Эволюция великокняжеской вотчины в процессе создания единого Русского государства: Коломна в XIV — первой трети XVI вв

Проблема становления единого Русского (великорусского) государстваодна из узловых в отечественной исторической науке. Время создания этого государства, являвшегося непосредственным началом современной России, определяется по-разному — от 1480-х г. до первой трети XVI в. Но все же большинство историков вслед за Н. М. Карамзиным признают создателем Московии Ивана Васильевича III. Скончавшийся в 1505 г. великий князь всея Руси оставил в наследство своему сыну Василию III практически полностью собранную этническую территорию великороссов. Не был отвоеван у Литвы только Смоленск, чисто формально автономия сохранялась у Пскова, единственное из оставшихся княжеств — Рязанское — давно находилось под контролем Москвы.

Рубеж XV—XVI вв. — время кристаллизации великорусской государственности. Во второй половине XV в. нарастает употребление и происходит окончательное закрепление нового этнонима — «Россия». Это название стало обозначать новую этнополитическую реальность, возникшую на месте многополюсной системы княжеств и земель. Само утверждение термина М. Н. Тихомиров связывал с постепенным оформлением единого государства (374, с. 17).

Уже в XV в. стали формироваться представления о начальном периоде «возвышения Москвы». Средневековые летописцы и книжники обнаружили истоки единой России в эпохе Ивана Даниловича Калиты. В XV веке этот внук Александра Невского уже был овеян легендами, известными по рассказам св. Пафнутия Боровского. Хорошо известно, что только действительно значимые в истории личности становятся объектом мифотворчества. Взгляд на первую половину XIV в. как на важный исходный момент в объединении Руси прочно закрепился, отразившись в том числе и в памятниках иконописи. Одна из самых знаменитых, историософских по своему смыслу, икон Симона Ушакова — «Насаждение древа государства Российского». Иконописец XVII века, как и практически все современные историки, увидел зародыш Московского царства в деятельности великого князя Ивана и митрополита Петра. Именно они насаживают и поливают мощный раскидистый ствол древа государства Российского, произрастающий в окружении стен Московского кремля из главной святыни — Успенского собора. Так получил начальную точку вектор важнейшего исторического процесса, завершившегося при Иване III и Василии III. Изучение обозначенного временного отрезка — XIV — первой трети XVI в. -исключительно важно для понимания генезиса Российской государственности.

Современное состояние историографии создания единого Русского государства1. Историография образования единого Русского государства необычайно объемна и сама по себе частично стала предметом изучения. Значительный по объему историографический обзор литературы по проблеме до 1950;х гг. включительно имеется в капитальной монографии Л. В. Черепнина (396, с. 15−145). Работы, вышедшие до начала XX в., проанализированы в докторской диссертации А. М. Сахарова «Проблемы образования Российского государства в дореволюционной исторической литературе» (М., 1972) [342]. В значительной части материалы диссертации нашли отражение в учебном пособии по историографии этого же автора [343].

Литература

по теме, изданная во второй половине XX в., еще не стала объектом исследования.

Последние крупные обобщающие работы (Л.В. Черепнина [396 и др.], М. Н. Тихомирова [371- 373−375], цикл работ А. А. Зимина [116−117- 119−121] и др.) были написаны 20−40 лет назад. Очевидно, что концептуальные исследования подобного масштаба появятся не скоро, если вообще будут.

1) В вопросе об определении сущности этого государства автор придерживается точки зрения М. Н. Тихомирова и А. А. Зимина, которые считали невозможным определять Российское государство конца XV — первой трети XVI вв. вслед за Л. В. Черепниным как централизованное (это определение прилагалось им уже к государственности 1480-х гг.). На вопрос о том, когда это государство стало централизованным, историки отвечают по-разному (от середины XVI в. -А.А.Хорошкевич, до XVII в. — А. А. Зимин, А.М.Сахаров). В любом случае определение «централизованное» не может быть отнесено к Русскому государству первой трети XVI в. и поэтому в настоящей работе оно не используется.

В XVI в. современниками это государство именовалось Русией, Россией, Российским государством, Московией, Московским государством, Московским царством. Особенности терминологии и ее семантику подробно исследовали А. Л. Хорошкевич (Россия и Московия: Из истории политико-географической терминологии // Acta Baltico-Slavica/ Bialystok, 1976. Т. 10, C.47−57) и С. О. Шмидг («Московское государство»: к объяснению наименования Российского государства XVI-XVII столетий//Шмидт С. О. Россия Ивана Грозного. М., 1999., С.255−301). иметь место. Можно говорить о заметной дифференциации и тематической конкретности современных исследований при отсутствии должного внимания к концептуальным построениям как о характерных чертах историографической ситуации.

В современной отечественной историографии наметилось несколько направлений дальнейшей разработки проблемы. Во-первых, тщательная источниковедческая проработка документального фонда раннемосковского времени. Здесь прежде всего надо отметить работы В. А. Кучкина по важнейшему корпусу актов — духовных и договорных грамот XIV—XV вв. — и другим сюжетам (182−205). Во-вторых, верификация имеющихся концепций и гипотез как внутри-, так и внешнеполитической истории, опять же в русле детальной источниковедческой проработки (работы А. А. Горского [79−87]). В-третьих, обобщающие работы в рамках более узких периодов, что позволяет глубже понять ситуативный характер процессов и разную роль многих факторов. Перу Ю. Г. Алексеева принадлежит цикл исследований об эпохе Ивана III (12−15). Особую ценность представляет его последняя книга «У кормила Российского государства», раскрывающая генезис аппарата управления Московским княжеством XIV—XV вв. (16). Это же направление представляет и недавно вышедшая монография Н. С. Борисова «Политика московских князей (конец XIII-первая половина XIV вв.)» (47−48). В-четвертых, исследования институтов и учреждений (особенно отметим работы В. Д. Назарова по истории местного и центрального управления, истории великокняжеского (государева) двора XV—XVI вв. [287−292], исследование местного управления Т. И. Пашковой [306−307] и работу о церкви XIV—XV вв. Н. С. Борисова [46]). В-пятых, археологические и архитектурно-археологические исследования проблем раннемосковского периода (работы А. А. Юшко [413−421], С. З. Чернова [398−404 и др.], Л. А. Беляева [41] и других). Остается лишь сожалеть, что потенциал археологических источников еще не востребован для раннемосковского периода в той мере, в которой это возможно. И, наконец, региональные исследования, изучение истории и своеобразия территорий и земель. Из крупных работ можно назвать монографии и статьи А. И. Копанева по Белозерью (173), Ю. Г. Алексеева по Переславль-Залесскому уезду (10),.

A.А. Шенникова по Червленому Яру (407), С. З. Чернова по Волоколамску (402). Раннемосковский период становится предметом исследования в работах по сельскому расселению, в том числе в аспекте преемственности от домонгольского времени (Чернов С.З. 404], Н. А. Макаров [269, с.199−216]).

Продолжилось исследование идеологии формирующегося единого Русского государства. В своем фундаментальном исследовании Н. В. Синицына обратилась к проблеме становления идеи «Третьего Рима» (348). Она проследила истоки этой идеологемы и поставила ее в связь со становлением единого государства и постепенным осознанием собственной самобытности. Принципиальным является вывод автора о том, что в XV в. концепции «Третьего Рима» еще не было, в лучшем случае можно говорить о каких-то предпосылках (348, с.326). Впервые она была четко выражена только в 1523—1524 гг. Иначе говоря, идеологическое оформление русской государственности несколько запаздывало по отношению к темпам собирания земель.

В 90-е гг. XX вв. получило развитие новое для отечественной историографии семиотико-герменевтическое направление (Б.А.Успенский,.

B.М.Живов, А. Л. Юрганов и др.). Генезис и формы обожествления русского монарха в своей работе проследили Б. А. Успенский и В. М. Живов (382, с.110−218). Б. А. Успенский раскрыл харизматическую природу власти царя и патриарха в России (381). По его мнению, ориентация на Византию привела к образованию новой концепции власти. Сакрализация царя и патриарха выводила их из обыденности, сообщая особую харизму. В Византии, однако, функции власти были юридически определены, в России же они стали исключительно харизматическими полномочиями (381, с. 108). А. Л. Юрганов посвятил свое исследование «категориям» русской средневековой культуры (преимущественном на материалах XVI в., но затрагивался и более ранний период [412]). В этом же русле написана работа М. П. Одесского о поэтике власти в Древней Руси (300а).

Нельзя не отметить, что в последние годы особый взгляд на существо социально-экономических и политических процессов в XIII—XV вв. представлен Санкт-Петербурской «школой И.Я. Фроянова». Разработанная последним оригинальная концепция истории Киевской Руси была крайне слабо связана с последующим периодом. Теперь этот пробел устранен. И. Я. Фроянов издал статью с оригинальной интерпретацией событий 1356 (убийство тысяцкого А.П. Хвостова-Босоволкова) и 1374 гг. (ликвидация поста тысяцкого после смерти В.В. Вельяминова) в Москве (391). По И. Я. Фроянову, в конце XIV в. при Дмитрии Донском общинно-вечевой строй сменился монархией. Ученик И. Я. Фроянова Ю.В. Кривошеев попытался развить взгляды учителя применительно к Северо-Восточной Руси XII—XV вв. (174). Единое государство на Руси впервые возникло, по Ю. В. Кривошееву, только на рубеже XV—XVI вв. при Иване III. Таким образом, города-государства были поглощены сформировавшейся в Москве монархической системой. Трактовки многих (как частных, так и общих) аспектов развития Руси XIII—XV вв. в указанных работах не менее дискуссионны, чем взгляды И. Я. Фроянова на эпоху Киевской Руси.

Работы зарубежных русистов, изучающих средневековую Русь*, в основном посвящены вопросам политической истории как в рамках обобщающих или обзорных работ (Г.В.Вернадский [57], Р. Крамми [434], Дж. Мартин [442]), так и при исследовании более узких периодов (ранней истории Москвы — Дж. Феннел [436], Г. Пашкевич [446], эпохе Ивана IIIДж. Феннел [435], Г. Алеф [431]), Изучались проблемы церковной истории (Дж.Феннел [437]), взаимодействие Орды и Руси (Г.В.Вернадский [57], Ч. Гальперин [438], Д. Островский [444−445]), генеалогия и роль придворной элиты (Г.Алеф [430], Н. Коллман [440]), история идей (М.Чернявский [433], Итоги развития в XX в. зарубежной русистики по средневековому периоду также не стали предметом специального рассмотрения. Имеется единственный аналитический обзор по американской историографии Дж. Маджески (см.:[217, с.10−21]).

Г. Ленхофф [431] и др.). В последнее время активизировалось течение, связанное с антропологическим подходом, особенно с разработкой разных аспектов московской «политической культуры» (понятие введено в научный оборот Р. Такером и Э. Кинаном). Суть этого набирающего силу направления состоит в изучении личных отношений между индивидуумом и группировками. Под «политической культурой» понимается совокупность политических институтов, идеологических концепций и установок, а также практических действий, связанных с управлением государством (см. об этом: [176]). Тем самым органически связывается ментальность и политическая практика. Так, Н. Коллман с точки зрения преемственности, личных связей и знакомств, родственных и брачных уз исследовала систему отношений, сложившихся при дворе московского князя, особенности придворной политики и политического поведения боярства (440). Дональд Островки изучил проблему заимствования московскими князьями монгольских политических институтов и обычаев (444−445). С. Богатырев предметом своей докторской диссертации избрал «ритуализированные консультации» государя и его советников (т.е. нормы повседневных взаимоотношений между князем и боярством) [432- см. также: 266]. В целом вопросы социально-экономического характера и вытекающие из них проблемы теоретического исследования феодальной раздробленности (взаимодействие власти и собственности) в зарубежной историографии практически не затрагивались.

Рассмотрение современной отечественной и зарубежной историографии позволяет прийти к следующим выводам. В целом в отечественной историографии вплоть до последнего времени господствовала традиционная парадигма фактологического («история-факт») и институционального (история учреждений и структур) подхода. Лишь отдельные ученые начали активно работать в рамках герменевтического (или семиотического) направления (Б.А.Успенский, А. Л. Юрганов и другие). Слабо разрабатывались намеченные французскими «анналистами» подходы к историческому процессу как к «истории-синтезу», «истории-проблеме».

Макроисторические исследования в целом доминировали над микроисторическими (региональными). Разумеется, резервы старых методов далеко не исчерпаны, но продвижение вперед может быть связано именно с осмыслением истории как «истории-проблемы», «истории-синтеза», а также с региональными исследованиями. Зарубежные же историки в 90-е гг. XX в. сконцентрировали свои усилия на проблемах политической антропологии средневековой Руси.

Постановка проблемы. Настоящая работа представлена в рамках направлений институциональных и региональных исследований одновременно (используя, однако в значительной мере и все остальные подходы) и посвящена исследованию эволюции великокняжеской вотчины и главной части великокняжеского домена* (Коломны и тянувших к ней земель XIV — первой трети XVI вв.), и ее роли в эпоху становления единого Русского государства. До настоящего времени проблема исследования домениальной собственности московских династов не ставилась в отечественной историографии, хотя аналогичные проблемы применительно к западноевропейской истории становления централизованных государств (например, Франции и Англии) признаются одними из важнейших. По своему месту великокняжеская вотчина типологически сходна с королевским доменом в странах Центральной и Западной Европы. Следует учитывать, однако, что великие князья Руси в XIV—XV вв. (до 1480 г.) не были суверенны, т.к. являлись вассалами ордынского хана. Но различия не исчерпываются Соотношение понятий «вотчина» и «домен» в историографии не рассматривалось. Термин «домен» традиционно прилагается к наследственным земельным владениям короля в Западной и Центральной Европе. В отечественной историографии он достаточно широко употребляется для обозначения княжеских владений в Древней Руси. Л. В. Черепнин понимал его узко, как совокупность княжеских сел и деревень (298, с. 157−159). О. М. Рапов, Л. В. Алексеев, В. Л. Янин, напротив, трактовали его максимально широко. М. Б. Свердлов привел убедительные доказательства того, что в домоногольской Руси в состав домена входили города и волости (343а, с. 118−127). Здесь и далее под доменом понимаются различающиеся у каждого конкретного князя его удельные владения в полном составе (начиная от городов и кончая селами, починками, лесами и пастбищами). Вотчиной в историографии обычно именуется комплекс феодальной земельной собственности (земли, постройки, инвентарь) вместе с правами на феодально зависимых людей (см. об этом: Бессмертный Ю. Л. Домен // СИЭ, т.5. М., 1964, стб.285−286- Он же. Вотчина // Там же, т. З, М., 1963, стб.755- Баранов К. В. Вотчина // Отечественная история. История России с древнейших времен до 1917 года. Энциклопедия. В 5 т. Т.1 (А-Д). М., 1994, с.469−470- См. также: Домены II Энциклопедический словарь. Т. 10а. Десмурпя-Домищан. Изд. Ф. А. Брокгаузъ и И. А. Ефрон. СПб., 1893, С.956−957). В настоящей работе под «вотчиной» понимается наследственное владение, в том числе княжеское. В широком значении понятие «княжеская вотчина» тождественно понятию «домен». Именно вотчина в аспекте полученной по наследству политической власти над определенной территорией является предметом исследования в настоящей работе. только этим фактором (мы остановимся на них в дальнейшем).

