Первые годы у власти и становление королевской политики

8 марта 1702 года скончался король Вильгельм III, и на престол взошла королева Анна. В огромной степени формированию ее окружения способствовала отнюдь не настоящая политическая ситуация, но предыстория: период ее жизни начиная с высадки Вильгельма Оранского на берега Англии до смерти его в начале 1702 года.

Ситуация до ее восшествия на престол была таковой, что Вильгельм III и Мария, сестра будущей королевы Анны, тщательно оберегали ее от любой возможности оказаться вовлеченной в политику королевства. Это было связано с опасениями Вильгельма перед мощной оппозицией тори, которая могла консолидироваться вокруг фигуры принцессы. Самым близким человеком для королевы в этих условиях стала Сара Черчилль, жена Джона Черчилля, будущего герцога Мальборо, а также и сам Джон Черчилль. Сара Черчилль происходила из не слишком богатой и влиятельной семьи, однако богатым и влиятельным был ее муж, тогда еще граф. К графу Вильгельм был настроен порою антагонистично и неприязненно, несмотря на переход Мальборо на его сторону во время высадки в Англию, хотя и признавал его таланты и способности. Однако все попытки королевской четы разлучить двух подруг оказались напрасными. Дружба мисс Морли и мисс Фриман, как называли себя в переписке будущая королева и будущая герцогиня, началась еще в детстве и лишь укрепилась с годами. После смерти Вильгельма Сара Мальборо стала для королевы, из-за действий Вильгельма плохо знакомой со двором и парламентом, естественным и главным союзником и советником.

К моменту смерти Вильгельма Джон Черчилль находился в Гааге в должности экстраординарного посла и главнокомандующего английской армией. Его задачами было скоординировать многие вопросы, возникшие между союзниками: Англией, Объединенными Провинциями и императором. Хотя 7 сентября 1701 года основные пункты Священного союза были подписаны и утверждены, Мальборо оставалось много работы по координации вопросов взаимодействия союзников — числа выставляемых войск, снабжения и т. д. Как и его жена, Джон Черчилль имел давние связи с королевой, являясь ее доверенным лицом.

Приход к власти королевы вызвал значительную перестройку в кабинете министров. Первым нужно упомянуть о назначении в начале мая 1702 года Сидни Годольфина на пост Лорда-Казначея. В это решении безусловно присутствовало рациональное зерно: Годольфин более десяти лет занимал различные посты в Казначействе, проявляя себя крайне талантливым администратором и политическим деятелем. Однако помимо этой причины были и другие — Годольфин имел давние дружеские связи с Мальборо и Сарой Черчилль. Мальборо убеждал королеву принять Годольфина, чтобы иметь в крайне важной для него как генерала должности друга и верного союзника. Кроме того, и для самой королевы Годольфин не был незнакомцем — сохранились фрагменты их переписки еще до ее вступления на престолОднако если назначение Годольфина на пост Лорда-Казначея вполне ясно, то с остальными перестановками в кабинете министров ситуация обстоит иначе. Речь идет, в первую очередь, о назначении и лордов Сеймура, Хау и Ноттингема. Между тем, дядя королевы, граф Рочестер, лишь сохранил свое место лорда-лейтенанта Ирландии, хотя и стремился к посту лорда-казначея.

Подобную политику короны в отношении кабинета можно объяснить несколькими разными теориями. Во-первых, в своих мемуарах герцогиня Мальборо подчеркивала, что тори создали себе положительную репутацию в глазах королевы, сумев провести в парламенте решение о назначении ей содержания — по предположению самой герцогини, сделано это было лишь в пику Вильгельму, но отнюдь не из каких-либо иных побуждений. Кроме того, по словам герцогини, королева считала вигов закоренелыми республиканцами, опасными для своей власти. Второе предположение, на котором делается упор, заключается в том, что сделано это было из соображений целесообразности: к началу 1702 года тори обладали большинством в парламенте — допустив их лидеров в кабинет, корона тем самым заручалась их поддержкой. О том, что решение насчет кабинета было ее личным решением, свидетельствует также информация из мемуаров герцогини: в них она утверждает, что с первых же дней пыталась склонить королеву на сторону вигов, однако та, судя по одному из писем, верила в принципы Церкви, за которые, как она полагала, стояли тори.

