Отношение к деньгам и статусу в советском обществе на примере повести-сказки Л. Лагина «Старик Хоттабыч» (в редакции 1938 и 1956 гг.)

Правительство Российской Федерации Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования

«Национальный исследовательский университет

«Высшая школа экономики»

Факультет философии Кафедра наук о культуре ВЫПУСКНАЯ КВАЛИФИКАЦИОННАЯ РАБОТА Отношение к деньгам и статусу в советском обществе на примере повести-сказки Л. Лагина «Старик Хоттабыч» (в редакции 1938 и 1956 гг.)

Студентка группы № 402

Литвинская Ксения Олеговна Руководитель ВКР: Глущенко Ирина Викторовна Консультант: Кудюкин Павел Михайлович Рецензент: Анашвили Валериан Валерианович Москва, 2013.

Оглавление Глава 1. Деньги и статус в советском обществе

1.1 Положение денег в советском обществе, их роль и функции

1.1.1 Официальный статус денег, их идеологическая роль

1.1.2 Изменение роли рубля к 1955 году. Развитие социальной сферы

1.1.3 Дефицит и неофициальные способы обеспечения населения дефицитными товарами

1.2 Статус, его роль в обществе, способы его формирования

1.2.1 Структура общества, его стратификация

1.2.2 Привилегии в советском обществе Глава 2. Сравнение первой и второй редакции повести-сказки Л. Лагина «Старик Хоттабыч» 1938 и 1956 годов

2.1 Статус в повести, его отображение

2.1.1 Образ «советского человека»

2.1.2 Детское общество и иерархия в нем. Идеология в детском обществе

2.1.3 Культ труда и образ рабочего в повести

2.1.4 Статус в советском обществе и его маркеры на примере быта главных героев повести

2.1.5 Косвенные подтверждения статуса

2.2 Деньги и их образ в повести

2.2.1 Идеологическая роль денег. Противопоставление капиталистического мира социалистическому

2.2.2 Упоминание денег в повести, их использование. Дефицит и очереди

2.2.3 Отношение к деньгам у Вольки и Хоттабыча: государственная собственность или «кто самый богатый?»

Введение

Период сталинизма в советской историографии по праву считается эпохой становления и формирования нового общества, основанного на идеях коммунизма. Именно в эту эпоху происходило зарождение социального строя страны, новой экономики, культуры, идеологии. В ходе данной работы мы в особенности сконцентрируем свое внимание на положении и роли денег и новых способах формирования общественного статуса в эту эпоху, поскольку, на наш взгляд, эти аспекты в достаточной мере иллюстрируют глобальные процессы, происходившие в советском обществе.

В данной работе мы рассматриваем период с 1938 по 1956 год. Подобные рамки определяются тем, что проблема денег и статуса в СССР рассматривается через отражение в конкретном литературном тексте, а именно, в повести-сказке Л. Лагина «Старик Хоттабыч». Это произведение было первоначально опубликовано в 1938 году, а вторая редакция вышла в 1956 году. Между двумя редакциями существуют серьезные различия, которые, на наш взгляд, как раз отражают перемены, произошедшие в жизни и быте советского общества, поскольку книга, предназначавшаяся для детской аудитории, должна была быть понятной читателям без каких-либо пояснений. Как мы покажем в нашей работе, перемены коснулись и вопросов денег и статуса.

Данная тема достаточно широко изучена и описана во многих работах, которые и будут рассмотрены в процессе исследования. Это работы таких авторов, как Л. Д. Троцкий, Е. А. Осокина, Ш. Фитцпатрик, Х. Тиктин. Впрочем, несмотря на достаточную проработанность темы, особенностью этой работы является оригинальный подход. Так, понятия денег и статуса будут рассмотрены на примере детской литературы, в частности, известной детской повести-сказки Лазаря Лагина «Старик Хоттабыч». Кроме того, будут изучены изменения, произошедшие в советском обществе, в период, ограниченный двумя точками во времени — 1938 и 1956 годы. Эти временные рамки обусловлены появлением первой и второй редакции повести «Старик Хоттабыч», различия между которыми будут взяты в качестве показательных примеров трансформаций понятий денег и статуса.

Что касается целей данной работы, то это анализ роли денег в повседневной жизни советских людей, их отношение к деньгам. Кроме того, целью является исследование роли статуса в повседневной жизни советского общества, а также способы его формирования и обозначения. Будет также дополнительно проанализирована трансформация общественной практики, связанной с деньгами и статусом в контексте исследования повести-сказки и двух ее редакций.

В качестве основного метода исследования будет использован сравнительный анализ, в ходе которого будут сопоставляться два варианта повести, а также будут проведены параллели с другими произведениями той же эпохи на схожую тематику (это, например, стихотворения известного детского поэта Сергея Михалкова). Что же касается теоретической части работы, то источники, рассмотренные в ней, будут отражать разные точки зрения на данную тему. Помимо научных и описательных работ, в этой части будут также использованы источники иного рода, такие как мемуары и официальные доклады о планировании бюджета.

Такой подход дает возможность проследить за трансформацией понятий денег и статуса в период с 1938 по 1956 год, как глазами непосредственных участников событий, так и в переосмысленном виде в более позднюю эпоху. Кроме того, он обнаруживает разницу между первыми и вторыми наблюдателями, таким образом, показывая нам, из чего же складывается такая неоднозначная оценка данного периода. Примечательно также то, что в последнее время в ходе подготовки новых изданий повести «Старик Хоттабыч» зачастую используется редакция именно 1938 года, как менее идеологизированная (в современных книжных магазинах можно даже найти варианты, где встречаются одновременно отрывки из первой и второй редакции, но это скорее девиация). Анализ двух редакций вполне может объяснить природу этого явления.

Структура работы построена по следующей схеме — в первой ее части будет рассмотрена теория, то есть сравнение различных научных источников, а также их сравнение с мемуарами и официальными заявлениями. Во второй части будет проанализирована сама повесть, а точнее две ее редакции, причем сравнение будет проходить параллельно и не последовательно по сюжету, но по различным смысловым пластам и темам, обозначенным в подзаголовках. В заключении будут проведены и объяснены связи между первой и второй главами.

