Участие третьего отделения в кадровой политике в 1858-1861

Как мы выяснили в предыдущей главе, формула «кадры решают всё» полностью соответствует предреформенному периоду 1858−1861 гг. На губернском уровне правительство должно было быть уверено в том, что Начальники Губерний умеют находить подход к дворянскому обществу, вести диалог и при этом твердо стоять на своем в спорах с губернским предводителем дворянства. То же верно и по отношению к самим губернским предводителям — надлежало, не возбуждая дворянского возмущения, заменить тех из них, кто противостоял развитию крестьянского вопроса по сценарию министерства, и делать это, опять же, с помощью губернаторов. В связи с этим, верховная власть стала уделять повышенное внимание дворянским выборам, а значит и требовать того же от жандармских штаб-офицеров.

Дворянские выборы проходили раз в два года зимой, и во всех губерниях устраивались в разные годы в зависимости от сложившейся традиции. Тут же необходимо пояснить порядок вступления дворян в должность предводителей. Когда собрание избрало уездных и губернского предводителя и их «кандидатов» (заместителей), лист с результатами выборов передавался на утверждение губернатору, а затем императору (!). И тот, и другой как правило соглашались с дворянскими кандидатурами, однако формально имели право препятствовать занятию должностей конкретными лицами. К этому праву как раз и прибегнет монарх при выборах 1859 и 1861 годов. Интересно, что пензенский штаб-офицер упомянул в отчете 1860 года, что губернатор получил от министра внутренних дел телеграфный шифр «на случай предстоящих выборов»: это свидетельствует о том, что дворянские выборы составляли особый предмет внимания губернаторов, по которым он получал специальные инструкции от министра самым быстрым способом связи того времени.

Значимость дворянских выборов отразилась в главном суммирующем отчете шефа жандармов В. А. Долгорукого за 1859 год, предназначавшемся для принятия к сведению императором. Из него мы узнаем, о локальных возмущениях (в Твери и Рязани) циркулярным предписанием не обсуждать на выборах крестьянский вопрос. Дворяне этих губерний апеллировали к законодательно оформленному праву «рассуждать о своих надобностях», однако их мнение не нашло поддержки в других областях и правительство ответило им однозначным отказом.

В отчете за 1859 год содержится несколько примеров, когда выборы привлекли особенное внимание Третьего отделения. Так, во Пскове губернатор В. Н. Муравьев «хотя человек благонамеренный и честный исполнитель предназначений правительства, самолюбив и самонадеян»: перед выборами он назвал кандидатов себе угодных и заявил, что других не утвердит. Не смотря на ультиматум, дворяне забаллотировали губернаторских кандидатов, а В. Н. Муравьев под влиянием министра утвердил кандидатов, избранных дворянством, «во избежание неудовольствий». Действительно, такое давление на дворян было оказано исходя не из государственных интересов, а из самодурства губернатора, которое сложно назвать даже личной инициативой. Конфликт губернатора с дворянством на пустом месте был бы крайне нежелателен для правительства.

Далее, в Витебске губернскому предводителю С. О. Юрьевичу из-за беспорядков на прошлых выборах и «несогласий с местными начальниками» внушено было, чтобы он не пытался переизбираться на новый срок. Однако он проигнорировал это внушение, и получил большинство голосов на выборах. В этом случае он не был Высочайше утвержден, и в результате перевыборов победил другой кандидат. Из отчета В. А. Долгорукого неясно, стоял ли С. О. Юрьевич на пути Главного комитета в вопросе проведения крестьянской реформы или же причиной такого внимания к его персоне было что-то иное. Однако факт заключается в том, что император прибегнул к своему праву вето, а также то, что решение отодвинуть его от влиятельного места губернского предводителя было принято заранее и согласовано на высшем уровне.

