Культурно-исторические формы экзистенциального переживания: Тема любви и ее дискурсивные трансформации

АКТУАЛЬНОСЬ1ЕМЫ обусловлена возрастающим интересом к проблемам переживания как к ключевым для понимания глубинных оснований человеческой культуры, а также наметившейся тенденцией к напряженному поиску культурно-исторической (персональной) самоидентификации. Ситуация, которая сложилась в европейской культуре, начинЬя с конца XIX века, свидетельствует о наличии в ней двух противоположных тенденций. С одной стороны, вторая половина XIX — начало XX века отличаются нарастанием нестабильности форм человеческого существования, обусловившем кризис в сфере культуры в целом и духовной культуры в особенности. С другой стороны, в 3to же время, и особенно со второй половины XX века, все более усиливается стихийная тяга к упорядочению духовной жизни и ее осмыслению в связи с принципиально новым культурным материалом. Обе эти тенденции и их столкновение в современной культуре рождают небывалый интерес к феномену переживания.

Сфера духа всег) да включала в себя мир человеческих переживаний, изначальная хаотичность и склонность которого к дисгармонии исторически перемежались с социально детерминированным стремлением и временным обретением меры и наведением относительной) порядка. Как результат этого противоречивого процесса духовная культура стала не только средоточием философских идей и концептуальных устремлений (эстетических, религиозных, нравственных и мн. др.), но и концентрацией целого спектра переживаний людей, живших в разные эпохи и на себе испытавших, как разрушение старых границ сменяется возведением новых культурных ограничений. Сама структура переживания человека — бессознательного и спонтанного, с одной стороны, и осознанного, тяготеющего к упорядочению, с другой, — провоцировала эту дв свидетельствует Х.-Г уаспектность, в том числе и современной культуры. Но, как Гадамер, только в конце XIX века слово «переживание» прочно вошло в философскую терминологию. Его появление в автобиографиях и критической литературе «произвело ошеломляющий эффект», вызванный уже тогда обосылками кризиса в сфере духовности. Именно с конца XIX века система переживания начинает выходить на первый план, стремительно врываясь из сферы обыденного в сферу профессионального и философского языка и становясь значившимися предпо своеобразной призмой, сквозь которую не только наиболее рельефно проступают черты кризиса современной культуры, но и намечаются пути к его преодолению.

С нарастанием кризисных явлений в сфере духовной культуры и с увеличением амбивалентности экзистенциальных переживаний оказались связанными трансформации в сфере язьйа и речи. Это выразилось не только в оформлении и бурном развитии лингвистики,! но и в усилении интереса к проблематике дискурсивных трансформаций. Сам термин «дискурс» был вызван к жизни необходимостью опосредствовать отношение между родовой абстракцией языка и индивидуальной значимостью речи. Дискурс стал социально обусловленной речью, способной связать переживания отдельных людей с их возрастающей зависимостью от духовной культуры всего человечества. Будучи предметом философского исследования, экзистенциальное переживание — это не только то общее, что формирует культурно-исторический горизонт, связанный с человеческой духовностью, но и то частное, которое, в свою очередь, сформировано особой духовной культурой переживания, свойственной каждой отдельной эпохе в истории человечества. Само по себе переживание — стихийно, поэтому оно не может быть структурировано. С другой стороны, переживание не может быть абстрактным. Специфика его проявления и исторические видоизменения связаны с Горизонтом духовной культуры, в котором происходит оформление пережитого. Сама культура воздействует на различные формы переживания: страх, ненависть, люббвь, смерть, вера, надежда. Среди всех форм чувственности, которые характеризуют человека, с наибольшей полнотой контроверзы культуры проявились в любовных переживаниях. Именно эти обстоятельства обусловили выбор феномена переживания любви как темы исследования. С одной стороны, как феномен переживания индивида, любовь обладает невероятным многообразием своих формообразований. С другой стороны, как вечная тема философии, любовь постоянно сталкивается с конкретной историко-культурной ситуацией, и становится той сферой переживания, которая прежде других нуждается в понимании способов своего обновления и специфики упорядоченности. «Сексуальная революция» конца XIX — начала XX века имела своей целью раздвинуть рамки жестких культурных нормативов и открыть дорогу новым культурным формам любовного переживания, позволить индивиду ощути! гь себя свободным и в этой форме бытия. Но эффект, которого она достигла, как это ни парадоксально, был обратным. Ситуация в культуре в середине XX века характеризуется предельным сужением сферы чувственности, переживания человека становятся «одномерными» (Г. Маркузе). С середины XX века, наметилась тенденция к осмыслению культурной ситуации и на личностном уровне. Она выразилась в попытка^ отрефлексировать идентичность экзистенциальных переживаний отдельно взятого «Я» (Р. Д. Лэнг, О. Кернберг). И, наконец, в 90-е гг. прошедшего века проблема переживания любви стала самым тесным образом связываться с проблемами персональйой и сексуальной идентичности (Р. Салецл, Дж. МакДугалл).

