Автобиография Фабиана фон Доны: автор в тексте документа

Взяв во внимание особенности и специфику немецкой мемуаристики XVI—XVII вв., следует перейти к анализу исторического документа. В данном разделе работы нас будет интересовать не отражение каких-либо знаковых событий для истории немецких земель раннего нового времени, а, прежде всего, самооценка и рефлексия автора на переломные моменты в его биографии, инициацию в дворянской корпорации, взаимоотношения с патронами и семьей. Первостепенной задачей видится раскрытие в тексте понятий несвойственных жанру автобиографии раннего Нового времени, таких как рассуждение, оценка, анализ.

Автобиография Фабиана фон Доны в этом смысле не исключение: большая часть жизненного пути, которую автор выплеснул на страницы рукописи, изобилует преимущественно фактическим материалом. Встречи, поездки, выполнение различных заданий дипломатического характера, участие в боях — все эти моменты встречаются письменном источнике. Но есть и отдельные фрагменты, где автор придается воспоминаниям, высказывает собственное мнение, оценивает произошедшее, пишет небольшие пассажи в свою защиту, оправдывается и поясняет знающему читателю, что же его побудило совершить тот или иной поступок.

Через последовательный анализ наиболее ярких отрывков из произведения прусского дипломата мы сможем выяснить, какое место занимает рефлексия на аспекты жизненного пути и окружающего мира героя собственной истории. Оценочные суждения, информация нетипичного характера, воспоминания — все эти моменты помогут сформировать представление о реалиях, в которых пребывало немецкое дворянство, разрываясь между имперскими сословными корпорациями и польской знатью. Важно отметить причину повествования или же акцентирования внимания читателя документа на отдельное событие, отрывок из воспоминаний.

Следует сразу же отказаться от комплексного анализа документа на предмет выявления отношения персонажа к различным корпоративным структурам общественной жизни имперских земель раннего Нового времени. Сам стиль повествования автора не дает найти какие-либо оценки деятельности императора, церковной организации, сословной элиты и семейной корпорации. Фабиан фон Дона просто оставляет без внимания, казалось бы, основы, на которых зиждиться миросозерцание человека Средних веков и раннего Нового времени. Упомянутые вскользь контакты, встречи не дают полного представления о конкретном месте общественных структур в жизни дворянина. Скорее это лишь попытка следовать определённому канону, матрице, пространство которой заполняется знаковыми фигурами и событиями тех лет — к примеру, победа при Лепанто Christian Krollmann: Selbstbiographie des Burggrafen Fabian zu Dohna. Duncker und Humblot, Berlin 1905.S. 8;, рейхстаг в Регенсбурге Ibid., S.10;, Ливонская война Ibid., S.33−35;, поездка в Виттенберг Ibid., S.7;, Данцигская война Ibid., S.12; и т. д. В документе перед нами встает образ человека над событиями — он может совершенно оправданно вставлять в страницы своего жизнеописания события, которые имели определяющее значение для истории и исторической памяти, создавая контраст между внешним и внутренним миром автобиографии. Исторические повороты всемирного масштаба коррелируют с совершенно личными происшествиями в судьбе представителя дворянской корпорации. Такой событийный фон очень хорошо подчеркивает исключительность автора, прежде всего, для потомков, друзей и коллег по сословию.

Большую информативную ценность в документе составляют частные моменты: мимолетные воспоминания, эмоциональные всплески, особенности, оправдательные речи, суждения и оценки. Безусловно, к разбору именно этих пунктов хотелось бы перейти далее.

Жизненный путь в зеркале самооценки Путь представителя мелкого дворянства Пруссии в высшие эшелоны сословной элиты Германии в данном документе может рассматриваться на основе рассуждений и умозаключений автора с ярко выраженной эмоциональной окраской. Специфика эгодокумента такова, что подобные фрагменты встречаются не часто. Как правило, на последних страницах жизнеописания главный герой благодарит Господа Бога за такую судьбу, а так же всех его окружающих персон Christian Krollmann: Selbstbiographie des Burggrafen Fabian zu Dohna. Dunckerund Humblot, Berlin 1905. S.103−105;. О положительной или отрицательной оценке своей биографии автор не делится с читателем, но косвенно демонстрирует весь масштаб произошедшего, а так же роль собственного участия в знаковых событиях второй половины XVI — начала XVII вв. Самооценка же появляется в отдельных и наиболее важных и определяющих моментах для создателя сочинения. К обзору отдельно взятых фрагментов хотелось бы перейти далее.

