Проявление диглоссии в современном русском языке на примере речи горожан

Введение

Как правило, каждому этносу (нации, народности, племени) присущ свой особый язык. Само понятие народа, этноса подразумевает общность языка. Русские — это те, кто говорит по-русски, армяне — по-армянски, португальцы — по-португальски. Конечно, этнос — это и территория проживания, и общие исторические судьбы людей, и особенности культуры, и даже определённая схожесть психики (итальянцы и грузины, например, гораздо темпераментнее и разговорчивее финнов или исландцев). Однако языку в определении этноса придаётся особая значимость. Тем не менее, обязательного однозначного соответствия между языком и этносом нет. На одном и том же языке могут говорить разные народы: англичане, живущие в Британии, и американцы, населяющие США. Пусть существуют различия между британской и североамериканской разновидностями английского, но оба народа воспринимают его как один язык. Английский — национальный язык не только англичан и американцев, но и канадцев, австралийцев, новозеландцев, а также ирландцев. Он же — один из официальных языков Индии и 15 государств Африки; общаются по-английски и в других странах. Не принадлежит одному народу и французский язык: как средство бытового общения он используется в Канаде, Люксембурге, Монако, Бельгии и Швейцарии. Во многих других государствах, прежде всего в бывших французских колониях, он является официальным языком. Немецкий язык является родным для немцев, австрийцев, лихтенштейнцев, части люксембуржцев и швейцарцев. На арабском языке говорят около двух десятков народов Ближнего Востока и Северной Африки. Сербскохорватский язык объединяет несколько народов бывшей Югославии: сербов, хорватов, черногорцев, боснийцев.

Встречается и обратная ситуация: один народ пользуется двумя, а то и тремя языками. Почти все эльзасцы, населяющие историческую провинцию Эльзас на востоке Франции, двуязычны: говорят по-немецки (на алеманском диалекте немецкого языка) и по-французски. Серболужичане, славянский народ на востоке Германии, кроме своего лужицкого языка прекрасно говорят на немецком, а в официальных ситуациях используют только его. Русский язык называют вторым родным многие нерусские жители Российской Федерации и бывших союзных республик.

Это случаи мультилингвизма, или многоязычия (от лат. multus — «многий», «многочисленный» и lingua — «язык»); билингвизм, или двуязычие (от лат. bi — «двойной», «двоякий»), — его частный, наиболее распространённый тип.

Кроме этого учеными употребляется также термин «диглоссия». Буквально это греческое слово означает то же самое, что и «билингвизм». Однако лингвисты вкладывают в термин «диглоссия» несколько иное содержание. При обычном двуязычии в каком-либо обществе сосуществуют два равноправных и эквивалентных языка, которые просто дублируют друг друга. Ситуация эта неустойчивая, переходная, один из языков со временем вытесняет другой. При диглоссии же между двумя языками существует четкое распределение функций, благодаря чему ситуация гораздо более устойчива.

В Киевской, а позже в Московской Руси существовала русско-церковно-славянская диглоссия. В быту говорили на русском языке, а в торжественных случаях, в письменности и церкви использовали церковно-славянский. Употреблять один из них там, где должен был использоваться другой, было недопустимо. Поэтому никому не приходило в голову переводить с одного языка на другой. При этом церковнославянский язык (в основе которого старославянский, или древнеболгарский) не воспринимался как другой, иностранный. Для жителя Киевской Руси он был правильным русским языком, а русский — простым, непрестижным.

Диглоссия была очень распространена в Средние века (роль нормативного языка в разных регионах играли латынь или арабский). Но нередка она и в современном мире. Во многих африканских странах местные языки (а их очень много в каждой из этих стран) употребительны лишь в быту. Пишут же и читают на языках бывших колонизаторов.

Проблема языковой диглоссии не проста, и далеко не полно рассмотрена в трудах языковедов. Актуальность нашей работы определяется тем, что данное явление рассматривалось достаточно хорошо в диахроническом аспекте (например, в работах Б. А. Успенского, посвященных языку Древней Руси), но ей уделяется недостаточно внимания на современном этапе изучения русского литературного языка, а ведь диглоссия — характерное явление для речи городских жителей России, которые являются активными носителями норм современного русского языка.

Целью нашей работы является рассмотрение явления диглоссии в современном литературном языке на примере речи городских жителей России.

Объектом исследования в нашей работе выступает процесс сосуществования церковнославянских слов и элементов с современными языковыми единицами в речи горожан.

Предмет исследования в работе: диглоссия как закономерное и необходимое явление развития языка.

Цель, объект и предмет определили следующие задачи:

— дать понятие о диглоссии в лингвистической науке;

— проследить развитие данного явления в истории русского языка;

— рассмотреть речь городских жителей на предмет наличия в ней диглоссии и ее функции;

— сделать вывод о роли данного явления в современном русском языке.

Для проведения нашего исследования в данной работе использовались методы изучения научной литературы, метод наблюдения, метод выборки, метод анализа лексических единиц.

Теоретической базой нашего исследования послужили работы Б. А. Успенского, А. А. Шахматова, Г. Винокура, Л. В. Щербы, М. Ф. Кондаковой, В. В. Климова, Т. П. Ильяшенко, В. В. Виноградова.

Теоретическая значимость нашей работы заключается в том, что в ней были рассмотрены как исторические аспекты развития диглоссии в древнерусский период развития русского языка, так и современное состояние этого явления в языке на примере речи горожан.

Практическая значимость работы состоит в том, что материалы, изложенные в ней, могут быть использованы для продолжения исследования по теме «Диглоссия», а также при изучении курса «Современный русский язык», спецкурсов «Языковые контакты» и «История русского литературного языка», а также при ознакомлении с темой «Многоязычие и билингвизм» в общем курсе языкознания.