Глава 1. Деньги и статус в советском обществе Роль денег в советском обществе отличалась от того, что мы находим в условиях капитализма, но и в рамках советской системы на протяжении ее истории роль и значение денег менялись.

В начале рассматриваемого периода, в 1938 году, в СССР денежная система является результатом первой денежной реформы в новом советском государстве, проведенной в 1922;1924 годах. Эти деньги носили название советских червонцев, были первой официальной валютой нового государства и просуществовали вплоть до второй денежной реформы 1947 года. Первый советский рубль был заменой утратившим ценность царским деньгам, однако, это не означало, что остальные страны, поддерживавшие товарно-денежные отношения с Россией, сразу признали его как новую валюту, скорее наоборот. Несмотря на то, что новые советские червонцы были, как и царские рубли, подкреплены золотом (а иногда имели за собой даже большую долю золота, нежели та, которая содержалась в царском рубле), советскому правительству приходилось идти на хитрости — в 1920;е годы, одновременно с новыми рублями, были выпущены монеты достоинством 5 и 10 рублей с царской символикой и штампом 1911 года, которые были использованы для закупки товаров за границей (Юровский, 1928). Потребовалось время для установления авторитета новой валюты, но к 1938 году рубль занял уже достаточно авторитетную позицию на мировом рынке, будучи признанной международным сообществом валютой. Об этом говорится в докладе А. Г. Зверева «О государственном бюджете на 1939 год об исполнении государственного бюджета на 1937 год» (Зверев, 1939), который будет рассмотрен чуть позже. В 1947 году была проведена вторая денежная реформа СССР. Она была проведена методами конфискации и деноминации, а основной ее целью была отмена послевоенной карточной системы. Впрочем, она имела и идеологическую подоплеку: советская пропаганда подавала эту реформу как удар по спекулянтам (Назаров, 2007), которые нажились в трудные военные и послевоенные годы. В ходе данной реформы 10 рублей стали равняться 1 рублю.

В целом же деньги в Советском Союзе играли не первостепенную роль. Гораздо большее значение придавалось социальным привилегиям, которые распределялись государством и которые, зачастую, нельзя было просто купить за деньги. Кроме того, в повседневном потреблении деньги тоже не являлись решающим фактором, влияющим на приобретение товаров и услуг. Нередко куда большее значение имели связи и знакомства, а также место работы человека. Привилегии, даруемые государством, а также государственное распределение в такой ситуации играли роль мотивационного инструмента, который направлял людей в необходимое русло. Так, например, в описанный период с 1938 по 1956 годы наибольшее развитие получило движение стахановцев, то есть работников, которые перевыполняли нормы выработки на производстве в несколько раз. Советская пропаганда активно использовала образ Алексея Стаханова и его последователей как пример того, как нужно работать. Сами стахановцы получали многочисленные привилегии от государства, причем не только в виде продуктового пайка и стрижки без очереди, но и более крупные, например, квартиры в центре Москвы и автомобили (так, например, самому Стаханову выдали автомобиль ГАЗ-М1). Гражданам, которые не были способны на «трудовой подвиг», ничего не оставалось, кроме как искать иные способы добычи продуктов питания и товаров первой необходимости.

Слово «добыча» употреблено здесь в прямом смысле — в эпоху дефицита, который воцарился в советской торговле в 1930;е годы, людям приходилось простаивать часами в огромных очередях и задействовать весь арсенал знакомств с «нужными людьми» для того, чтобы получить желаемый товар.

Впрочем, кроме официальной советской торговли, существовал и черный, неофициальный, рынок, к услугам которого людям зачастую приходилось прибегать. Существование подпольного рынка описывает Е. А. Осокина в своей книге «За фасадом сталинского изобилия» (Осокина, 2008), в которой она говорит о черном рынке, как о способе преодоления тотального дефицита, который был спровоцирован неидеальным государственным планированием. Этот рынок имел капиталистические корни, спекулянты поднимали цену в несколько раз, по сравнению с рыночной, что противоречило официальной идеологии, поэтому советская пропаганда пыталась всяческими способами бороться с этим явлением. Но и в советском государстве нашлось место для официального рынка, носившего название «колхозного» или «социалистического» Необходимо отметить, что в этом контексте «рынок» понимается в прямом смысле, как место торговли, а не как экономическое понятие. (Осокина, 2008, 32). На таком рынке контролировалось качество товаров, и периодически предпринимались меры по упорядочению цен. Однако этот компромисс, в котором сосуществовали государственное распределение и рынок относительно свободной торговли, был временным решением. Согласно официальной идеологии, со временем на пути к коммунизму рынок, как капиталистический пережиток, должен был исчезнуть окончательно, должно было остаться только общественное распределение.

1.1 Положение денег в советском обществе, их роль и функции

1.1.1 Официальный статус денег, их идеологическая роль Почти весь рассматриваемый период, с 1938 по 1956 годы, А. Г. Зверев являлся сначала народным комиссаром, а затем министром финансов СССР (с единственной поправкой, что на этом посту он оставался до 1960 года). В данной работе будут исследованы два его доклада, посвященные бюджету 1939 и 1956 годов. В своем докладе «О государственном бюджете на 1939 год и об исполнении государственного бюджета на 1937 год», озвученном на 3 сессии Верховного Совета СССР первого созыва, проходившем 25−31 мая 1939 года, он говорит о том, что советский рубль окончательно превратился в твердую, устойчивую валюту, обеспеченную золотыми запасами, а также признанную на мировом рынке (Зверев, 1939, 5). Рубль, по заверению Зверева, стал настолько прочной валютой, что ему могло бы позавидовать любое капиталистическое государство (Зверев, 1939, 8). Кроме того, советский рубль имел еще и идеологическое значение. Несмотря на то, что при коммунизме деньги должны были исчезнуть, советский рубль был одним из важнейших инструментов в организации и укреплении социалистического государства, а значит и орудием партии в борьбе за коммунизм. Этот сакральный смысл, которым наделялся советский рубль, проявляется также в радикальном заявлении, сделанном Зверевым в том же докладе: «Партия под руководством товарища Сталина развеяла в прах контрреволюционные измышления правотроцкистских бандитов, пытавшихся отождествить наши деньги с капиталистическими» (Зверев, 1939, 4).