В Воронежской губернии продолжалась история с предводителем И. В. Гагариным. На выборах в январе 1859 года случился неприятный инцидент, вызванный личной ссорой двух дворян, который привел к беспорядку и скандалу на собрании. В письме императору Н. П. Синельников обвинял в разжигании беспорядка и плетении интриг князя Гагарина. Спустя два месяца воронежский штаб-офицер докладывал о другом недоразумении, когда на должность попечителя губернской гимназии был избран кандидат, который был гостем на собрании (из дворян Харьковской губернии), и потому даже не имел права баллотироваться. Это произошло из-за попустительства Гагарина, который утверждал список кандидатов. По-видимому, Синельников настраивал верховную власть против Гагарина и в других отчетах, в том числе и в аттестации Гагарина для представления в МВД, о которой последнему стало известно из-за того, что Синельников зачитывал её некоторым лицам в губернии. В конфликте между Синельниковым и Гагариным, подогревавшемся личной неприязнью, император принял сторону своего ставленника, и Гагарин не был высочайше утвержден после победы на выборах зимой 1859-го — новым предводителем был избран второй кандидат, Сомов.

Желая справедливого к себе отношения, в начале апреля бывший губернский предводитель предпринял меры, чтобы защитить и оправдать себя перед Петербургом. И. В. Гагарин написал всем «сильным мира сего»: Александру II, С. С. Ланскому и в первую очередь, что наиболее интересно, В. А. Долгорукову. К тому же, письмо императору он решил отправить не напрямую, а через шефа жандармов, видимо, считая, что тот сможет оказать большее влияние на государя, чем С. С. Ланской. Все три письма несли одну и ту же мысль, хотя акценты были поставлены по-разному. В. А. Долгорукову он перечислил награды и заслуги перед государем, выражал удивление, что может быть так легко опорочен ничем не примечательным Синельниковым, а также предупреждает о возможных последствиях недоверия власти к дворянству и их главе. В записке Ланскому он указывал на то, что в течении нескольких выборов он избирался губернским предводителем практически единогласно и вместе с воронежским дворянством служил на благо государству, ни разу не дав повода считать себя «противником власти и лицом, постоянно ей противодействующим», как отзывался о нем Синельников. Перед императором князь Гагарин не осмелился приводить свои заслуги, и просто просит «судить по делам его» и разобраться, заслужил ли он неблагосклонности или же был оклеветан. Документы свидетельствуют лишь об одном ответе, последовавшим от шефа жандармов, который холодно констатировал, что письмо монарху было представлено, а в его преданности и заслугах перед дворянством и отечеством никто не сомневается. После потери своей должности князь Гагарин продолжил политическую борьбу за интересы помещичьих дворян, будучи избранным депутатом в центральную редакционную комиссию в Петербурге, где снова потерпел неудачу, но эти события выходят за рамки темы данной работы.

Обратимся теперь к казанским дворянским выборам, которые проходили 15−25 января 1860 года. Главным событием выборов стал скандал, развернувшийся вокруг полковника Горского, к которому прямое отношение имел губернатор П. Ф. Козлянинов. Описание обстоятельств, при которых произошел этот инцидент, в докладе штаб-офицера Ларионова и материалах перлюстрации разнится. Первый источник повествует: во время выборов предводителя дворян Чистопольского уезда равное количество голосов набрали отставной поручик Рыбушкин и полковник Горский. Последний отказался от участия в жеребьевке, но его отказ не был подписан другими баллотировавшимися дворянами, которые хотели его назначения. Поэтому действующий предводитель дворянства, представляя Козлянинову баллотировочный список для утверждения, изменил стандартную форму «допустил себя до баллотировки» на «допущен дворянами до баллотировки». Губернатор не утвердил список, т.к. кандидат не должен был выдвигаться дворянами против его воли, и просил провести перебаллотировку. Горский и его сторонники сочли такое вмешательство за личное оскорбление, и во время следующего заседания Горский активно возмущался сложившейся ситуацией. Тогда, чтобы успокоить его, предводитель дворянства обвинил в недочете писца канцелярии и секретаря, допустивших якобы ошибку в формулировке. Но Горский не унимался, его гневные речи стали задевать честь предводителя и самого губернатора, и потому его с позором выгнали из собрания и сразу подписали большинством голосов документ о недопущении его до выборов.