Второе предположение находит свою поддержку в том, как сама королева обозначила свои политические цели и задачи. Ее первое выступление было выступлением перед Тайным советом, второе — перед палатами общин и лордов, и текст каждого из них был написан Годольфином, еще не занявшим тогда пост Лорда-Казначея. Собрание Тайного совета состоялось в день смерти Вильгельма, и речь королевы в нем носила характер согласия ее, дочери Якова II, с существующим порядком, с достижениями последней революции. Она уверила присутствующих в заботе о «сохранении нашей религии и законов и свобод моей страны», а также о необходимости и готовности «поддерживать наследование по протестантской линии и сохранять порядки Церкви, как-то установлено законом». Отказавшись от идеи реставрации на троне своего отца, королева сказала о своем стремлении продолжить приготовления к войне с Францией, начатые ее предшественником. В тот же день, 8 марта, королева получила обращения палат общин и лордов, основным мотивом которых было изъявление своей полной поддержки королевы в вопросе об объявлении войны Франции, хотя фактически королева еще не имела возможности уведомить палаты о своих намерениях. Таким образом, направлением своей политики корона объявила войну с Францией; парламент с преобладанием тори объявил ей свою поддержку, и назначение лидеров тори, чьи интересы совпадали с королевскими, на посты кабинета в этом контексте выглядит вполне логично.

В своем последующем обращении к палатам парламента 11 марта королева обозначила две важных политических цели, к выполнению которых она будет стремиться на протяжении всего своего правления: «уменьшение непомерного могущества Франции» и, «во имя мира и безопасности двух королевств», найти приемлемые условия для унии с Шотландией. Вопрос о том, насколько цели эти были продиктованы самой королевой, а насколько — ее ближайшим окружением в составе Мальборо и Годольфина, будет раскрываться в дальнейших главах. Нужно упомянуть также об одной из частей ее речи, написанной Годольфином: королева напомнила членам палат, что ее сердце — целиком английское и она сделает все для благоденствия Англии. Эта деталь, очевидно, несла в себе более глубокий смысл, чем может показаться — в ней видится противопоставление себя иноземцу-предшественнику, при котором тори не пользовались большим расположением. Судя по ответу, палаты были удовлетворены; между тем, королева также пообещала в общинам диссентеров охранять их права, повторив то же обещание и в конце парламента. В ее действиях уже в самом начале правления прослеживается умеренный курс, который будет характерен для министерства Мальборо-Годольфина и будет также прослеживаться в письмах королевы.

Первые шаги во внутренней политике были уже сделаны, вопросы о назначении королевского окружения на посты также недолго оставались нерешенными. Годольфин получил пост в начале мая, Сара Черчилль также еще в марте приняла высший придворный чин, Мальборо стал уже в конце марта герцогом и получил большое содержание — частично выделенное парламентом, частично — из королевского личного дохода. Пожалование титула герцога было личной инициативой королевы, на которой она настаивала вопреки недолгим возражениям Сары Черчилль. Несмотря на королевскую милость, Мальборо стремился к большему — на фоне уже очевидной для всех войны союзные войска не имели главнокомандующего. Мальборо видел кандидатом себя, в то время как в намерения королевы входило отдать эту должность принцу Георгу. В качестве аргументов в свою пользу Мальборо предъявлял просьбы голландских союзников, связями с которыми он успел обзавестись, и прочие доводы: например, он говорил о сложностях, которые возникнут с прусским королем, который также претендовал на эту должность, в том случае, если главнокомандующим станет принц королевской крови. Кандидатура же самого Мальборо являлась нейтральной, и в конце концов он получил этот пост. Королева воздержалась также от перестановок среди военных и дипломатических назначений, следуя в этом курсу Вильгельма.

С первыми трудностями корона столкнулась уже сразу после начала войны. Билль о разработке проекта унии с Шотландией, созданный по инициативе королевы, натолкнулся на сопротивление лидеров тори, незадолго до того получивших места в кабинете. Предсказания Годольфина насчет этой оппозиции оказались верными — она не была оппозицией всей партии тори и не стала серьезной преградой для принятия билля. Тем не менее, такое расхождение во взглядах между королевой и частью ее кабинета, который должен был быть ее опорой, показательно. Подобная ситуация могла возникнуть из-за опасения верхушки тори перед наплывом в Англию и английский парламент шотландских пресвитериан. Однако большинство в палате общин все же рассматривали унию как нечто более полезное, нежели вредное. Несмотря на это, переговоры двух комиссий, назначенные в том же году, не пришли к ощутимым результатам — интересно, что комиссии не успели даже найти более-менее существенные разногласия, чтобы завести дискуссию. Судя по всему, к такому исходу привели два фактора: во-первых, состав английской комиссии, в которой было много сторонников лидеров тори, не желавших унии; во-вторых, политическая нестабильность и разногласия в шотландском парламенте, приведшие к тому, что комиссионеры от шотландской стороны не имели четких условий и требований. Короне пришлось на какое-то время отложить вопрос объединения двух королевств.