Глава 1. Диглоссия как специфическое языковое явление

1.1 Понятие о диглоссии

Естественные языки принципиально неоднородны: они существуют во многих своих разновидностях, формирование и функционирование которых обусловлено определенной социальной дифференцированностью общества и разнообразием его коммуникативных потребностей.

Некоторые из этих разновидностей имеют своих носителей, т. е. совокупности говорящих, которые владеют только данной подсистемой национального языка (территориальным диалектом, просторечием). Другие разновидности служат не единственным, а дополнительным средством общения: например, студент пользуется студенческим жаргоном главным образом в «своей» среде, в общении с себе подобными, а в остальных ситуациях прибегает к средствам литературного языка. То же верно в отношении профессиональных жаргонов: программисты и операторы ЭВМ используют компьютерный жаргон в непринужденном общении на профессиональные темы, а выходя за пределы своей профессиональной среды, они употребляют слова и конструкции общелитературного языка.

Подобное владение разными подсистемами одного национального языка и использование их в зависимости от ситуации или сферы общения называется внутриязыковой диглоссией Верещагин Е. М. Психологическая и методическая характеристика двуязычия. — М.: Изд-во МГУ, 1969. Помимо этого термин «диглоссия» может обозначать и владение разными языками и попеременное их использование в зависимости от ситуации общения; в этом случае термин употребляется без определения «внутриязыковая».

Понятие диглоссии ввел в научный оборот американский исследователь Ч. Фергюсон в 1959. До этого в лингвистике использовался (и продолжает использоваться сейчас) термин «двуязычие» — как русский перевод интернационального термина «билингвизм». А для ситуаций, в которых возможно функционирование нескольких языков, принят термин «многоязычие» (англ. multilingualism, франц. plurilinguisme).

Двуязычие и многоязыкие, как следует из буквального значения этих терминов, — это наличие и функционирование в пределах одного общества (обычно — государства) двух или нескольких языков. Многие современные страны двуили многоязычны: Россия (существование на ее территории, наряду с русским, таких языков, как башкирский, татарский, якутский, бурятский, осетинский и мн. др.), страны Африки, юго-восточной Азии, Индия и др.

О двуязычии и многоязычии можно говорить также применительно к одному человеку, если он владеет не одним, а несколькими языками.

В отличие от двуязычия и многоязычия, диглоссия обозначает такую форму владения двумя самостоятельными языками или подсистемами одного языка, при которой эти языки и подсистемы функционально распределены: например, в официальных ситуациях — законотворчестве, делопроизводстве, переписке между государственными учреждениями и т. п. — используется официальный (или государственный) язык, если речь идет о многоязычном обществе, или литературная форма национального языка (в одноязычных обществах), а в ситуациях бытовых, повседневных, в семейном общении — другие языки, не имеющие статуса официальных или государственных, иные языковые подсистемы — диалект, просторечие, жаргон.

Важным условием при диглоссии является то обстоятельство, что говорящие делают сознательный выбор между разными коммуникативными средствами и используют то из них, которое наилучшим образом способно обеспечить успех коммуникации.

Явление диглоссии достаточно интенсивно изучалось в работах отечественных и зарубежных лингвистов. Своеобразие диглоссии раскрыто в работах Дж. Фишмана, а применительно к истории русского литературного языка — А. В. Исаченко, Б. А. Успенского. Проблема изучения этого понятия представлена в литературе 50−80-х гг. такими учеными как Г. Пауль, Э. Хауген, В. Ю. Розенцвейг, У. Вайнрайх, Н. Б. Мечковская др.). Эта проблема осталась актуальной и в наше время. Ее обсуждение можно встретить в новейшей литературе (Ю.И. Студеничник, 1991).

Современное определение понятия «диглоссии» дается В. А. Виноградовым. В соответствии с этим определением, диглоссией называется «одновременное существование в обществе двух языков или двух форм одного языка, применяемых в разных функциональных сферах». Виноградов В. А. Диглоссия // Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В. Н. Ярцева. М.: Сов. Энциклопедия, 1990. — С.32.

Для диглоссии характерны:

1) такое функциональное распределение языков, когда один из них используется в «высоких» (небытовых) сферах и ситуациях общения (в церкви, книжно-письменной культуре, науке, образовании) и не принят в повседневном общении; второй язык, напротив, возможен только в повседневном общении и некоторых жанрах письменности, например в договорах, публичных объявлениях, рекламе, иногда в «низких» жанрах художественной литературы;

2) престижность книжного («высокого») языка (в языковом сознании социума);

3) надэтнический (экзоглоссный) характер престижного языка: ни для одной из этнических или социальных групп населения этот язык не является родным (материнским);

4) искусственный (школьный) характер овладения престижным языком — поскольку такой язык не используется в обиходе, им нельзя овладеть естественным путем (от матери, в семейно-бытовом общении в детстве).

Диглоссную ситуацию могут образовывать как родственные, так и неродственные языки. Многовековую (до 1976 т.) диглоссную ситуацию в Греции формировали также генетически близкие языковые образования — два письменных новогреческих языка: 1) язык, возникший в начале новой эры в результате подражания древнегреческим классикам V — IV вв. до н. э. и 2) литературный язык более поздней поры, свободный от архаизирующих установок. В 1976 г. греческий парламент принял закон о реформе общего образования, вводивший в школы этот второй, более молодой и демократический язык; при этом, однако, в лексике и словообразовании сохранялась связь с письменной традицией классической греческой культуры. Мечковская Н. Б. Языковой контакт // Общее языкознание. Минск: Выш. школа, 1983. — С. 67.