Очень хорошо Фабиан иллюстрирует свои переживания в отрывке, где описан пеший турнир, в котором он участвовал в 1579 году, вместе со своим любимым господином пфальцграфом Иоганном Казимиром. Дона пишет о том, что в азарте он нанёс ощутимое количество ударов своему противнику. Автор использует выражение «позволил себе слишком много» Ibid., S.26; в данной ситуации — осознанно оценивает произошедшее и совершенно себя не оправдывает. За такую прыть Дона получил от пфальцграфа прозвище «Польский бык» сразу после участия в турнире Christian Krollmann: Selbstbiographie des Burggrafen Fabian zu Dohna. Dunckerund Humblot, Berlin 1905. S. 26;. Однако, насколько можно оценивать это высказывание как упрек или оскорбление в адрес прусского дворянина? И уместно ли вообще говорить о чувстве вины автора за данное происшествие?

Проанализировав отношения между подданным и пфальцграфом, можно заметить, что на протяжении всего повествования Доны Иоганн Казимир никогда не выступает в негативном свете. Об этом свидетельствуют строки безмерной благодарности и открытого уважения к своему господину. И даже после смерти пфальцграфа Фабиан фон Дона не бросает свой взор на какие-то частные моменты, связанные с персоной Иоганна Казимира, которые, вероятно, могли бы появиться на страницах жизнеописания у особо приближенного прусского дворянина и могли быть преданы огласке через определенное количество времени Hans Georg Schmidt: Fabian von Dohna. Niemeyer, Halle 1897. S. 223. Встречаются лишь тёплые воспоминания о совместно проведенном времени, о личных качествах господина, о событиях, связанных с Иоганном Казимиром.

Фрагмент текста, описывающий данную ситуацию, свидетельствует скорее не об осознании содеянного, а о гордости за проявленную активность в поединке и оценку происходящего пфальцграфом. Выражение, употребленное любимым господином и добрым другом Фабиана фон Доны, расценивается как шуточное высказывание. Оно иллюстрировало упорство и неистовый нрав своего приближенного. Причина, по которой этот сюжет предался огласке в тексте жизнеописания, может крыться в желании автора в очередной раз подчеркнуть авантюристский характер своей службы при пфальцском дворе. Знатоком дипломатических тонкостей Дона станет намного позже, а в процессе карьерного роста он, безусловно, должен был отстаивать своё благородное происхождение и дворянское достоинство на турнирах и в сражениях. Образу представителя военной элиты Германии просто необходимо было соответствовать, чтобы пользоваться уважением коллег по сословию.

В контексте данного подраздела очень показателен небольшой фрагмент текста, где приведены причины неудачи и оценки злополучного похода немецких протестантов во Францию в 1587 году, которым руководил сам Фабиан фон Дона. Служащий пфальцского двора открыто заявляет, что перед началом похода он «всё, что мог сделать, то и сделал» Christian Krollmann: Selbstbiographie des Burggrafen Fabian zu Dohna. Dunckerund Humblot, Berlin 1905. S.62−63;. Автор так же поясняет, что на протяжении всего похода в его обязанности входила работа только с личным составом из немецких земель. Дона не отторгает всевозможные информационные источники по данной экспедиции. «Все что писали про поход — это верно, но не я один виновен был» Ibid., S.62; эти строки в своё оправдание оставил Фабиан фон Дона.

Ситуация сложилась таким образом, что после грандиозного фиаско, недруги Доны, которых он не называет, активизировали свои действия по отстранению прусского дворянина от дел гейдельбергского двора. Масло в огонь подлила французская сторона — письмо сеньора де Шатильона пфальцграфу Иоганну Казимиру о походе 1587 года, где вина за поражения и неудачи полностью легла на Фабиана фон Дону Hans Georg Schmidt: Fabian von Dohna. Niemeyer, Halle 1897. S. 143−145;. С содержанием письма опальный подданный Пфальца был не знаком, однако он впоследствии утверждал, что в повествовании французов были реальные обстоятельства похода. В своем жизнеописании дворянин указал на то, что гугеноты хотели обелить себя, однако работа их разведки во время похода оставляла желать лучшего Ibid., S. 145−146;.