СТЕПЕНЬ ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ РАЗРАБОТАННОСТИ ПРОБЛЕМЫ. Существует целый спектр исследований, связанных с проблематикой любви и послуживших отправным пунктом для нашего исследования. Прежде всего, следует отметить ряд отечественных концепций, которые мы рассматривали в качестве достаточно разработанных и потому ограничивающих сферу наших интересов в этой области. Среди них можно выделить следующие основные подходы: онто-гносеологический (П. С. Гуревич, А. В. Лукьянов, Б. В. Марков) — философско-антропологический, исследуемый в контексте историко-философского анализа (К. Н. Любутин, К. Василев, А. А. Ивин, А. Рубенис, Ю. Б. Рюриков, В. В. Харитонов, А. Н. Чанышев) — философско-религиозный и религиозно-мистический в русской философии и современных отечественных исследованиях (Н. А. Бердяев, Е. Н. Некрасова, Д. В. Пивоваров, В. В. Розанов, Вл. Соловьев, (р. Л. Франк) — нравственно-психологический (И. С. Кон, Г. Я. Стрельцова) — социальйо-философский и феноменологический (С. А. Азаренко, Ю. М. Бородай) — информационно-позитивистский (В. К. Бакшутов, Г. Л. Смирнова). Среди зарубежных исследований, либо специально посвященных проблемам любви, либо затрагивающих эту проблематику косвенным образом, надо отметить: 1) концептуальный анализ дискурсивных практик в приложении к проблематике содержания сексуальной идентификации и концепциям порядка дискурса (Р. Барт, Ю. Кри-стева, К. Палья, Р. Салецл, М. Фуко, М. Шелер) — 2) исследование воображения, принципа сериации и модификации любовного переживания в автобиографической форме нарратива (Р. Барт, Ф. Брентано, Ф. Гваттари, Ж. Делез, Л. В. Милдмэн, Ж.-П. Сартр, У. Эко) — 3) разработку проблемы экстремальных переживаний человека, пограничных форм сексуальности в экзистенциальной феноменологии и психоаналитических исследованиях (А. Кемпинский, О. Кернберг, Ж. Лакан, А. Лоуэн, Р. Д. Лэнг, Дж. МакДугалл, Р. Мэй, 3. Фрейд, Э. Фромм, К. Г. Юнг) — 4) и, наконец, работы методологического характера, затрагивающие проблематику переживания в контексте культурологических, психоаналитических, феноменологических и экзистенциальных исследований (Г. Башляр, Ф. Брентано, Б. Вальденфельс, К. Гирц, Э. Гуссерль, К. Леви-Стросс, Г. Райл, У. Эко, М. Элиаде). Феномен любви в контексте человеческих переживаний исследовался В. Д. Губиным, М. А. Малышевым. В. В. Семеновой. Концепция фльтурно-исторических форм Анализ самоидентификации и обусловленности персональной идентичности различными дискурсивными практиками невозможен без учета результатов, полученных отечественными и зарубежными учеными, в рамках анализа культуры как текста, структуры и функции текста и повествования, языков и кодов культуры (Р. Барт, А. К. Жолковский, К. Палья, В. А. Подорога, В. Н. Топоров, Е. Г. Трубина, Э. Эриксон). Система художественной культуры, ее язык и функцйональные структуры раскрыты в работах М. М. Бахтина, Л. А. Закса, М. С. Кагана, 10. М. Лотмана, В. В. Харитонова. Определяющими для понимания идеи жанров философского дискурса и их роли в условиях духовного кризиса современности стали Исследования В. И. Плотникова. Направляющими в исследовании культурно-исторических форм экзистенциального переживания были работы Л. А. Мясниковой. Данное исследование соответствует той традиции, которая связывает узловые вопросы философской антропологии и философии культуры с проблемами интерпретации философских текстов и многообразием дискурсивных трансформаций культурно-исторических форм экзистенциального переживания любви. Методологические ориентиры в этой области исследования заданы Х.-Г. Гадамером, В. Дильтеем, С. Н. Зенкиным, П. Рикером, М. Шелером. Но их конкретные, в том числе, дискурсивные аспекты в современных отечественных исследованиях остаются во многом нерешенными. К ним относятся вопросы о том, как модифицируются историко-культурные формы экзистенциального переживания (и, в частности, тема любви) в дискурсивных практиках философских и литературных произведений. Остается неясным, почему в одну и ту же эпоху наблюдаются настолько противоположные формы переживания л|юбви, что можно говорить о наличии «двух культур» (высокой и низкой традиции), Нашедших свое выражение в различных дискурсах любви. Не прояснены сами основания и механизм, а также причины трансформации экзистенциального переживания. Отсутствует философская концепция тематизации как существенной основы жанровых метаморфоз философского дискурса. Нет отечественных аналогов исследований, которые увязывали бы феномен маргинальности с культурным творчеством в сфере экзистенциальных переживаний. Очевидный пробел в современных отечественных исследованиях составляет то, что среди них нет таких работ, в которых, во-первых, была бы осуществлена рефлексия по поводу наличного состояния и структуры переживания наших современниковво-вторых, была бы произведена переоценка с позиций современности значимости культурных традиций переживания, нашедших свое воплощение в концепциях любви прошлых эпох, сведения о которых можно почерпнуть не только из историко-философских источников, но и из литературного и биографического материала различных мыслителей. Отсутствуют, также, исследования, в которых были бы схвачены ключевые тенденции, позволяющие по-новому переосмыслить человеческую культуру конца XX в.

