формулируя тему и идею текста. Данная функция наиболее актуальна для информационных жанров и менее важную роль играет в материалах аналитического характера.

2) Рекламно-эспрессивная функция заключается в привлечении читательского внимания к статье. Авторы часто трансформируют прецедентные феномены в заголовке, совмещая таким образом обе функции: заголовок несет некую информацию о тексте и выражает авторскую экспрессию.

3) Графически-выделительная функция газетного заголовка выражается графическими средствами: заглавие выделяется на газетной полосе, привлекая внимание читателей (Сандрикова 2005: 10−11).

При работе в иностранной аудитории необходимо обратить внимание студентов именно на первые две функции. Для читателя очень важно уметь определять тему текста и выбирать материал при первом обращении к газете. И именно заголовок подсказывает читателю содержание и идею статьи.

Например, даже не читая статью, озаглавленную «Остап Бендер наших дней» (Остап Бендер наших дней // Вокруг света. 18.06.2009), можно догадаться, что речь идет об авантюре. И действительно, статья посвящена авантюристу, который изображал свою умершую мать и получал на ее имя субсидии от государства.

Название статьи «Эллочке-людоедке — респект» (Зарипова А. Эллочке-людоедке — респект // Российская газета.21.12.2009) указывает на то, что речь в ней пойдет о проблемах оскудения языка. Эту мысль подтверждает подзаголовок «Бедность словарного запаса и иностранные заимствования угрожают языку».

«Заголовок не только объясняет проблему, облегчает восприятие материала, но и участвует в формировании оценки поднимаемой проблемы» (Жуков 2009: 437).

Крылатые фразы могут быть также использованы в подзаголовке, который, как правило, выражает авторское отношение к материалу. С помощью подзаголовка заголовок конкретизируется, а у читателя формируется определенная установка на восприятие этой статьи.