Эффект разоравшейся хлопушки не сработал — письмо не вызвало резонанса в кругу приближенных к пфальцграфу. Иоганн Казимир фактически сразу же навёл справки и провел небольшое расследование, чтобы разобраться с причинами провала похода Christian Krollmann: Selbstbiographie des Burggrafen Fabian zu Dohna. Dunckerund Humblot, Berlin 1905. S.62;. Информации о каких-либо наказаниях и штрафных санкциях по отношению к Фабиану на страницах автобиографии не нашлось места. Господин, вероятно, помиловал своего верного слугу. И тут же автор бросается в раздумья: «господин Шатильон мог написать и оправдательное письмо» Ibid., S.63;, ведь в руки к самому дипломату оно не попало. Но, тем не менее, не смотря на все нападки со стороны, о которых говорит Дона, он всё же не подает вида и старается выглядеть достойно в глазах пфальцграфа — именно так он мотивирует свои поступки на данном этапе своей биографии Ibid., S.64;. Господина всё ещё беспокоят доносы со стороны на своего подданного, который вернулся из неудачной военной операции во Франции. О недоброжелателях слуга пфальцского дома Виттельсбахов оставляет небольшие соображения — им, безусловно, хотелось очернить успешного дипломата и близкого друга Иоганна Казимира, а так же пробиться в высшие эшелоны знати пфальцского двора в Гейдельберге Ibid., S.64;.

В конце пассажа о разбирательствах вокруг похода 1587 года идет несколько слов о тёмных сторонах военной операции: насилии и мародерстве Ibid., S.62−63;. Скорее здесь передан сам факт наличия этих компонентов любой военной акции — не более того. Причина умышленного забвения проста — автор, вероятно, не хотел накалять и без того опасную для него обстановку до предела дабы не дискредитировать себя в глазах читателя Hans Georg Schmidt: Fabian von Dohna. Niemeyer, Halle 1897. S. 146;. Об упущениях, за которые ему пришлось нести ответственность, Фабиан фон Дона не говорит вообще Christian Krollmann: Selbstbiographie des Burggrafen Fabian zu Dohna. Dunckerund Humblot, Berlin 1905. S.65;.

Подытожив, можно сказать, что в жизнеописании представителя прусской элиты раннего Нового времени присутствуют фрагменты, где автор конструктивно поясняет мотивы совершенных ранее действий. Мы видим оправдания в хладнокровной и расчетливой манере: в основе факт, далее — рассуждения и комментарии, не отличающиеся художественной выразительностью и большим объемом. В данном случае, совершенно обоснованным видится тезис об особой матрице мемуаров и автобиографий XVI—XVII вв.еков, где определяющим является само событие, сам факт, а не эмоционально окрашенный фон рассуждений и описаний, который характерен для эгодокументов современности.

Ближайший и дальний круг: родня, друзья, патроны Семейные связи и отношения с родственниками фигурируют в тексте документа очень не часто. Родители Фабиана фон Доны упоминаются вскользь: в начале повествования дворянин просто оставляет данные своей матери и отца, сообщает об их кончине Ibid., S.1 и на последних строках своего жизнеописания сердечно благодарит Петера фон Дону и Катарину фон Цемен за возможность жить на белом свете и стать успешным человеком Ibid., S.103−104.