Совершенно по-другому произошедшие события объясняются дворянами, тоже бывшими всему этому свидетелями (некоторые, правда, лишь передавали дошедшие до них слухи). Наиболее пространно об этом передается в письме Демидова: он сообщает, что Козлянинов и Горский не ладили друг с другом. Зная об этом, предводитель дворянства, «видимо, желая угодить губернатору», написал в подаваемых ему бумагах: «не соблаговолите ли, Ваше Превосходительство, допустить до выборов Г. Горского?». Губернатор не имел права допускать или не допускать, (мог лишь утверждать избранных кандидатов) но воспользовался случаем насолить Горскому и в ответе написал: «допускаю». Когда во время собрания это выяснилось, дворяне пришли в бешенство и уже хотели послать за губернатором, чтобы тот принес свои извинения, но Горский не на шутку «разгорячился» и перешел черту, посылая обвинения в адрес губернского предводителя дворянства и губернатора, из-за чего и был удален из собрания и, затем, отстранен от присутствия на «нынешних» выборах. Прочие письма не противоречат этой теории, но и не подтверждают существования вражды между Козляниновым и Горским. В некоторых говорится, что Горский был удален просто потому, что в течение нескольких дней «желчью своей надоедал всем сотоварищам».

Таким образом, в варианте, представленном штаб-офицером, действия губернатора выглядят полностью оправданными и законными, и, к тому же, в определенной степени пассивными. В письмах дворян же раскрывается возможное вмешательство Козлянинова в ход дворянских выборов, объясняющееся, скорее всего, обычной личной враждой, а не продуманным манипуляторским шагом в политическом контексте с целью избавиться от нежелательного кандидата. Вызывает удивление, однако, важное фактическое противоречие двух источников: в одном недвусмысленно сказано, что Горский отказался от собственной баллотировки, а в другом об этом не говорится; к тому же, в обоих вариантах развития событий Горский ведет себя так, будто он действительно не помышлял снимать свою кандидатуру. Значит ли это, что штаб-офицер не разобрался до конца в сложившейся ситуации? Или же письмо Демидова безосновательно рисует эту вражду, существовавшую до открытия выборов? Возможно ли, что Ларионов намерено выставлял Козлянинова в выгодном свете, и если да, то зачем? На эти вопросы пока нельзя дать ответа. Помимо этого, неопределенность событий, связанных с удалением Горского, усложняется тем, что по данным А. Н. Бикташевой Козлянинов намеренно не допустил его до выборов, получив на это одобрение С. С. Ланского, т.к. этот кандидат категорически относился к приближавшейся эмансипации крестьян, что, между тем, могло использоваться губернатором лишь как возможность получить одобрение правительства для устранения своего недоброжелателя.

Вернемся же к выборам и их результатам. Новым губернским предводителем дворянства был избран П. Г. Осокин, а кандидатом — его брат А. Г. Осокин. По отзыву Козлянинова выбор лиц был «удовлетворительный, особенно Петр Гаврилович»; оба брата «люди совершенно дельные, благонамеренные и умные». На следующих выборах через два года братья были переизбраны. Было бы интересно узнать, как развивалось их взаимодействие с губернатором, но об этом информации пока не найдено. Необходимо полагать, что братья Осокины действительно были не чужды либеральных веяний, поскольку МВД, действовавшее через губернатора, допустило не только их избрание, но и переизбрание.

Для других губерний подробных архивных материалов не отложилось, однако суть правительственной политики в сфере дворянских выборов ясна. После выборов 1859—1860 гг. должности губернских предводителей занимали либо наиболее либерально настроенные лидеры местного дворянства (Казань), либо личности, полностью поддерживавшие губернатора (Нижний Новгород), ставшие удобным инструментом влияния на благородное сословие для Начальника Губернии. Решением императора были выведены из игры предводители, неблаготворно влиявшие на ход крестьянского дела (Воронеж). Все это позволяет выдвинуть гипотезу о санкционированной чистке кадров дворянских губернских предводителей в преддверии эмансипации крестьян, находящейся под пристальным надзором Третьего отделения там, где это было особенно необходимо.

Смена губернаторов в 1858—1861 гг.

Логично предположить, что в период подготовки крестьянской реформы МВД по оговоренным выше причинам внимательно следило за тем, чтобы пост губернатора занимали чиновники не только опытные и исполнительные, но и способные повлиять на губернское дворянское общество в его отношении к приближавшимся переменам. Не менее важной была проблема с крестьянами, которых необходимо было удерживать в повиновении, пресекать локальные восстания, вызванные ожиданием освобождения и появлением ложных манифестов. Справлялись ли поволжские губернаторы с возложенными на них дополнительными задачами? На чем делался акцент при описании их деятельности в Третьем отделении? Попробуем найти ответы на эти вопросы.