Основная цель! диссертационного исследования — проследить, каким образом от эпохи к эпохе Трансформируются культурные формы переживания любви, и как результаты их трансформации философски фиксируются в дискурсивных (поэтических, прозаических и собственно философских) практиках. Это обусловило следующие задачи: 1) осмыслить двуаспектность феномена любви как культурно-исторической формы экзиЬтенциального переживания индивида- 2) раскрыть причины «дискурсивного взрыва», произошедшего в философской культуре на грани тысячелетий и обосновать необходимость нового методологического подхода к феномену любви как философскому концепту, организующему различные жанры философствования- 3) выявить философский смысл переживания и исследовать, каким образом осуществляется тематизация феномена любви в его дискурсивных трансформациях на рубеже векЬв- 4) проследить на основе различных дискурсов XIX — XX веков как оформлялось в философии и литературе жизненное содержание любовного переживания- 5) выявить на примере романтической литературы модели трансформации экзистенциального переживания людей и способы их закрепления в качестве философского концепта- 6) исследовать те формы, которые приобретала любовь в жанрах философствования в процессе трансформации человеческого переживания.

ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ. Одним из узловых моментов д диссертационного исследования была опора на обобщающую концепцию человека, с учетом его изменившегося места в системе культуры и того вклада, который внесли в нее те концептуальные направления (экзистенциализм, персонализм, структурализм, герменевтика и психоанализ), которые были вызваны духовной ситуацией современной эпохи. Именно эти два обстоятельства — специфика темы и необходимость ее раскрытия в разных методологических аспектах — обусловили необходимость преимущественной опоры на метод «герменевтического круга» как способа организации новейших современных методологий в конкретном приложении к заявленной в диссертации проблематике. С этой точки зрения в диссертации было переосмыслено многообразие культурно-исторических феноменов экзистенциального переживания, которые нашли свое отражение в различных философских системах как исторически обусловленные образованиях дискурсивного характера. Следуя герменевтике П. Рикера и У. Эко, мы попытались синтезировать две кажущиеся непримиримыми позиции — экзистенциально-феноменологическую и структуралистскую.