Такое заявление не было случайным. Действительно, в своей работе «Преданная революция» (также эта книга выходила под названием «Что такое СССР и куда он идет?») Л. Троцкий говорит о том, что рубль может быть более прочным, чем валюты Германии или Италии, лишь за счет природных ресурсов, которыми обладает страна, в остальном же его положение довольно шаткое. Впрочем, он не только критикует советский рубль, но в некоторых моментах высказывает мнение, близкое мнению Зверева. Так, по мнению Троцкого, в коммунистическом обществе и деньги, и государство должны исчезнуть (Троцкий, 1991, 58). Причем первые должны начать исчезать еще при социализме. Что, с его точки зрения, и происходит: «Советские деньги перестали быть деньгами; они не служат больше для измерения ценности; «устойчивые цены» назначаются государственной властью; червонец является только условным ярлыком планового хозяйства, то есть универсальной распределительной карточкой: словом, «социализм победил окончательно и бесповоротно» (Троцкий, 1991, 62). Впрочем, даже при довольно резкой критике такого явления, как деньги в целом, Троцкий не отрицает магической силы рубля, как «путеводного знамени» социализма (Троцкий, 1991, 62).

деньги статус советское общество

1.1.2 Изменение роли рубля к 1955 году. Развитие социальной сферы В докладе А. Г. Зверева от 1955 года «О государственном бюджете СССР на 1956 год и об исполнении государственного бюджета СССР за 1954 год» (Зверев, 1956), произнесенном на 4 сессии Верховного Совета СССР четвертого созыва, проходившей 26−29 декабря 1955 года, советский рубль рассматривается уже как реальный инструмент для достижения конкретных целей. Если в докладе от 1939 года у рубля была скорее идеологическая роль, и не было примеров его фактического использования, то в 1955 году ставятся достаточно определенные задачи. Так, основная часть бюджета направляется на развитие народного хозяйства и проведение социально-культурных мероприятий, тогда как в 1938 году этому совсем не уделяется внимания. Впрочем, в дальнейшем становится понятно, что под «народным хозяйством» понимается в основном тяжелая промышленность и основные средства идут на ее развитие. Это видно по соотношению планируемых расходов: если на легкую промышленность планировалось потратить свыше 26 млрд рублей, то на тяжелую промышленность «намечается израсходовать» сумму, превышающую расходы на легкую промышленность более чем в 6 раз (!), — 158,7 млрд рублей. Однако еще большая сумма была выделена на социальную сферу — 161,2 млрд рублей, причем примерно половину этой суммы планировалось направить на просвещение, то есть на обеспечение образования населения. Остальную часть суммы планировалось потратить на развитие сельского хозяйства, транспорта, на жилищное и «культурно-бытовое строительство» (в него входят школы, детские сады, клубы, техникумы, больницы, поликлиники и прочие учреждения, обеспечивающие народное образование и здравоохранение). Все эти меры, согласно Звереву, направлены на «повышение благосостояния народа» (Зверев, 1956, 10−14).

Иными словами, улучшение жизни населения обеспечивалось не за счет упрощения доступа к товарам и большего их разнообразия, а за счет предоставления других благ, которые носили коллективный характер и использовались гражданами совместно.

Стоит, однако, отметить, что при таком масштабе социальной сферы и тяжелой промышленности, на долю легкой промышленности, которой отводилась наиболее скромная роль в бюджете страны, приходилось «производство продукции мясомолочной, рыбной, сахарной, кондитерской и других отраслей пищевой промышленности; увеличивается производство и расширяется ассортимент тканей, обуви, а также таких товаров культурно-бытового назначения и хозяйственного обихода, как часы, швейные машины, металлическая хозяйственная посуда, мебель, телевизоры и другие» (Зверев, 1956, 10).

Однако здесь можно привести в пример исследование Е. А. Осокиной, в котором она утверждает следующее: «В 1937 году в стране производилось 2 часов на каждые сто человек населения; 4 патефона, 3 швейные машины, 3 велосипеда, 2 фотоаппарата и 1 радиоприемник на каждую тысячу человек: 6 мотоциклов на каждые 100 тысяч человек» (Осокина, 2008, 243). Факт в том, что эпоха дефицита, начавшаяся в 1930;е, продолжается и в 1950;е (а также и после), что, по мнению Осокиной, и провоцирует существование рынка, который так настойчиво отрицался официальной идеологией.

1.1.3 Дефицит и неофициальные способы обеспечения населения дефицитными товарами Согласно советской пропаганде, план и рынок, государство и частник всегда оказывались в оппозиции друг другу. Рынок в этой системе понятий инороден. Однако рынок все же существовал, хотя это и был компромисс для советского государства. Эта мера была вынужденной, поскольку дефицит поражал абсолютно все сферы потребления, в том числе и товары первой необходимости.

Впрочем, дефицит признавался временным явлением, и действительно был таковым. Однако из-за ошибок и просчетов в планировании и несовершенства распределения возникал дефицит (и перепроизводство) различных товаров. Таким образом, существовал перманентный дефицит, но в разное время на разные товары.

Кроме того нередко до реального потребителя товары просто не успевали дойти — значительная часть их шла на внерыночное потребление, то есть на снабжение государственных учреждений. Дополнительными причинами дефицита являлись спекуляция, социальная и географическая неравномерность, отсутствие логистической системы.

