Аналитическая психология Карла Густава Юнга

Швейцарский психиатр и психолог. Собственные особые взгляды и методы стали зарождаться с 1910;1912 г.

К.Г. Юнг выступил против постулата 3. Фрейда об определяющей роли сексуальных влечений в психической регуляции жизнедеятельности. Под либидо понималась не сексуальная, а любая бессознательная психическая энергия.

Юнг оспаривал позицию Фрейда, выводившего бессознательное из сознания (путем вытеснения из сознания неприемлемых для него влечений и травмирующих переживаний). Он считал, что все, что возникает в сознании, сначала с очевидностью не осознается и осознание возникает из неосознанного состояния. Бессознательное аккумулирует и перерабатывает информацию, поступающую от органов чувств, лишь незначительная часть этой информации доходит до сознания (только то, что сознание готово принять).

Структуру психического бытия Юнг представлял в виде двух фундаментальных сфер — сознания и психического бессознательного. Бессознательная сфера психического не поддается прямому наблюдению и проявляется в своих продуктах, переходящих порог сознания, которые Юнг делил на два класса:

• 1. Познаваемый материал сугубо личного происхождения. Этот класс содержаний Юнг назвал подсознательным разумом или личностным бессознательным, состоящим из элементов, организующих человеческую личность как целое, формирующихся в течении жизни индивида. Сюда входят и вытесненные побуждения, забытые травмирующие впечатления.
• 2. Класс содержаний, не имеющих индивидуального происхождения — коллективное бессознательное. Содержания эти принадлежат типу, воплощающему свойства не отдельного психического бытия, а всего человечества или отдельной его ветви. Эти коллективные паттерны Юнг назвал архетипами (буквально: «первичные модели»). Слово «архетип» происходит от греческого — образ. В позднеантичной философии (Филон Александрийский, около 25 лет до н.э. — около 50 лет н.э.) это слово означало прообраз, идею.

Архетип можно понимать как отпечаток или энграмму (en-gram), развившуюся в результате уплотнения бесчисленных вновь и вновь повторяющихся психических переживаний, т. е. продукт равно постоянных и повсеместно существующих влияний извне. Архетип придает смысл как внутренним, так и внешним восприятиям и направляет действие в соответствующее этому смыслу русло, является предшественником идеи. В форме архетипов передается по наследству (через структуру мозга) опыт предшествующих поколений. Можно указать на следующие архетипы: мать, отец, дитя, девушка, правитель, священнослужитель, врач, учитель, физически или сексуально привлекательный мужчина или женщина, роковая женщина и романтический мужчина, мать с ребенком, деятельный мужчина, мудрый старец, мудрая старуха, архетип единства и порядка, соединения противоположностей, инцеста, вотан, мана, анима и анимус у мужчины, персона, тень, самость, мудрец, бог.

Цель терапии Юнг определил следующим образом: «Самость должна заменить Оно (Ид)». Самость (self) — архетип в теории Юнга, который становится центром структуры личности, когда все противоборствующие силы внутри личности интегрируются в процессе индивидуации, т. е. психотерапия должна помогать в процессе интеграции содержаний бессознательного и сознания. Психическое развитие при этом рассматривается как процесс, детерминируемый изнутри и направленный на раскрытие того, что изначально заложено в бессознательной сфере индивида.

Юнг предлагает три метода для достижения сферы бессознательного:

• 1. Ассоциативный эксперимент, тест словесных ассоциаций. Испытуемый должен как можно быстрее отвечать на слова-стимулы первым пришедшим в голову словом-ответом. При этом фиксируется время реакции. Юнг описал 12 различных типов нарушения реакции: увеличение времени реакции; реакция более чем одним словом; реакция, выраженная не словесно, а мимикой; неправильное воспроизведение и т. д. Нарушение реакции рассматривается как «индикатор комплекса». Комплекс — неосознаваемое образование, группа психических процессов, объединенная единым аффектом, обусловливающая структуру и направленность сознания. Комплексы имеют тенденцию образовывать как бы «отдельную маленькую личность». Бессознательное состоит из некоторого неизвестного числа комплексов.
• 2. Анализ сновидений осуществляется с целью выяснить, «что бессознательное делает с комплексами». Юнг видел в сновидении сигнал, что «индивид отклонился от собственного пути». Важным условием анализа является согласие клиента с толкованием, что говорит о том, что послание бессознательного дошло до сознания. В сновидении бессознательное пытается послать сознанию некоторую информацию, приноравливаясь к способности сознания ее воспринять. Необходимым условием анализа сновидений, по Юнгу, является предварительный анализ реальной жизненной ситуации клиента, ибо именно реалии этой ситуации побуждают бессознательное посылать сознанию послания в виде снов. Естественно, что далеко не все сны имеют такой важный для человека характер. Анализировать следует те сны, которые сознание особенно отметило — которые запомнились, поразили, не выходят из головы, часто повторяются.
• 3. «Активное воображение» — термин Юнга, обозначающий процесс сознательного наблюдения и реакции на образы и символы бессознательного. Процесс этот можно описать как «сознательное сновидение» (conscious dreaming). Во многих отношениях совпадает с определенными формами медитации.