НАУЧНАЯ НОВИЗНА ИССЛЕДОВАНИЯ обусловлена наличием в его предметной сфере нерешенных проблем, определивших цель и задачи диссертациивпервые в отечественных исследованиях была предпринята попытка философского анализа трансформации культурно-исторических форм экзистенциального переживания индивидавпервые обоснована необходимость трансформации некоторых известных методологий, в первую очередь «герменевтического круга», в их приложении к сфере переживания и, в частности, переживания любвивпервые показано, каким образом фиксируются в лйтературе и обобщаются в философии результаты трансформации экзистенциального содержания переживаний любвивпервые рассмотрено взаимовлияние жанров философствования и процесса тематизации в них феномена любви.

НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ РАБОТЫ. Основные положения и выводы исследования нашли практическое применение в семинарских курсах по «Систематической фйлософии» и «Истории зарубежной философии Нового времени» на I, II и III курсах философского факультета УрГУ. Источниковая база по истории философии, философской антропологии, экзистенциальной феноменологии и философии психоанализа, задействованная в работе, была использована при составлении курса «Философия: ее история и проблемы», прочитанного I и II курсам юридического и экономического факультетов УРАО в 1998 г. Материалы диссертации ^ могут быть использовайы для разработки и чтения курсов по систематической философии и истории современной западной философии, а также специальных курсов, посвященных проблемам философской антропологии, философии культуры и истории философии.

АПРОБАЦИЯ РЕЗУЛЬТАТОВ ИССЛЕДОВАНИЯ. Диссертация обсуждалась на кафедре истории филорофии Уральского государственного университета им. А. М. Горького и была рекомендована к защите. По теме диссертационного исследования был сделан доклад на заседании кафедры истории философии УрГУ (апрель, 2001 * г.). Отдельные аспекты концептуальных разработок легли в основу докладов и выступлений автора на следующих конференциях: Втором Российском философском конгрессе «XXI век: Будущее России в философском измерении» (Екатеринбург, УрГУ, 7—11 июня 1999 г.), научной конференции «Литература как форма существо* вания русской философии», проведенной Обществом ревнителей русской философии в Уральском государственном университете им. А. М. Горького (Екатеринбург, 17 апреля 2001 г.), Всероссийской научной конференции «Культура и цивилизация» (Екатеринбург, ИППК при УрГУ, 17—18 апреля 2001 г.), научной конференции «Культура эпохи Романтизма: философия, литература, архитектура, изобразительное искусство, музыка» в Уральской государственной консерватории (Екатеринбург, 10— V.

14 декабря 2001 г.) — научной конференции «Русская философия как философия любви», проведенной Обществом ревнителей русской философии в УрГУ им. А. М. Горького (Екатеринбург, 6 марта, 2002 г.).

СТРУКТУРА И ОБЪЕМ ДИССЕРТАЦИИ

Структура работы обусловлена последовательностью и характером задач, решаемых в исследовании. Диссертация состо-v ит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы. Содержание работы изложейо на 159 страницах стандартного компьютерного набора. Бибч лиография включает 259 наименований.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Прошло то время, когда история философии оценивалась с точки зрения ее идеологической подоплеки — буржуазная, марксистская, социалистическая. Однако в сфере философии любви дело, к сожалению, обстоит иначе. Совсем недавние работы по этой проблематике все еще рассматривают любовные чувства в парадигме «прогрессивных» или «деградирующих». К ним стремятся применить «наиболее адекватный и истинный» диалектико-материалистический метод «старой закалки». Но время идет, и новая эпоха требует переоценки философских позиций. Почему мы до сих пор, как завещал нам Ф. Энгельс, полагаем, что в период чуть ли не до Средневековья любви не существовало? По каким правилам судим чувства древних цивилизаций, запечатленные в произведениях литературы и искусства Древней Греции, а в более ранний период — в мифологии Шумера и Египта? На наш взгляд, просто нет смысла более пытаться навешивать ярлыки и говорить о современном кризисе, который переживает любовь, сравнивая его с «упадком» половой культуры Ренессанса, или находя корень наших проблем еще ранее — во времена творения «Пира» Платона. Ведь именно так постступают в большинстве своем современные отечественные исследователи. Например, В. К. Бакшутов пишет: «.индивидуалистические европейские ренессансы, возрождая искусство, поднимая его на небывалую высоту, разрушают наиболее утонченные чувства половой любви, созданные средневековым рыцарством. Трагическая любовь Ромео и Джульетты, с одной стороны, и комедия сквозь слезы в любви Дон Кихота — с другой, лучшие свидетельства того, что переход от средних веков к Возрождению. не был прогрессом во всех отношениях"346.