Параллельно с официальной социалистической торговлей функционирует рынок, целью которого теперь становится устранение ошибок плановой экономики. В тяжелые годы голода (например, в начале 1930;х годов) рынок не раз выручал советских людей. Например, крестьянский рынок был официально «разрешен» под давлением кризиса во время неурожая начала 1930;х годов (Осокина, 2008, 33). В качестве оправдания официальная пропаганда напоминает, что при коммунизме даже «разрешенный» социалистический рынок умрет. Но в это время он имел очень большое значение для снабжения населения продовольствием и существовал под маской «колхозного» или «социалистического» рынка, хотя на деле имел ярко-выраженную частнопредпринимательскую природу, поскольку 80−90% продукции на этот рынок поступало не с государственных, а с частных усадебных хозяйств крестьян (Осокина, 2008, 32). Параллельно разрешенному рынку существовал и нелегальный, черный рынок. В эту категорию попадали все рыночные отношения, которые не были включены законом в сферу легального социалистического рынка. На этом рынке действовали спекулянты, для которых искусственно низкие цены государственной торговли были золотой жилой. Осокина отмечает, что черный рынок являлся неизбежным спутником плановой централизованной экономики (Осокина, 2008, 34).

1.2 Статус, его роль в обществе, способы его формирования

1.2.1 Структура общества, его стратификация Советское государство легитимировало себя, опираясь на идеологию марксизма-ленинизма, которая, в свою очередь, претендовала на то, чтобы быть единственно-верной интерпретацией учения Карла Маркса. Как известно, К. Маркс разделял общество на классы, исходя из отношений собственности на средства производства. Соответственно, все общество можно разделить на эксплуататоров и эксплуатируемых, на владельцев средств производства и тех, кто ими не обладает. По этому принципу капиталистическое общество можно разделить на два основных класса: рабочие и буржуазия, использующая труд рабочих для получения прибавочной стоимости. Противоположность интересов буржуазии и пролетариата делает их классовыми врагами. Однако труд, в свою очередь, по функциональным признакам можно также разделить на исполнительский, который в основном является физическим, и управленческий. При таком подходе становится очевидно, что труд различается также по расходованию рабочей силы, которая, в свою очередь, зависит от того, является ли труд умственным или физическим, требует ли он знаний и умений от работника, по уровню ответственности и инициативы, или же по степени самостоятельности, независимости работника. По Марксу, класс осознает себя, находясь в конфликте с другим классом. Через этот конфликт он обретает классовое сознание. Под классовым сознанием Маркс подразумевает осознание индивидами собственного единства, отличия от других классов.

Макс Вебер рассматривал иные основания для разделения общества на классы. Его теория классов базируется на собственности, власти и престиже, как на главных взаимодействующих факторах, которые лежат в основе иерархии в любом обществе. Каждый из этих факторов создает свои особые классы. Так, различия в собственности порождают экономические классы, различия, относящиеся к власти, создают политические партии, а престижные различия образуют статусные группировки или страты. Для Вебера классы — это виды возможностей индивида на рынке, то есть его возможности обладания благами и получения доходов в условиях рынка товаров и труда. Эти возможности он называл «жизненными шансами». Согласно позиции Вебера, на одинаковом человеческом материале возможны три типа стратификационных иерархий, которые складываются из различных конфигураций трех исходных данных — власти, престижа и собственности.

В советском обществе теория Маркса была главенствующей с точки зрения официальной идеологии, она пропагандировалась и утверждалась как основная, принятая государством. В то же время при подробном изучении становится очевидным, что для советского общества она не является достаточно полной. Например, даже «официальный образ» советского общества, который существовал на протяжении всего советского периода, представляет нам его, как общество, в котором есть классы, но нет классовых антагонизмов и классовой стратификации (это положение выдвинул И. В. Сталин на XVIII съезде партии), что само по себе расходится с точкой зрения Маркса, для которого классовый конфликт был важной составляющей осознания классом самого себя.

Официально признанные в СССР классы — это рабочий класс и колхозное крестьянство, которые ассоциировались с разными видами социалистической собственности — с государственной и кооперативной соответственно. При этом существовал еще третий структурный элемент, «социалистическая интеллигенция», который представлял собой не класс, а социальный слой (Радаев и Шкаратан, 1996, 182).

Кроме того с точки зрения В. В. Радаева и О. И. Шкаратана, показанной в их учебнике, называющемся «Социальная стратификация», в советском обществе существует не просто два класса и одна прослойка (для условного обозначения этого разделения они вводят формулу «2+1»), но стратификация проникает куда глубже. Это происходит из-за того, что по мере развития СССР дифференциация доходов становится все сильнее, общество перестает быть эгалитарным. Радаевым и Шкаратаном также дополнительно вводится разделение на социально-профессиональные группы, которые образуют внутриклассовую структуру. Но с другой стороны, по мере уменьшения различий между классами, эти группы тоже сближаются, и в итоге они могут восприниматься уже как внутриобщественные, межклассовые группы или слои (примером такого процесса может служить как раз интеллигенция). При таком рассмотрении общество становится многослоевой структурой.

Еще одним минусом такого официального взгляда на разделение общества («2+1») является то, что в этой теории абсолютно отсутствуют властные структуры. Именно поэтому эта система нуждается в пересмотре. Впрочем, власть нельзя считать классом, поскольку она не обладает собственностью. И хотя управляющие использовали собственность в своих интересах, они никогда не могли ею распоряжаться полностью. С другой точки зрения, они обладали «собственностью на государство» (Радаев и Шкаратан, 1996, 193), поскольку власть была довольно закрытой системой, таким образом, они все же имели свои собственные отличительные признаки, и полное их исключение из стратификационного разделения советского общества представляется ошибочным.

1.2.2 Привилегии в советском обществе Согласно точке зрения Ш. Фитцпатрик, в советском обществе классы играли наиболее значительную роль для государственной системы классификации, которая определяла права и обязанности различных групп граждан (Фитцпатрик, 2008, 20). То есть в этой системе классовая принадлежность отражала отношение человека к государству, исходя из которого государство распределяло блага и привилегии.

Радаев и Шкаратан определяют привилегию, как «исключительное право социального субъекта, узаконенное правовой нормой или обычаем, получать вознаграждения, обладающие ограниченной доступностью» (Радаев и Шкаратан, 1996, 203). Данная трактовка как нельзя лучше показывает роль привилегии в советском обществе, где дефицит существовал перманентно.

У государства существовала монополия на привилегии, и так как оно их распределяло, привилегии становились стимулом, мотивацией. Система привилегий является мощнейшим стимулом. Их нельзя было получить за деньги, более того, сами по себе привилегии давали гораздо больше, нежели деньги, которые в такой системе становились вторичными.