Отдельно следует выделить отношения с родными братьями. На страницах жизнеописания бургграфа фигурирует персона старшего брата Агация фон Дона — высокопоставленного советника при прусском герцоге Hans Georg Schmidt: Fabian von Dohna. Niemeyer, Halle 1897. S. 7;. После потери отца и матери, защита интересов семейной корпорации и опека над младшим из братьев выпала именно ему. Особенно подчеркивает этот факт сам Фабиан: в письменном свидетельстве бургграфа предстает как глава прусского дворянского рода, который всегда держал руку на пульсе всех событий, происходившими с членами семьи. Раздел наследства, поездки на ландтаги и рейхстаги, военные походы и обучение брата — все эти вопросы волновали Агация Hans Georg Schmidt: Fabian von Dohna. Niemeyer, Halle 1897. S. 10,12,33. Именно он настоял на том, чтобы юный Фабиан учился при дворе прусского герцога Christian Krollmann: Selbstbiographie des Burggrafen Fabian zu Dohna. Dunckerund Humblot, Berlin 1905. S.2, а позднее — в Страсбурге Там же;. За финансовым благосостоянием юнкера опять же следил Агаций: ссуды на обучение, поездки и развлечения — старший брат долгое время не отказывал в материальной помощи непутёвому студенту. Достаточно продолжительный отрезок времени фигура Агация фон Доны играла большую роль в жизни будущего дипломата, но в тексте автобиографии мы можем обнаружить лишь отдельные факты, фрагменты, где время от времени появляется глава прусского семейства. Всё же, небольшой и достаточно яркий эпизод с участием Агация в документе присутствует. Связан он с описанием Фабианом фон Доной своего участия в Ливонской войне. «Я, бывший всегда против всего польского образа жизни, абсолютно не хотел ехать туда» Christian Krollmann: Selbstbiographie des Burggrafen Fabian zu Dohna. Dunckerund Humblot, Berlin 1905. S.28. Совершенно не имея желания воевать за польскую корону, Фабиан пытается отстранить как можно дальше себя от дел военного сословия Речи Посполитой. Однако старший брат Агаций настаивает на участии Фабиана в войне, ибо этот жест немецкого дворянства в будущем хорошо скажется на положении прусской элиты под покровительством польской короны в Восточной Пруссии. Сам Фабиан фон Дона искал причины, чтобы не ехать в Россию на войну. Но интересы прусского дворянства оказались сильнее отговорок, которые искал Дона. Глава семейства Агаций очень настаивал на участии Фабиана в войне против войск Ивана IV. По данным биографии Фабиана фон Доны Остров сдается 20 августа. В это время Дона воюет вместе с поляками, венграми, немецкими наемниками в окопах у Пскова. В одном из боев пуля пробивает колет Доны, но он остается жив Christian Krollmann: Selbstbiographie des Burggrafen Fabian zu Dohna. Dunckerund Humblot, Berlin 1905. S. 35;.

Фактически до полного завершения текста автобиографии имя Агация фон Доны не сходит со страниц. Подданный прусского герцога прожил долгую жизнь и оставил после себя потомков, с которыми Фабиану придется встретиться в старости. Агаций умирает в 1613 году прямо на закате карьеры при бранденбургском дворе своего младшего брата Hans Georg Schmidt: Fabian von Dohna. Niemeyer, Halle 1897. S. 220−222;.

Об остальных ближайших родственниках Дона практически ничего не повествует читателю его рукописи. Периодически в тексте мелькают известия о приезде братьев Авраама Christian Krollmann: Selbstbiographie des Burggrafen Fabian zu Dohna. Dunckerund Humblot, Berlin 1905. S., S.5;, Фридриха Ibid., S. 9−10;, Генриха Ibid., S.2;. Кроме информации о времени и месте смерти своих ближайших родственников и разделе их имущества, мы не можем найти в документе каких-либо других данных об отношениях с братьями.

Дружественные связи с коллегами по сословию занимают, пожалуй, не самое важное место в жизнеописании прусского дипломата. Безусловно, мы увидим заметки о встречах, мероприятиях, контактах, но они не смогут показать наиболее полную картину отношений Фабиана фон Доны со своими товарищами и друзьями. На первых страницах документа внимание на себя обращают польские приятели Доны — Племинский, Компацкий, Ольховский и Войановский. Из общего ряда друзей из детства выделяется Агаций Племинский — будущий гауптман Шёнзи, с которым Фабиан проводит много времени, посещая гимназию в Торне Christian Krollmann: Selbstbiographie des Burggrafen Fabian zu Dohna. Dunckerund Humblot, Berlin 1905. S.1;. Каких-либо оценочных суждений и описательных пассажей Дона о своих друзьях детства не оставляет. Тем не менее, по возвращению в Пруссию, будучи успешным дипломатом, Дона использует свои старые связи для достижения целей бранденбургских Гогенцоллернов в регионе. В данном контексте следует отметить один из сюжетов итальянского «вояжа» будущего пфальцского подданного. Во время поездки по Италии, Дона знакомится с представителями немецкой сословной элиты — советником пфальцграфа Людвигом фон Гуттеном и протестантским миссионером Вольфгангом Цюнделином Ibid., S. 7;. Совместное времяпрепровождение и путешествие по Аппенинскому полуострову не могло закончиться ничем — вероятно, по рекомендации Людвига фон Гуттена, который был близок к гейдельбергскому двору, Дона попадает на службу в конце 70-х годов XVI века к своему главному патрону — пфальцграфу Иоганну Казимиру Hans Georg Schmidt: Fabian von Dohna. Niemeyer, Halle 1897. S. 12−14;. Подобные дружественные отношения с коллегами в автобиографии имеют косвенный характер.