Диглоссия характерна для большинства арабских стран. Единый литературный язык арабов, восходящий к классическому арабскому языку VII в., имеет только письменную форму выражения. Это язык Корана, книжно-письменной культуры, науки, публицистики, официально-деловой документации, высшего и отчасти среднего образования. Однако им владеют только 25 — 30% арабского населения. Там же. С. 68. В повседневном общении, в неофициальных программах радио и телевидения, в начальной школе используются многочисленные и далеко разошедшиеся диалекты арабского языка — алжирский, египетский, иракский, йеменский.

Будучи основным языком ислама (наряду с персидским и урду), литературный арабский язык распространен также в неарабских мусульманских странах Африки (Сенегал, Гвинея, Мали, Нигерия, Нигер, Республика Чад). Это приводит к диглоссии генеалогически далеких языков: африканских языков народностей волоф, хауса, фульбе, диола, тукуле, малинке и др., с одной стороны, и литературного арабского — с другой. При этом в неарабских, но исламских странах Африки языковая ситуация носит особо сложный характер: диглоссия культового арабского и местных африканских языков сочетается с многоязычием, которое образуется двумя-тремя местными языками и европейским языком (французским или английским) — в качестве официального государственного языка и языка межэтнических контактов.

Специфичная языковая ситуация и в Канаде. Она, после Франции, считается второй франкоязычной страной в мире. В ней в настоящее время из 26 млн. населения около 6 млн. человек пользуются французским языком как родным. Но принятая в 1980 году Конституция страны стала предусматривать официальное равенство английского и французского языков на всей территории Канады. Последующие законы и правительственные постановления привнесли лишь незначительные дополнения в языковую практику. В частности, это касается гарантий англоязычных граждан пользоваться английским языком в Квебеке.

Сегодняшняя языковая ситуация в Квебеке характеризуется наличием двух основных языков: французского и английского. Кроме того, в провинции проживают люди, пользующиеся другими языками (включая индейцев), но численность их незначительна по сравнению с говорящими на французском и английском языках. Более того, эта часть населения, наряду с родным, на практике так или иначе пользуется французским или английским языком.

Что касается девяти других провинций Канады, то они, как было сказано выше, населены в основном англоязычными гражданами и лишь в провинциях Онтарио и Нью-Брансуик отмечается значительное число франкофонов. Таким образом, в Канаде имеет место билингвизм на английской и французской основах. В тех провинциях, где эти языки находятся в тесном контакте между собой, они оказывают друг на друга определенное влияние.

Для диглоссии характерна функциональная иерархия языков, похожая на взаимоотношения «высокого» и «обиходного» стилей; при этом ситуации и сферы их употребления достаточно строго разграничены. Вот почему русско-французское двуязычие дворянской аристократии в России конца XVIII — первых десятилетий XIX в., как и сосуществование латыни и народных языков в средневековой Европе, — это не диглоссные ситуации. И французский язык в России, и латынь широко использовались в повседневном неофициальном обиходе. На латыни была сатирическая литература, пародии, анекдоты. Как и «легкие» французские стихи в русском дворянском быту, всё это жанры, невозможные для престижного языка в ситуации диглоссии Гиппиус А. А., Страхов А. Б., Страхова О. Б. Теория церковнославянско-русской диглоссии и ее критики. Вестник Московского университета, Серия 9, Филология, 1988. — № 5. — С.34.

Четкое функциональное распределение языков делает диглоссные ситуации достаточно устойчивыми. Такое двуязычие сохраняется веками.

1.2 Возникновение диглоссии в русском языке

Современный русский литературный язык представляет собой далеко отошедшую от первоначального состояния стадию развития общеславянского литературного языка, а менее удаленная от него стадия, находящая себе применение в богослужебной практике русской православной церкви более старая его разновидность в соответствии с современным состоянием называется церковнославянским языком.

Следовательно, церковнославянский и современный русский литературный язык представляют собой разные стадии позднего развития общеславянского литературного языка Успенский Б. А. Краткий очерк истории русского литературного языка (XI-XIX вв.). М.: «Гнозис», 1994.

В русской православной церкви при сохранении в богослужении славянского (церковнославянского) языка церковное красноречие (гомилетика) допускает употребление современного русского языка в обращенных к пастве речах. Священное же писание существует на славянском (церковнославянском), что свидетельствует о канонической преемственности традиции.

История нормирования современной ситуации с языком русской православной церкви весьма поучительна. В течение многих веков в России функционировали два языка — церковнославянский и русский. Связана эта ситуация с особенностями возникновения и развития литературного языка у славян в IX веке.

Принятие христианства славянами сопровождалось появлением необходимых для миссионерской деятельности и для нормальной церковной службы текстов, начало которым было положено усилиями солунских братьев Кирилла и Мефодия и их учеников во второй половине IX века.

Хотя солунские братья практически знали язык близких им солунских славян, то есть южнославянское наречие Солуни (Фессалоников) и его окрестностей, которое генетически связано с современными македонскими и болгарскими говорами, и начинали переводить на этот язык, основная их переводческая деятельность протекала в Моравии, что привело к проникновению в язык их переводов для местных славян каких-то моравских элементов.

Какое-то время миссионерская деятельность Константина и Мефодия протекала на территории Паннонии, населенной славяно-словенскими говорами, отсюда — наличие элементов языка полонских славян в славянском языке христианских книг древнейшего периода его существования.