Впрочем, стоит отметить, что в сталинской России привилегии понимались отлично от того, что вкладывается в это понятие в современном обществе. Зачастую они представляли собой не «готовый продукт», а лишь доступ к дефицитным товарам и услугам. Так, привилегией считалась, например, возможность встать в очередь на квартиру или дополнительные талоны на продукты. Получалось, что очереди за дефицитным товаром были разной степени привилегированности, и образовывалась очередь из тех, «кто без очереди».

Стахановское движение, его роль и функции.

Примером функционирования привилегий, как идеологического инструмента, может служить движение стахановцев и успехи ударников труда. Они становились живым примером работы привилегий, мотивируя и направляя человеческие массы, чем пользовалось советское правительство для распределения акцентов в производстве. Движение стахановцев началось с трудового подвига Алексея Стаханова, в честь которого оно и получило название. В 1935 году забойщик на угольной шахте перевыполнил норму выработки угля за смену в 14 раз (102 тонны угля вместо 7 тонн). Существует множество дополнительных факторов, которые повлияли на этот рекорд, например, изменение принципа работы на добыче угля, кроме того, рекорд был приписан только Стаханову, хотя он работал в составе бригады, но эти факты не представляют ценности с точки зрения данного исследования. Советское руководство тут же подхватило идею внедрения нового оборудования, доверяя его лучшим из лучших, а также ударного труда и, с целью приобщить к этой идее массы, наградило Стаханова множеством привилегий. Так, сразу же после своего рекорда, он был награжден квартирой, построенной для инженерно-технического персонала, которая была обставлена мягкой мебелью за счет шахты (Роговин, 1995). Кроме того, ему выделили семейную путевку на курорт и два именных места в клубе на все фильмы, спектакли и вечера. Примеру Стаханова последовали многие (но всё равно их было меньшинство).

Стахановское движение было построено на эффективном внедрении новой технологии. Оно должно было показать массовым рабочим, как осваивать новую технику. Но дело в том, что новой техники не хватало. На стахановцев нужно было равняться, потому что они давали определенную модель трудового поведения, на которую можно было потом ориентировать других рабочих (сюда относится и потребительское поведение).

Культ труда и новая «знатность».

Повышение производительности означало глобальное изменение соотношения оплаты и норм труда. Однако государство было заинтересовано в увеличении темпов индустриализации, и повышение производительности труда было одним из самых быстрых решений.

Введение

сдельной платы (по количеству выполненной работы), а также активное поощрение ударного труда со стороны государства (и системы наказаний с другой стороны) привело к оформлению целого движения, которое и получило название стахановского. Рабочие пытаются перевыполнить план, зачастую оставаясь на рабочем месте уже после окончания рабочей смены. Советской пропагандой утверждается культ труда. И если при старом режиме труд лишал сил и изматывал, то при социализме он наполнял жизнь смыслом и вдохновлялся осознанием общей цели (Фитцпатрик, 2008, 94). Заработная плата стахановцев увеличивается в несколько раз, по сравнению с простыми рабочими (средний оклад составлял около 100−200 рублей, месячная зарплата среднего стахановца была примерно от 1000 рублей и выше) (Роговин, 1995). Таким образом, усиливается расслоение общества, а, по утверждению Троцкого, по неравенству оплаты труда СССР перегнал даже капиталистические страны (Троцкий, 1991, 106). Новый слой привилегированных рабочих нередко называют «знатными» людьми. Этот новый вид знатности поддерживался и идеологией: зачастую, после достижения определенных рекордов в работе, рабочие продвигались по партийной линии, они писали книги и ездили в зарубежные командировки, про них писали в газетах, о них знала вся страна и многие дети хотели стать «стахановыми», «бусыгиными», «ангелиными». Для них предназначались магазины «люкс» и личные автомобили, их отправляют вне очереди в дома отдыха и санатории, им дарят или ремонтируют квартиры, посылают на дом бесплатных учителей и врачей (Троцкий, 1991, 106). У стахановцев изобилие было в настоящем, тогда как у «простого люда» оно могло быть только в будущем.

Иерархия общества. Позиция власти в советском обществе.