Значение домениальных владений в становлении новых государств очень велико. Они служили главным источником средств для содержания верховной власти и ее двора. Расширение и укрепление домена приводило в Западной Европе к усилению королевской власти и постепенной ликвидации феодальной раздробленности. Например, одним из важнейших направлений политики французских Капетингов была борьба за расширение королевского домена. Их первоначальный домен — Иль-де-Франс («Островок Франция») составлял едва ли сотую часть современной Франции. Но уже в XIII веке он охватил почти весь север страны. Применительно к раннемосковской истории параллель между «Коломной с волостьми» и Иль-де-Франсом более чем уместна. Пропорционально земельным и людским ресурсам, собираемым доходам росли и возможности центральной власти. Из дворцовых земель и управления вотчиной постепенно вырастал и государственный аппаратмосковская администрация, зародыш московской бюрократии XVII в.

В объединенном государстве пеструю картину территорий эпохи раздробленности, в которой королевский или великокняжеский домен занимал видное место, сменило достаточно монолитное географическое пространство. Единство поначалу было довольно формальным, но государственная власть мало-помалу унифицировала и нивелировала сохранявшиеся особенности. В последней трети XV — первой половине XVI вв. (по С. Б. Веселовскому, в 1460−70-е гг.) в масштабах всего государства произошло выделение дворцовых* земель (волостей и сел), что знаменовало совершенно новый этап в эволюции личной собственности московских государей. В этом смысле старый тип домениальных владений исчез вместе с возникновением объединенного государства. Конкретные же механизмы утраты обособленности и привилегированного положения древних домениальных территорий на Руси практически не изучены.

Каким же путем можно изучать великокняжескую вотчину? Решить Сам этот термин («дворцовые» земли) известен по источникам только XVI в. задачу возможно, либо следуя по пути локального, либо типологического анализа (когда сравнивается ряд объектов). Для типологического анализа нет должного количества источников. Отстается превратить локальные источники в основание для построения какой-то обобщенной картины. При этом важно выбраться из плена «фактографичности», неизбежно возникающего при подобной постановке вопроса. Кажется вероятным, что для выяснения вотчинно-домениальных компонентов власти великого князя необходим выбор какой-то модели. При этом желательно, чтобы этот образец отражал довольно ранний временной отрезок, в рамках XIV в. А его специфика должна бы быть оформлена еще до слияния с великим княжением Владимирским в 1360-е гг. Исследование истории Коломны представляется с этой точки зрения наиболее перспективным. Этот город, по общепризнанному мнению историков, раньше всего вошел в состав Московского княжества. Домениальным владением главы московской династии он провозглашался уже согласно духовным грамотам Ивана Калиты. Именно на основе изучения Коломны XIV-первой трети XVI вв. можно с наибольшей степенью полноты воссоздать «вотчинный мир» московских династов и оценить его роль в становлении государственности.

Историографические предпосылки разработки проблемы. Хотя историография возникновения единого Русского государства огромна, мы остановимся лишь на наиболее принципиальных моментах, составляющих историографические предпосылки разработки заявленной проблемы.

Осмысление хода объединения Русских земель в одно государство началось уже с момента его возникновения. Впервые развернутое обоснование власти московских князей, с которым выступил сам Иван III, появилось во время событий 1471−72 гг., связанных с Новгородом. Свою власть он определил как «изначальную», «отчинную», преемственно связанную с великими киевскими и владимирскими князьями. (481, с.284). Близкие идеи о «божественном» источнике власти и ее отчинном характере высказал и архиепископ Вассиан Рыло в Послании на Угру (480, с.340−344).

В 1479/80 гг. при великокняжеском дворе был составлен летописный свод, выразивший в качестве основной идеи вотчинный характер собирания государства. Одно из крупнейших событий правления Ивана IIIприсоединение Новгорода, летописцем было истолковано точно в духе господствующих тогда представлений о власти и собственности. Иван III, отмечалось здесь, «.отчину свою Великы Новгород привел в всю свою волю и учинился на нем государем, как и на Москве» (481, с.322). Точно также и присоединение других земель и территорий осмыслялось в плане восстановления вотчинной власти не только великого князя владимирского, но и, по праву преемства, — киевского князя, являвшегося «прародителем» московских династов. В целом эти идеи составили основу патримониально-теократической теории власти конца XV — начала XVI вв., аналоги которой имелись и в Западной Европе (394, с. 114−115).

Вопросы трактовок института власти великих князей московских в XIV—XV вв. в отечественной дореволюционной историографии стали предметом статьи И. Б. Михайловой (277). Она остановилась на таких аспектах проблемы, как трактовка понятий «единодержавие» — «самодержавие», правовые основы великокняжеской власти на землю, эволюция власти в формирующемся государстве, вопрос о времени появления самодержавия, соотношение «расширения территории» и «собирания власти». Исследователь пришла к выводу, что историки предложили по всем перечисленным вопросам неоднозначные, зачастую противоположные решения (277, с.291). Тем не менее, мы считаем необходимым проследить более полно становление идей о великокняжеской (княжеской) собственности (вотчине), понимаемой прежде всего как власть.

Идею вотчинного происхождения власти московских князей, почерпнутую из летописей, в определенной степени восприняли и историки XVIII — начала XIX вв. (В.Н.Татищев, М. М. Щербатов, Н.М.Карамзин). В их работах и удельный властитель, и глава Русского государства представали одновременно вотчинниками своей территории. Но наиболее четко ее выразили позднее, в связи с разработкой общей концепции русского исторического процесса, представители историко-юридической школы. Ключ к решению проблемы они видели в изменениях порядка наследования княжеских столов (междукняжеских отношениях), объема и характера владельческих прав князей, организации управления, а также взаимотношениях власти и земли. С. М. Соловьев, сформулировавший свою «схему» как органическое движение от родовых отношений к государственным, придавал особое значение «новому» политическому порядку, который зародился в Северо-Восточной Руси, где, по его мнению, все князья были собственниками своих уделов-княжений (358−359). Впервые проявившийся при Андрее Боголюбском этот порядок княжеского наследования утвердился при Иване Калите, который раздал Московское княжество в уделы, затем на вотчинном праве закрепившиеся за наследниками. Здесь уже действовало не родовое, а семейное право. Каждый князь-вотчинник («удельный державец») в своем уделе выступал и в качестве собственника, и в качестве государя одновременно. К. Д. Кавелин внес в соловьевскую схему важную поправку. Он считал, что родовой строй перешел в государство через особый длительный переходный период господства семейно-вотчинных (или, по-другому, гражданских) отношений. Началом этого периода было правление Калиты. «Иоанн Калита — писал К. Д. Кавелин, — был в полном смысле князь-вотчинник и смотрел на свои владения как на собственность» (131, стб.42). Другой крупный представитель историко-юридической школы, Б. Н. Чичерин, рассматривал проблемы с юридической точки зрения, исходя из разделения права на уголовное, гражданское (частное) и государственное (публичное). Основываясь на исследовании духовных и договорных грамот, он утвеждал, что в XIV—XV вв. безраздельно господствовало частное право, а государственного еще не существовало. Суть отношений и князей, и всех остальных членов общества состояла в столкновении частных интересов — имущественных (на почве вотчинного права), на основе договора или личного порабощения. Князья были собственниками земель, но не имели подданных, для которых было типично «бродячее» состояние. По мнению Б. Н. Чичерина, «Русское государство так же, как и все другие европейкие державы, образовалось из вотчинного элемента, ибо вотчинное право имело в себе гораздо больше крепости», чем свободный договор вообще (405, с.73). Поскольку вотчинник-князь обладал собственническими правами и трансформировался в государя, постольку и государство рассматривалось, при инертности народа, как движущая и единственно могущественная сила в стране. По логике вещей, последняя характеристика «двигателей исторического процесса» должна в полной мере относиться и к князьям-вотчинникам. Историк древнерусского права В. Н. Сергеевич в целом соглашался с наблюдениями Б. Н. Чичерина (347). В XIV—XV вв. при общем господстве личной воли и частного права, он, однако, уже усматривал все большее усиление пока не очень развитых государственных отношений.

Наиболее яркое выражение идеи государственной (историко-юридической) школы получили в работах В. О. Ключевского. Для него было также типично представление о вотчинном характере власти московских князей XIV — первой половины XVI вв. Главным деятелем второго (по его делению) периода («Верхневолжского, удельно-княжеского, вольно-земледельческого» — XIII — середина XV вв.), устроителем, руководителем политического и хозяйственного порядка он считал князя — наследственого собственника своего удела (161, с.275). Истоки этой особенности В. О. Ключевский вслед за С. М. Соловьевым обнаруживал веком раньше. Он признавал существенной особенностью Северо-Востока Руси установление порядка собственности князя на землю в XII в., который проистекал из инициативной роли князя в колонизации слабо освоенных территорий Залесской Руси. Важнейшей формой жизни с этого времени стал княжеский удел, главной действующей фигурой — князь-вотчинник, которому содействует служилый боярин-землевладелец. С позиций сегодняшнего дня следовало бы добавить еще двух важнейших персонажей истории XIV—XV вв. — крестьянина, расчищающего лес под пашню, и монаха-пустынножителя. Само княжество уподоблялось чуть более расширенной копии боярской вотчины эпохи Киевской Руси. «В своем уделе (удельный князь — A.M.). был собственно, не правитель, а владелец, его княжество было для него не обществом, а хозяйствомон не правил им, а эксплуатировал, разрабатывал его» (161, с.356). Последующая государственная централизация понималась как механическое расширение великокняжеской вотчины (собственно даже не государства, а хозяйства князя), с превращением удельных князей и бояр из «самостоятельных владельцев» и «вольных слуг» в правительственных чиновников. «В лице московского князя получает полное выражение новый владельческий тип, созданный многочисленными усилиями удельных князей Северной Руси: это князь-вотчинник, наследственный оседлый землевладелец, сменивший своего южного предка, князя-родича. Этот новый владельческий тип и стал коренным и самым деятельным элементом в составе власти московского государя» (161, с.318).

Таким образом, исходной государственно-правовой формой, из которой выросла объединенная Россия, была княжеская вотчина-удел, постепенно распространившаяся на всю страну. Сама по себе социологическая значимость данных заключений (разумеется, с определенными поправками) не устранена и поныне. Они остаются краеугольными для понимания смысла исторических процессов XIV—XV вв. Между тем ни в дореволюционной историографии, ни в историографии новейшего времени этот самый тип «князя-вотчинника» в его идеальных устремлениях так и остался не обрисованным на конкретном материале, в то время как перечисленные идеи полагались в основу многих теоретических построений. Историки лишь акцентировали внимание на отличиях князей домонгольского времени от князей XIV—XV вв. Если первые — вечные соискатели более престижного княжения, не связанные накрепко с местным миром, то вторые — князья-хозяева, замкнутые в своем кругозоре на территории собственного удела и выходящие за его пределы лишь по случаю обороны, либо «примысливания» к нему новой территории. Едва ли можно отказать подобным воззрениям в исторической правдивости. Однако механизмы функционирования удельного мира, его структуры, динамика развития и потенциальные возможности на конкретных примерах не были изучены. Можно, следовательно, сделать вывод, что задача изучения абстрактного типа «князя-вотчинника» как главного действующего персонажа истории эпохи собирания Руси и его удела как основной социально-политической ячейки общества (своеобразная «анатомия» удельной жизни) подразумевалась еще классиками отечественной исторической науки. Она актуальна и поныне.

Ахиллесовой пятой" вышеизложенной концепции была недооценка важнейшей формы организации княжеской власти на Северо-Востоке Руси в XIII—XV вв. — системы великого княжения Владимирского. Последняя никогда, даже в годину упадка, не переставала быть политической реальностью. И все же согласимся с В. О. Ключевским, что многополюсная система княжеств послемонгольского времени XIV—XV вв., несомненно, существовала в условиях перенесения центра тяжести на удельную жизнь.

Если мы продолжим в данном же ключе наши рассуждения, то выяснится, что один из важных аспектов проблемы генезиса власти — это путь трансформации московского «князя-вотчинника» в «государя всея Руси». Московские династы использовали старую политическую форму — власть великого князя, которую они постепенно восстановили из упадка и в итоге наполнили новым, вотчинным содержанием. Одно из самых фундаментальных по уровню теоретического осмысления материала исследований по истории создания единой Московии написано А. Е. Пресняковым (318). В нем ученый обратился к внутренней эволюции великокняжеской власти и к междукняжеским отношениям. А. Е. Пресняков убедительно показал динамику взлетов и падений, трансформацию великокняжеской власти: упадок после монгольского нашествия, постепенное усиление и возрождение при Калите, подъем при его преемниках, жесточайший кризис во время феодальной войны второй четверти XV века и, наконец, «синтез вотчинного властвования и политической силы великокняжеской власти в московском едином самодержавии» (318, с.257). Предметом пристальнейшего внимания и тонкого источниковедческого анализа исследователя стал великокняжеский аспект политики московских князей — т. е. проявление в ней общерусских устремлений, поднимавшихся над удельной узостью. Но в том-то все и дело, что великий князь московский как двуликий Янус: он и великий князь, и вотчинник собственного удела. И вторая «ипостась» тут не менее важна, чем первая.