Содержания коллективного бессознательного, по Юнгу, несут на себе сильный отпечаток сотен тысяч лет архаичной жизни, когда человечество пребывало в состоянии разрозненных орд, воюющих между собой. Сознание, письменность, передача опыта от поколения к поколению были неразвиты. Условием выживания племени, сохранения потомства была готовность взрослых особей к самопожертвованию во имя интересов племени. Требования этого периода существования человечества отражаются в поведении и современных людей. Юнг очень настороженно относился ко всем проявлениям одержимости, экстаза, упоения, воинственной нетерпимости по отношению к представителям других групп. Такое поведение в современных условиях зачастую толкает человека к гибели, не принося пользы никому. С этими явлениями Юнг связывал появление фашизма в Германии.

Со временем в первобытных ордах стали появляться люди, наделенные сознанием. Это было полезно для племени: передавался и накапливался опыт, текущие задачи решались не только с помощью отваги и самопожертвования, но и мастерства, анализа ситуации, размышления. Жизнь людей, наделенных высоким уровнем развития сознания, представляла ценность. Отсюда стали возникать идеи ценности личности, свободы личности, индивидуальной ответственности, границ личности, ценности человеческой жизни.

В современном человеке, как и в современном обществе, происходит борьба между этими полюсами — коллективными или индивидуальными формами жизни. Сознание человека тоже выросло в свое время из бессознательного. Одна часть нашего бессознательного старается помогать сознанию, другая стремится захлестнуть сознание, вернуть человека к состоянию члена первобытной орды. Трезвый анализ человеком того, что с ним происходит, интеграция всех противоборствующих в психике сил с учетом реалий контекста, в котором человек живет, приводит человека к гармоничному и эффективному функционированию, субъективному ощущению благополучия.

Центральное понятие у Юнга — это «коллективное бессознательное». Он отличает его от «личностного бессознательного», куда входят, прежде всего, вытесненные на протяжении индивидуальной жизни представления. В личностном бессознательном скапливается все подавленное и позабытое. Этот темный двойник нашего Я (его тень) был принят Фрейдом за бессознательное как таковое. Поэтому Фрейд обращал основное внимание на раннее детство индивида, в то время как Юнг считал, что «глубинная психология» должна обратиться к куда более отдаленным временам истории. Коллективное бессознательное — итог жизни рода, оно присуще всем-людям, передается по наследству и служит тем основанием, на котором вырастает индивидуальная психика. Психология, как и любая другая наука, изучает универсальное в индивидуальном, причем это общее не лежит на поверхности, его нужно искать в глубинах психики. По наблюдаемым душевным явлениям мы восстанавливаем систему установок и типичных реакций, которые незаметно определяют жизнь индивида. Под влиянием врожденных программ находятся не только элементарные поведенческие реакции вроде безусловных рефлексов, но также наше восприятие, мышление, воображение. Архетипы коллективного бессознательного служат своеобразными когнитивными образцами: интуитивное схватывание архетипа предшествует инстинктивному действию.

Юнг сравнивал архетипы с системой осей кристалла, которая преформирует последний в растворе, будучи неким невещественным полем, распределяющим частицы вещества. В психике таким «веществом» является внешний и внутренний опыт, организуемый согласно врожденным образцам. В чистом виде архетип, поэтому не входит в сознание, он всегда соединяется с каким-то опытом, подвергается сознательной обработке. Ближе всего к невещественной форме — архетипу стоит опыт сновидений, галлюцинаций, мистических видений, когда сознательная обработка минимальна. Это спутанные, темные «архетипические» образы, воспринимаемые как что-то жуткое, чуждое, но в то же время переживаемые как нечто бесконечно превосходящее человека, божественное. В работах по психологии религии Юнг использует термин «нуминозное» (numinosum — от лат. numen, божество), введенный немецким теологом Р. Отто. Это опыт того, что переполняет нас страхом и трепетом, опыт подавляющего нас своей властью, но в то же время это опыт величественного, дающего нам полноту существования.

