Формы государства у Ницше

Подальше от чадящего дыма человеческих жертв!

Свободна и теперь еще земля для возвышенных душ. Еще много привольных мест для отшельников и для тех, кто одинок вдвоем; мест, где веют благоуханием спокойные моря.

Еще открыт великим душам доступ к свободе. Поистине, мало что может овладеть тем, кто владеет лишь малым: хвала бедности!

Только там, где кончается государство, начинается человек — не лишний, но необходимый: там звучит песнь того, кто нужен, — единственная и неповторимая. Туда, где государство кончается, — туда смотрите, братья мои! Разве не видите вы радугу и мосты, ведущие к Сверхчеловеку? Так говорил Заратустра".

«На службе монарха. Для того, чтобы государственный деятель мог действовать без всяких стеснений, ему лучше всего выполнять свое дело не для себя, а для монарха. Блеск этого бескорыстия ослепит взор наблюдателя, так что он не увидит тех козней и жестокостей, которые несет собой дело политика».

«Вопрос силы, а не права. Для людей, которые при всяком вопросе имеют в виду высшую пользу, в отношении социализма — если он действительно означает восстание угнетенных и подавленных в течение тысячелетий против их угнетателей — существует не проблема права (смешной изнеженный вопрос: «как далеко следует идти навстречу его требованиям?»), а лишь проблема силы («как можно использовать его требования?», т. е. отношение таково же, как к силе природы, например к пару, который либо вынуждается служить человеку в качестве бога машин, либо же при недостатках машины, т. е. при ошибках человеческого исчисления в ее конструкциях, разрушает машину, а с ней и человека. Чтобы решить этот вопрос силы надо знать, насколько силен социализм и с какой модификацией он может быть еще использован как могущественный рычаг в пределах современной политической игры сил; при известных условиях нужно было бы даже всеми способами содействовать его усилению. В отношении всякой великой силы — и даже самой опасной — человечество всегда должно думать о том, чтобы сделать из нее продукт своих намерений. — Право социализм приобретает лишь тогда, когда дело дойдет до настоящей войны между обеими силами, представителями старого и нового, и когда при этом в силу разумного расчета самосохранения и удобства, в обеих партиях возникает потребность в договоре. Без договора нет права. Доселе же в указанной области нет ни войны, ни договоров, а следовательно нет и прав, нет и «долга».

«Мнимые деятели политики. Подобно тому как народ втайне предполагает, что тот, кто умеет разбираться в погоде и предсказывает ее за день вперед, сам делает погоду, — так даже образованные и ученые люди с суеверной верой приписывают великим государственным деятелям, как их собственное, дело все важные перемены и конъюнктуры, наступившие во время их правления, если только известно, что эти деятели знали раньше, чем другие люди, и основывали на этом свои расчеты; таким образом, их тоже принимают за деятелей погоды — и эта вера есть не последнее орудие их могущества».

«Новое и старое понятие правительства. Разделять правительство и народ так, как будто в их лице борются и приходят к соглашению две отдельные сферы сил, более сильная и высокая и более слабая и низкая, есть остаток унаследованного политического сознания, которое теперь еще точно соответствует исторически установившемуся соотношению сил в большинстве государств. Если, например, Бисмарк называет конституционную форму правления компромиссом между народом и правительством, то он руководствуется принципом, разумность которого обусловлена исторически (и тем же прочем обусловлен и придаток неразумия, без которого ничто человеческое не может существовать). В противоположность этому теперь следует научиться — согласно принципу, который возник только из головы и уже должен делать историю, — что правительство есть не что иное, как орган народа, а не какой-либо опекающий и почитаемый „верх“ в отношении к воспитанному и скромному „низу“. Прежде чем принять это доселе неисторическое и произвольное, хотя и более логическое понятие правительства, следует учесть его последствия: ибо отношения между народом и правительством есть самый могущественный прототип, по образцу которого строится отношения между учителем и школьником, хозяином дома и слугами, мастером и учеником. Все эти отношения под влиянием господствующей конституционной формы правления, теперь немного перестраиваются: они становятся компромиссами. Но как они должны преобразиться и переместится, изменить название и сущность, если головами всюду овладеет указанное самоновейшее понятие! — на это, впрочем, понадобиться быть может еще целое столетие. Притом более всего желательно осторожность и медленное развитие».