Заслуга А. Е. Преснякова состояла в том, что он нарисовал глубокий, полный нюансов сложный процесс происхождения вотчинного самодержавия московских князей. А. Е. Пресняков серьезно поколебал схему историко-юридической школы «род — вотчина-удел — государство». Во-первых, развитие великокняжеской власти предстало в его трудах более органическим, без резких разрывов, нарисованных прежней историографией. Во-вторых, (и это принципиальный момент) он не считал возможным сводить или выводить деятельность московских князей из вотчинных интересов. Наоборот, «сосредоточение всей власти в руках московского государя достигнуто путем фактической ломки и принципиального отрицания силы обычного права (т.е. семейно-вотчинных традиций — A.M.) в пользу вотчинного самодержавия» (318, с.318). Иначе говоря, по А. Е. Преснякову, произошло гегелевское «отрицание отрицания»: удельный строй сменился самодержавным, в котором первый присутствовал в «снятом» виде. В другой своей работе «Московское царство» (Пг., 1918 [319]) исследователь конкретизировал свои взгляды. «Вотчинное самодержавие» он понимал как этап в эволюции монархической власти, связанный с эксплуатацией государем сил и средств своей страны как своей вотчины на свое «государево дело» (319, с. 120). Основоположник теории «собирания власти» московскими князьями подчеркивал, что «вотчинные, владельческие воззрения дают особую окраску государственному абсолютизму» в России, так как «отношения подданства были восприняты московским правосознанием в формах частно-правовых, хозяйственно-владельческих». Московская монархия определялась как вотчинное или патримониальное государство, рассматривавшееся семьей великого князя в качестве собственности. Сам ученый свою исследовательскую задачу в двух вышеназванных работах формулировал в критическом плане (проверка теоретических построений предшественников путем «восстановления прав источника и факта»), и во многом достиг своей цели. Однако в целом концепция вотчинной государственности не только не была поколеблена, но и еще больше окрепла. А. Е. Пресняков добавил в общее полотно истории XIII—XV вв. столько ярких пятен и полутонов, что историческая картина под названием «Становление вотчинного самодержавия» стала смотреться еще более сочно и выразительно.

В 20−30-е гг. XX в., когда разрабатывалась марксистско-ленинская интерпретация феодального строя на Руси, исследование проблем становления великорусской государственности также стало ориентироваться на новую методологию с ее пристальным вниманием к «базису» и уклоном в социально-экономическую проблематику. Оно получило новый импульс после выхода в свет первой специально посвященной образованию Русского единого (автор также использовал определение «национального») государства работы В. В. Мавродина (два научно-популярных издания 1939 и 1941 гг., а также монография 1951 г. [216]) и введения в научный оборот ценнейших первоисточников — новых летописей и актов. В 1946 г. на страницах журнала «Вопросы истории» прошла дискуссия о причинах и периодизации образования Русского централизованного государства (о ее итогах см.: [396, с.117−119]). Становление русской национальной государственности рассматривалось в дальнейшем в социально-экономических (работы С. Б. Веселовского, Л. В. Черепнина, А. А. Зимина, Г. Е. Кочина, А. Л. Шапиро, А. Д. Горского, Л. В. Даниловой, А. Л. Хорошкевич, Ю. Г. Алексеева, С. М. Каштанова и др.), политических (А.Н.Насонов,.

Л.В.Черепнин, М. Н. Тихомиров, А. А. Зимин, Д. Б. Греков и др.), религиозных (А.А.Зимин, Я. С. Лурье, Н. А. Казакова, Н. В. Синицына и др.), историко-географических (В.А.Кучкин) и культурных (Д.С.Лихачев, М. Н. Тихомиров, В. А. Плугин, М. А. Ильин, Г. М. Прохоров, А. И. Клибанов, Т. В. Николаева, Н. Н. Розов, А. И. Рогов и др.) аспектах.

Историографию советского периода о вотчинных княжеских владениях можно разделить на несколько направлений. Первое из них — теоретическое исследование княжеской отчины. Вопрос о природе вотчинного княжеского владения рассматривался в советской историографии сквозь призму генезиса феодализма. Л. В. Черепнин считал, что среди всех разновидностей землевладения раньше всего появились княжеские домены (т.е. то, что принадлежало им как феодалам), возникавшие в процессе «окняжения» территории общин (298, с. 157−158). Он указал, что термин «отчина» в более позднее время (XIV-XV вв.) употреблялся к трем разрядам земель: великому княжению Владимирскому, местным великим княжениям и уделам. Вотчинные права могли приобретались не только по наследству, но и некоторыми иными путями. Черепнин различал в вотчине верховную собственность князя на всю государственную территорию княжества в качестве его политического главы и частную собственность на те земли данной территории, которые принадлежали ему как землевладельцу-феодалу (в дальнейшем они получили название дворцовых). Это различие было определено как «расчлененный характер феодальной собственности на землю». В дореволюционной историографии те же самые явления трактовались в правовом аспекте — как типичное для русского средневековья смешение публичнои частноправовых моментов. Л. В. Черепнин впервые определил объем прав князя над черным населением и землевладельцами его вотчины-удела. Эти права были велики: подсудность и несение фискального бремени (суд и дань), право распоряжения волостными территориями (села и деревни могли быть отданы не только в кормление, но пожалованы и в вотчину), право конфискации вотчин у «коромольников», право пересмотра пожалований в случае перемены владельца (298, с.201−205). Грань, отделявшая обитателей княжеских сел от всего остального населения удела, была весьма зыбкой. Она лежала в отношениях личной подчиненности княжескому администратору (дворскому) и определялась включенностью в княжеское хозяйство. Внутренняя структура княжеской «отчины» отличалась сложностью. Если брать ее в целом, то здесь имелись город (или даже несколько городов), волости, княжеские села и деревни, уделы княгини, «черные» земли, «служни» земли (давались за службу в кормление на определенный срок), боярские, владычные и монастырские вотчины (298, с.207). В целом «отчина» представляла собой самодовлеющий организм. Истоки описанных явлений Л. В. Черепнин обнаруживал уже в эпоху Киевской Руси XI—XII вв.

В 60−80-е гг. XX в. статус «черных» земель и связанная с ним проблема соотношения власти князя как главы государства и как феодала стали предметом дискуссии в историографии. Одни ученые вслед за Л. В. Черепниным считали их находящимися в государственной собственности, другие отрицали этот тезис, третьи полагали, что надо говорить о разделенной собственности черносошных крестьян и государства (см. об этом: [88]). Этот вопрос нам важен для выяснения природы княжеской власти над государственной территорией.

В 80-е гг. XX в. был сформулирован и развит новый теоретический подход к пониманию природы государственной и сеньериальной собственности как органической, диалектической взаимосвязи, взаимопроникновения двух вариантов, двух видоизменений единой по сути и сложной по строению феодальной собственности. К истории Древней Руси его применил В. Д. Назаров. Изучив кормления XII—XV вв., он определил их как государственно-корпоративную форму собственности и сравнил их с сеньериально-вотчинными порядками. Оказалось, что наместники и волостели по отношению к управляемому населению обладали и публичноправовыми, и частнохозяйственными прерогативами (128, с. 260.

283,426−452).

Разноплановые вопросы в развитии феодальной государственной собственности (ее конкретно-исторические характеристики, объективная природа, нормы ее регулирования, эволюция), а, следовательно, — и тип русского феодализма, подверглись рассмотрению на Чтениях памяти Л. В. Черепнина (Кишинев, 1988 г. [300]). И. С. Филиппов высказал там мнение о том, что при обсуждении концепции государственной феодальной собственности домениальные земли государя являются второстепенными, поскольку «частно-правовой характер этого явления особенно ясно обнаруживается на материале Западной Европы, где сюзерен по части своих владений нередко был вассалом собственных вассалов или другого сюзерена» (300, с.51). Между тем аналогичных явлений на русской почве не было. И как раз отличия вотчинной великокняжеской собственности от западноевропейского домена позволяют считать, что для выяснения типологии русского феодализма она может дать очень много.

Последнюю по времени теоретическую работу о древнерусских вотчинах издала Л. В. Данилова (100). Во многом полемизируя с Л. В. Черепниным, она считает, что к великокняжеским (вообще к княжеским) землям, на которых проживало тяглое население, а равно к землям, до времени не занятым, понятие вотчины в раннефеодальный период не применялось (100, с.264−265). Это утверждение для XIV—XV вв. неприменимо, что вытекает из всего корпуса духовных и договорных грамот великих московских и удельных князей. Развивая свои взгляды на существо вотчины, Л. В. Данилова пришла к следующим выводам. «Дольше всего средневековый стереотип крупной вотчины как непосредственного обладания властью над населением, проживающим на территории, и обладание правом получения доходов было свойственно великокняжеской, а затем царской власти. Раннефеодальное восприятие княжеской вотчины означало временное управление волостью*, полученной в соответствии с существовавшим в рамках правящей династии Л. В. Данилова здесь, видимо, говорит о волостях ХП-ХП1 вв., которые существенно отличались от волостей XIV—XVI вв. (См. об этом: Горский А. А. [80]). порядком, и взимание за выполнение военных, административных, судебных и прочих властных функций даней, полюдья, пошлин, разного рода корма. Со временем претензии князей возросли, и вотчина стала рассматриваться в качестве собственного земельного владения (хотя.под таковым понималась не собственность на саму территорию, а прежде всего власть над населявшими ее людьми). Для великих и удельных князей периода политической раздробленности управляемые ими уделы или княжества — это их „вотчина“, власть над которой составляет их наследственное право» (100, с.274). Вотчинная собственность в средневековой Руси справедливо трактуется ею не как «земельная собственность» в современном смысле, а как власть над непосредственным производителем, собственность на человека (100, с.266−267, 274).

В 1990;е гг. в силу ряда причин (из которых надо назвать современные реалии — передел собственности и утверждение парадигмы частной собственности в России) вопросы развития феодальной собственности оказались в фокусе внимания историков. Итоги историографических споров и вопросы трактовки собственности (как в теоретическом, так и в конкретно-историческом плане) рассмотрены в коллективной монографии «Собственность в России: Средневековье и раннее новое время» (М., 2001 [356]). При феодализме, как верно указывается, и верховная собственность государства, и владельческие права вотчинников и помещиков прежде всего выражались в проявлении властных и управленческих функций по отношению к зависимому населению (356, с.270). Государственная собственность была наиболее масштабно распространенной на Руси с древнейших времен, а ее укреплению и расширению способствовало раннее перерастание ранней формы феодальной монархии в самодержавие (356, с.270). Совершенно новой является трактовка черносошного населения (позднее государственных крестьян) как наиболее массовой социальной базы самодержавия (356, с. 133). Изменения, происходившие с собственностью, авторы с полным основанием связывают с эволюцией российской государственности. Вслед за Ю. Г. Алексеевым они считают, что «в XIV—XV вв. происходила, хотя и не столь ярко выраженная, как в странах Западной Европы, смена патриархальной монархии монархией сеньериальной, зиждившейся на системе вассалитета» (356, с. 132). Ключевой здесь была трансформация собственности, которая растянулась очень надолго. «Изживание слитности собственности и политической власти, превращение этой последней в самостоятельную управляющуюся систему и появление нового, чисто экономического, типа собственности, или, иначе говоря, процесс расчленения общества и государства по-настоящему начал разворачиваться лишь в пореформенную эпоху» (356, с. 133).

В своей фундаментальной работе, касающейся особенностей российского феодализма и исторических процессов в России, Л. В. Милов затронул и проблемы государственной собственности. Он указал, что «в системе „государственного феодализма“ верховная собственность на землю оставалась у государства», а «частнособственническое землевладение господствующего класса никогда не было в России ведущей формой земельной собственности» (273, с.558), что в конечном итоге было связано с традиционно тяжелыми в силу природно-географических факторов условиями хозяйствования на Руси.

Второе направление в отечественной историографии княжеских владений — конкретно-историческое их исследование. В последние десятилетия рассматривалась домениальная княжеская собственность домонгольского времени (О.В. Рапов [325], Л. В. Алексеев [9], М. Б. Свердлов [343а, с.106−130]), в том числе и такая ее категория, как домениальные города. Судьба новгородского великокняжеского домена тщательно исследована в работах В. Л. Янина (в частности, в последней монографии «Новгород и Литва: пограничные ситуации XIII—XV вв.» [428]).

Работ, специально посвященных проблеме власти (управления) и собственности в Московском княжестве в конкретно-историческом плане, немного. Специально надо отметить статью В. А. Кучкина «Московское княжество в XIV в.: система управления и проблема феодальной государственной собственности» (194). Он пришел к заключению о том, что «домениальная собственность князей XIV в. носила частно-государственный характер. Превращение ее в монархическую (государственную) было связано с развитием одного великокняжеского домена. Структура каждого домениального княжеского владения была довольно сложна. Территориальное расширение великокняжеского домена вело к модификации феодальной собственности на землю и превращению различных категорий податного населения в „черных людей“ великого князя» (194, с. 182−183). Тем самым в понятие домена была включена и территория, принадлежащая князю как верховному правителю, а не только как феодалу. В одной из своих последних работ В. А. Кучкин подробнейшим образом прокомментировал (в том числе и с точки зрения развития земельных владений) духовную грамоту Дмитрия Донского 1389 г. (205).

С конкретно-исторической точки зрения с большей или меньшей степенью полноты был изучен, пожалуй, только Дмитровский удел XIVпервой трети XVI вв. В конце XIV — первой трети XV вв. это был четвертый по значению удел (после Коломны, Звенигорода, Можайска). Однако во второй половине XV — первой трети XVI вв. он стал наиболее значительным удельным княжеством. Политическая история и дмитровский двор рассмотрены А. А. Зиминым (117), особенности иммунитетной политикиС.М.Каштановым (142), историческая география — В. Д. Назаровым (287), культурные процессы — Г. В. Поповым (313). Однако итоги исследования Дмитрова как удельного центра не были подведены и осознаны. Поэтому они не стали импульсом в разработке удельной проблематики. Воссоздать процесс становления звенигородского удела и обустройства его столицы при Юрии Дмитриевиче (около 1400 г.), главным образом в контексте формирования культурной и духовной атмосферы, попытался Г. В. Попов (314). Перечисленные работы А. А. Зимина, В. А. Кучкина, В. Д. Назарова, Г. В. Попова продемонстрировали разные возможные аспекты рассмотрения темы княжеского удела, но, к сожалению, ни одной работы, комплексно рассматривавшей бы весь круг вопросов удельной жизни, так и не появилось.