Архетипические образы всегда сопровождали человека, они являются источниками мифологии, религии, искусства. В этих культурных образованиях происходит постепенная шлифовка темных и жутких образов, они превращаются в символы, все более прекрасные по форме и всеобщие по своему содержанию. Мифология была изначальным способом нейтрализации колоссальной психической энергии архетипов.

Человек первобытного общества лишь в незначительной мере отделяет себя от «матери-природы», от жизни племени, хотя уже испытывает последствия отрыва сознания от животной бессознательности (на языке религии — «грехопадения», «знания добра и зла»). Гармония восстанавливается с помощью магии, ритуалов, мифов. С развитием сознания пропасть углубляется, растет напряжение. Перед человеком возникает: проблема приспособления к собственному внутреннему миру, и все более сложные религиозные учения берут на себя задачу примирить, гармонизировать сознание с архетипическими образами бессознательного.

" Все те творческие силы, которые современный человек вкладывает в науку и технику, человек древности посвящал своим мифам", стремясь восстановить гармонию сознания и архетипических образов.

Человеческая психика есть целостность бессознательных и сознательных процессов. Это саморегулирующаяся система, в которой происходит постоянный обмен энергией между элементами. Обособление сознания ведет к утрате равновесия, и бессознательное стремится «компенсировать» односторонность сознания. Люди древних цивилизаций ценили опыт сновидений, галлюцинаций как милость божию, поскольку именно в них открывалась вечная мудрость. Если сознание игнорирует этот опыт, если культура отбрасывает ритуалы инициации и мифы, помогающие ассимилировать энергию коллективного бессознательного, то символическая передача невозможна, и архетипические образы могут вторгнуться в сознание в самых примитивных формах.

С такими «вторжениями» коллективного бессознательного Юнг связывает не только все растущее число индивидуальных психических заболеваний, но и массовые психозы современности. Расовая мифология и «одержимые» вожди нацистов, буквально воспроизводящие поведение древних «берсерков», коммунистический миф о реализации «золотого века» — все это детски наивно с точки зрения разума, однако подобные идеи захватывают миллионы людей. Все это свидетельствует о вторжении сил, которые намного превосходят человеческий разум.

И все это коллективное безумие было закономерным следствием европейской истории, ее несравненного прогресса в овладении миром с помощью науки и техники. История Европы — это история упадка символического знания. Техническая цивилизация представляет собой итог не последних десятилетий, но многих столетий «расколдования» мира. Символы и догматы открывают человеку священное и одновременно предохраняют его от соприкосновения с колоссальной психической энергией. Мировые традиции содержат в себе гармоничные «формы жизни», которые стали чужды большинству современных европейцев и американцев, разрушающих традиционные общества уже не только у себя дома, но и по всему миру. Реформация, Просвещение, материализм естествознания — вот ступени распада прежних «форм жизни». Разложенный на формулы символический космос сделался чуждым человеку, а сам он превратился в одну из физических сил. В образовавшийся вакуум хлынули абсурдные политические и социальные доктрины, начались катастрофические войны.

Цель аналитической психологии — гармонизация сознания и бессознательного, равнозначная тому, что древние мыслители называли мудростью. В психотерапевтической практике такое равновесие сознания и бессознательного является искомым результатом погружения Я в глубины психики («индивидуация»). В последние десятилетия своего творчества Юнг занимался не столько разработкой своей психологии, сколько исследованиями гностицизма, алхимии, мифологии разных стран и народов. Им было создано своеобразное богословское учение в духе гностицизма первых веков нашей эры, а свою аналитическую психологию он нередко называл «западной йогой». Юнг сделался «гуру» для немалого числа адептов эзотеризма, хотя учебные институты юнгианской ассоциации по-прежнему готовят не шаманов, а квалифицированных врачей-психотерапевтов. Его неоднократно обвиняли в мистицизме и иррационализме, хотя правильнее было бы говорить о традиционализме и политическом консерватизме Юнга.

Характер — это сложившаяся устойчивая индивидуальная форма человеческого бытия. Поскольку эта форма воплощает в себе как физическую, так и психическую природу, то общая характерология представляет собой учение о признаках как физического, так и психического свойства. Необъяснимое единство живого существа является причиной того, что физический признак есть не просто физический, а психический — не есть просто психический. Неразрывность и целостность природы ничего не ведает о тех несовместимостях и различиях, которые вынужден устанавливать человеческий разум, чтобы суметь проложить дорогу к пониманию.