«Произвольное право необходимо. Юристы спорят о том, должно ли в народе победить полнее всего продуманное право или же право легче всего понятное. Первое, высшим образцом которого является римское право, представляется профану непонятным и потому не выражающим его правового сознания. Народные права, например, германские, были грубы, суеверны, нелогичны, отчасти нелепы, но соответствовали совершенно определенным древним местным обычаям и чувствам. — Но где, как у нас, право уже не есть традиция, там оно должно быть лишь приказано и вынуждено; у всех у нас нет традиционного правового чувства, поэтому мы должны примириться с произвольными правами, которые суть необходимости существования права вообще. А тогда наиболее логичным оказывается во всяком случае наиболее приемлемое, ибо оно наиболее беспартийно — допуская даже, что в каждом случае мельчайшая единица меры в отношении между проступком и наказанием определяется произвольно».

" В догосударственном состоянии мы убиваем существо — будь то обезьяна или человек, — которое срывает на наших глазах плод с дерева, когда мы голодны и сами стремимся к дереву, — как бы мы это сделали с животными еще и теперь при путешествии по пустынным местностям. — Злые действия, которые возмущают нас теперь больше всего, связаны с заблуждением, что другой, который совершает их против нас, обладает свободной волей, т.

е. что от его усмотрения зависело не причинить нам этого зла. Эта вера в усмотрение возбуждает ненависть, жажду мести, злокозненность, всю озлобленность воображения, тогда как на животное мы гневаемся гораздо меньше, потому что рассматриваем его как безответственное существо. Причинять страдание не из инстинкта самосохранения, а ради возмездия — есть следствие ложного суждения и потому тоже невинно. Отдельный человек в состоянии, предшествующем государству, может ради устрашения вести себя сурово и жестоко в отношении других существ, чтобы такими устрашающими знаками своего могущества обеспечить свое существование.

Так поступает насильник, могущественный человек, первоначальный основатель государства, который подчиняет себе более слабых. Он имеет право на это, как еще и теперь государство признает за собой это право, или, точнее говоря: нет права, которое могло бы воспрепятствовать ему в этом. Почва для всякой нравственности может быть расчищена лишь тогда, когда более крупный индивид или коллективный индивид, например общество, государство, подчиняет отдельных людей, т. е. устраняет их разъединенность и включает их в союз. Нравственности предшествует принуждение, и даже она сама еще некоторое время есть принуждение, которому подчиняются во избежание страданий.

Позднее она становится обычаем, еще позднее — свободным повиновением и, наконец, почти инстинктом; тогда она, как все издавна привычное и естественное, связана с удовольствием — и называется добродетелью".

«Что касается государства, то Макиавелли говорит, что „форма правительства имеет весьма небольшое значение, хотя полуобразованные люди и думают иначе. Великой целью государственного искусства должна быть устойчивость, которая перевешивает все остальное, ибо она гораздо ценнее, чем свобода“. Лишь при прочно основанной и обеспеченной длительности правления возможно вообще постоянное развитие и облагораживающая прививка. Правда, опасный спутник всякой устойчивости — авторитет борется по обыкновению против этого».

«717. Государство или организованная аморальность… внутри себя: как полиция, уголовное право, сословия, торговля, семья; вовне себя: как воля к могуществу, к войне, к захватам, к мести. Как достигается, что государство делает уйму вещей, на которые отдельный человек никогда бы не сподобился? Через разделение ответственности — приказа и его исполнения — через прокладывание между ними добродетелей послушания, долга, любви к отчизне и к правителям, через поддержание гордости, строгости, силы, ненависти, мести, — короче, всех тех типических черт, которые стадному типу противоречат…

718. У всех вас не хватит духу убить человека, или хотя бы исхлестать бичом, или — да что угодно… но в государстве неимоверное безумие подминает под себя отдельного человека и вынуждает его отвергать свою ответственность за то, что он делает (долг послушания, присяга и т. д.)