Ценные наблюдения над генезисом вотчинной государственности в 80-е г. сделали В. Б. Кобрин и С. М. Каштанов. В своей работе «Власть и собственность в средневековой России (XV-XVI вв.)» (М., 1985 [166]) В. Б. Кобрин исследовал отношение разных групп феодалов к централизации страны, экономические основы позиции различных страт господствующего класса, изменения в их положении. Он показал, что один из путей централизации до первой трети XVI в. состоял в сужении власти правителей прежде самостоятельных княжений и уделов и превращении их прав из княжеских в вотчинные. Иначе говоря, у удельных княжат происходило «расщепление» прав верховной собственности и прав вотчинного владетеля. Первый компонет переходил к великому князю. По отношению к государю всея Руси у удельных княжат имел место обратный процесс, что крайне интересно в методологическом отношении. Историографический парадокс заключался в том, что особенности эволюции боярско-княжеского и поместного землевладения были обстоятельно изучены В. Б. Кобриным, а вот что происходило с вотчиной самого великого князя московского — оставалось неясным. Более того, этот вопрос даже не был поставлен, хотя двусторонний характер процесса очевиден.

К пониманию финансово-экономической основы формирующегося централизованного государства XIV—XVI вв. подошел С. М. Каштанов, тщательно рассмотревший финансовую систему средневековой Руси (145). Выводы С. М. Каштанова подтвердили принципиальные положения теории «вотчинной государственности». Он показал, что до середины XV в. нельзя говорить о существовании государственных финансов, так как денежная часть великокняжеской казны была еще слишком мала и не могла играть сколько-нибудь значительной роли в организации государственного хозяйства и государственного аппарата. Деньги поступали туда в виде великокняжеской дани, сборов с владений великой княгини и с уделов. Саму дань собирали не только княжеские данщики, но и феодалы (с частновладельческих земель). Велика была роль натуральных повинностей (ям, городовое дело). С земли содержался двор великого князя, а с конца XV в. — поместная армия. Кормлениями обеспечивался государственный аппарат. Казна была личной — государевой, а не публичной — государственной. Из всего этого следовало, что по характеру экономической системы великое княжество Московское до сер. XVI в. было еще не государством, а громадной сеньерией.

Оживился и интерес к обсуждению характерных особенностей и генезиса удельной системы (третье направление в историографии княжеских владений). В. А. Кучкин специально рассмотрел статус серпуховского князя по материалам пяти междукняжеских докончаний Дмитрия Донского и Василия I с Владимиром Андреевичем Серпуховским. Статус никакого другого удельного князя средневековой Руси в его отношениях к великому князю московскому не может быть так детально охарактеризован (195). Существенными чертами статуса любого удельного князя, судя по материалам московско-серпуховских договоров, были «суверенность во внутреннем управлении своим уделом, участие в управлении и эксплуатации земель, находящихся в коллективной собственности московского княжеского дома, обязательное участие в военных и дипломатических акциях великого князяотсутствие права претендовать на присоединяемые великим князем земли, но наличие права требовать от великого князя „корма“ при оказании ему военной помощивладение пожалованными великокняжеской властью землями с правом великого князя менять эти земли» (195, с.5−6). В. А. Кучкин изучил также соотношение судебных прерогатив великих и удельных князей в XIV—XV вв. (204). Он отметил возрастание прав великого князя в порубежных и московских судах к середине XV в., и выяснил процессы, способствующие появлению Судебника 1497 г. Этот свод законов не применялся еще для всего Русского государства (удельная юрисдикция сохранялась), но сама организация суда и судебных штрафов стали общими.

204, с. 107). С. М. Каштанов дал общую характеристику русского удела XIV—XVI вв. как социально-политического являния (144). Он же обратился к вопросам становления подданства в XIV—XVI вв., что было тесно связано с развитием процессов централизации (148). Ю. Г. Алексеев исследовал духовные грамоты князей Московского дома как источник по истории удельной системы (11). Вопросам становления последней посвятил свою статью А. Л. Юрганов (411). Он считает, что после монгольского нашествия произошла рецепция монгольского наследственного права на землю. По его мнению, весь земельный фонд (вся государственная территория России) находилась в родовой собственности великокняжеской или позднее царской семьи. Это и породило удельную систему, которая умерла вместе с физическим уничтожением рода московских Даниловичей в 1598 г. Проблема монгольского влияния на социальное и политическое развитие Руси не раз поднималась в науке и имеет солидную историографию. Однако в последнее время идеи русско-монгольского взаимодействия (преимущественно в одностороннем плане) высказываются особенно настойчиво. Так, американский исследователь Д. Островски в работах 1990;х гг. обосновывал тотальное перекрестно-культурное заимствование, главным каналом которых были княжеские поездки в Орду (444−445). По его мнению, «не только все существенные политические и военные институты и обычаи Московского княжества XIV века, насколько мы можем реконструировать их, зеркально копировали политические и военные институты и обычаи Кипчакского ханства, но и взаимотношения различных институтов внутри той и другой администрации, по-видимому, были схожи» (26, с.6). В русле этих идей следует и А. Л. Юрганов.

С резкой критикой взглядов А. Л. Юрганова выступил М. М. Кром, замечания которого имеют и более общий характер (175). Он указал на недостаточность исследования духовных и доворных грамот для понимания сути удельно-вотчинной системы. Действительно, духовные грамоты отражают преимущественно территориальные вопросы и наиболее важные политические принципы. Сам герменевтический метод, считает М. М. Кром, не может решить такой глобальной проблемы, как эволюция системы власти и собственности в средневековой Руси. Для этого необходимы иные методы и источники (175, с. 101).

По мнению М. М. Крома, современная историографическая ситуация отличается особой потребностью в новых подходах (176, с.370−397). Таким подходом он считает политическую антропологию и все более распространяющееся из западной историографии понятие «политической культуры». В чем же заключаются недостатки традиционной парадигмы, приведшие к определенному застою? Во-первых, совершенно справедливо указывает М. М. Кром, ученые преимущественно изучают политическую историю. Однако, политика еще не выделилась в средневековом обществе в особую сферу публичной деятельности и мысли. Она имела особое религиозно — нравственное и иррациональное измерение. Большинство населения не принимало в ней участия. Во-вторых, политическая проблематика диктует взгляд из дворцов в судьбоносные моменты, а не из будней (повседневности) власти. В-третьих, сама теория «вотчинного самодержавия» обнаружила тенденцию к статичности и не выявляет крупных изменений между Московским княжеством XIV—XV вв. и Московским царством XVI—XVII вв. Гранью сегодня признаются только реформы середины XVI в. (Б.Н.Флоря, В.Д.Назаров). Наконец, эти подходы так и не выявили социальную опору самодержавия. Выход из ситуации М. М. Кромм видит в поиске новых подходов в традиционном анализе институтов средневекового общества и привлечении широкого сравнительно-исторического контекста (176, с.388−391). Именно по первому из указанных путей и пошел автор настоящего исследования.

Таким образом, можно констатировать, что вотчина великих московских князей XIV—XV вв. в конкретно-историческом плане исследовалась недостаточно. Между тем очевидно, что сначала надо исследовать конкретный объект на основании касающихся его источников и только затем прибегать к сравнениям и обобщениям. По мнению А. И. Зевелева [110], в историографии важно проследить, во-первых, темы и проблемы, в той или иной мере исследованные историками, во-вторых, темы и проблемы, имеющие научное значение, но в силу тех или иных факторов еще не привлекшие внимания историков, и, в третьих, темы и проблемы, поставленные в науке, но еще по ряду причин не изученные. Как показал анализ литературы, в случае с великокняжеской вотчиной мы имеем дело с последней ситуацией. Как ни парадоксально, такая проблема хотя и обсуждалась, но не была четко сформулирована. В чем тут причины?

Отчасти это объяснялось специфичной для русского средневековья особенностью — скудостью источниковой базы. Только корпус духовных и договорных грамот великих московских и удельных князей может дать нам некоторое целостное представление о домениальных владениях и собственно «вотчинном идеале» московских князей. Других же актов раннего времени, способных описать детальный порядок функционирования этой вотчины и продемонстрировать динамику ее развития, не сохранилось. Однако, даже при удручающем состоянии источниковой базы, для XIV—XV вв. она многократно больше и детальней, чем от домонгольского времени. Еще одна сложность в подходе к проблеме коренится в опять же специфичной «распыленности» и объемности московской великокняжеской вотчины. В русском средневековье нечетко различались, смешивались публичнои частноправовые моменты. С одной стороны, великий князь московский владел собственным уделом, а с другой — был и носителем верховной власти. Историческая тенденция состояла в постепенном слиянии того и другого. Как удельному правителю ему принадлежала доля на Москве и часть исконной территории Московского княжества. После получения великокняжеского титула он стал распоряжаться землями Великого княжения Владимирского. При Дмитрии Донском произошло слияние последнего с собственно Московским княжеством. Великое княжение Владимирское по духовной 1389 г. провозглашалось вотчиной наследников героя Куликовской битвы. Наконец, ко времени Ивана III и Василия III в руках великого князя сосредоточилась вотчинная власть «государя» над территорией «всея Руси». Иначе говоря, великокняжеская вотчина очень подвижна. Она постоянно расширяется географически. Если мы не ограничим территориально предмет исследования, то рискуем не уловить каких-то существенных сторон процесса ее эволюции.

Трудность в изучении великокняжеской вотчины состояла и в том, в каких аспектах ее возможно изучать. Историко-географические вопросы расширения московской вотчины в науке изучены достаточно хорошо (работы М. К. Любавского [215], В. А. Кучкина [129- 193]). Совершенно очевидно, однако, что территориальный аспект не исчерпывает всей полноты и сложности вопросов, связанных с великокняжеской вотчиной. И, поставив целью изучение домениальной собственности московского князя, мы впадаем в искушение подменить этот вопрос территориальным расширением подвластной ему территории. Тем не менее, подобный путь будет совершенно неправомерен, так как при такой постановке вопроса исчезает собственно специфика «вотчинного мирка», в котором, по меткому выражению В. О. Ключевского, «отдельно строилась „форма“ будущей великорусской государственности». С другой стороны, домениальная специфика управления постепенно вошедшими в московскую орбиту влияния владениями далеко не очевидна.

Сама вотчина великого князя, как правильно отметил еще Л. В. Черепнин, была иерархически организована. Совершенно так же, как и в Западной Европе, великокняжеский домен включал города, крепости, волости, села, варницы, луга, бортные леса, рыбные ловли, разбросанные в разных регионах Северо-Восточной Руси. В самом принципиальном виде структура домениальной собственности великого князя XIV—XV вв., как ее рассматривали сами московские великие князья (судя по их духовным грамотам), выглядела хотя и сложно, но типологически однородно. Она состояла из неизменной, постоянной и самой древней части (на исконной территории княжества), а также постепенно нарастающего излишка из великокняжеской области «на старейший путь» (переменная часть). Это, во-первых, доля на Москве (причем долевое совладение от сыновей Калиты до сыновей Василия II все более и более усложнялось, что на практике приводило к целому ряду недоразумений и столкновений) — во-вторых, Коломна «с волостьми» (в 1336−39 гг. и 1358 г. к ней добавлялся из древнейшей части Московского княжества еще и Можайск) — и, в-третьих, города, волости и села великого Владимирского княжения и вновь присоединенные территории. Что же в этой триединой структуре доступно изучению? Источники по управлению и динамике развития городов и территорий великого княжения Владимирского не слагаются в целостную и сколь-нибудь масштабную картину. Мы хорошо знаем лишь о структуре и управлении княжеским хозяйством, агенты которого одновременно были и своеобразными государственными управленцами (подробнее см. работу С. В. Бахрушина, не потерявшую своего значения и поныне [38]). Но проблему великокняжеской вотчины невозможно свести ни к истории ее территориального формирования, ни к особенностям функционирования княжеского хозяйства. Другая часть вотчинного владения московских князей, находящаяся в совместной (долевой) собственности — Москва. История Москвы довольно полно раскрыта в монографиях М. Н. Тихомирова (371, 373). Существенно дополняют ее недавно вышедший к 850-летию города том I «Истории Москвы» (автор большинства разделов по средневековой истории XII—XV вв. — В.А. Кучкин) (129) и ряд специальных работ (в частности, статья Г. В. Семенченко о третном управлении столицей [345]). Москва, однако, как находившаяся в XIV—XV вв. в совладении князей московского дома, вряд ли может дать выпуклую картину великокняжеской вотчины. Остается не изученной очень важная составляющая вотчинной собственности великого князя московского — Коломна и тянувшие к ней территории. Она должна быть исследована хотя бы потому, что долгое время обладала совершенно уникальным статусом в территориально-политической системе Московского княжества и Русских земель в целом. Именно здесь великокняжеская власть проявлялась в самом непосредственном («очищенном») виде, не осложняясь отношениями ни с князьями дома Калитовичей, ни с боярством (в виде института тысяцкого и противоборствующих боярских групп).

В зарубежной историографии, традиционным набором проблем которой были и остаются идеологемы (особенно «Москва-Третий Рим»), политическая и социальная история, история права и религии, политическая антропология (217, с. 13, 15), вопросы генезиса великокняжеских владений в аспекте взаимоотношения власти и собственности никогда не являлась предметом специального изучения. Единственной работой, в которой они частично затронуты, является монография Ричарда Пайпса «Россия при старом режиме» (издана на англ. языке в 1974 г., переведена на русский и издана в США в 1981, в России издана в 1993 г. [302]). Старый режим трактуется Р. Пайпсом максимально широко. Под ним понимается огромный временной отрезок в истории России с XIII—XIV вв. до 1880-х гг., когда «вотчинное государство» умерло и сменилось бюрократически-полицейким режимом. В основе концепции Р. Пайпса — понимание власти, отправляемой как собственность. Русь и Россию с политико-социологической точки зрения он относил, вслед за классиками русской дореволюционной историографии, к «вотчинным государствам». «В таких государствах, — писал он, -политическая власть мыслится и отправляется как продолжение права собственности, и властитель. является одновременно и сувереном государства, и его собственником» (302, с. 11). В своих построениях Р. Пайпс опирался на разработанную Максом Вебером типологию власти, который и ввел в научный оборот западной историографии понятие «вотчинный (patrimonial) режим». При вотчинном режиме экономический элемент поглощает политический. М. Вебер таким образом определял его: «Там, где князь организует свою политическую власть — то есть свою недомениальную силу физического принуждения по отношению к своим подданным за пределами своих наследственных, вотчинных земель и людей, иными словами, к своим политическим подданным, — в общих чертах также, как власть над своим двором, там мы говорим о вотчинной государственной структуре». «В таких случаях политическая структура становится по сути дела тождественной структуре гигантского княжеского поместья» (цит. по: 302, с.39). Эти наблюдения замечательно перекликаются с выводами русской историографии, свою приверженность к которой специально подчеркивал Р. Пайпс (302, с.7). Достоинством работы американского ученого является сравнительно-исторический подход. Он обратил внимание, что в Западной Европе всегда четко различались (хотя бы в теории) собственность правителя и собственность государства (например, во Франции [302, с.92−93]). В Древней Руси такое различение неизвестно. Западная государственная машина развилась из домениальной администрации. Похожий процесс происходил и в России. Однако, если на западе это выросло из осознания различия правителя и государства, которые поэтому нуждаются в разных учреждениях, то у нас «скорее из того, что штат княжеского двора был больше не в состоянии один справиться с задачей управления» (302, с.97). Специальную главу автор посвятил «анатомии вотчинного уклада» в XVI—XVII вв. (302, с.116−150). Исследование Р. Пайпса, имеющее политолого-социологическую направленность, не опиралось на изучение первоисточников средневековья и целиком базировалось на работах русских и советских историков. Во многом это привело автора к заключению о том, что «имеющихся данных недостает, чтобы точно сказать, когда и как случилась. трансформация» князя-вотчинника, князя-землевладельца в вотчинника-царя (302, с. 100). Таким образом, он четко выразил явственный дефицит конкретно-исторического исследования великокняжеской вотчины периода XIV—XV вв.