Ученики Мефодия, после его смерти, были изгнаны из Моравии, но продолжали свою деятельность среди хорватов и болгар, что обусловило обогащение языка их переводов местными элементами. Язык этот приобретя как бы межславянский характер был понятен всем славянам тог времени.

Язык, на который переводил с греческого Кирилл и Мефодий с учениками, назывался просто славянским, и традиция сохранила это название применительно к славянским текстам, восходящим к эпохе солунских братьев, и сделанным позже на этот язык.

Деятельность славянских просветителей Кирилла (Константи на) и Мефодия, а также их учени ков во второе половине IX века охватывала значительную часть славянского языкового ареала.

В это время еще сохранилось славянское единое самосознание и языковое взаимопонимание: не было отдельных славянских языков, а была лишь некоторая диалектная раздробленность, которая не исключала взаимопонимания.

Язык, на который славянские просветители Кирилл и Мефодий с учениками перевели Священное писание и богослужебные христианские тексты, можно было бы назвать литературным языком всех славян, или общеславянским.

В разных регионах славянского мира этот язык постепенно приобретал своеобразную местную окраску под влиянием диалектных особенностей соответствующих местных диалектов общего славянского языка, так возникали разные изводы этого языка (болгарский, русский, сербе кий и т. д.).

При этом приспособление общеславянского литературного языка к местным диалектным особенностям формировавшихся отдельных славянских языков происходило медленно: книжный закрепленный в письменности, отстает по темпам своего развития от живых языков повседневного общения.

Вследствие разных темпов изменения книжного языка и живых языков повседневного общения возникло их отдаление от весьма консервативного книжного языка церковного обихода. В России церковнославянский язык воспринимался как благодатный и спасительный. Успенский Б. А. Краткий очерк истории русского литературного языка (XI-XIX вв.). М.: «Гнозис», 1994. Подобно тому, как спасительно в православном сознании имя Бога, так и сам язык общения с Богом может признаваться спасительным по своей природе; Церковнославянский язык может считаться на Руси даже святее греческого, поскольку греческий язык создан язычниками, а церковнославянский — святыми апостолами.

По утверждению русских книжников, церковнославянский язык приводит к Богу уже самим фактом своего употребления в подобающих ситуациях. Поэтому применение этого языка в неподобающей ситуации может рассматриваться как прямое кощунство — точно так же, как недопустимо и кощунственно и обратное явление, т. е. употребление русского (разговорного) языка в ситуации, предписывающей использование языка церковнославянского.

Итак, в силу специального престижа церковнославянского языка употребление как книжного, так и некнижного языка в несоответствующей ситуации в принципе оказывается — в той или иной степени — кощунством; при этом книжный язык, естественно, весьма ограничен в своем употреблении. Практическая неизбежность употребления некнижного (русского) языка, который осмысляется при этом как испорченный в процессе повседневного употребления церковнославянский, может, по-видимому, восприниматься в связи с первородным грехом: отказ от некнижных средств выражения и переход на тот язык, который считается правильным, церковнославянский, предполагал бы абсолютный — в принципе недостижимый — отказ от земной жизни, полное устранение тех ситуаций, которые не связаны непосредственно со сферой сакрального.

Можно сказать, что в условиях диглоссии только книжный язык является нормативным, однако употребление некнижного языка предстает как нормальное, практически обычное и неизбежное явление.

Но и в этом противопоставлении бытового и богослужебного языка у восточных славян есть осознание их единства в общеславянском корне.

Однако в течение длительного времени на Руси все-таки ощущалось генетическое единство языка церкви и языка повседневного обихода. «Словарь Академии Российской» в общих изданиях (1789−1734 гг. и 1806−1822 гг.) толковал в общем алфавитном порядке как новые слова тогдашнего бытового и литературного русского языка, так и «славянские» слова церковного обихода, хотя параллельно несколько раз переиздавался специфический «Церковный словарь, или Истолкование речений славенских древних, також иноязычных без перевода положенных в священном писании и других церковных книгах» П. А. Алексеева.

Дело начало меняться, когда в начале XIX века словенский филолог В. Коптарь пустил в оборот новый термин церковнославянский язык.

Термин вошел в обиход постепенно и выступал в сочетании с русский (российский), как, например, в названии двухтомного словаря И. И. Соколова «Общий церковно-славяно-российский словарь, или Собрание речений как отечественных, так и иностранных, в церковнославянском и российском наречиях употребляемых» (1834 г.).

Последним изданием, где термины церковнославянский и русский язык рассматриваются как обозначение единого понятия был четырехтомный «Словарь церковно-славянского и русского языка, составленный Вторым отделением императорской Академии наук» 1847 года. Далее же и поныне церковнославянский и исконно русский языки считаются разными, хотя и родственными языками.

Глава 2. Проявление диглоссии в современном русском языке на примере речи горожан

Отмечая проблему диглоссии в речи городских жителей России, мы параллельно затрагиваем также такую важную детерминанту, как урабанизационный процесс.

Известно, что города на протяжении всей своей истории играли весьма заметную роль в развитии языковых контактов. В наше время, когда урбанизация по своим масштабам и темпам обрела небывалый прежде размах, затронув практически все регионы и уголки земного шара, особенно важно учитывать значение непрерывно расширяющейся и изменяющейся городской среды как фактора, влияющего на языковое поведение людей.

Большинство отечественных социологов вслед за американским ученым Л. Уэртом, истолковывают урбанизацию как особый образ жизни, отличающийся от сельского типом общения, спецификой развития человека, семейных, соседских, этноязыковых отношений, формами организации производственной и непроизводственной деятельности. Лабов У. Исследование языка в его социальном контексте. // Новое в лингвистике. Вып. VII. М., 1975, с. 155.