Весна и лето стали для новой королевы и ее недавно сформированного кабинета временем становления и подготовки к активным действиям. Во-первых, произошло обозначение дальнейших планов короны: победы в войне с Францией и обеспечения унии двух наследственных владений королевы Анны в одно. О важности войны для ее политики свидетельствует многое: начиная с работы последнего парламента короля Вильгельма и на протяжении порядка 8 лет королева сама выступала с обращением в палате общин о необходимости ведения войны; ее же выступлением с благодарностью за поддержку войны заканчивалась почти каждая сессия парламента. Очевидно, что своими речами с упоминанием герцога и его успехов она усиливала позиции своего генерал-капитана внутри страны, тем самым поднимая авторитет всего кабинета — парламентские речи стали одним из самых важных инструментов её политики. В более глобальном плане инструментом реализации своих планов королева избрала опору на одну из партий — в данном случае, тори.

Новый, первый парламент королевы Анны был собран 20 октября 1702 года. Спикером его стал кандидат от тори, Роберт Харли. Этот парламент стал парламентом тори — преобладание их в палате общин достигало соотношения 2:1, и достигнуто это преобладание не без помощи королевы, надежды которой на победу тори были очевидны для всех. Такое подавляющее большинство в теории должно было в теории обеспечить тори принятие любых политических решений в палате общин; кроме того, оно не могло не уверить лидеров тори, пользовавшихся расположением королевы и заседающих в кабинете, в своем могуществе. В том, что они играли важную роль в формировании политики короны на данный период, сомнений мало — из письма Лорда-Казначея герцогу на континент следует, что они наравне с Годольфином принимали участие в написании открывающей парламент речи королевы.

«Лорды и джентльмены; с огромным удовлетворением я встречаю этот парламент, созванный мною с целью помочь мне в ведении справедливой и необходимой войны, в которую мы оказались вовлечены.» — такими были первые слова королевы в палате общин 20 октября 1702 года. Безусловно, выбор их был не случаен: корона сразу же наметила парламенту основные вопросы, которыми им следовало озаботиться. «Я твердо настроена защищать и сохранять Церковь, как-то установлено законом, и охранять ваше пользование всеми правами и свободами; в свою очередь, я полагаюсь на вашу заботу обо мне. Мои и ваши интересы неразделимы; мои усилия никогда не будут испытывать недостатка в стремлении обеспечить вашу безопасность и благополучие.» — заключила королева. Кажется очевидным, что таким образом королева подчеркивала общность интересов короны и партии тори, заключавшиеся в защите интересов Церкви, достижений Славной революции и ведении «справедливой и необходимой» войны против Франции. Интересен в этом отношении эпизод из мемуаров герцогини о реакции лордов тори на эту речь.

Несмотря на веру королевы в мотивы и цели тори, Мальборо и Годольфин относились к ним с недоверием. Об этом свидетельствует то, что в письме Годольфину Мальборо негативно отзывается о Рочестере, ожидая от него неприятностей. Восьмого октября, незадолго до созыва первого парламента королевы Анны, уже Годольфин в письме герцогине Мальборо говорит о своей неприязни к Сеймуру. Опасения дуумвиров насчет позиции тори начали сбываться уже в самом начале работы парламента. Впервые это проявилось в той формулировке ответа на обращение королевы, которую тори, воспользовавшись своим большинством, сумели протолкнуть через палату общин. Конфликт заключался в предложенной тори фразе о том, что победы герцога Мальборо «возвратили древние честь и славу английской нации». Очевидно, глагол «возвратили» подразумевает, что эта честь и слава была утрачена; утрачена ни кем иным, как фаворитом вигов, Вильгельмом. Их требование заменить глагол «возвратили» (retrieved) на «отстояли» (maintained) не привело ни к чему, поскольку партия Церкви, уже открыто, указала вигам на бесполезные и даже бесславные кампании Вильгельма во Фландрии. Несколько угрожающе также прозвучали их обещания восстановить «должные» права и привилегии Церкви, убрав от рычагов власти лиц, замышляющих против нее недоброе. Фактически не вызывает сомнений о том, что речь шла о вигах, сторонниках диссентеров. Однако в переписке Мальборо и Годольфина этих эпизодов не упоминается — вероятно, по той причине, что они были на данном этапе лишь демонстрацией силы, не приведшей еще к ощутимым последствиям. Кроме того, королева, Мальборо и Годольфин получили то, в чем они нуждались, поскольку палата согласилась с необходимостью утвердить военные расходы в том же самом обращении.