Анализ работ, посвященных проблеме великокняжеских владений на Руси XIV—XV вв. и сущностной характеристики русской государственности «удельного периода», позволяет прийти к следующим выводам. Во-первых, проблема разрабатывалась преимущественно в теоретическом, а не конкретно-историческом плане. Во-вторых, причиной подобного положения была и остается скудость источниковой базы, когда историки используют в своей аргументации один и тот же круг документов. В-третьих, проблема специального изучения великокняжеской вотчины во всем многообразии ее структур так и не была сформулирована, хотя, как показано выше, историография вплотную подошла к этому.

Предметом исследования в настоящей работе является вотчинное владение (франц. domaine — русск. домен, от лат. dominium) великого князяКоломна и ее округа. Понятие «вотчина» обычно ассоциируется с сеньорией — комплексом земельной собственности и связанными с ней правами на феодально-зависимых людей. Однако в Древней Руси понятие «вотчина» относилось и к княжеским владениям (как верховного правителя, а также частного собственника), и к другим частным собственникам, и даже к крестьянским владениям (356, с.106−107). Исходным в его трактовке всегда было условие перехода по наследству от отца. С середины XVI в. все более тесно с понятием «вотчина» связывается представление о находящихся во владении служилых людей, монастырей, кафедр селах и деревнях с феодально зависимыми людьми. Показательно, что в это время его применяют к церковному землевладению, что искажало первоначальный смысл и наполняло его новым содержанием — полного и вечного права владения недвижимостью независимо от ее происхождения (60, с. 18). В нашей диссертации под вотчиной понимается перешедшая к великому князю по наследству от его отца территория, в пределах которой он пользовался государствеными правами (298, с. 195). В практике средневековой Руси XIV—XV вв. понятия княжеской вотчины и удела очень часто отождествлялись, так как представляли разную форму выражения одних и тех же явлений (298, с.196).

Методика и методология исследования. Уже намеченные А. Е. Пресняковым подходы позволяли обратиться сразу к целому коплексу вопросов, важность которых трудно переоценить. Историк акцентировал свое внимание на общерусских устремлениях московских династов, что во многом было обусловлено стремлением подвергнуть сомнению предшествующие представления о московских князьях как о типичных удельных властителях. Но тем самым недостаточно внимания уделялось анализу и каких-то местных, вотчинных устремлений. Н. С. Борисов при изучении ранней истории Московского княжества (до 1340 г.) подошел к определению политики московских князей как совокупности самых разнообразных действий, направленных на достижение определенных целей (47, с.5). Такой взгляд оправдан и плодотворен при дефиците источников. Но для более позднего времени (середина XIV—XV вв.) условно вполне допустимо говорить о двух главных направлениях политики московских князей: «великокняжеской» (общерусской) и «удельной». Это разделение составляет важнейшую методическую посылку нашего исследования. Поставив так вопрос, мы подходим к проблеме взаимодействия и переплетения этих основополагающих направлений. Что находилось на первом месте в разные периоды истории Московского великого княжения? Каково было место «удельной политики», самой вотчины и вотчинных порядков в формировании единой Московии? Каков был, наконец, «вотчинный идеал» московских династов и в какой степени он претворился в Московском государстве XVI в. Ответы на эти вопросы позволили бы по-новому подойти к пониманию сути процессов объединения русских земель.

Сам А. Е. Пересняков хорошо понимал необходимость изучения этого «второго плана» истории раннемосковской Руси. Во введении к «Образованию великорусского государства» он писал: «.внутренняя организационная работа великокняжеской власти осталась вне., как особая сложная тема, разработка которой по существу — по состоянию материала, едва ли отделима от углубленного изучения внутреннего строя Московского государства в XVI в., в эпоху, на которой остановилось изложение очерков» (318, с.12).

Нам представляется возможным пойти сегодня не ретроспективным путем (проекцией порядков XVI в. на период XIV—XV вв.), а инымизучением собственно обозначенного периода на основе методов комплексного источниковедения, разработанных В. Л. Яниным (425). Внутренняя организационная работа, возрастание, укрепление и внутренняя консолидация Московского княжества на примере крупнейшего удела и будут предметом исследования в настоящей диссертации.

В свое время С. М. Соловьев отметил трудности изучения удельного строя.

XIII-XIV вв., связанные с состоянием источников. «Действующие лица, -писал он, — действуют молча, воюют, мирятся, но ни сами не скажут, ни летописец от себя ни прибавит, за что они воюют, вследствие чего мирятся: в городе, во дворе княжеском ничего не слышно, все тиховсе сидят запершись и думают думу про себяотворяются двери, выходят люди на сцену, делают что-нибудь, но делают молча» (цит. по: 161, с.351). Эта характеристика в полной мере приложима и к великокняжеской вотчине XIV—XV вв., которую письменные источники освещают очень фрагментарно. Выход видится в расширении круга источников. Очевидно, что подход к проблеме может быть междисциплинарным. Только за счет использования данных нескольких смежных дисциплин можно, видимо, и решить в современных условиях какую-либо крупную общеисторическую проблему. В представляемом исследовании конкретная история крупного центра Московского княжества.

XIV-XV вв. (в нашем случае — средневековой Коломны) и подвластных ей территорий изучается на основе методов, принятых в современном комплексном источниковедении. Составными частями метода комплексного источниковедения являются частные методы (историко-географический, историко-сравнительный, метод ретроспективного изучения более поздних источников). В качестве первого этапа решения нашей задачи мы рассматриваем выявление и критическое осмысление фактов. Вторая ступень, немыслимая без первой — их социологический анализ, выявление в них общего и особенного с целью открытия закономерностей, установление, наконец, основных параметров эволюции и стадий роста нашего объекта изучения.

Значительная часть работы (глава по топографии Коломны) основана на новом, впервые вводимом в научный оборот археологическом материале, полученном в ходе исследований автора в течение 1990;2001 гг. Основным объектом изучения являлся средневековый культурный слой Коломны. Вместе с тем нами проводились, в связи с начавшейся реставрацией, и исследования на отдельных памятниках раннемосковской архитектуры. Полученные при обобщении материалов археологических и архитектурно-археологических исследований выводы сопоставляются в предлагаемой работе с новейшими результатами специально проведенного анализа различных видов письменных источников и материалами других исторических дисциплин (исторической географии, нумизматики, атрибуции предметов искусства). При этом анализу подвергался ряд специально выявленных или не обрабатывавшихся ранее письменных, изобразительных и картографических источников. Обобщенный и проанализированный материал дает основание подойти к решению достаточно важных проблем общеисторического и историко-культурного характера.

В качестве методологических основ автор использовал несколько важных принципов:

— научности (непредвзятое отношение к источникам, обоснование заключений на основе анализа самих источников и отраженных в них событий и явлений);

— историзма (эволюционный подход, взаимосвязь и взаимозависимость явлений, понимание частного факта как отражения важных закономерностей, исследование явлений в их постоянном развитии и видоизменении) —) Автором специально изучены приписки к коломенским рукописным книгам (255, с.388−406), уникальный памятник русской нумизматики — «коломенская деньга» (255, с.446−451), «Коломенские чудеса» Цикла повестей о перенесении чудотворного образа Николы Заразского (255, с.406−423), три резных посоха из моржовой кости XV в. (255, с.435−446), вопрос о становлении дорожной сети в Московской земле Х1П в. (255, с.423−435), о развитии береговой службы (255, с.451−459), целый ряд требуюшдх специальной интепретации и тонкой проработки археологических объектов (валы XIV—XV вв. [255, с.467−492], храм Воскресения на великокняжеском дворе [255, с.492−503]). Синтез данных предварительно глубоко изученных разнородных источников и составляет суть метода комплексного источниковедения.

— системности (рассмотрение объекта исследования как целостной динамичной системы) — конкретно-исторический подход (изучение различных структур великокняжеской вотчины в их развитиианализ событий и явлений в контексте соответствующей эпохи, их оценка с точки зрения конкретной исторической ситуации).

Актуальность исследования региональных аспектов становления единого Русского государства очевидна. Их необходимость обусловлена самой спецификой средневекового общества, жизнь которого в эпоху феодальной раздробленности была организована в рамках достаточно автономных политико-административных образований. Именно из них и сформировалась Россия. В русле данного направления написаны упомянутые выше монографии А. И. Копанева, Ю. Г. Алексеева, А. А. Шенникова, С. З. Чернова и др. Наша работа представляет собой попытку историко-археологического исследования одного из крупных регионов, остававшегося на периферии внимания историков — Коломны и «коломенских волостей». Поставленная задача продиктована не только необходимостью изучения еще одного города Древней Руси. Коломна — далеко не рядовой средневековый город. Коломну XIV—XV вв. можно с полным основанием отнести к «молодым» политическим центрам. Вокруг подобных новых территориальных баз начиналась консолидация русских земель и нарастание освободительной борьбы с иноземным господством. Уже поэтому ее история заслуживает подробнейшего конкретного описания и характеристики. В широкой же перспективе в великокняжеской вотчине, которая изучена нами на примере Коломны, надо видеть важное звено в цепи явлений, наложивших крупный отпечаток на становление Российской государственности.

Территориальные рамки исследования. В средние века термин «город» был многозначен. В узком понимании — это только укрепленная часть поселения (детинец, позднее — кремль). Город — это и целостная поселенческая единица, совокупность цитадели и посадов. Наконец, в максимально широком понимании город есть средоточие власти над прилегавшей («тянувшей» административно) к нему территорией, в силу чего овладение городом автоматически означало контроль и над сельской округой. Поэтому в диссертации значительное место уделено волостным территориям. Город и его сельская округа были неразрывны, а изучение их в единстве позволяет представить во всей полноте крупную, исторически сложившуюся территорию — Коломенский удел.

Как это ни парадоксально звучит, история Московского княжества (как и современные трактовки истории XIV—XV вв. вообще) сугубо «москвоцентрична». Собственно московская проблематика (подразумевается либо городская, либо широко понятая «политика московских князей») тут доминирует. Но ведь княжество — это не только Москва. Внутри него существовали территории со своим внутренним укладом и историей. Не случайно в последней крупной работе по проблеме возвышения Москвы Н. С. Борисов призывает обратиться к изучению особенностей внутреннего строя земель крупных княжеств Северо-Восточной Руси (48, с. 12). Знамением времени стало и изучение средневековой истории «на микроуровне» (уровень уезда или даже волости). Весьма существенной представляется возможность показать, что же происходило в крупнейшем удельном центре Московского княжества в XIV—XV вв. Региональный подход помогает более взвешенно оценить причины возвышения Московского княжества, анализируя отдельные структуры и их взаимодействие (столица, удельные центры — причем удел самого великого князя, сельские территории).

Хронологическими рамками работы является период становления единого Русского государства — XIV — первая треть XVI вв., в процессе создания которого Коломне принадлежала довольно заметная роль. Вместе с тем исследованию предпослан небольшой раздел о домонгольском периоде истории Коломны, который является предметом рассмотрения и в главе о топографии города. Изучение проблем преемственности от домонгольского к раннемосковскому периоду исключительно важно. Оно позволяет понять, с какого стартового уровня началось развитие великокняжеской Коломны XIV—XV вв. Вместе с тем, специфика последней не может быть понята без выявления тех огромных изменений на общегосударственном и местном уровне, которые имели место в конце XV — первой трети XVI вв., что определило верхние хронологические границы исследования.

Таким образом, целью данной работы является изучение эволюции великокняжеской вотчины в процессе создания единого Русского государства в XIV — первой трети XVI вв. на материалах Коломны и тянувшей к ней территории. В ходе исследования решаются следующие конкретные задачи:

— изучение источников по истории великокняжеской вотчины;

— выяснение исторических судеб города и тянувшей к нему территории в переломную эпоху от домонгольского периода к раннемосковскому;

— корреляция развития «Коломны с волостьми» с историей Московского княжества (с конца XV в. — России), выяснение роли и места Коломенского удела в процессе становления единого Русского государства;

— всестороннее исследование великокняжеского удела как целостного развивающегося организма, как определенной модели хозяйственной, политической, социальной и культурной организации и трансформации общественных структур;

— структурный анализ великокняжеской вотчины (княжеские владения как верховного собственника — волостные территориивладения великих княгиньвоенная организации и система оборонынаместническое управлениецерковная организация (епископ, монастыри, приходы), сравнение темпов и динамики развития этих структур, что в итоге поможет выявить общее направление эволюции великокняжеской вотчины (Коломенского удела);

— анализ развития городской топографии как интегрирующего выражения социально-экономического развития Коломны;

— роль великокняжеской власти в развитии культурных процессов (в первую очередь, монументального строительства);

— выяснение природы великокняжеского отчинного владения на уровне удела, характера изменений, происходивших с верховной собственностью в течение XIV — первой трети XVI вв.;

— реконструкция наиболее существенных черт удельной политики московских великих князей.