Урбанистические процессы оказывают существенное влияние на практическое языковое поведение людей. То есть на то, как люди говорят в быту, дома, на работе, как общаются с родственниками и друзьями, как строят свое языковое общение с деловыми партнерами. Влияние урбанизационных процессов на упомянутые сферы применения языка носит достаточно противоречивый характер. С одной стороны, расширение и развитие городской среды создает значительно более благоприятные условия для превращения смешения диалектных форм в общенародный литературный язык. Этот процесс происходит разными путями: от синтеза лексико-грамматических форм ряда отличающихся друг от друга диалектов в единую лингвистическую систему до выбора в качестве литературной нормы соответствующих атрибутов одного из наиболее распространенных диалектов. Для нас важно то, что в условиях современного крупного города распространение и усвоение литературного языка происходит значительно быстрее и эффективнее, чем в сельской местности. И динамизм городского образа жизни играет здесь далеко не последнюю роль. С другой стороны, в условиях высокоурбанизированной среды сохраняются и даже развиваются отдельные языковые диалекты. Эти диалектные формы занимают определенные ниши, подобно тому, как находят себе место различные субкультуры и их носители — субэтнические и диалектно-языковые группы. Помимо этого, городской образ жизни способствует возникновению разнообразных социально-профессиональных стилей, жаргонов, арго, особенно в среде интеллектуалов и делинквентных сообществ: язык науки, стиль куртуазных маньеристов, воровская лексика, студенческий сленг и т. п.

Именно в условиях городской среды происходит обновление грамматических норм и обогащение лексики русского языка. Сельская же среда благоприятствует локализации и консервации различных диалектов языка. Трудность их сохранения в условиях урбанизированной среды подтверждает, что именно урбанизация и формируемый ею образ жизни выступают важными факторами генезиса и распространения новой, по сравнению с диалектом, формы национального языка — языка литературного. Закономерность эта носит общесоциологический характер и касается влияния городов на развитие языка всякой этнической общности Жирмунский В. М. Проблемы социальной дифференциации языка./ Язык и общество. — М., 1968.

Другим примером определенного воздействия городской среды на языковое поведение людей является чтение ими той или иной литературы. В рамках этой разновидности лингвистической активности реализуется познавательная функция языка. Городские жители читают больше, естественно, чем сельские, их интересы и образование позволяют читать такую литературу, которая написана более правильным литературным языком, что также отражается на речи людей, способствуя ее «книжности».

Очевидно, урбанизация и формируемый ею городской образ жизни способствует как раз складыванию диглоссной ситуации.

Характеризуя внутригрупповую специфику языкового поведения, отметим следующее. В сознании большей части городского населения диглоссия протекает как отношение между разными формами (литературный, диалект) и стилями (деловой, научный и т. д.) родного языка. Городская среда воздействует прежде всего на число применяемых для общения стилей и способность переходить с одного из них на другой. Разумеется, жители центральных районов, где в основном проживает административная и интеллектуальная элита, или обитатели престижных пригородных новостроек обладают куда большим запасом стилей, а также более высокой способностью переключения языкового кода. Кроме того, эти категории городских жителей, как правило, владеют несравнимо большим лексико-фразеологическим арсеналом и знанием грамматических норм русского языка. Кроме того, диглоссия проявляется в применении жителями городов огромного количества старославянизмов в своей речи для придания ей большей «книжности», научности, «высокости».

В современном обществе возникает структура социальной дифференциации языка, в которой многие издавна используемые категории наполняются новым содержанием. Вместо традиционно противопоставлявшихся друг другу социальных и территориальных диалектов в результате интеграции в рамках социальной структуры и «функционализации» внесистемных признаков формируются новые образования, лежащие на пересечении социальных и несоциальных измерений, — социально-территориальные, этносоциальные, социально-демографические и др. диалекты. Процессы, влияющие на эту структуру, могут быть в целом охарактеризованы как социализация компонентов языковой ситуации.

При диглоссии языки функционально дополняют друг друга, подвергаются взаимопроникновению. Диглоссия представляет собой весьма стабильную ситуацию и может длиться на протяжении значительного отрезка времени, часто — веков, поэтому она и дожила до наших дней.

С начала XVII в. диглоссия стала изменяться в церковнославянско-русское двуязычие, что характеризовалось постепенным ослаблением позиций старославянского языка и в результате чего сформировался русский литературный язык. На древнерусский, ранее использовавшийся лишь для разговорной речи и записей бытового характера, были переведены священные книги, он все больше становился письменным языком, и в итоге мы говорим и пишем по-русски. Однако длительный период диглоссии оставил свой след. Благодаря этому «мирному сожительству» языков мы и получили теперь такое множество слов, имеющих признаки южнославянского влияния и употребляющихся в речи городских жителей России наравне с исконно русской лексикой.

Наиболее явными примерами заимствований из старославянского являются лексические старославянизмы. И хотя они часто не имеют внешних отличительных черт, их легко можно выделить в речи горожан: Господь, десница, ланиты, вежды, зеницы, воскресение; благоразумие, суеверие, заочный. В речи сельских жителей данные лексические единицы также употребляются, но либо неосознанно, с непониманием значения, либо только применительно к религиозным явлениям.

Сравним, горожане говорят: «ты проявишь благоразумие, если будешь слушать, что говорят родители», сельские жители: «послушание Богу, есть проявление благоразумия».