Утверждение расходов позволило герцогу Мальборо начать подготовку к следующей кампании на континенте. Его достижения были впечатляющи — по возвращении в Гаагу после летне-осенней кампании его встречали как героя, со слезами на глазах. Кроме того, Мальборо удалось установить доверительные, даже дружеские отношения с Великим пенсионарием Хейнсиусом. Эти отношения он использовал, чтобы передать королеве через герцогиню мнение Хейнсиуса о том, насколько кандидатура Мальборо подходит для занятия им поста командующего союзными силами. Здесь нужно остановиться на нескольких моментах: во-первых, нужно обратить внимание на использование герцогом (а также кабинетом и короной) удачных обстоятельств во внешней политике для политики внутренней как в данном эпизоде, так в последующих. Кроме того, здесь впервые в переписке герцога и герцогини проявляется характерная особенность их взаимодействия с королевой, повторяющаяся в будущем: герцог, не считая формальных отчетов, достаточно редко пишет королеве сам; еще реже эти письма действительно написаны им самим, а не Годольфином и герцогиней Мальборо. Выражая в письме герцогине благодарность, которую он испытывает к королеве, Мальборо признается, что изъявление чувств нельзя назвать его сильной стороной; а потому задачу эту он возлагает на свою жену, прося ее выразить королеве то, чего не может он сам.

В то время как Мальборо на континенте укреплял свои войска и координировал действия союзников, в английском парламенте лидеры тори решили воспользоваться своим большинством, чтобы провести радикальный Билль о временном согласии (the Bill of Occasional Conformity), являвшийся во многом отступлением от принципов революции. Диссентеры, которые по Акту о присяге (Test Act) и Акту о веротерпимости (Act of Toleration) могли занимать государственные посты, причащаясь раз в год в Англиканской церкви, отныне этого права лишались. Этот акт был, безусловно, ударом по диссентерам, и, в конечном счете — по вигам. В контексте данного исследования ключевой интерес вызывает то, как к этому, несомненно радикальному, Биллю относилась сама королева.

Позицию ее можно проследить по двум показателям. Первый из этих показателей, часто приводящийся в историографии, заключается в том, что даже муж королевы, сам диссентер, был вынужден под давлением королевы поставить под биллем свою подпись. Однако подобный аргумент выглядит неубедительным: точно также свою подпись оставили под ним Мальборо и Годольфин, которые не поддерживали его, но были принуждены обстоятельствами — от поддержки их кабинета лидерами тори зависела возможность кабинета как такового функционировать. Куда более весомым свидетельством, как кажется, является письмо королевы герцогине Мальборо, в котором она повторяет риторику тори о том, что Церковь находится «в опасности» — эта риторика никогда не использовалась Годольфином или Мальборо. Решение королевы было, безусловно, принято ею лично, а данные в начале правления обещания диссентерам, кажется, уже были позабыты. Билль, однако же, был заблокирован вигами палаты лордов, которые добавили в него столько поправок, что при их одобрении палатой общин терялся весь смысл билля.

Вторая сессия этого парламента завершилась к концу зимы, а следующая должна была начаться лишь осенью. Однако зимою королева неожиданно сместила с поста Рочестера — принято считать, что произошло это из-за темперамента графа, невоздержанного на язык и чрезмерно властного. Вероятно, дело крылось в поведении самонадеянного дяди королевы, однако мотивом его отстранения кажется более верным считать не оскорбительное поведение Рочестера, а то, что своим поведением он ставил под сомнение власть королевы — её королевскую прерогативу.