Структурно работа состоит из введения, основной части и заключения. Во введении рассмотрены историографические предпосылки исследования, определены его предмет и метод, территориальные и хронологические рамки, цели и задачи. В главе 1 дается обзор источников и литературы по истории г. Коломны XIV — первой трети XVI вв. Глава 2 посвящена вопросу присоединения Коломны и ее округи, формированию территории и коммуникаций, трансформации совокупности волостей в новую административно-территориальную единицу — Коломенский уезд. В главе 3 посредством синтеза письменных и археологических источников восстановлена топография города как своеобразное интегрирующее выражение его социально-экономического развития в изучаемый период. Глава 4 дает комплексную характеристику великокняжеской вотчины. Анализируется изменение юридического статуса Коломны как великокняжеского домениального города, наместническое управление, права великих княгинь, политическая история Коломенского удела в XV в. В главе 5 воссоздана история военной организации и обороны Коломны. Истории церковных структур (епархии, монастырей, приходов) посвящена 6 глава. В главе 8 дается анализ воздействия великокняжеской власти на развитие культурных процессов (главным образом, на материалах белокаменного строительства). В заключении подведены основные итоги исследования. К диссертации приложен комплект таблиц.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Предпринятое комплексное исследование великокняжеской вотчинысредневековой Коломны XIV — первой трети XVI вв. и ее отдельных структур (волостных земель, города и его домениальных функций, наместнического управления, владений великих княгинь, военной организации и системы обороны, церкви) позволяет прийти к следующим основным выводам.

Предыстория великокняжеской вотчины (рязанский период истории Коломны) очень слабо освещена источниками. За XII — XIII вв. имеется всего 7 летописных сообщений*. Одним из ключевых моментов этого временного отрезка стало образование около 1180 г. «коломенской волости» (удела в составе Рязанского княжества) с княжеским столом, что стало одной из причин серьезного роста города и его округи в конце XII — первой трети XIII вв. В XIII—XIV вв.еках в исторической биографии Коломны произошла смена вектора исторического развития. После предмонгольского расцвета она прошла период короткого упадка, к концу XIII — началу XIV вв. полностью восстановилась и вступила в новый этап — но уже на принципиальной новой основе — как поднимающийся великокняжеский домениальный город Московской земли.

Вхождение Коломны вместе с тянувшими к ней волостями в состав Московского княжества произошло около 1300−1306 гг. Появление Коломны среди московских владений тесно связано с усобицами внутри Рязанского княжества, используя которые, Даниил Александрович и Юрий Данилович «оттягали» у рязанских князей город и его обширную округу. Однако в отечественной историографии не уточнялось, что борьба Москвы и Рязани из-за Коломны продолжалась вплоть до 1380-х гг. Переход во владение московских князей был окончательно оформлен «докончанием» 1381 г. и «миром вечным» конца 1385 — начала 1386 гг. Исконно рязанская территория быстро интегрировалась в Московское княжество, так что возврат города Еще одно (за 1183 г.) дополнительно извлекается из «Истории Российской» В. Н. Татищева. даже после убедительных военных побед Олега Ивановича Рязанского в 1385 г. стал невозможен.

Коломна с волостьми" XIV—XV вв. — домен великого князя, его главное достояние и материальная опора великокняжеской власти в борьбе за объединение Руси. В ходе исследования подтверждено и дополнительно обосновано традиционное для отечественной историографии положение о том, что Коломна являлась вторым по значению городом Московского княжества XIV—XV вв.

Уже в XII—XIII вв. Коломенская волость, судя по концентрации археологических памятников, была достаточно хорошо освоена. Поселения располагались в основном по берегам крупных и средних рек. Население, тяготевшее к плодородным светло-серым и серым лесным почвам правобережья Москвы-реки и ее притоков, составляли как местные вятичи, так и переселенцы, прибывшие из Южной Руси. В XIV — начале XVI вв. развитие территории резко интенсифицировалось, что непосредственно связано с патерналистской политикой великих московских князей по отношению к черносошному населению. В источниках указанного периода упомянуто 28 административных образований* (станов, волостей и мест), занимавших территорию около 6 тыс. кв.км. С середины XIV в. началось активное освоение лесов западной Мещеры и других периферийных районов, что привело к формированию совершенно новой группы волостей. Внутренняя колонизация шла под контролем и по инициативе княжеской власти. Высокие темпы развития как города, так и обширной сельской округи на фоне измельчания и затухания политической и экономической жизни во многих княжествах Руси XIV—XV вв. превратили Коломенский удел в один из самых хорошо освоенных. Параллельно укрепляется и княжеское хозяйство. Его становление связано с деятельностью Симеона Гордого, получившего Коломну в удел. От отца он получил «село на Северсце в Похрянском уезде» (возможно, еще и с. Лысцевское). В 1353 г. он уже Следует отметить, что ни разу они не упомянуты все одновременно. оставил своей жене Марье не только «Коломну с волостьми», но и «с селы и с бортью» (т.е. с несколькими частновладельческими селами и бортным хозяйством). Иван Красный продолжил укрепление этой сферы. В середине XIV в. известны оброчники — феодально зависимые люди, занятые обслуживанием княжеского хозяйства. В начале XV в. впервые упоминаются пути — его отдельные оформленные отрасли (конюшенный, ловчий, сокольничий и другие). Всего за 50−60 лет московские великие князья практически с нуля развернули под Коломной многоотраслевое частное хозяйство. Во второй четверти XV в. большое и разветвленное хозяйство формируется у великих княгинь. Проведенное исследование убедительно подтверждает тезис И. Е. Забелина и В. О. Ключевского о московском князе как образцовом хозяине-вотчиннике.

Исторически в коломенских волостях сформировалась эксцентрическая схема организации административно-территориального устройства, когда и в XII—XIII вв., и в XIV—XVI вв. городской центр занимал окраинное положение по отношению к подчиненной территории. Объясняется это пограничным характером коломенских земель в составе сначала Рязанского, а затем Московского княжества. В домонгольское время активно использовались водные пути, а также сухопутные (на Рязань, Пронск, Перяславль-Залесский, два варианта дороги на Владимир). В XIV в. в связи с вхождением Коломны в состав Московского княжества активно формируются сухопутные пути сообщения со столицей (три дороги). Возникновение иерархически организованной системы коммуникаций стало важнейшей предпосылкой превращения «коломенских волостей» в Коломенский уезд. По-видимому, под уездом в XIV — первой трети XV вв. понималось временное объединение групп волостей, находившихся под ведением одного администратора-кормленщика. Около середины XV в. при Василии II в масштабах всего государства происходит унификация административно-территориального деления в рамках уездов. Исторически сложившиеся городовые области преобразуются в образования, удобные для центрального управления. Можно говорить об определенных контурах «уездной реформы» Василия Темного. Она была подготовлена консолидацией волостных территорий под влиянием укрупнения «окружной» системы кормлений в XIV — первой четверти XV вв. Существо реформы заключалось в реорганизации местного управления (ликвидация проездного суда наместников, предоставление судебных прерогатив волостелям, формирование четко выраженных центров в волостях с постоянным пребыванием представителя власти, замена «окружной системы кормлений» кормлением по принципу один человек (волостель) в одной волости, четко связанной с изменениями центрального аппарата (зарождение дьячества). После этого, с 1462 г. согласно предсмертному распоряжению Василия II начинаются первые систематические описания, начало которым положило описание Коломенского уезда 1462/63 гг. Структурирование на новых основах (взамен прежних — удельных) государственной территории было одним из важнейших факторов и предпосылок централизации формирующегося единого Русского государства.

Рассмотрение топографии Коломны как интегрирующего выражения социально-экономического развития города позволяет прийти к следующим выводам. В домонгольский период она входила в число самого распространенного типа городских поселений XII—XIII вв. — так называемых «малых городов» Древней Руси. Общая площадь застройки предмонгольской Коломны (суммарно детинец и посад), определенная по карте распространения культурного слоя данной эпохи, оценивается в 30−35 га, причем крепость занимала не более 3−5 га. После монгольского разорения рост города продолжился в конце XIII в. — первой половине XIV в. Он достиг размеров примерно в 55 га, причем здесь не учтен начавшийся осваиваться в это время район Запруды (около 3−4 га). Расцвет Коломны, судя по развитию топографии, в полном соответствии с показаниями письменных источников приходится на вторую половину XIV — первую четверть XV веков. Именно в это время определились основные звенья градостроительной структуры дорегулярной Коломны, известные по планам XVIII в. Оценочная площадь города периода Дмитрия Донского и Василия I — около 85 га (без Запрудного района, который оценивается еще примерно в 5 га). Вторая четверть XV в. (вплоть до 50-х гг. включительно) была неблагоприятным периодом для развития (феодальная война, пожары, эпидемии, полоса татарских набегов). Рост города, хотя и не так интенсивно, имел место и во второй половине XVпервой трети XVI вв. На конец правления Василия III Коломна достигла площади около 100 га (плюс район Запруды — оценочно около 15 га). Таким образом, утрата домениального статуса и относительное понижение значения Коломны в глазах московских правителей происходило на фоне продолжающегося роста города, темпы которого слегка замедлились по сравнению с XIV в.

Город Коломна в XIV—XV вв. представлял из себя развитую городскую агломерацию средневекового типа (городская крепость, посад, пригородные монастыри и монастыри посадского типа, два крупнейших усадебных комплекса — великокняжеский и владычный дворы- «подгородние села красные», включавшие в том числе и загородную епископскую резиденцию).

По своей динамике развитие и сельских (волостных) территорий, и города Коломны абсолютно синхронно (резкий подъем в середине XIVпервой четверти XV вв., замедление в годы феодальной войны, плавный и не столь интенсивный рост при Иване III и Василии III). Особенно эффективная в XIV — первой четверти XV вв. удельная политика великих московских князей, в том виде, в каком она реконструируется на коломенских материалах, включала в себя следующие направления: 1) прямая или косвенная поддержка внутренней колонизации края, четкая охрана интересов черных крестьян как основной финансовой и социальной базы великокняжеской власти- 2) выраженные меры по развитию города (строительство, поддержание в порядке и совершенствование обширных укрепленийстроительство городского собора и монастырей), стимулирование социально-экономического развития путем благоприятствования ремеслу и торговле- 3) забота о демографическом росте путем привлечения населения из других регионов. Замедление темпов роста в конце XV — первой трети XVI вв. надо связывать с утратой Коломной прежнего привилегированного положения.

Наместническое управление в Коломне в XIV—XV вв. занимало очень высокое положение среди крупнейших городов Северо-Восточной Руси. В XIV—XV вв. здесь наместничали в основном представители старомосковской нетитулованной аристократии — выходцы из наиболее древних и знаменитых боярских родов. Среди основных функций наместника по источникам наиболее известна военная, а также выполнение дипломатических поручений и надзора за заточенными врагами великого князя. В Коломне — крупном городе и своеобразной уменьшенной копии княжества-государства со своими развитыми и достаточно сложными структурами, выковывались верные проводники той политики, в которой были заинтересованы московские князья. Дальнейшей ступенью для служебного роста некоторых коломенских наместников становилось наместничество в Москве.

По всей видимости, в управлении Коломной можно проследить достаточно четкую эволюцию: от патриархального управления своим уделом (своего рода простое «замещение» князя в период его отсутствия — согласно буквальному пониманию термина «наместник»), восходящего в своей основе к древнейшим дружинным традициям эпохи Киевской Руси, к становлению унифицированной уездной системы, управление которой было в целом одинаково для всего государства. Коломенское наместничество из сверхценного, «своего» для великого князя, превратилось всего лишь в рядовой элемент новой системы государственного управления в рамках единого государства.

Исключительно велика была роль «военных тревог» в жизни «Коломны с волостьми» XIV — первой трети XVI вв. Город в буквальном смысле находился на переднем крае обороны вначале княжества, а затем и общерусского государства. Его затронули практически все крупные нашествия. Выделяется три периода нестабильности: 1) 1370−1400-е гг. (в том числе нашествия 1382, 1409 гг.) — 2) 1450−1480-е гг. и 3) 1510−1530-е гг.

Коломна с волостьми" в XIV — третьей четверти XV вв. фактически давала две боевых единицы — городовой полк и, в значительной части, двор великого князя. В городовой полк входили местные землевладельцы, ремесленники, купцы и другие категории посажан. Двор великого князя, вероятно, был в основном укомплектован землевладельцами из Московского и, в значительной части, Коломенского уездов. В XV в. стала набираться посоха — рать со всего населения страны. Определенное число воинов (конь и воин в доспехе) бралось с 4−10 сох. Следы древней «коломенской рати» совершенно теряются уже в 1480−90-х гг. В более позднее время она не упоминается. Это связано с военной реформой рубежа XV—XVI вв. -переходом к поместной коннице (дворянскому ополчению). Происходит, наряду с «размыванием» остальных структур великокняжеского домена, и растворение коломенского полка в поместной коннице единого Русского государства. Теперь городские люди участия в ней не принимают. Усложнение государева двора привело к тому, что основная часть испомещенных тут землевладельцев начинает служить «с города» (т.е. в составе дворянской конницы, собранной в Коломенском уезде), а другая (вероятно, значительно меньшая) их доля остается «дворовой». Указанные процессы отражали глобальные общегосударственные мероприятия по унификации вооруженных сил объединенной Руси.

Рассмотрение оборонительных мероприятий в великокняжеской вотчине позволяет сделать следующие выводы о ее эволюции. Первоначально, в первой половине — середине XIV в. ставка в борьбе с татарами была сделана на мощную дерево-земляную крепость Коломны. С 1370-х гг. оборона принимает активный характер — князь с «силой тяжкой» сам выходит на берег Оки для противодействия вторжениям и охраны собственной вотчины. В 1450-х гг. складывается определенная система обороны. Она теперь состоит из двух этапов. На первом из них (при появлении угрозы) рубеж по.

Оке должен был занять коломенский наместник-воевода с «коломенской ратью». Одновременно великий князь собирает основные силы и выступает с ними из Москвы (второй этап). В 1472 и 1480 гг. можно говорить о формировании общегосударственной системы обороны всей южной границы по Оке, ключевую роль в которой играла Коломна. Главное новшество здесь — сплошная линейная защита мобильными воинскими контингентами от Угры до Коломны. С обострением ситуации на южных рубежах в 1510—1530 гг. государственная система обороны еще больше укрепляется. Сочетаются постоянная оборона и действия «легких воевод», организуется эффективная сторожевая и станичная службы, ведется специальное строительство деревянных и кирпичных крепостей, активную роль играют артиллерия и пехота, складывается второй оборонительный рубеж к югу от Оки. Коломна продолжала сохранять в это время функции центра оборонительной системы, но она, как ранее, не исчерпывала ее.

Изучение исторической географии коломенских волостей дает основание утверждать, что «Берегом» первоначально именовалась конкретная территория по правобережью Оки чуть выше Коломны. Именно этот конкретный топоним, объем которого непрерывно расширялся с развитием оборонительных мероприятий, дал название всей «береговой службе» государства XV—XVI вв.