Различение тела и разума — это искусственная дихотомия, дискриминация, которая, несомненно, в большей степени основывается на своеобразии познающего интеллекта, чем на природе вещей. В действительности же взаимное проникновение телесных и психических признаков столь глубоко, что по свойствам тела мы не только можем сделать далеко идущие выводы о качествах психического, но и по психической специфике мы можем судить о соответствующих телесных формах. Последнее, конечно, потребует от нас несравненно больших усилий, но, пожалуй, не из-за того, что психика оказывает меньшее влияние на тело, чем тело на психику, а потому, что если начинать с психического, то нам придется делать вывод по неизвестному об известном, тогда как в противном случае у нас есть преимущество: ведь здесь мы можем отталкиваться от известного, то есть от видимого нами тела. Вопреки психологической теории, которая якобы у нас сегодня существует, психическое все же намного бесконечнее и темнее, чем видимая поверхность тела. Психическое по-прежнему является чужой, неизведанной страной, из которой к нам поступают лишь косвенные известия, передаваемые через подверженные всевозможным иллюзиям функции сознания.

Следовательно, более безопасным представляется путь от внешнего к внутреннему, от известного к неизвестному, от тела к психике. Поэтому все попытки создания характерологии начинались снаружи. К ним относятся такие методы предков, как, например, астрология, которая даже обращалась к звездам, чтобы постичь те линии судьбы, начала которых лежат в человеческом сердце, а также хиромантия, френология Галля и физиогномика Лафатера. Недавние попытки подобного рода представлены графологией, физиологической типологией Кречмера и кляксографическим методом Роршаха. Как видно, путей от внешнего к внутреннему, от телесного к психическому вполне достаточно. Такое направление от внешнего к внутреннему должно быть путем исследования до тех пор, пока не будут с достаточной надежностью установлены определенные элементарные психические состояния. Но как только это произойдет, путь может стать обратным. Тогда мы сможем поставить вопрос: каково телесное выражение конкретного психического состояния? К сожалению, мы еще не настолько продвинулись в данной области, чтобы быть в состоянии вообще затрагивать этот вопрос, потому что основное условие, а именно удовлетворительная констатация психического состояния, еще далеко не выполнено. Более того, мы лишь начали упражняться в расстановке психического инвентаря, да и то не всегда успешно.

Простая констатация того, что определенные люди выглядят так-то и так-то, совсем ничего не будет значить, если она не позволит нам сделать вывод о соответствующем содержании. Мы только тогда будем удовлетворены, когда узнаем, какой вид психического соответствует определенным физическим качествам. Тело без психики нам ни о чем не говорит, так же как — позволим себе встать на точку зрения психического — душа ничего не может значить без тела. Если мы теперь собираемся по какому-нибудь физическому признаку судить о соответствующем ему психическом качестве, то мы делаем это, как уже было сказано, по известному о неизвестном. юнг психолог бессознательный Я, к сожалению, вынужден подчеркивать эту мысль, поскольку психология является самой молодой из всех наук и поэтому находится во власти предрассудков. Тот факт, что психология, в сущности, была открыта лишь недавно, является непосредственным доказательством того, что нам потребовалось слишком много времени для отрыва психического от субъекта и тем самым выделения его в качестве предмета объективного познания. Психология как естественная наука — это фактически приобретение самого последнего времени, поскольку до сих пор она была таким же фантастическим продуктом произвола, как и средневековая естественная наука. Считалось, что психологией можно распоряжаться. И этот предрассудок ощутимо следует за нами. Психическая жизнь — это нечто самое непосредственное, а поэтому вроде бы и самое знакомое, даже более чем знакомое: она зевает нам в лицо, она раздражает нас банальностью своей нескончаемой повседневности, мы даже страдаем от этого и делаем все возможное, чтобы о ней не думать. Из-за того, что психическое представляет собой самое непосредственное явление, из-за того, что мы сами являемся психическим, мы вряд ли можем предположить что-либо иное, чем-то, что мы знакомы с ним глубоко, основательно и долго. Поэтому каждый не только имеет свое мнение о психологии, но и убежден, что он, само собой разумеется, лучше всех в ней разбирается. Психиатры, которым приходится сражаться с родственниками и опекунами своих пациентов, понятливость которых (родственников и опекунов) уже стала притчей во языцех, были, пожалуй, первыми людьми, которые в качестве профессиональной группы столкнулись с бытующим в массе слепым предрассудком, что в психологических вопросах каждый понимает больше любого другого, что, впрочем, не мешает и самому психиатру разделять это мнение. Причем доходит до того, что он вынужден признать: «В этом городе вообще только два нормальных человека. Профессор В. — второй» .