После этого отношения между Мальборо и Годольфином с одной стороны, и лордами тори с другой стали резко ухудшаться. Думается, что начало было положено задержками с отправкой герцогу на континент выделенных средств, о котором Мальборо писал Лорду-Казначею, в то время как сама задержка могла быть связана с поведением Рочестера. Сам Мальборо связывал это с противодействием тори, ожидавших от Провинций введения эмбарго на торговлю с Францией. Эти обструкции исходили, по мнению герцога, от Бакингема и его союзников-тори из кабинета; они не давали ему возможности расплатиться с солдатами и начать готовиться к весенней кампании. Между тем выполнение условий тори было крайне сложной задачей: для принятия такого решения все провинции должны были дать свое согласие. Нужно заметить, что переписка весны-лета 1703 года ярко иллюстрирует политические воззрения Мальборо и Годольфина. В своем майском письме жене Мальборо пишет, что партийная борьба не может не выйти боком королеве и кабинету, и что сам он никогда не будет принадлежать той или иной партии, служа лишь интересам королевы. Вместе с тем он пророчески утверждает, что это настроит против него сразу обе партии. В конце весны он пишет герцогине, что чрезмерное усиление одной из партий приведет ни к чему иному, как к лишению королевы реальной власти, которой она должна, по его мнению, обладать. В июне герцог вновь пишет Годольфину, что, по полученным им от князя Вратислава сведениям, Ноттингем и его тори будут нацелены в первую очередь против Годольфина. В июне Мальборо был готов предложить Годольфину конкретный план действий: во-первых, он надеялся на смерть заболевшего Сеймура, который, впрочем, не умер, что вновь заставило герцога опасаться его противодействия; во-вторых, надеялся на удаление королевой двух (в идеале он бы удалил семерых, но это, как он считал, неразумно) тори из кабинета и со всех постов. Основным мотивом для герцога желать ослабления тори были опасения перед тем, что они могут вырвать из его рук руководство военными действиями, между тем как его главным желанием было поступать по своему разумению, оставаясь вне досягаемости партий: «В своем текущем настроении, в котором я, даст Бог, буду находиться всегда, я убежден, что обе партии безрассудны и несправедливы. Я прекрасно осведомлен о нескольких допущенных мною ошибках, но не в моих намерениях исправлять их, впадая в еще большие заблуждения; я не стану опираться ни на одну из них [партий], но постараюсь показать всему миру намерение в своих поступках ориентироваться лишь на то, что, по моему мнению, будет в интересах королевы и моей страны». Герцог боялся также, что усиление тори приведет к подрыву с трудом заработанного им доверия среди союзников — особенно среди Провинций, так же раздираемых партийной борьбой. Герцогу необходимо было убедить королеву, и для этого он начал воздействовать на нее через увещевания герцогини и письма, в которых он убеждал королеву в том, что разжигание вражды внутри королевства покажет союзникам и Франции внутреннюю слабость Англии, а также морально поставит королеву на одну ступень с Людовиком XIV, преследовавшим гугенотов. Помимо прочего, поддержка ею билля испортит отношения с Нидерландами и лишит королеву образа защитницы протестантов. Важно, что все эти аргументы герцога были так или иначе связаны с войной, победу в которой он считал соответствующей интересам короны. Тем не менее, дуумвиры понимали, что новая сессия будет крайне тяжелой для и без того заболевшей королевы.

Вторую сессию парламента королева вновь открыла своим обращением, в котором она подчеркивала необходимость сбора средств на ведение войны с учетом новых договоров, заключенных с Савойским герцогством и Португалией. Очевидно, вняв увещеваниям Годольфина и Мальборо, королева призвала палату общин воздержаться от раздоров, несвоевременных с учетом текущей войны — тем не менее, что крайне важно, ни один из лордов тори не был удален из кабинета, как того хотел Мальборо. Однако тот факт, что она вняла его аргументам об опасности для военной кампании, говорит об отношении самой королевы к войне. Впрочем, речь короны не привела к ощутимым результатам, поскольку тори вновь выдвинули в палате общин Билль о временном согласии и с большинством в 83 голоса (вновь весьма ощутимым) сумели его принять. Однако точно тем же способом, что и в прошлом году, билль был отклонен в палате лордов, что еще ранее предсказывал герцог Мальборо — в письме Годольфину он писал, что шанс у этого билля есть лишь в том случае, если они вдвоем выступят в его поддержку, чего они делать точно не станут. Вероятно, отчасти это было и следствием действий Годольфина: еще в сентябре тот писал герцогу, что на противоречиях между некоторыми из лордов тори можно и нужно играть — что, впрочем, не делает их союзниками кабинета. Нужно также пояснить, что под кабинетом в своей переписке Годольфин и Мальборо понимали себя и тех, кто руководствуется интересами королевы в понимании этих интересов самими дуумвирами — тот же Хау, по слухам, говорил, что он желал бы увидеть чету Мальборо «вздернутыми». Раскол кабинета проявлялся также и в том, что тори угрожали Мальборо и Годольфину объединиться вместе с вигами в стремлении вести исключительно оборонительную войну в Голландии, что фактически являлось прямой атакой на Мальборо, который понимал, что это разрушит союз с Провинциями.