С великим князем московским — владельцем «Коломны с волостьми», была теснейшим образом связана и местная церковная организация. Именно он выступил инициатором учреждения здесь епархии, обладавшей особым статусом в Русской православной церкви. По-видимому, у московского великого князя сложился особый стиль отношений с коломенским владыкой. Несмотря на институциональную близость к великокняжеской власти, коломенская епархия отнюдь не была обласкана земельными пожалованиями с ее стороны. Обзор фактических данных позволяет отметить инициативную роль великого князя в деле учреждения монастырей. Последние основывались на великокняжеской земле и, в основном, на его средства. В двух случаях имеются прямые указания источников на ктиторство великого князя. Есть все основания говорить о княжеской инициативе и в деле учреждения архимандритии. Даже отдельные рядовые представители коломенского духовенства, используя свою близость к великому князю, поднимались на вершины церковной иерархии Руси (Митяй), либо выполняли его особо деликатные поручения (Осия). Два выходца из коломенского белого духовенства (Симеон, Герасим Смердков) стали архиереями, а коломенский епископ Геронтий возведен на митрополию всея Руси.

Структурирование и бурный рост церковной жизни пришлись в Коломне на 1350-е гг. и вторую половину XIV в. в целом (появление епархии, архимандритии с сетью монастырей, собора). Эти факты нужно понимать и как вторичное отражение общего бурного роста города (в первую очередьдемографического) в данный период. Первые общежитийные монастыри (Спасский и Голутвин) были основаны при епископе Герасиме (ученике митрополита Алексия), в том числе один — непосредственно Сергием Радонежским. Коломна XIV—XV вв. представляется довольно значительным православным центром со своим владыкой и разветвленной системой монастырей — как пригородных, так и посадского типа.

В Коломне XIV — первой трети XVI вв. царила атмосфера высокой духовной культуры. Здесь велось активное каменное строительство, функционировали иконописные мастерские, переписывались книги, сформировались богатые книжные собрания. На развитие культуры наложили отпечаток два долговременных фактора. Город имел в политической структуре Московского княжества совершенно особый статус (являлся доменом старшего князя московского дома Калитовичей), и именно систематическим вниманием к «своему отечеству» московских князей и объясняется культурный расцвет. Особенно четко влияние великокняжеской власти на ход культурных процессов прослежено на материале белокаменного строительства. По-видимому, в 1350—1420-х гг. в Московском княжестве работала одна строительная артель, выполнявшая в основном заказы представителей московской княжеской династии и церковной иерархии (митрополита, епископов ростовского и коломенского, игуменов). В Коломне ею было возведено 6 белокаменных сооружений (пятая часть всех простроенных зданий за период, включая самую большую постройку раннемосковского зодчества — Успенский собор 1379−82 гг.). Другой важный момент — существование епископской кафедры и нескольких крупных монастырей, с иконописными и книгописными мастерскими при них. И то, и другое обстоятельство вовлекали Коломну в единый общерусский культурный процесс.

Расцвет Коломны и ее волостей пришелся на последнюю четверть XIVпервую четверть XV вв., что подтверждается как плотной насыщенностью летописными известиями за данный хронологический отрезок, бурным структурированием церковной организации, так и динамикой развития волостных территорий и городской топографии, а также фактами культурной жизни — активным храмовым строительством и выдающимися памятниками иконописи. Любой подъем связан с материальными факторами. Что же могло так стимулировать рост «Коломны с волостьми»? В 1374−82 гг. и все время правления эмира Едигея в Орде (с 1396 г., в общей сложности около 20 лет) московские князья исправно собирали, но не платили «выхода» (дани) ни с Московского, ни с Великого Владимирского княжения (87, с. 132, 134, 140). Собранная дань с уделов собственно Московского княжения согласно правовым нормам завещаний и договоров делилась пропорционально между князьями московского дома (в частности, взятую со своего удела сумму они оставляли себе). Но вот ежегодная дань Великого княжения Владимирского оставалась в распоряжении великого князя — владельца Коломны. Можно с уверенностью говорить, что констатированный выше подъем последней четверти XIV — первой четверти XV вв. в значительной степени связан с инвестициями сюда какой-то части собранной (но не выплаченной) татарской дани. Следовательно, источником подъема Коломны была не только реинвестиция собранных с этой же территории сумм, но и перераспределение в ее пользу финансов общерусского происхождения.

Таким образом, Коломна XIV—XV вв. — средоточие значительной доходной сельской территории («Коломенских волостей»), крупный церковный центр (викарная кафедра Русской митрополии, несколько монастырей во главе с архимандритом), развитый центр ремесла и торговли, где царила атмосфера высокой духовной культуры. В историографии высказана точка зрения о том, что послемонгольские города СевероВосточной Руси являлись преимущественно княжескими центрами. Для Коломны такая характеристика приложима в полной мере. Более того, город может быть рассмотрен как своеобразная модель древнерусского княжеского домениального города. По письменным источникам прослежены такие его функции, как связанные с великокняжеским двором военные игрища, дипломатические приемы (других князей-сородичей, великого князя Литовского, татарских послов), публичные торжества (княжеская свадьба 1366 г.), существование канцелярии, судебно-репрессивные акции (место ссылки и заточения врагов великого князя). После 1480-х гг. ни одного известия о подобных мероприятиях, типичных для удельного великокняжеского центра, применительно к Коломне не имеется.

Каковы главные моменты развития великокняжеской вотчины и основные параметры ее эволюции в XIV — первой трети XVI вв.

История Коломны XIV—XV вв. находит полную параллель в судьбе южнорусского города Белгорода конца X—XII вв. Княжеский город-резиденция, кафедра викарного епископа Киевской митрополии и важнейший форпост обороны Правобережья Днепра от кочевников, он в первой половине XI в. превратился во второй по значению центр Киевской земли. Интересно, что точно так же как Владимир Святославич «бе бо любя град сей», так и для Дмитрия Донского Коломна была «любимым градом». Исключительно княжеский характер данных городов очевиден. Указанное сравнение помогает глубже понять специфику Коломны раннемосковского периода и, в широком контексте, — средневековых городов, принадлежавших главам государств. В XIV—XV вв. в истории Коломны с наибольшей силой проявился магистральный путь развития городов и государственности, который выражался во все большем укреплении великокняжеской власти, подминавшей под себя все прочие социальные силы.

С 1340 г. (после кончины Ивана Калиты) Коломна стала домениальным городом главы династии московских князей. Причины подобного выбора объясняются:

1) природными факторами («коломенские волости» занимали самые плодородные в Московском княжестве серые лесные почвы, что обусловило раннее хозяйственное освоение края);

2) значительностью к 1336−39 гг. (дата составления завещаний Ивана Калиты) самого города и населенностью тянувшей к нему округи;

3) удобным военно-транспортным положением;

4) возможностью присоединения новых земель на юго-востоке Московского княжества;

5) необходимостью обороны от татар на самом угрожаемом направлении.

В великокняжеский домен во второй половине XIV—XV вв. входили города, волости, села, деревни, починки и варницы, разбросанные по всей территории Руси, но главной неизменной частью данного удела была все-таки Коломна.

Коломна в первой половине XIV в., превратившись в великокняжеский домен, стала интенсивно развиваться, превратившись в центр, сомасштабный Москве. Необходимо подчеркнуть, что в типологическом отношении она представляет собой нечто среднее между крупным столичным городом и обычным городским центром того времени. В XIV—XV вв. в ней никогда не было своего стола (за исключением эпизода 1433 г.), но по целому набору признаков (наличие епископии и разветвленной церковной организации- 5 тыс. населения в конце XIV — начале XV вв.) она не только находилась рядом со столицами земель и княжений, но и превосходила некоторые из них. Особенно показательна в этом отношении история оборонительных сооружений Коломны (детально археологически изученный вал XIV—XV вв.). Заложенный впервые в самом начале XIV в. вал охватил значительную по тем временам территорию — 20−22 га. Это на порядок больше, чем размеры крепостей таких крупных городов Московского княжества, как Можайск (около 5 га), Звенигород (3,5 га), Дмитров (2,4 га), Перемышль (6 га), Волоколамск (7 га). Чтобы представить себе масштабы коломенской цитадели, следует привести размеры синхронных кремлей соседних княжений — Твери (19 га), Рязани (12 га) или центров Верховских княжеств (от 2 до 5 га). Коломенский кремль был не меньше по размерам, чем московский кремль Калиты 1339 г. Военное значение Коломны подчеркивает то обстоятельство, что укрепления постоянно совершенствовались. На рубеже 1320−1330-х гг., в 1370-х гг. (эти конструкции ремонтировались в конце 1380 — начале 1390-х гг.) и в середине-третьей четверти XV в. произведены мощные досыпки вала.

В середине XIV — первой половине XV вв. «Коломна с волостьми» была главной внутренней базой великокняжеской власти. Широкие возможности последней непосредственно обращались на развитие данной территории, т. е. на вотчинное процветание. Эти инвестиции сторицей возвращались решительной политической поддержкой и крупными доходами с города и волостей. Именно Коломна стала в 1433−34 гг. плацдармом для возвращения в Москву поверженного Василия II.

В годы феодальной войны XV в., во время кризисов 1433 и 1446 гг. горожане и местные землевладельцы оба раза (второй — неудачно и лишь наиболее активной своей частью) поддержали великого князя. Иначе говоря, Коломна во второй четверти XV в. была главной территориальной базой великокняжеской власти. Для нее феодальная война стала проверкой на прочность связи с главой московской династии. Конечно, мы далеки от мысли об автоматической и однозначной поддержке ею сил, выступивших за централизацию. Вместе с тем вполне очевидна теснейшая функциональная связь великого князя, города и корпорации местных землевладельцев. Перефразируя известную мысль В. О. Ключевского, можно сказать, что московские династы в результате вековых усилий создали систему-удел, работавшую на них саму по себе, независимо от правящего князя, т. е. функционально.

Секрет успеха московских князей состоял в том, что они, удачно соединив в себе типичные черты скопидома-хозяйственника, поднимались до осознания великорусских интересов. Диалектика взаимодействия этих компонентов была различной на разных этапах развития XIV—XV вв. Характеристики московских князей у В. О. Ключевского (как серых личностей) и А. Е. Преснякова (как обладателей широкого политического кругозора) однобоки и должны быть синтезированы.

Юридическое положение Коломны как исключительно великокняжеского владения на протяжении XIV в. укреплялось. В 1389 г. она была выведена из родового совладения московских Даниловичей (что проявилось в исключении ее из порядка передела уделов) и превратилась в вотчинный мир великого князя. При этом владение Коломной после слияния Московского и Владимирского великих княжений автоматически делало ее обладателя и великим владимирским князем — т. е. верховным сюзереном СевероВосточной Руси. С 1353 г. в коломенском уделе значительные права приобрели и великие княгини, причем их влияние резко возросло во второй четверти XV в., при Софье Витовтовне. Великие княгини обосновались в коломенском крае после создания исторического прецедента наделения здесь супруги волостями Симеоном Гордым. В дальнейшем их позиции тут серьезно усилились, что связывается с получением прав гаранта духовной (Евдокия Дмитриевна, 1389 г.) или даже регентши (Софья Витовтовна, 1425 г.). В целом историческая динамика прогрессирующего разрастания владений великих княгинь в первой и второй трети XV в. весьма показательна. Она говорит, во-первых, о том, что коломенские волости постепенно теряли статус исключительных и наиболее важных для уплаты ордынской дани. По мере того как росли великокняжеские владения и успехи, появлялась возможность изыскания денежных ресурсов в других регионах. А это приводило к тому, что можно было увеличить и долю княгинь в коломенском уделе. Резкое увеличение владельческих прав Софьи Витовтовны в 1406 г. с этой точки зрения можно прямо поставить в связь с присоединением Нижнего Новгорода, Городца и Мурома. Но, во-вторых, эти высокодоходные волости все же оставались в великокняжеской семье. В руках же самого великого князя при всем фактическом раздроблении прав собственности оставались пограничные, опасные в военном отношении, либо недавно возникшие и не столь густо населенные волости. Можно сказать, что из исключительно важной и стабильной территориальной базы великокняжеской власти в XIV в. коломенские волости между 1406—1461 гг. постепенно превратились в семейное гнездо старшего представителя клана Калитовичей, где сочетались владения самого великого князя и княгини-матери. Эти крупные владения были расположены близко к Москве, а значит — и очень ценны.

Судьба коломенских владений великих княгинь в первой трети XVI в. (после 1503 г.) исключительно показательна. Их право на долю владений («удел»), как и повсеместно, было упразднено, что означало крупный шаг на пути централизации. Важно, что сделан он был внутри самой великокняжеской семьи.

Изучение владений великих княгинь в Коломне позволяет не только еще более полно представить судьбу коломенского удела, но и проследить фундаментальные изменения в отношениях верховной собственности. Если при Симеоне Гордом, на первом этапе, это главное и монолитное великокняжеское владение, то с 1353 г. начинается второй этап — закрепление и разрастание прав великих княгинь. Общее направление эволюции — от лично-родовой собственности (до 1389 г. Коломна теоретически подпадала под систему передела уделов) к лично-семейной. Родовому отношению к.

Коломне с волостями положил Дмитрий Донской, провозгласивший ее исключительной собственностью великого князя. Но одновременно продолжилось укрепление семейной собственности (в рамках великокняжеской семьи: великий князь и его княгиня) над ее территорией, с признанием верховного сюзеренитета мужа над супругой (Евдокией Дмитриевной, Софьей Витовтовной). К 1461 г. великим княгиням принадлежало около половины коломенских волостных территорий, не учитывая сел. Собственнические права начинают дробиться, хотя связка сын (правящий великий князь) — мать (великая княгиня-вдова) позволяет рассматривать их различие все же в плане внутрисемейной собственности великокняжеского дома. На третьем этапе (с 1453 г.) произошло разрушение неприкосновенности главной части великокняжеского домена. Компактность семейного гнезда главы династии нарушило распоряжение Софьи Витовтовны 1451 г. В 1453−62 гг. одна из коломенских волостей (Гжель) принадлежала сыну Василия II Юрию Васильевичу, а с 1462 по 1472 гг. Гжель вообще отошла в его Дмитровский удел. Позднее Гжель «воссоединилась» с коломенскими волостями, но прецедент был создан, и в начале XVI в. она перешла в Московский уезд. Однако та же Софья Витовтовна в 1451 г. провозгласила возможность принудительной мены завещанных ею коломенских сел по инициативе великого князя на другие. Иначе говоря, уже в середине XV в. для коломенской вотчины важной признавалась хотя бы теоретическая исключительность великокняжеского землевладения. В 1497 г. Иван III реализовал эту «спящую» норму, которая стала широко применяться и на других великокняжеских территориях. Так с последних вытеснялись в какой-то мере суверенные и конкурировавшие с Иваном III представители боковых ветвей династии. Наконец, на четвертом этапе, в начале XVI в. (после 1503 г. — смерти Софьи Палеолог) единая великокняжеская подчиненность коломенского уезда была восстановлена за счет ликвидации владений великих княгинь. Но это было уже объединение в общерусских рамках унифицированной стабильной территории — уезда, а не удела. Сущностно это была уже не лично-родовая, не лично-семейная, а личная (монархическая) государственная собственность великого князя московского. Таким образом, на коломенских материалах достаточно четко прослеживается эволюция государственной собственности от лично-родовой, через лично-семейную, — к государственной монархической. Интересно, что в это же время (к 1505 г.) рухнул и был заменен личной государственной собственностью Василия III родовой порядок владения Москвой («московские трети» [373, с.72−73]).