Радаевым и Шкаратаном особо отмечается статус государственного учреждения в данной системе. Размер привилегий, а также личное влияние и престиж человека зачастую определяется властью его «корпорации» (Радаев, Шкаратан, 1996, 204). Так, например, все «великие стройки коммунизма» 1950;х годов были приоритетными, а, значит, и власти у этих корпораций было больше. Это, например, многие гидроэлектростанции, а также к этому понятию можно причислить более ранние масштабные стройки, такие как «Магнитка», Днепрогэс. Но стахановское движение появилось не на пустом месте, идея социалистического соревнования была частично реализована еще в начале 1930;х годов, однако в то время она не получила такой поддержки власти и пропаганды, которая досталась стахановцам. Советская власть подняла их так высоко, что стало очевидным расслоение общества. Так, Троцкий делит советское общество по условиям повседневной жизни на обеспеченное и привилегированное меньшинство и прозябающее в нужде большинство (Троцкий, 1991, 98−99), что создает поразительный контраст на крайних полюсах этих групп. Кроме того, Троцкий открыто критикует стахановское движение, говоря о том, что СССР пошел по пути наименьшего сопротивления, когда оказалось, что подстегнуть тысячи передовиков гораздо проще, нежели поднять миллионы на несколько ступеней технической квалификации (Троцкий, 1991, 73). Впрочем, мемуары самих стахановцев пропитаны признательностью и преданностью советской власти. Они становились трансляторами социалистической идеологии. Так, например, в мемуарах О. К. Диптан (новатор колхозного производства, дважды Герой Социалистического труда) отражена позиция СССР относительно капиталистических стран, в частности США. Она была отправлена советским правительством в командировку и в своей поездке по США приблизительно в 1960 году встретилась с рабочими завода Форда. Вот как она описывает свои впечатления от общения с ними: «У меня, признаюсь, до этого было иное преставление о них: американец горд, доволен своей квартиркой, многоканальным телевизором, пылесосом-комбайном, что ему удалось сколотить несколько долларов, чтобы внести очередной взнос за приобретенный в рассрочку автомобиль». Но кроме этой позиции существовал еще лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», поэтому Диптан поправляется: «Мы убедились, какие хорошие, симпатичные люди американские труженики. Жизнерадостные, добрые, прямые и очень откровенные собеседники» (Диптан, 1970, 286). А Б. А. Борисов (партийный работник, секретарь горкома партии в Иванове, Владивостоке, Владимире) так рассказывает о достижениях стахановцев в ноябре 1935 года: «Двести лучших из лучших рабочих в праздничных костюмах торжественно и смущенно сидели, как и два года назад, за накрытыми столами. Только теперь перед ними стояли уже не жестяные чайники и кружки, а вино и рюмки. Да и закуска была побогаче» (Борисов, 1971, 77). Это очень тонкое замечание, сделанное Борисовым относительно накрытого стола, показывает мелочи, которые действительно были ценны для той эпохи; они служили отражением статуса. Об этом же явлении говорит Фитцпатрик. По ее мнению, социальные иерархии 1930;х годов основывались не на производстве, а на потреблении (Фитцпатрик, 2008, 21). Таким образом, особенности потребления в эту эпоху определяют статус человека — по уровню его доступа к жизненным благам, который зависел от степени привилегированности, которая контролировалась государством. Впрочем, и внутри самих властных структур существовала иерархия, даже на бытовом уровне. Так, по воспоминаниям Г. Л. Смирнова (сотрудник аппарата ЦК КПСС с 1957 по 1962 года), в сталинское правление ответственным работникам подавали полдник, но организован он был по-разному, в соответствии с должностью: кому чай с крендельками, кому с булочкой, кому с бутербродами и так далее (Смирнов, 1993, 372−373). Точно также каждому уровню соответствовала определенная мебель в служебных кабинетах. Кроме того, Смирнов подтверждает, что отрыв от уровня жизни народа был велик (необходимо также учитывать, что на момент его появления в аппарате ЦК КПСС в 1957 году условия работы и жизни в аппарате были «ускромнены»). С другой стороны, Радаев и Шкаратан считают, что власть никогда не выступала как отношение между правителями и подданными (Радаев и Шкаратан, 1996). Получается, что власть считала себя вне классовой системы, но при этом допускала вхождение в нее «простых рабочих людей», хоть и добиться этого было не так-то просто, и, зачастую, это зависело от личных преференций вышестоящего начальства.

Глава 2. Сравнение первой и второй редакции повести-сказки Л. Лагина «Старик Хоттабыч» 1938 и 1956 годов В первую очередь стоит сказать о том, что первая редакция повести-сказки Лазаря Лагина «Старик Хоттабыч» была опубликована в 1938 в журнале «Пионерская правда», и повесть публиковалась из номера в номер по частям, то есть изначально это не было отдельным изданием. В 1940 году вышла отдельная книга. Позднее, в 1955 году, было принято решение опубликовать второе издание и, прежде чем это сделать, было необходимо несколько отредактировать ее, чтобы она больше соответствовала современным реалиям, поскольку с 1938 по 1956 год произошли значительные изменения в советском обществе, в том числе и в понимании понятий денег и статуса, которые будут особо рассмотрены в дальнейшем исследовании.

История начинается с того, что юный пионер Волька Костыльков переезжает на новую квартиру и тут же идет купаться на речку. Там он находит загадочный кувшин, в котором томится древний джинн, который пообещал себе прислуживать своему освободителю, коим и стал Волька. Джинн родом из древней Аравии, ему 3 с лишним тысячи лет и зовут его Гассан Абдурахман ибн Хоттаб, или просто Хоттабыч. Он оказывается добродушным старичком, который всячески пытается отблагодарить своего повелителя, но из-за разницы в мировоззрениях подарки Хоттабыча зачастую только доставляют хлопот Вольке. Ему предстоит познакомить джинна с «новой советской реальностью», объяснить ценности, которые приветствуются в этом обществе. На протяжении всей книги Хоттабыч, Волька и его лучший друг, Женя, попадают во всевозможные переделки, которые происходят из-за джинна, — это и поход в цирк и на футбольный матч, и поиски пропавшего брата Хоттабыча, Омара Юсуфа, и полет на ковре-самолете, и путешествие на ледоколе «Ладога».

Необходимо отметить, что глобальные правки, которым подверглась книга, носят во многом стилистический характер. Например, в 1 редакции присутствует дополнительный главный персонаж, Сережа Кружкин, который на протяжении всей книги участвует вместе с Женей и Волькой во всех приключениях. Отец Сережи является сотрудником научно-исследовательского института овцеводства, а сам Сережа в свое время «пострадал» от колдовства Хоттабыча и был по ошибке превращен в одного из баранов. Этому герою в 1 редакции не уделяется достаточно много внимания, поэтому он не выразителен, он является скорее дополнительным, нежели одним из главных персонажей. Во 2 редакции остались только Хоттабыч, Волька и Женя, которые прописаны тщательнее; таким образом, за счет сокращения персонажей, достигается их выразительность. И если в 1 редакции Женя и Сережа сливаются воедино и иногда сложно различить, что сказал один, а что — другой, то во 2 редакции Волька и Женя обладают очень самобытными характерами и весьма отличаются друг от друга.

Вместе с Сережей Кружкиным исчезли и дополнительные ответвления в истории. Так, если в 1938 году присутствует сцена в парикмахерской, где Хоттабыч за грубость превращает посетителей парикмахерской в баранов, то во второй редакции она полностью отсутствует, остается лишь упоминание о том, что Волька воспользовался услугами парикмахерской, чтобы сбрить наколдованную Хоттабычем бороду. В то же время, во 2 редакции появляются сцены, которых не было в 1 редакции. Например, вместо визита в парикмахерскую описывается поход наших героев в павильон фруктовых и минеральных вод. В целом, сюжетная линия остается прежней, но за счет более подробных описаний, а также замены некоторых сцен из первой редакции новыми, вторая редакция оказывается «дополненной» и «расширенной», она больше и по объему.