Многие привычные морфемы являются словообразовательными приметами старославянизмов, например:

— приставки пре-, чрез-, из-, низсоответствуют исконно русским пере-, через-(черес-), вы-, св следующих парах слов: переступить-преступить, чрезмерный-чересчур, избрать-выбрать, низвести-свести;

городской житель охотнее будет использовать оба варианта например слов преступить-переступить (преступить совесть — переступить совесть), сельский житель выберет что-то одно, чаще всего это слова с приставкой пере-, так как речь сельских жителей более склонна к употреблению исконно русских элементов, что объясняется тем, что старославянизмы для них предже всего «книжные», «церковные» слова;

— суффиксы причастийущ-(-ющ-), -ащ-(-ящ-) соответствуют исконно русскимуч-(-юч-), -ач-(-яч-), ставшим впоследствии суффиксами прилагательных: текущий-текучий, лежащий-лежачий;

здесь ситуация почти такая же: в речи сельских жителей мы очень часто наблюдаем использование именно исконно русских суффиксов, например: «сидючи на лавке, да глядючи на улицу», в речи жителей города, как правило мы наблюдаем другие суффиксы: «сидящий, глядящий»;

— суффиксы: -знь в слове жизнь, -ын (я) в словах гордыня, твердыня, -тв (а) в словах клятва, жатва, -чий в словах кормчий, зодчий, купчий, -тай в слове глашатай, -ствиj-(-ство-) в словах действие, шествие, -тель в словах строитель, водитель;

данные образования достаточно широко применяются в речи горожан, как для выражения более «высоких» значений: «это все твоя непомерная гордыня виновата!», так и в повседневной разговорной речи: «жизнь хороша!»

Не всегда, как видно, слова со старославянскими приметами имеют оттенок книжности или принадлежат к высокой лексике, многие не имеют стилистической окраски. Благодаря этой нейтральности старославянские корни, приставки и суффиксы широко использовались и используются при создании новых слов: здравоохранение, изразцовый, дрейфующий.

Например: «Здравоохранение сегодня не на высоте, но все же на хорошем уровне».

Важно отметить, что употребление старославянских слов в русском языке городским населением неоднородно. Одни из них были вытеснены исконно русскими словами, и мы встречаем их в составе сложных слов — Волгоград, драгоценность, — или в стилистически окрашенной лексике для создания торжественного настроения например, для поздравления: «Я, конечно, не велеречивый поэт, но благодатный сегодняшний повод дал мне силы использовать свое красноречие».

Другие разошлись по своему лексическому значению с исконно русскими словами: порох — прах, колодка — кладка, передок — предок, волочить — влачить. Их можно увидеть в книжной речи и в разговорной речи горожан.

Третьи сами вытеснили однокоренные русские слова и свободно употребляются в обыденной речи городских жителей: сладкий, храбрый, жажда, охрана, тревога, зрение, стремя и пр.

Фонетические приметы старославянизмов, то есть признаки, проявляющиеся на звуковом уровне, выражаются в том, что одни и те же звуковые сочетания праславянского языка (прародителя славянских, на котором не существует памятников письменности) дали разные результаты (иначе — рефлексы) в языках южной группы, которой принадлежит старославянский, и восточной группы, которой принадлежат древнерусский и современный русский языки. Фонетическими старославянизмами называются те слова в составе современного русского литературного языка, которые имеют южнославянскую огласовку.

Данные единицы зафиксированы словаре С. И. Ожегова, который мы использовали для выборки примеров Ожегов С. И. Словарь русского языка: Ок. 57 000 слов. -18-е изд., стереотип. — М.: Рус. яз., 1987.

Фонетические приметы старославянизмов таковы:

— южнославянские (старославянские) неполногласные сочетанияра-, -ла-, возникшие из праславянских сочетаний вида *tort (tolt), соответствуют восточнославянским (русским) полногласным сочетанияморо-, -оло-, возникшим из тех же сочетаний.

В словаре С. И. Ожегова было найдено 47 пар с чередованиями полногласий и неполногласий и 65 старославянских слов, не имеющих русского эквивалента. Из них 28 пар и 45 одиночных слов относятся к чередованиюоро-/-ра- (подорожание — подражание, боронить — бранить, поздороветь — поздравить, оборотный — обратный, сторона — страна, ворота — привратник) и 19 пар и 20 одиночных слов — к чередованиюоло-/-ла- (волос — власяница, безголовый — безглавый, оболочка — облако, полотенце — платок, холод — прохлада);

— южнославянские (старославянские) -ре-, -ле-, возникшие из праславянских сочетаний вида *tеrt (tеlt), соответствуют восточнославянским (русским) полногласным сочетаниямере-, -ело- (-еле-), возникшим из тех же сочетаний.

В словаре было найдено 38 пар и 60 слов без русского эквивалента, из них 36 пар и 41 одиночное слово относятся к чередованиюере/-ре- (истеребить — истребить, жеребьевка — жребий, передать — предать, вперед — впредь) и 2 пары и 19 одиночных слов — к чередованиюело-(-еле-)/-ле- (пелена — пленка, молоко — Млечный (Путь));

— южнославянские (старославянские) ра-, лав начале слова, возникшие (при повышении интонации) из праславянских сочетаний вида *ort (olt), соответствуют восточнославянским (русским) ро-, ло-, возникшим из тех же сочетаний: рассыпать — россыпь, рассказ — россказни, расписать — роспись; ладья — лодка.

В словаре было найдено 10 пар с чередованиями. Наиболее интересные примеры: разница — розница, равный — ровный, разноречие — рознь.

— южнославянские (старославянские) гласные а- (из праславянского *а), е- (из праславянского *е), ю- (из праславянского *u) в начале слова соответствуют восточнославянским (русским) я-, о-, у-, возникшим из тех же гласных: агнец — ягненок, единый — один, юродивый — уродливый.