Тем не менее, сама королева не спешила вставать в открытую оппозицию тори. Это показывает ее позиция в отношении крупного конфликта, развернувшегося между палатами общин и лордов в 1704 году. Суть его, вкратце, заключалась в том, что инспекция комиссией из палаты общин журналов палаты вскрыла якобы «нарушение королевской прерогативы»: лорды самостоятельно (подобных прецедентов в истории было достаточно) допросили предполагаемых подстрекателей якобитского восстания в Шотландии. Нарушив обычаи — такие вопросы решались в дебатах — палата общин обратилась напрямую к королеве, вынуждая ее принять одну из сторон. Их обращение сопровождалось следующими словами: «Мы смиренно уверяем ваше величество, что так же, как мы своим постановлением о своевременном и действенном снабжении позволили вашему величеству вести войну, которую вы столь славно начали, мы сделаем все, что в нашей власти, чтобы поддержать ваше величество в осуществлении исконных прав и защите их от любых поползновений». Нет сомнений, что о войне — как утверждается в данном исследовании — основном направлении королевской политики короны, тори упомянули не без причины. Учитывая их угрозы о ведении оборонительной войны, подобную формулировку можно считать ультимативной: поддержка билля королевой в обмен на поддержку тори военных расходов. Тем не менее, в ответ королева лишь дважды ограничилась скупой благодарностью за заботу палаты общин о ее прерогативах. Годольфин и Мальборо также не вмешивались — они понимали, что тори палаты общин в гневе на вигов, и смысла обращать их гнев на себя не было. Споры в парламенте продолжались до начала апреля, утихнув, лишь когда расследование пэров показало, что заговор в Шотландии был организован французским королем — факт, крайне выгодный для короны, поскольку он одновременно показал важность продолжения войны и обеспечения безопасности на севере, обеспечения полной унии с Шотландией. Королева получила уверение от палаты лордов в поддержке ее касательно второго вопроса, вопроса о «взаимной выгоде и безопасности» двух королевств; палата лордов настаивала на том, чтобы комиссия состояла из тех членов парламента, что приносили присягу королю Вильгельму — можно предположить, что речь шла о вигах.

На закрытии сессии королева выразила благодарность палате общин за предоставленные ею для ведения войны средства. Несмотря на эту благодарность, денег не хватало — герцог Мальборо в одном из писем упоминал Годольфину, что без серьезных успехов в кампании 1704 года кабинет потеряет всякую поддержку в парламенте; кроме того, он боялся одновременно выхода из войны изнемогающих под финансовым гнетом Провинций и императора, вынужденного на три фронта сражаться против французов, баварского курфюрста и венгерских повстанцев Ракоци. Королева также изъявила желание, чтобы члены палаты общин разъехались по домам, объединенные таким согласием, которое присуще лишь людям, объединенным единой верой, выражая тем самым свою позицию насчет дебатов вокруг Билля.