В Коломенском уделе XIV — середины XV в. присутствовала полнота удельной жизни. Он превратился в полном смысле в слегка уменьшенную копию Москвы, самодостаточный мир, которому мог позавидовать любой из удельных властителей Руси. Митрополиту Московскому здесь соответствовал местный владыка, московским монастырям — свои патронируемые монастыри, священству московских кремлевских соборовблизко известные великому князю коломенские священникикруг бояр был тождественен великокняжеским боярам, разбавляясь местными представителями. Великокняжеский двор состоял в значительной части из испомещенных под Коломной детей боярских. Определения «свой воевода», «свой епископ», «своя рать», «свое отечество" — обычай частого пребывания как нельзя более подчеркивают привязанность великих князей московских к Коломне, как к своей родовой пуповине. Это «раздвоение» великого князя Московского между Москвой и Коломной говорит о том, что он вплоть до 1460-х гг. все еще ощущал себя представителем удельного порядка. Круг его идеалов совершенно не выходил за пределы окружающей жизни, о чем говорит и сам плод усилий — «Коломна с волостьми», которая должна быть признана созданием великокняжеской власти XIV — первой четверти XV вв.

В той мере, в какой шло становление единого Русского государства, постепенно исчезала уникальная удельная специфика Коломны как исключительного великокняжеского владения. Первые проявления «размывания» домениальных структур стали намечаться в начале XV в. и усилились с середины XV в. Тем не менее, до времени Василия II включительно сохранялась триединая формула великокняжеских владений: «доля на Москве» + «Коломна с волостьми» + великое княжение". Следовательно, ее привилегированная обособленность все же сохранялась. Перелом произошел при Иване III. В 1480-е гг. она постепенно стала терять функции домена и превращаться в хотя и крупный, но рядовой (т.е. в юридическом отношении ничем не выделявшийся) город Московского княжества. В этом смысле исключительно многозначительно выглядит лакуна в летописных сообщениях о внутренней жизни Коломны за последнюю четверть XV — начало XVI вв.

В последнее время оживился интерес к обсуждению генезиса и особенностей удельной системы на Руси (11- 144- 411- 175 и др.). Пожалуй, можно с полным основанием сказать, что ни по одному уделу СевероВосточной Руси мы не имеем столь полной характеристики, как по Коломенскому. Поэтому нарисованная в настоящем исследовании картина неизбежно имеет не только конкретное, но и общее значение. В дореволюционной историографии по поводу существа удельного строя имелись три основных точки зрения. Представители историко-юридической школы считали удел территорией, подчиненной князю на гражданском праве как частная земельная собственность. Их противники указывали на то, что и на уровне удела проявляется государственное начало. Так, В. О. Ключевский полагал, что удел есть вотчина с чертами государственного владения или государственное владение с вотчинным управлением и бытом. Третья точка зрения выражена И. Е. Забелиным, считавшим удел личным хозяйством князя (что верно лишь для самых мелких уделов-вотчин). Наиболее точное и адекватное определение удела дано С. Ф. Платоновым. Это «наследственная земельная собственность князя как политического владетеля, собственность по типу управления и быта подходящая к простой вотчине, а иногда и прямо в нее переходящая» (311, с.143−144- см. также определение А. Е. Преснякова: 318, с. З 18). С. Ф. Платонов особо подчеркнул значение масштабов уделов, что определяло их качественные отличия. Чем больше была удельная территория, тем с большей силой было выражено государственное начало. Исследование Коломенского удела полностью подтверждает мнение исследователя. Личное хозяйство князя или княгини (частновладельческие села) занимало тут не главное место. Большая часть его населения в XIVXV вв. состояла из лично свободных черных людей (в их число входили и крестьяне, и горожане), находившихся под управлением наместника и волостелей. Более того, в Коломенском уделе четко выражена тенденция перерастания в полноценное княжество Северо-Восточной Руси, которая чуть было не реализовалась в 1433 г. Это прямо говорит о том, что считать чистым княжеским хозяйством уделы нет никаких оснований. Другой аспект проблемы — действительная нераздельность, нерасчлененность государственной и личной собственности великого князя, о чем недвусмысленно свидетельствуют завещания московских князей. Когда в Москве княжеское хозяйство надо было делить между совладельцами — оно тщательно описывалось. Применительно же к Коломне, единственным владельцем которой был великий князь, никакой детализации не требовалось — княжеское хозяйство тут передавалось к качестве приложения, дополнения к государственной территории. При этом на первом месте по масштабам и значимости находилась все же верховная государственная собственность (город и волости), использовавшаяся для организации великокняжеского хозяйства. Хронологически последнее в Коломне вторично по отношению к верховной государственной собственности. Ивану Калите принадлежало всего одна «село на Северсце в Похрянском уезде» под Коломной*. Становление великокняжеского хозяйства источники фиксируют в завещании Симеона Гордого 1353 г. (княжеские села и борти), при Иване Красном появляются оброчники. Инициатором создания княжеского частновладельческого хозяйства был Симеон Гордый, получивший Коломну Возможно, если принять реконструкцию В. А. Кучкина одного из дефектных мест духовной грамоты Ивана Калиты, еще и с. Лысцевское (198). в удел. Его отрасли (пути) формируются еще позднее, в 1390-е гг. Значит, изначально (при Иване Калите и некоторое время при Симеоне Гордом), Коломна и ее округа принадлежали московским князьям только как публичная (государственная) собственность. Таким образом, в самой великокняжеской вотчине государственная (публичная) собственность первична, а княжеское хозяйство (частное) — вторично. Можно, следовательно, утверждать, что двуединая природа княжеского отчинного владения не была изначально таковой. В ее основе лежали публичные функции власти, и, соответственно, — публичное право.

Преобразование государственности Иваном III совершилось действительно за счет наполнения старой вотчинной формы, проделавшей эволюцию от небольшого Московского княжества до масштабов всего Русского государства, новым содержанием собранной (по А.Е.Преснякову) великокняжеской власти. Эта исходная форма с необычайной рельефностью вырисовывается на примере «Коломны с волостьми» XIV—XV вв. Внимательно присмотревшись к Коломенскому уделу, мы можем обнаружить в зародыше все компоненты вотчины-государства. Прежде чем стать полновластным хозяином Руси, великий князь московский создал «идеальную вотчинную модель» в Коломне. Именно порядки, основанные на непосредственном патримониальном управлении территорией, с полным контролем и «дирижизмом» великокняжеской власти и были положены в основание новой государственности. Но последняя была обогащена целым комплексом принципиально новых идей: соединения с образом великого князя традиций власти византийского василевса (в обязательном порядке предусматривавшей подчинение церкви, что неизбежно влекло принятие на себя образа «великого православного царя») — перешедшей к нему после свержения ига верховной властью татарского хана и усвоении «киевского наследства» как исторической территории, по праву должной принадлежать Москве (165). Исследование Коломны говорит о том, что с удельными представлениями центральная власть в лице великого князя московского стала решительно расставаться в 1470—1480-е гг. Она приподнялась над удельной узостью, кругозор московских правителей и летописцев с второй половины правления Ивана III несказанно расширился за счет международных контактов. Забота о международном престиже главы государства стала важнейшей задачей внешней политики. Все перечисленное отчасти совпало по времени с завершением долгой работы по собиранию территорий и власти в пользу главы дома Калитовичей, отчасти было обусловлено решительными мерами Ивана III по присоединению к своим владениям уделов своих родственников, других княжеств и земель. На смену корпорации родичей-князей из гнезда Калиты во главе с «братом старейшим во отца место» с их патриархальным управлением и одиначеством пришел единоличный и единственный «государь всея Руси». Соединенное действие многих факторов завершилось при Иване III в конце XV — начале XVI вв. созданием единого Русского государства.

Внутри него по определению не могло быть привилегированной вотчинной (или, по другому — удельной) собственности великого князя, так как все государство стало вотчиной правителя. А значит, уходило в прошлое и былое положение Коломны. Происходило это медленно, «старина и пошлина» в разных сферах сохранялась долго. В какой-то степени уловить магистральный путь эволюции города помогает изучение списка наместников XIV — первой трети XVI вв. (выше реконструирован их список из 21 имени) и епископов этого времени (18 персоналий). В XIV—XV вв. наместниками Коломны становились исключительно выходцы из крупнейших старомосковских боярских родов, фавориты, родственники и выдвиженцы великого князя. Крупные изменения в наместническом управлении фиксируются лишь начиная с 1510-х гг., когда (почти параллельно с аристократизацией состава Боярской думы) коломенское наместничество начинают занимать ростовские и суздальские княжата, выходцы из Литвы Вельские, молодые отпрыски из потомков Верховских князей, представители поднимающегося рода Годуновых. Коломенская епархия учреждена первоначально как викарная кафедра Русской митрополии в конце 1352 — начале 1353 гг. На коломенскую кафедру назначались поначалу митрополичьи выдвиженцы, а затем — игумены крупнейших и патронируемых великокняжеской властью монастырей. Местные епископы были наместниками митрополитов, послушествовали при духовных грамотах великих князей и княгинь, были тесно связаны с великокняжеской властью. Свой высокий статус епископия сохраняла до 1460-х гг., когда викарным стал епископ Сарский и Подонский, переведенный на Крутицкое подворье в Москву. С утратой положения викариатства в последней трети XV в. наметилась эволюция кафедры в рядовую. После Никиты Семешкова, начиная с 1490-х гг. и первых лет XVI в., уже ощутимо начало перемены статуса коломенских владык. Так, Никон был вынужден удалиться с кафедры из-за разногласий с Иваном III. О Тихоне, при общем улучшении обеспеченности источниками для первой трети XVI в., совершенно ничего не известно, кроме дат пребывания на кафедре. Привилегированное положение коломенского епископа еще сохранялось вплоть до конца правления Василия III, упразднившись в 1540-е гг. Но высокое положение кафедры держалось в первой трети XVI в. исключительно на выдающихся личных качествах святителей (Митрофан, Вассиан). Как только они ушли, кафедра перестала отличаться от других епископств.

Отразилось изменение статуса Коломны и в самом быте главы государства. Вплоть до первого десятилетия правления Ивана III включительно московские князья часто и подолгу выезжали и проживали в Коломне. Управление собственным уделом — дело весьма конкретное. Об этом говорят случайные летописные известия. Но показательно, что после 1469 г. не имеется известий о пребывании великого князя в Коломне по хозяйственным и управленческим делам. Надобность в этом пропала. Выходы сюда теперь связаны только с потребностями обороны (1472, 1480, 1522 гг.). Уже в конце XV в. черные крестьяне Городского стана.

Коломенского уезда заявили на суде, что им «достучатися великого князя. не мочно». Очевидно, Иван III в это время уже попросту не выезжал в Коломну. Во втором десятилетии XVI в. епископу Митрофану пришлось извещать Василия III о многократных чудотворениях здесь на протяжении нескольких лет письменно (посланиями) и во время своих визитов в Москву. Для XIV — середины XV вв. такую ситуацию представить сложно. Вместо «гощения» в вотчинном городе великие князья живут постоянно в Москве, летом переезжают в подгородние села Воронцово, Остров, Воробьево, Новую слободу, уезжают на потеху под Волоколамск или Можайск, совершают протяженные богомолья. «Удельная поведенческая модель» безвозвратно ушла в прошлое.

Крупные изменения на местном уровне позволяют на примере Коломны с уездом более конкретно представить механизм трансформации удельных структур (причем удела самого великого князя) в более или менее унифицированный миропорядок в рамках единого Русского государства. Сейчас уже вполне сформулирована мысль о том, что процесс централизации серьезно отставал от политического объединения русских земель вокруг Москвы. Реальные удельные реликты, обособленность земель, княжеств и отдельных уделов сохранялись еще очень долго. Но наряду с этим уже при Иване III осуществлялись меры по нивелировке и «выравниванию» пестроты форм удельной жизни рычагами общерусской власти. Изучение Коломны как будто говорит о том, что прежде всего была уничтожена обособленность своего для великого князя удела. Нарождающееся самодержавие ликвидировало преимущества собственной твердой опоры — древнего Коломенского удела.

Коломна с волостьми" дает возможность с редкой полнотой представить своеобразную «анатомию» удельной жизни, ее движущие силы и особенности. Очень важным представляется и то, что она характеризует, если можно так выразиться, «второй план» истории Московского княжества. Усложнение внутреннего строя, внутренняя консолидация и укрепление всех форм жизни составляют главные характеристики эволюции Коломны от вхождения в состав Московского княжества до рубежа XV—XVI вв. — т. е. периода создания единого государства. Более ясной становится эволюция и трансформация государственных форм на переходном рубеже от «удельных веков» к единой Московии. По мнению большинства историков одной из важнейших задач государства в XVI в. была централизаторская борьба с пережиткам удельной системы. Из нашего исследования следует, что на начальном этапе централизация и уничтожение реликтов удельного времени охватила собственно территории, непосредственно подвластные государю всея Руси. Первичные шаги на этом пути и демонстрирует нам история Коломны конца XV — первой трети XVI вв. Если можно так выразиться, Иван III начал унификацию внутреннего уклада подвластных ему территорий со своих личных великокняжеских владений. И только затем началось новое наступление на другие сохранявшиеся пережитки и полуудельные владения княжат, все еще имевших суверенные права. Едва ли все это было заранее обдуманным планом. Объективные задачи развития страны, выражаясь в ситуативном поведении людей, направляли вектор движения в данном направлении.