За исключением приведенных выше примеров слова со старославянскими гласными в начале обнаружены в словаре не были.

— южнославянское (старославянское) сочетаниежд-, возникшее из праславянского *dj, соответствует восточнославянскому (русскому) -ж-, возникшему из того же сочетания: насаждение — насаживать, ограждение — огораживать, суждение — суженый.

В словаре было найдено 18 пар с чередованиями и 28 слов-старославянизмов, не имеющих пары. Вот наиболее занимательные примеры: невежда — невежа, между — межа, каждодневный — ежедневный, измождение — изнеможение.

— южнославянское (старославянское) -щ- (в старославянском произносилосьшт-, а далее на русской почве какшчищ-), возникшее из праславянского сочетания *tj, соответствует восточнославянскому (русскому) -ч-, возникшему из того же сочетания: бродящий — бродячий, отвращать — отворачивать, тянущий — тянучка.

В словаре было обнаружено 22 пары слов с чередованиями, представленных разными частями речи. Самые интересные примеры: освещение — свечение, везущий — везучий, загонщик — загончик, тщание — чаяние, помещать — помечать, щадить — чадить. В отдельную группу хотелось бы выделить пары слов, имеющих в составе более одной приметы старославянизмов: горожанин — гражданин (чередованияоро-/-ра-, -ж-/-жд-), переворотный — превратный, перегородить — преградить (чередованияере-/-ре-, -оро-/-ра-), ворочатьвращать (чередованияоро-/-ра-, -ч-/-щ-).

В результате исследования было выявлено (с учетом погрешностей при подсчете) приблизительное число слов, имеющих фонетические признаки старославянизмов. Это число составляет около 300 слов, причем около половины имеют русские эквиваленты, а остальные употребляются в качестве замены исконных вариантов. Если расположить группы старославянских слов в порядке убывания их процентной доли в общем числе найденных слов, то можно сделать определенные выводы. Наибольшее число слов охватывают неполногласия в корне: 38 процентов приходится на неполногласияра-, -ла-, 34 процента — наре-, -ле-. Меньшее число слов охватывают сочетания, возникшие из праславянских сочетаний с j: наждприходится 16 процентов, нащ- 8 процентов. Еще меньше приходится на ра-, лав начале слова: только 3 процента. А слова со старославянскими гласными в начале и вовсе встречаются лишь в изолированных словах и потому приближаются к разряду лексических заимствований. На них прходится всего 1 процент.

В большинстве случаев при существовании пар старославянских и исконно русских слов наблюдается их расхождение по смыслу. Но бывает, что такие слова имеют и одно значение, например: маломощный — маломочный. Может различаться смысл не только целых слов, но и морфем. Например, приставка преможет совпадать по значению с приставкой пере-: переломить — преломить, а может означать превосходную степень действия или качества. В этом случае наблюдается расхождение слов с данными приставками по смыслу: передел — предел. Суффиксчикможет совпадать по значению с суффиксомщик-, служить для образования слов, означающих человека, который занимается определенным видом деятельности — как в словах наладчик, укладчик. А может придавать слову уменьшительно-ласкательный характер. В этом случае образуются пары слов, расходящихся по смыслу: прицепщик — прицепчик, паромщик — паромчик, табунщик — табунчик. Если к слову с суффиксомщик, имеющемуся в словаре, можно было подобрать однокоренное с суффиксомчик-, то такие пары тоже включались в исследование, как слова с чередованиями, несмотря на весьма отдаленное отношение к диглоссии.

Учитывая все вышесказанное, можно сделать вывод о том, что без старославянских заимствований русского литературного языка нет и быть уже не может, ибо они составляют значительную его часть и действительно стали равноправными его элементами. Старославянизмы активно используются носителями языка не только для придания сообщению стилистической окраски, но и в обыденной речи. И это относится как к жителям города, так и к сельским жителям. Различие же состоит в том., что для речи жителей деревни свойственно употребление диалектных форм языка, жители же города как правило используют для общения более правильный литературный язык. Диглоссия же здесь проявляется в осознанном органичном употреблении старославяниских элементов, применительно к ситуации речи, для придания ей оттенков «книжности», «высокости».

Заключение

диглоссия язык старославянский Язык современного города — явление многоаспектное, считают лингвисты. Это и речь горожан как противопоставление речи сельских жителей. И речевая специфика разных городов, где говорят со своей, особой интонацией, по-разному произносят слова и по-своему называют предметы быта. Существуют отличия и в языке разных социальных и возрастных групп городского населения, существуют так называемые молодежные и студенческие сленги.

Россия — огромное государство, где есть и мегаполисы с многомиллионным населением, и совсем маленькие городки, напоминающие поселки. А потому, по мнению лингвистов, несмотря на то, что их жители говорят на одном языке — русском, в их речи все-таки есть некоторые отличия.

Еще одной особенностью языка современного города, связанной уже не с его величиной, а, скорее, с изменением реалий жизни, является мода на жаргон, в том числе и профессиональный. «Жаргонные инкрустации в языке города — знак «современности», считают лингвисты. И, конечно же, в последние несколько лет важной характеристикой современного языка, в том числе и нормативно-литературного, стало активное освоение заимствований из иностранных языков. В целом же, по сравнению с языком середины 20-го века, современные горожане более свободны в выборе языковых средств. Особенно это относится к сферам неформального общения — в блогах и чатах Интернета, ток-шоу в телевизионных передачах и даже в речи политиков и государственных деятелей при неформальном общении с аудиторией.