О нижегородском губернаторе А. Н. Муравьеве уже говорилось в предыдущей главе. После окончания работы губернского комитета им продолжали возмущаться за «несправедливые» суды в делах помещиков и крестьян, исход которых часто решался в пользу последних. Кроме того, ходили устойчивые слухи, что Муравьев получал значительную прибыль в личный карман с доходов от Макарьевской ярмарки. В январе 1861 года в письме уездного предводителя П. Д. Стремоухова упоминается слух о скором переводе возрастного губернатора, поскольку «ненависть всего общества против него дошла до самых крайних пределов»: всем остальным данным в письме не приходится доверять, поскольку написано о Муравьеве чересчур ядовито. Сам Стремоухов как минимум дважды писал жалобы С. С. Ланскому на Начальника Губернии, причем в первый раз её сочли за личную неприязнь с его стороны (как мы видим, скорее всего это было справедливо). Вторая жалоба поступила примерно 4 марта 1861 года, и на сей раз негодование консервативного предводителя обрушилось на циркуляр А. Н. Муравьева к исправникам Земской полиции — из другого источника узнаем, что этот циркуляр призывал полицейские чины применять меньше насилия и телесных наказаний к крестьянам, чтобы те увидели в земской полиции «строгую, добросовестную исполнительницу».

Несмотря на плохие отношения с губернским дворянским обществом, Муравьев продержался на посту губернатора до сентября 1861, после чего он был назначен сенатором в московский департамент. Это перемещение связывают с конфликтом, который произошел у Муравьева с влиятельным помещиком Шереметьевым, который жестоко обращался со своими крестьянами. Однако настоящей причиной перевода может быть то, что дело его было сделано — после публикации Манифеста 19 февраля у правительства не было необходимости настаивать на его кандидатуре, и при новом столкновении протекций (в случае с Шереметьевым), возможно, было принято решение о смене нижегородского губернатора. К тому же, свою роль должен был сыграть и почтительный возраст Муравьева — в 1861 ему было уже 69 лет.

Воронежский губернатор Н. П. Синельников был снят уже 3 августа 1859 года, и отправлен на должность генерал-интенданта в Польшу, а новым назначен Д. Н. Толстой. О том, почему его потребовалось заменить, в документах Третьего отделения ответ найден мной не был. Его отношения с дворянским обществом не были накалены, подобно нижегородскому примеру, даже наоборот, штаб-офицер доносил, что «генерал-майор Синельников от сравнения выигрывает в общем мнении тем более, чем более его преемник выказывает к нему ненависти, заметной на каждом шагу». В том же отчете сообщается, что на одном из первых обедов, данном новым губернатором, тост Толстого был принят «более, нежели холодно», а тост Синельникова, переданный городским главой — с величайшим энтузиазмом.

О деятельности Д. Н. Толстого в губернии также ничего не отложилось в документации Тайной полиции. Зато интерес представляют его письма в Петербург, А. В. Головнину (министр народного Просвещения с 1861 г.) и Н. А. Милютину (товарищ министра внутренних дел) в октябре и декабре 1860 года соответственно, в которых он вопрошает, когда же ждать Манифеста об отмене крепостного состояния. Отмечая необходимость скорейшего его издания во избежание волнений, он также обращает внимание высших сановников на несовершенство администрации и недавних преобразований, с ней связанных: «ничему не выученная, кроме писания канцелярских бумаг, она, естественно, составляет плохое и ненадежное орудие для правительства». Подробный разбор приведенных им «не работающих» нововведений позволяет сложить о нем мнение как о чиновнике, которому далеко не безразлична судьба его губернии и России в целом, который, однако, скептически относится к текущим попыткам реформирования местной администрации, и не выражает своего мнения относительно крестьянской реформы в представленных перлюстрированных письмах. По причинам, не зафиксированным в Третьем отделении, 11 апреля 1861 года пост губернатора вместо него занимает другой чиновник — М. И. Чертков, о котором, по крайней мере, у вице-губернатора, сложилось положительное мнение. Заметим, что снова смена губернатора происходит в течение полугода после издания Манифеста.