Ситуация изменяется лишь тогда, когда Фабиан фон Дона обрастает патрон-клиентскими связями — рассказ автора заметно преображается. Ряд достаточно ярких воспоминаний в автобиографии Фабиана фон Доны посвящено персоне пфальцграфа Иоганна Казимира — любимому господину и дорогому другу. Не случайно прусский дворянин на протяжении огромного временного отрезка пишет о персоне своего патрона. Достаточно проследить в биографии Доны место, которое занимает хозяин пфальцского двора и душа всех военных компаний протестантов во Франции. С первых лет пребывания в Гейдельберге обычный прусский дворянин превращается в уважаемую личность и надежного партнера пфальцских Виттельсбахов. Всевозможные поручения, задания, личные просьбы «его графского величества» — в этом и состояла служба Фабиана фон Доны в Пфальце. Вскоре обыкновенное исполнение своих служебных обязанностей переросло в нечто большее — появилось доверие, общие идеи и дружба Hans Georg Schmidt: Fabian von Dohna. Niemeyer, Halle 1897. S.15,20,24;.

Крайне любопытны отметки в автобиографии за 1579 год. Уроженец Восточной Пруссии оставляет целый фрагмент, где Иоганн Казимир предстает перед исследователем как самый благородный и добропорядочный правитель. Вернувшись в Гейдельберг, ко двору дорогого и любимого господина, Дона ощущает себя «как тот, кто после долгого отсутствия возвращается в отчий дом» Christian Krollmann: Selbstbiographie des Burggrafen Fabian zu Dohna. Dunckerund Humblot, Berlin 1905. S.26. Далее верный слуга гейдельбергского двора повествует о том, как он скучал по Иоганну Казимиру, а так же о том, как «мысли о его графском величестве заставляли землю уходить из-под ног» Ibid., S.27;. Далее Дона оставляет слова благодарности, а так же признается в сердечной любви к своему господину Ibid., S.28;.

Стоит заметить одну очень важную деталь — наряду с дифирамбами, посвященными пфальцграфу, осталась заметка, о предложении Иоганна Казимира взять на себя руководство регентским советом, пока настоящего хозяина Пфальца не будет на месте. Однако тут же Фабиан фон Дона заявляет о том, что на столь великодушное предложение он ответил вежливым отказом Ibid., S.27;. Скромное поведение вовсе не означало разрыв каких-либо близких и доверительных отношений между персонами — Фабиан фон Дона пообещал пфальцграфу остаться ещё на год при дворе в качестве верного слуги.

Яркие, эмоциональные, но очень немногочисленные отрывки текста ясно дают понять, что взаимоотношения Фабиана фон Доны и пфальцграфа Иоганна Казимира не выглядят простыми патрон-клиентскими связями, а предстают перед читателем как крепкие товарищеские и деловые отношения. Оба — ревностные протестанты, ратующие за дело Реформации. Один — душа компании и идеолог, фактически, спонсор, другой — примерный исполнитель и тонкий дипломат. Альфа и омега борьбы за независимость западных коллег под евангельскими знамёнами. Даже после смерти в 1592 году Иоганна Казимира, Дона не смог отказаться от упоминаний его персоны в своей биографии. Призрак пфальцграфа долгое время будет нависать над прусским дипломатом, который так и не примет нового владельца резиденции в Гейдельберге Hans Georg Schmidt: Fabian von Dohna. Niemeyer, Halle 1897. S. 174−175;.

В контексте обсуждения фигуры Иоганна Казимира, на страницах автобиографии Доны возникает крайне любопытный сюжет. Часто личные истории оставались за кадром в эгодокументах средневековья и раннего нового времени, а порой и вовсе отсутствуют. В рукописи прусского дипломата встречается история из детства пфальцграфа Иоганна Казимира, которую господин рассказал в приватной беседе Фабиану фон Доне.

Когда будущий наследник Пфальца был совсем юн и неопытен, его величество пребывало в Нанси, где принимал немецкую делегацию сам король Франции Генрих II Валуа. Этот представитель правящей династии Валуа всегда был крайне доброжелательно настроен к протестантам, хотя сам таковым и не являлся. Король посадил к себе на колени совсем маленького пфальцграфа и стал задавать вопросы. Причем сам Дона приводит в документе реплики короля именно на французском. Генрих II спрашивал совсем юного Иоганна Казимира о том, не хочет ли он остаться в Нанси и т. д. Подытожив, король сказал совершенно гениальную фразу: «Какой маленький немец!». Фабиан фон Дона так же отмечал, что подобные истории, рассказанные пфальцграфом, очень увлекали прусского дипломата. С радостью он слушал эти истории — очень нравились они подданному пфальцского двора Christian Krollmann: Selbstbiographie des Burggrafen Fabian zu Dohna. Dunckerund Humblot, Berlin 1905. S.30.