— Все, что человек делает на службе государству, претит его природе.

— Равно как и то, чему он учится в виду своей грядущей службы государству, так же претит его природе.

Разрешается же это разделением труда, так что никто не несет ответственности за все целиком: законодатель — и тот, кто закон исполняет; прививающий дисциплину учитель — и те, кого эта дисциплина закалила до суровой строгости.".

«729. Учреждение и сохранение военного государства — самое последнее средство, которое, как великую традицию, необходимо либо возобновлять, либо поддерживать, имея в виду высший тип человека, его сильный тип. Поэтому и все понятия, которые увековечивают вражду и дистанции ранжиров между государствами, с этой точки зрения вполне оправданны (например, национализм, защитная таможенная пошлина)».

«Все наши политические теории и государственные устройства, отнюдь не исключая „Германской империи“, суть следствия, необходимые следствия упадка; несознаваемое влияние decadence проникло до самых идеалов отдельных наук».

«…Первый принцип: надо иметь необходимость быть сильным — иначе им не будешь никогда. — Те огромные теплицы для сильной, для сильнейшей породы людей, какая когда-либо доселе существовала, аристократические государства, подобные Риму и Венеции, понимали свободу как раз в том смысле, в каком я понимаю это слово: как нечто такое, что имеешь и не имеешь, чего хочешь, что завоёвываешь…

39. Критика современности. Наши учреждения не стоят больше ничего — это общее мнение. Но в этом виноваты не они, а мы. После того как у нас пропали все инстинкты, из которых вырастают учреждения, для нас пропали вообще учреждения, потому что мы уже негодны для них. Демократизм был во все времена упадочной формой организующей силы: уже в «Человеческом, слишком человеческом» я охарактеризовал современную демократию со всеми её половинчатостями, вроде «Германской империи», как упадочную форму государства. Чтобы существовали учреждения, должна существовать известная воля, инстинкт, императив, антилиберальный до злобы: воля к традиции, к авторитету, к ответственности на столетия вперёд, к солидарности цепи поколений вперёд и назад in infinitum. Если эта воля налицо, то основывается нечто подобное imperium Romanum; или подобное России, единственной державе, которая нынче является прочной, которая может ждать, которая ещё может нечто обещать, — России, противопонятию жалкому европейскому партикуляризму и нервозности, вступившим в критический период с основанием Германской империи…".

Ницше Ф. Сумерки идолов // Ницше Ф. Соч.: В 2 т. — М., 1990. Т. 2. ;

С. 614.

Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое. // Ницше Ф. Соч.: В 2 т.

— М., 1990. Т. 1. — С.

С.

447.

Ницше Ф. Так говорил Заратустра // Ницше Ф. Соч.: В 2 т. — М., 1990 — Т. 2. М., 1990. С. 36.

Ницше Ф. Сумерки идолов // Ницше Ф. Соч.: В 2 т. — М., 1990.

— Т. 2. — С. 614.

Ницше Ф. По ту сторону добра и зла // Ницше Ф. Соч. — М., 1990. — С. 311.

Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое // Ницше Ф. Соч. — М., 1990.

— Т. 1. С.

432.

Ницше Ф. Утренняя заря. Мысли о моральных предрассудках. — М., 2008. — С. 234.

Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого. — М., 1990. — С. 13−14.

Ницше Ф. Человеческое слишком человеческое // Антология мировой политической мысли. Т. 1. Зарубежная политическая мысль: истоки и эволюция. — М., 1997. — С.

803.

Там же. — С. 803−804.

Там же. — С. 804.

Там же. — С. 804−805.

Там же.- С. 806−807.

Ницше Ф. Сочинения в 2-х томах. — М., 1990. — Т.

1.

Там же

Ницше Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей — М., 2005. С. 395.

Там же. — С. 398.

Ницше Ф. Сумерки идолов // Ницше Ф. Соч.: В 2 т. — М., 1990. Т. 2. ;

С. 614.

Там же — С. 614−615.