Перерыв между двумя сессиями стал переломным для внутриполитической ситуации в королевстве. Еще в апреле до дуумвиров дошли слухи о том, что Ноттингем убеждает свою партию в том, что королева готова пойти на любые уступки, однако Мальборо и Годольфин склоняют ее в сторону вигов. Тогда же они узнали о намерении тори превратить Билль о временном согласии в земельный налог, что позволило бы тори провести его без одобрения палаты лордов. Эту информацию они получили от своего нового тайного союзника, Роберта Харли. В мае Ноттингем лично связался с Мальборо, требуя ухода из совета кабинета противников Билля о временном согласии, угрожая в противном случае отставкой. Однако позиции тори, выступавших в первые две сессии парламента единым фронтом, значительно ослабли к весне 1704 года. Свою роль в этом сыграла и пропагандистская кампания, развернутая вигами и сочувствующими диссентерам памфлетисты: в качестве примера можно привести «Кратчайший путь расправы с диссентерами», творение Д. Дефо. Вероятно, именно поэтому отставка пошедшего ва-банк Ноттингема довольно неожиданно была принята королевой: за ней последовали отставки всех остальных радикальных тори. Есть основания предполагать, что решение это было принято королевой вполне добровольно, а не с подачи четы Мальборо и Годольфина — из переписки герцога с герцогиней ясно, что королева совершенно не переживает из-за ситуации с Великим моголом и его союзниками по партии, что было бы сомнительным, испытывая она к ним какую-либо привязанность. Кроме того, здесь королева не изменила своим воззрениям: места радикальных тори получили те же тори, но гораздо более умеренных взглядов. Так, в кабинет вошли виконт Болингброк и Томас Манселл, в то время как место самого Ноттингема было предложено короной Роберту Харли. Причиной этого королева сама назвала то, что эти люди свой интерес ставили превыше интереса партий: а в данном случае их интерес заключался в том, чтобы быть лояльными короне. Тем не менее, нет причин полагать, что дуумвиры были против ее решения: в одном из писем герцогине Мальборо говорит, что совершенно не согласен с ее стереотипом о тори как о закоренелых якобитах; по его мнению, почти все они, за исключением некоторых лидеров, могут быть использованы королевой в истинных интересах Англии. Кроме того, Мальборо и Годольфин были хорошего мнения о Харли. Герцог открыто высказывался за принятие его в кабинет в своей переписке с лордом-казначеем. Таким образом, 1704 год можно считать крайне важным — именно тогда королева сформулировала и привела в исполнение свою новую политику в отношении кабинета, причем сделала это самостоятельно.

Пока в кабинете шли перестановки, Мальборо разработал решительный план броска в Германию, где он должен был бы разбить франко-баварские войска и тем самым избежать выхода австрийских Габсбургов из войны. Своими планами главнокомандующий поделился лишь с Годольфином, герцогиней и королевой, обманув не желавших идти на выручку венскому двору голландцев. Удача его германской экспедиции должна была, по его планам, усилить позиции дуумвиров в парламенте, заставив тори считаться с кабинетом. В августе герцог одержал первую из своих крупных побед над французами в битве при Бленхайме. Забавно его письмо жене, в котором он рассказывает о сотнях писем из Германии с благодарностью за победу и добавляет, что герцогине, живущей в стране людей дурного нрава, сложно представить такую картину. Для герцога это был безусловный час славы: сам император предложил ему стать имперским князем и даровать княжество в благодарность за спасение. Мальборо отнюдь не противился — однако и не решился согласиться без согласия на то королевы и герцогини, которая, между тем, была против. В этом он являлся полной противоположностью Годольфина, который отказывался от всех титулов, от которых он мог отказаться.

Помимо улучшения ситуации во военной кампании, несколько облегчилась и жизнь Сидни Годольфина. Он и герцог нашли в лице Роберта Харли единомышленника и полезного помощника, с которым они оба открыто обменивались информацией и у которого не стеснялись спросить совета — Мальборо даже интересовался мнением Харли насчет того, стоит ли герцогу принимать предложение императора. Однако кабинет не ожидал от новой сессии парламента приятных сюрпризов: Ноттингем и его тори преуменьшали значение победы Мальборо, хотя поздравительное письмо от Рочестера он получил. Не приходилось также ожидать помощи от вигов, которые не получили мест в кабинете, хотя вполне могли ожидать их в свете своей поддержки проекта об унии.

Последняя сессия первого парламента королевы Анны открылась 7 октября речью королевы. В своем обращении она вспомнила победу при Бленхайме, одержанную ее протеже, а также напомнила о необходимости утвердить военные расходы. Королева также отметила, что она собирается быть «благожелательной и милостивой» к каждому из членов парламента. Возможно, нейтралитет в данной ситуации был единственным выходом для короны, коль скоро и крайние тори, и виги были настроены против неё и её кабинета. Однако палата лордов, в которой было вигское большинство, поздравила королеву с блестящей победой Мальборо; палата общин же в своем поздравлении одновременно упомянула и Бленхайм, и весьма условное достижение адмирала Рука. Вполне ожидаемо, что герцог воспринял это как оскорбление. Очевидно, видя сложное положение кабинета, Годольфин посетил лордов вигов, убедив их отказаться на время данной сессии от нападок на кабинет — это стало первой за всю переписку попыткой кабинета самостоятельно скооперироваться с одной из партий.