Но при всех положительных характеристиках любимый господин Фабиана фон Доны предстает «хладнокровным и расчетливым» Ibid., S.31 человеком. Именно такие прилагательные верный слуга пфальцского двора использует в описании фигуры Иоганна Казимира. Тем не менее, в жизнеописании прусского дворянина большинство ярких и экспрессивных пассажей связано с персоной представителя пфальцского дома Виттельсбахов. Влияние, которое оказал на Фабиана фон Дону его патрон нельзя переоценить — его поддержка дала старт долгоиграющим проектам будущего бургграфа, прежде всего, способствовала его популярности в определенных кругах. Ведь когда Дона вернулся на Родину, на него сразу же обратили внимание представили прусской ветви Гогенцоллернов. Своей карьерой Фабиан фон Дона, безусловно, обязан своему любимому господину Иоганну Казимиру. Именно поэтому персона пфальцграфа так превозноситься в тексте автобиографии талантливого дипломата и авантюриста Фабиана фон Доны. Фактически с 1570-х по 1590-ые Дона находиться в поле зрения пфальцского двора, который постоянно присматривает за действиями своего подданного Hans Georg Schmidt: Fabian von Dohna. Niemeyer, Halle 1897. S. 14.

В поле обзора фигуры Иоганна Казимира попадает отдельный отрывок из биографии Фабиана фон Доны, датируемый 1584 годом. Пфальцграф и его подданный отлично проводят время под Кюстиином, где находят удовольствие в проведении хорошего банкета с фейерверком и выпивкой Christian Krollmann: Selbstbiographie des Burggrafen Fabian zu Dohna. Dunckerund Humblot, Berlin 1905. S. 47−48;.

Пожалуй, на этом и оканчиваются наиболее эмоциональные пассажи Фабиана фон Доны о персоне любимого господина и доброго друга Иоганна Казимира. В контексте данных письменных свидетельств можно отметить особое отношение к персоне пфальцграфа — место, которое он занимает в автобиографии прусского дворянина, заслуживает отдельных исследований и дискуссий.

Дальнейшие взаимоотношения с новыми патронами будут носить совершенно другой характер. Новый наследник Пфальца Фридрих IV не удостоится подобной преданности и доброжелательного отношения со стороны прусского дипломата. Вполне очевиден контраст между двумя фигурами хозяев гейдельбергского двор — куда более харизматичный и решительный Иоганн Казимир затмевал собой менее сдержанного и робкого Фридриха IV. Смерть первого довольно серьёзно подкосила Фабиана фон Дону — пфальцские дела всё меньше начинают заботить дипломата. Через определенное количество времени он покинет пределы своего второго «отчего дома» и больше не вернётся. В тексте кроме обыденных упоминаний о службе Фридриху IV мы больше не сможем найти информации касательно нового курфюрста из дома Виттельсбахов Hans Georg Schmidt: Fabian von Dohna. Niemeyer, Halle 1897. S. 175−177;.

С именами бранденбургских курфюрстов Иоахимом Фридрихом и Иоганном Сигизмундом Дону связывали общие идеи и интересы в прусском регионе. С 1600 года дипломат переходит под полное покровительство Гогенцоллернов Ibid., S. 181−183;. Работа на благо Родины, новые должности, награды и карьерный рост — всё это отражается в тексте, но о каких-либо близких отношениях между подданным и курфюрстами говорить не приходится. Дона использует формальные словесные обороты по отношению к своим патронам Christian Krollmann: Selbstbiographie des Burggrafen Fabian zu Dohna. Dunckerund Humblot, Berlin 1905. S. 88,91, 94,95;. Отдельные сюжеты остаются на периферии сознания бургграфа.

В отражении автора, самой долговременной и прочной связью были отношения с пфальцграфом Иоганном Казимиром — ни одна персона в автобиографии прусского дипломата не была удостоена такого внимания, таких высокопарных изречений и положительных характеристик.

На данном этапе обзор немногочисленных отрывков текста биографии Фабиана фон Доны можно закончить. Отдельные яркие эмоциональный фрагменты выделяются на общем фоне и придают особый статус жизнеописанию Фабиана фон Доны, в котором дворянин представляется третейским судьей во всевозможных процессах и событиях.