Кроме стилистических, во второй редакции присутствуют также и идеологические правки. В 1 редакции, например, есть упоминания бога, Библии, а также еврейской культуры. Например, выступая в цирке, в 1 редакции Хоттабыч в качестве заклинания произносит «Лехододиликраскало», что является ашкеназийским произношением стиха «Леха доди ликрат кала», означающего в переводе «Иди, мой друг, навстречу невесте». Есть и продолжение — «пней шабес некабело», или «встретим лик Субботы» (эти стихи поются перед Шабатом). Во второй редакции от этого заклинания остается лишь «очень длинное слово». Кроме того, в 1 редакции в словах Вольки встречается отсылка к «иудейскому царю Соломону», который во второй редакции предстает просто как «царь Соломон», а также употребляется оборот «недостойные сыны Адама», который начисто отсутствует во 2 редакции. Борода Вольки описывается в первом случае как «борода апостола» Здесь и далее цитируется по Лагин Л. Старик Хоттабыч. — М.: Детиздат ЦК ВЛКСМ, 1940 г. (первая редакция)., а во втором варианте как «роскошная русая борода» Здесь и далее цитируется по Лагин Л."Старик Хоттабыч". Повесть-сказка. — М.: «Дет. лит.», 1973. (вторая редакция).

В целом, первая редакция представляется более грубой, чем вторая, особенно в мелочах. Присутствует множество резких сравнений, оборотов, колких прилагательных. Например, когда у Вольки неожиданно появилась борода, и он наблюдает себя в зеркале, увиденное описывается автором как уродливое существо, чего нет во второй редакции, и, если в первом случае Волька позволяет себе выругаться, пусть даже про себя, то во втором случае он, в худшем случае, раздраженно думает. При столкновении с милиционером из-за нарушения правил дорожного движения, Волька, управляемый Хоттабычем, угрожает представителю власти порвать его на куски, что представляется достаточно жестоким для детской книги, поэтому во второй редакции Волька собирается учинить абстрактное «нечто страшное». Мастер в парикмахерской позволяет себе отпускать грубые шутки в адрес Вольки, причем не просто по поводу необычного внешнего вида бородатого мальчика, а именно из-за его «необычайного уродства». Именно за такие грубые выражения Хоттабыч превращает всех, кто присутствует в парикмахерской, в баранов. В принципе, культуре, но не в высоком ее понимании, а в повседневном, как этикету, во второй редакции посвящено гораздо больше внимания, чем в первой, где не встречаются такие обороты, как «культурный советский человек». В первой редакции Хоттабыч даже не знает, что такое вилка, и мальчикам приходится очень долго объяснять, что это и для чего она нужна. Во второй редакции отмечается, что Хоттабыч имеет привычку «тыкать» незнакомым людям, хотя в Советском Союзе это не принято. Пример такой ситуации можно увидеть в павильоне фруктовых и минеральных вод, где Хоттабыч обращается на «ты» к официантке, из-за чего она делает ему замечание. Второе замечание официантки, «ведите себя, как полагается в общественном месте», показывает, что в советском обществе присутствуют негласные правила поведения, которые, между тем, знакомы любому «культурному советскому гражданину».

Что касается противопоставления советского мира капиталистическому, а заодно и дореволюционной России, то оно выражается в столкновении двух миров — Вольки и Хоттабыча. Каждый из них принадлежит своей системе ценностей и на проблемах, возникающих при взаимодействии этих двух миров, и построен сюжет повести. Противопоставление советского мира капиталистическому выражается на идеологическом уровне. В какой-то мере, целью второй редакции, как более насыщенной пропагандой социализма, является небольшой урок политграмоты для детей. На простых примерах и выдуманных героях, с шуточными преувеличениями для наглядности, в легкой форме, излагаются все основные постулаты советской идеологии, поясняются те самые нормы поведения. Примерами таких «живых иллюстраций» могут быть два параллельных героя, каждый из которых существует в своем варианте книги, Хапугин и мистер Вандендаллес. Сам Хоттабыч не раз показывает свою приверженность к мировоззрению, основанному на материальных благах, которое очень близко к капиталистическому мышлению. Так, в ситуации на корабле «Любезный Омар», когда ребята обнаружили неуважительное отношение Хоттабыча к своим слугам, они отказались продолжать на нем путешествие, объяснив это тем, что они, «слава богу, не какие-нибудь банкиры или бароны, чтобы соглашаться жить в такой безобразной обстановке». Кроме того, Волька отмечает, что на «Любезном Омаре» царят «не человеческие, не советские порядки», из чего видно, что слова «человеческий» и «советский» являются для него синонимами. Ребята очень часто упрекают Хоттабыча в его рабовладельческих замашках, выступают за социальное равенство, за отсутствие угнетения и эксплуатации человека человеком, у Хоттабыча же иной взгляд на такие вопросы. Для него является унижением сесть за один стол со слугами, для ребят — наоборот, ведь они «свои люди, трудящиеся», а не какие-нибудь спекулянты или капиталисты. Этот мотив присутствует в обеих редакциях, но во второй он в большей мере окрашен идеологически.

Наиболее ярко противопоставление двух главных героев проявляется в желаниях Вольки и представлениях о счастье Хоттабыча. В этом вопросе джинн является абсолютным олицетворением капиталистической модели мира. В его понимании счастье может обеспечить власть или деньги (впрочем, нередко одно зависит от другого). Так, он дарит Вольке дворцы и золото, драгоценные камни и слуг, караваны верблюдов и слонов, он даже готов его обеспечить любыми титулами, от принца до шейха и султана. Но для Вольки, воспитанного в другой системе ценностей, это не представляет интереса. Его личные желания не столь глобальны, строго говоря, они даже мелочны, но в советском обществе эти мелочи приобретают большее значение, нежели все золото мира. Имея возможность попросить у Хоттабыча все, что угодно, он просит наручные часы, собаку, бинокль, велосипед и билет на ледокол «Ладога». Для него эти вещи обозначают статус человека, поскольку именно они являются отражением его собственных качеств — пунктуальности, сознательности, ответственности, интереса к науке и «знатности». Впрочем, от некоторых из этих даров он все равно отказывается, как, например, от часов, до которых, он, по его мнению, не дорос («Мне еще рановато иметь такие часики, годами не вышел», — печалится он). В то же время, он принципиально отказывается от даров Хоттабыча, поскольку не понимает, какую пользу они могут принести лично ему. Он отговаривает джинна, объясняя ему, что в Советском Союзе не принято, чтобы дворцы принадлежали частным лицам, они принадлежат клубам, санаториям или РОНО — районному отделению народного образования (или МКХ — московскому коммунальному хозяйству в редакции 1938 года). «Что я — клуб, учреждение или детский сад?» — сетует Волька, увидев опрометчивый сюрприз Хоттабыча. Впрочем, Волька не всегда с такой легкостью отказывался от материальных даров Хоттабыча. Когда тот грозится больше никогда не давать мальчику на руки ни одного золотого, Волька отвечает: «Ну и чудесно!», но с некоторым сожалением, как отмечает автор. Однако эта ремарка встречается только в первой редакции, во второй об этой ситуации не упоминается.