Поэтому недивительно, что урбанизация и формируемый ею городской образ жизни способствует как раз складыванию двуязычной диглоссной ситуации.

При обычном двуязычии в каком-либо обществе сосуществуют два равноправных и эквивалентных языка, которые просто дублируют друг друга. Ситуация эта неустойчивая, переходная, один из языков со временем вытесняет другой. При диглоссии же между двумя языками существует четкое распределение функций, благодаря чему ситуация гораздо более устойчива. Это мы и наблюдали в русском языке, в котором на протяжении веков сосуществовали и продолжают существовать два языка: исконно русский и старославянский, первоначально служивший для церковных служений, а впоследствии органично вошедший в повседневную речь.

Важным условием при диглоссии является то обстоятельство, что говорящие делают сознательный выбор между разными коммуникативными средствами и используют то из них, которое наилучшим образом способно обеспечить успех коммуникации. Это очень характерно, как мы и отметили, для речи городских жителей и это сильно отличает ее от речи селян, где употребление старославянских элементов часто бывает неососознанным.

Известно, что города на протяжении всей своей истории играли весьма заметную роль в развитии языковых контактов. В наше время, когда урбанизация по своим масштабам и темпам обрела небывалый прежде размах, затронув практически все регионы и уголки земного шара, особенно важно учитывать значение непрерывно расширяющейся и изменяющейся городской среды как фактора, влияющего на языковое поведение людей.

Характеризуя внутригрупповую специфику языкового поведения, отметим следующее. В сознании большей части городского населения языковое взаимодействие протекает как отношение между разными формами (литературный, диалект) и стилями (деловой, научный и т. д.) родного языка. Городская среда воздействует прежде всего на число применяемых для общения стилей и способность переходить с одного из них на другой. Разумеется, жители центральных районов, где в основном проживает административная и интеллектуальная элита, или обитатели престижных пригородных новостроек обладают куда большим запасом стилей, а также более высокой способностью переключения языкового кода. Кроме того, эти категории городских жителей, как правило, владеют несравнимо большим лексико-фразеологическим арсеналом и знанием грамматических норм русского языка.

С начала XVII в. диглоссия стала изменяться в церковнославянско-русское двуязычие, что характеризовалось постепенным ослаблением позиций старославянского языка и в результате чего сформировался русский литературный язык. На древнерусский, ранее использовавшийся лишь для разговорной речи и записей бытового характера, были переведены священные книги, он все больше становился письменным языком, и в итоге мы говорим и пишем по-русски. Однако длительный период диглоссии оставил свой след. Благодаря этому «мирному сожительству» языков мы и получили теперь такое множество слов, имеющих признаки южнославянского влияния и употребляющихся в речи городских жителей России наравне с исконно русской лексикой.

Одни из них употребляются в торжественных случаях, для придания речи «книжности», «высокости», другие — в быту и повседневной речи. То есть, старославянский язык не исчез, не растворился в русском, мы легко можем найти его следы как на лексическом уровне, так и на фонетическом и на морфемном. Следовательно, языки продолжают свое многовековое сосуществование, а значит здесь имеет место диглоссия, как особое языковое явление.

Литература

1. Вайнрайх У. Одноязычие и многоязычие // Новое в лингвистике. Вып. 6, М: Прогресс, 1972 — с.25−60.

2. Верещагин Е. М. Психологическая и методическая характеристика двуязычия. — М.: Изд-во МГУ, 1969.

3. Виноградов В. А. Диглоссия // Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В. Н. Ярцева. М.: Сов. Энциклопедия, 1990.

4. Гиппиус А. А. Система формальных признаков языка древнерусской письменности как предмет лингвистического изучения. //Вопросы языкознания, 1889. — № 2. — С. 93—110.

5. Гиппиус А. А., Страхов А. Б., Страхова О. Б. Теория церковнославянско-русской диглоссии и ее критики. Вестник Московского университета, Серия 9, Филология, 1988. — № 5. — С.34—49.

6. Живов В. М. Язык и культура в России XVIII века. М., 1996.

7. Жирмунский В. М. Проблемы социальной дифференциации языка./ Язык и общество. — М., 1968.

8. Зограф Г. А. Многоязычие // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1990.

9. Ильяшенко Т. П. Языковые контакты. М.: Наука, 1970.

10. Климов В. В. Языковые контакты // Общее языкознание: Формы существования, функции, история языка. М.: Наука, 1970.

11. Лабов У. Исследование языка в его социальном контексте. // Новое в лингвистике. Вып. VII. М., 1975, с. 155−156.

12. Мечковская Н. Б. Языковой контакт // Общее языкознание. Минск: Выш. школа, 1983.

13. Ожегов С. И. Словарь русского языка: Ок. 57 000 слов. -18-е изд., стереотип. — М.: Рус. яз., 1987.

14. Пауль Г. Принципы истории языка. — М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1960.

15. Розенцвейг В. Ю. Языковые контакты. — Л.: Наука, 1972.

16. Студеничник Ю. И. О месте переключения кодов в системе языковых контактов // Вестник Санкт-Петербургского гос. ун-та. Серия: История, яз., лит. — СПб., 1991.

17. Успенский Б. А. Краткий очерк истории русского литературного языка (XI-XIX вв.). М.: «Гнозис», 1994.

18. Хауген Э. Языковой контакт // Новое в лингвистике. Вып. 6, М.: Прогресс, 1972. — С. 61−80.

19. Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: Ок. 13 560 слов: Т.1−2. -2-е изд., стереотип. — М.: Рус. яз., 1994.

20. Якубинский, Л. П. История древнерусского языка. М., 1953.