Обратимся к казанскому губернатору П. Ф. Козлянинову. Первое, чему уделял жандармы свое внимание при надзоре за ним, это его репутация. Отмечавшийся повсюду вспыльчивый характер и неумение ладить с людьми, будь то дворяне-крепостники или либеральные подчиненные, явно выставляли своего обладателя не в лучшем свете. Подкрепляемый всяческими слухами и доносами недоброжелателей негативный моральный облик губернатора также наносил удар его репутации, однако, эти слухи и доносы проверялись через жандармского штаб-офицера, который, по большей части, их опровергал. Претензии к губернатору выдвигались и по тому, как он осуществлял кадровый подбор чиновников; о нем самом часто отзывались как о «первом мошеннике» в губернии, хотя конкретных случаев мошенничества не указывалось. Отметим, что и в донесениях Ларионова, и в материалах перлюстрации акцент в характеристике Козлянинова делался не на его действиях как губернатора, а на особенностях его личности. Так или иначе, его образ, создаваемый совокупностью документов III Отделения, выглядит очень противоречиво: для одних он — мошенник и «деспот», для других — человек, пытающийся изменить закоренелую сущность местных крепостнических ценностей и встречающий отовсюду сопротивление невежественного провинциального благородного сословия. Однако и самому ему, как отметила А. Н. Бикташева, не хватало образования и управленческого опыта, чтобы «возглавить либеральную оппозицию», и потому, несмотря на большое желание поспособствовать эволюции общественного мнения в своей губернии в соответствии с замыслом правительства, он мало что действительно мог сделать в этом вопросе, кроме как принять к себе в помощники образованных и либеральных чиновников. И это было им сделано сразу же по прибытию в Казань: и Ф. А. Половцов, и К. Н. Перцов вполне отвечали этим требованиям, и их выбор удовлетворял как самого Козлянинова, так и министерство, которому на службе чиновники нового типа были чрезвычайно необходимы. Более того, по мнению А. Н. Бикташевой именно «МВД нацеливало новоиспеченного губернатора на кардинальные кадровые чистки в связи с предстоящими реформами». Это же подтверждается в отчетах В. А. Долгорукова императору в 1857 и 1858 годах, где повторяется, что важно «улучшение состава местного управления и особенно начальников губерний», где на полях Александром Николаевичем было отмечено: «совершенно справедливо». Козлянинов покинул свой пост в 1863 году, что означает, что его кандидатура устраивала МВД, и его замена не связана с проблемами подготовки крестьянской реформы.

Еще одно изменение в составе поволжских губернаторов произошло в Самаре, где в июле 1860 года был заменен К. К. Грот. Причина перевода также не вполне ясна из соответствующего документа Третьего отделения, в качестве таковой может выступить одно лишь письмо вице-губернатора А. И. Котляровского, в котором губернатору дана следующая оценка: «холодный, но умный, эгоист по природе, деспот по управлению, ханжа по направлению, т. е. поборник прогресса на словах, угнетатель всякой личной свободы». Мимолетом он обвинял губернатора в махинациях с ценами на квартиры и помещениями присутственных мест, в недобросовестной ликвидации откупов. На смену К. К. Гроту пришел А. А. Арцимович, который в представлении губернских чиновников был удачным приобретением, а прокурор даже выразил мысль, что «молодые губернаторы будут несравненно лучше старых генералов на губернском месте». Отношение же помещиков было скорее холодным, поскольку либеральный чиновник не мог вызвать иных чувств в губернии, где помещики особенно крепко держались за крепостнические традиции.

Таким образом, информации, сохранившейся в Третьем отделении, критически не хватает, чтобы составить сколь-либо полное видение причин перемещений губернаторов. Можно, конечно, предположить, что эти данные были утеряны, но более вероятным выглядит версия, что общественное мнение о губернаторе не играло ключевой роли в кадровой политике МВД. В зависимости от нужд правительства, которое решало, где и кто им был необходим при конкретных обстоятельствах, производились перестановки губернаторов. Показательно, что ни один из рассмотренных здесь губернаторов не был переведен на ту же должность в другую губернию: Гагарин и Грот были направлены в столицу, Синельников — в Польшу. А значит, дело было вовсе не в отношениях губернаторов с местным дворянством. Для того, чтобы ответить на вопрос, чем обуславливалась кадровая политика, необходимо обращаться к другим источникам: фонду МВД и мемуарам ведущих политических деятелей эпохи, в том числе самих губернаторов, если таковые имеются.