9 ноября палата общин утвердила военные расходы, с которыми, однако же, все было не так просто: суммы, выделенной палатой, хватало лишь на покрытие уже заключенных договоренностей, не включающих в себя недавно утвержденные дипломатические выплаты императору и герцогству Савойскому. Третья попытка внедрить билль о временном согласии встретила сопротивление даже в палате общин среди умеренных тори, после чего Роберт Харли предложил тори решение, обговоренное им с лордом-казначеем: перевести Билль о временном согласии в земельный налог, который якобы позволил бы палате общин собрать недостающие средства, вместе с тем лишив палату лордов возможности вносить правки. Эффективность этого предложения обнаружилась почти сразу, поскольку билль был отклонен палатой общин с перевесом в более чем 100 голосов.

На данном этапе кажется необходимым подвести итоги первым трем годам правления королевы Анны. В этот период, несомненно, происходило становление ее политических взглядов, ее осознание того, каким именно способом она должна осуществлять свою королевскую власть. Как уже было сказано в самом начале данной главы, восхождение королевы на престол сопровождалось перестройкой ею кабинета в согласии с её собственными воззрениями — в соответствии с соображениями целесообразности и личными предпочтениями, сформировавшимися еще до ее восхождения на престол. Королева также обозначила два основных направления своей политики: победу в войне за испанское наследство и унии с Шотландией.

Можно предположить, что королева с самого начала правления в полной мере осознала роль кабинета министров как основного орудия своей политики. Ее решение допустить в него лидеров тори в надежде, что совпадение интересов обеспечит ей легкость в принятии решений и согласие в палатах парламента, оказалось ошибочным. Нельзя, тем не менее, говорить, что, отдавая посты в кабинете партии, королева отказывалась от своей прерогативы — напротив, лишь только Рочестер перешел черту, он был удален. Осознание ошибки в политике с кабинетом, судя по всему, первым пришло к дуумвирам. Мальборо и Годольфин поняли, что внутренняя политика тори и королевы, искренне поддерживавшей сначала Билль о временном согласии, расходится с политикой внешней. Это расхождение породило конфликты в кабинете между Годольфином и Мальборо, которые стремились к защите интересов короны в том смысле, в котором они их понимали (избавиться от влияния партий и позволить герцогу, которому королева вполне обоснованно в этом доверяла, распоряжаться войной на континенте) с одной стороны, и тори, преследовавшими свои собственные интересы (принять Билль о временном согласии, контролировать кампанию против Франции — вспомнить даже задержку с оплатой жалования солдатам в ожидании принятия эмбарго голландцами) с другой. Дуумвирам, кажется, удалось объяснить этот антагонизм королеве, удалось объяснить ей, что тори преследовали свои собственные цели, считая себя достаточно влиятельными для этого. Когда тори, несмотря на речи королевы в парламенте, продолжили осуществлять свою политику — когда они начали открыто нарушать волю королевы — они были убраны ею из кабинета сразу же по окончании сессии. Тем не менее, тори контролировали большинство в палате общин, так и важные посты в самом кабинете — они попытались вынудить королеву и кабинет выступить в поддержку их билля, угрожая в противном случае военной кампании. В результате собственных же действий тори потеряли львиную долю своего влияния в палате общин.

Как уже было сказано, краеугольным моментом данного периода в настоящем исследовании считается выработка королевой тех начал, на которых должен был бы составляться её кабинет. О началах этих можно судить из письма самой королевы: «Возможно, некоторые считают, что я попала в руки тори, — уже позже, в середине 1706 года пишет она лорду-казначею. — но, что бы люди не говорили обо мне, уверяю вас, я не склонна и никогда не склонюсь в будущем пользоваться услугами любой из этих жестокосердных персон, которые вели себя так плохо по отношению ко мне. Все, чего я хочу — это свободы поощрять и нанимать тех, кто готов добросовестно служить мне: и тори, и вигов, лишь бы они не были привязаны ни к тем, ни к другим; ибо я не могу представить себе большее несчастье, нежели попасть в руки тех или иных — являясь королевой, я на деле буду их рабыней, что станет как моей личной погибелью, так и погибелью всего кабинета; вместо того, чтобы положить конец партиям, мы заложим для них прочный фундамент». Очевидно, что королева, с самого начала своего правления понимавшая важность своего кабинета и свою власть над ним, принципом допуска в него поставила беспартийность: формальное отношение к партиям и лояльность, прежде всего, самой короне. В данном исследовании утверждается, что этот принцип был основным, и именно понимание этого принципа позволит дать ответ на большинство вопросов, связанных с действиями королевы. В данном случае это предположение объясняет те назначения, которые были сделаны королевой на места бывших лидеров радикальных тори.