В психологии сегодня нужно, в конце концов, прийти к пониманию того, что психическое — это нечто совершенно неизведанное, хотя оно и кажется абсолютно знакомым, и что психику другого каждый знает, пожалуй, лучше, чем свою собственную. Во всяком случае, для начала это было бы весьма полезным эвристическим предположением. Ведь именно из-за непосредственности психических явлений психология и была открыта так поздно. А поскольку мы стоим еще только у истоков науки, постольку у нас отсутствуют понятия и определения, с помощью которых мы могли бы охватить известные нам факты. Первые у нас отсутствуют, последние (факты) — нет; более того, они теснят нас со всех сторон, мы даже завалены ими в отличие от других наук, вынужденных их разыскивать, а естественное группирование их, как, например, химических элементов или семейства растений, опосредуется нами наглядным понятием апостериори. Совсем иначе, однако, обстоит дело с психикой; здесь со своей эмпирически-наглядной установкой мы просто попадаем в непрерывное течение наших субъективных психических явлений, и если из этого потока вдруг всплывает всеобъемлющее общее понятие, то оно является не более чем простым симптомом. Раз мы сами являемся психическим, то, позволяя исполниться психическому процессу, мы почти неизбежно растворяемся в нем и тем самым лишаемся способности познающего различения и сравнения.

Это только одна трудность; другая заключается в том, что по мере отделения от пространственного явления и приближения к беспространственности психического мы теряем возможность точного количественного измерения. Даже констатация фактов становится затруднительной. Например, если я хочу подчеркнуть недействительность какой-либо вещи, то говорю, что я только подумал. «У меня даже и мыслей таких не было бы, если бы не… и вообще я такого не думал». Замечания подобного рода доказывают, какими туманными являются психические факты или, точнее сказать, насколько неопределенно субъективными они кажутся, ибо на самом деле они столь же объективны и определенны, как и любое другое событие. «Я действительно подумал так-то и так-то, и отныне это всегда будет присутствовать в моих действиях». Даже к такому, можно сказать, само собой разумеющемуся признанию многие люди должны буквально-таки продираться, порой при огромном напряжении моральных сил. Именно с этими трудностями мы сталкиваемся, когда делаем вывод по известному внешнему явлению о состоянии психического.

Отныне область моих изысканий сужается с клинической констатации, в самом широком смысле, внешних признаков до исследования и классификации всех психических данных, которые вообще могут быть выявлены и установлены. Из этой работы сначала возникает психическая феноменология, которая делает возможным появление соответствующего структурного учения, а уже из эмпирического применения структурного учения вытекает наконец психологическая типология.

Клинические исследования основываются на описании симптомов, и шаг от симптоматологии к психической феноменологии можно сравнить с переходом от чисто симптоматической патологии к знаниям о патологии клеточной и патологии обмена веществ, ибо психическая феноменология позволяет нам увидеть процессы заднего плана психического, лежащие в основе возникающих симптомов. Общеизвестно, что это стало возможным благодаря применению аналитического метода. Сегодня мы обладаем действительным знанием о психических процессах, вызывающих психогенные симптомы. Этим знанием является не что иное, как учение о комплексах, которое, собственно, и оказывается основой психической феноменологии. Что бы ни действовало в темных подпочвах психического — разумеется, на этот счет существуют разнообразные мнения, — несомненно, по крайней мере, одно: прежде всего это особые аффективные содержания, так называемые комплексы, которые обладают определенной автономией. Мы уже не раз сталкивались с выражением «автономный комплекс», однако, как мне кажется, оно часто употребляется неправомерно, тогда как некоторые содержания бессознательного и в самом деле обнаруживают поведение, которое я не могу назвать иначе как «автономным», подчеркивая этим их способность оказывать сопротивление сознательным намерениям, появляться и исчезать, когда им заблагорассудится. Как известно, комплексы — это прежде всего такие психические величины, которые лишены контроля со стороны сознания. Они отщеплены от него и ведут особого рода существование в темной сфере бессознательного, откуда могут постоянно препятствовать или же содействовать работе сознания.