Интересно сравнить Хоттабыча с другим «магом», посетившим Москву всего на 10 лет раньше первого издания Хоттабыча, — Воландом из «Мастера и Маргариты» Булгакова. Несмотря на разницу во времени прибытия и длительности пребывания, а также на разное настроение этих двух персонажей, между ними все же обнаруживаются общие черты. Оба они обрушивают на советских людей горы золота и денег, уличая тем самым их в алчности, оба имеют отношение к пресловутому «квартирному вопросу». Кроме того, они оба выступают на сцене с невиданными чудесами (Воланд — в театре Варьете, а Хоттабыч — в цирке).

Впрочем, Воланд, в отличие от Хоттабыча, не оказывается ни в чьем подчинении. А Хоттабыч исполняет любые прихоти маленького советского мальчика Вольки. Что парадоксально, в Древней Аравии Волька, скорее всего, оказался бы слугой (маленький мальчик, без знатных, в представлении джинна, родителей), а Хоттабыч — его господином. Но в Советском Союзе все происходит абсолютно наоборот, что, само по себе, тоже показательно.

2.1 Статус в повести, его отображение

2.1.1 Образ «советского человека»

В советской идеологии присутствует образ «идеального советского человека». В этот образ входят в основном личные качества человека, например, ответственность, трудолюбие, сознательность, благонадежность, воспитанность. Соответствие этому образу зачастую и определяет его социальное положение, репутация напрямую влияет на статус человека. Этой идее посвящены многие моменты в книге. Например, Волька не единожды мечтает о том, как о нем напишут заметку в газете, где обязательно упомянут, какой он прекрасный ныряльщик и какой прекрасный поступок он совершил, помогая советской науке, когда принес в музей кувшин со дна реки. В другой своей фантазии он представляет, как мужественно будет противостоять судьбе и стихии, если ледокол застрянет среди льдов суровой Арктики. Эти примеры встречаются как в первой, так и во второй редакции. Впрочем, одна такая фантазия значительно видоизменяется во второй редакции. Если сначала, когда Волька, переезжая на новую квартиру, ехал в грузовике вместе с вещами, мечтал об американских прериях и воображал себя ковбоем, то, после внесенных изменений, Волька стал грезить о том, как он едет по бескрайним сибирским просторам, где в боях с суровой природой ему предстоит возводить новый гигант советской индустрии. Кроме того, если в редакции 1938 года Волька мог позволить себе плюнуть или заплакать, то в более поздней редакции это для него недопустимо.

2.1.2 Детское общество и иерархия в нем. Идеология в детском обществе Примечательно, что, в связи со сказанным выше об «образе советского человека», среди детей тоже возникает свой вид социальной иерархии. Так, среди них есть уважаемые люди, есть и те, кто находятся в самом низу социальной лестницы (обычно, это двоечники и хулиганы, ябеды и сплетники). Маркером этого статуса, как и у взрослых, является степень приобщенности к государству, то есть к партии (в Советском Союзе эти понятия очень близки, и их часто сложно отличить друг от друга). Таким маркером становится пионерское звание, тем более, что само понятие «пионер» старается соответствовать образу советского человека, о котором говорилось выше. Примерами персонажей, занимающих противоположные позиции в этой иерархии, могут служить Женя Богорад и Гога Пилюкин, Волька Костыльков и Вакса Кочерыжкин (или Сережка Хряк в первой редакции). И если Женя и Волька хорошо учатся, Волька является старостой академического кружка (во второй редакции), а Женя мечтает стать врачом, то Гога Пилюкин (или Пилюля, как его прозвали мальчишки) хоть и пионер, но ябедничает и сплетничает, за что его и наказывает Хоттабыч (когда ему хочется сказать про кого-нибудь плохое, он тут же начинает лаять, как собака). Вакса-Сережка — гроза детворы, его боятся все малыши, потому что он их обижает, так как они не могут дать сдачи, тоже был наказан Хоттабычем — ему и его «банде» пришлось прийти в милицию, чтобы там на них за хулиганство написали протокол, иначе их руки навсегда останутся склеены между собой. Примечательно, что Волька, всегда старающийся быть справедливым, не препятствует этим наказаниям, поскольку считает их заслуженными.

В связи с самодеятельностью Хоттабыча, Вольке тоже есть из-за чего переживать. Меньше, чем за неделю, он успел побывать и «домовладельцем, и несметным богачом, скотовладельцем, и даже рабовладельцем!» Поэтому Волька с опаской фантазирует о возможных заголовках в «Пионерской правде»: «Вырвать с корнем пионеров-рабовладельцев!» или «Богачам-рабовладельцам, слоновладельцам и верблюдовладельцам не место в рядах пионеров!» Как бы комично это ни звучало, но, все же, здесь напрашивается параллель с миром взрослых. Тем более что подобные мысли и опасения обычно несвойственны двенадцатилетним мальчикам. Впрочем, этот эпизод встречается только в первой редакции, что также показательно, — молодому неокрепшему государству было чего бояться, в то время как страна, приближающаяся к эпохе развитого социализма, чувствовала себя гораздо увереннее.