Однако как, если задуматься, может апогей искусства вызвать деградацию любви? Эти два аспекта в культуре связаны настолько тесно, что трудно представить себе их разделение, будь то в эпоху Эллинизма, или во времена Возрождения. И разве чувство бедного, но хитроумного, идальго Дон Кихота Ламанчского, рыцаря без страха и упрека (правда, и без удачи, но это — как посмотреть), — это не прекрасное чувство самой светлой романтической любви к Дульсинее Тобосской? Неужели так важно, что герой Сервантеса выдумал, или идеализировал на манер Стендаля, свою возлюбленную Дульсинею? С каких это пор мечта и фантазия, царство воображения стали не родиной, а темницей истинной любви, каторгой, на которой она, словно узник, гремит кандалами, теряя свой человеческий облик? Если подумать, то не менее неуклюж Белый Рыцарь JI. Кэрролла. Персонаж этот разве не такой же, как и герой Сервантеса, — рыцарь Печального Образа? Но он — романтик, и ему, как вовсе не безнадежному, а, напротив, полному надежд фантазеру открывается правда мира именно тогда, когда он видит его перевернутым. Спору нет, Людовик XIV превзошел всякое понятие меры в своих любовных похождениях. Но ведь подобные факты бывали всегда, и ничуть не менее — в славном и «советско-моральном» XX веке. Мы нисколько не «выросли» в смысле любви, если выражаться терминологией Ю. Б. Рюрикова. И с тем же успехом, наблюдая нынешнюю современность, можно ожидать в самое ближайшее время апокалипсиса. Не настало ли время сменить перспективу, взглянуть на любовь не столь предвзято? Как можно, в конце концов, сетовать на кризис и жаждать возрождения, если мы до сих пор не научились уважать наследство «пережитого», оставленное нам всей историей человечества?

Кто-то очень хорошо сказал: «У любви должно быть много одежд. Мы должны иметь возможность бесконечно ее раздевать. Но прелесть в том, что, снимая одно из одеяний, мы видим под ним новое. Нагота должна только мерещиться. И так — до бесконечности. Нашему взору всякий раз будет представать новый покров любви — вечная смена вуалей, сквозь пелену которых лишь манит разгадка». Вот он — смысл, и стимул к вечному поиску самоидентичности. Будь то Платон или Стендаль, Ницше или Пруст, Кольридж или Гете, Кьеркегор или Барт, — они, каждый по-своему, видели «мерцающее тело любви» в прорезях ткани, которую приподымает искусство. Слово — это не только скальпель или умелый резец, это еще и податливый материал, упругое и многоцветное полотно, из которого мы, каждый раз, когда говорим о любви, выкраиваем новый покров. С точки зрения философии разговор о любви носит историко-культурный характер. Каждый из авторов, к которым мы обращались, вносил в свою концепцию любви индивидуальный акцент «интимно пережитого», но в то же время возрождал элементы порядков XIX или XX века, приобщался к принципам XII и XVIII столетий. К чему человеку жизнь, если он не сказал о любви ничего нового, ничего своего, то есть сокровенного? Но, с другой стороны, как кто-либо может говорить о любви, не будучи погружен в историко-культурный контекст какой-либо эпохи? Свой новый век человечество каждый раз отмечает кардинальными сдвигами в системе переживаний, и делает это в лице — или остром пере, а теперь — трепещущем беге кадров на киноэкране — своих поэтов и философов, великих режиссеров и просто гениев искусства. Эти люди и их талант становятся рупором чудесной способности — одевать любовь во все новые слова, обрамлять ее тело в самые невероятные образы. Чем больше мы говорим, — так уж устроен человек, — тем больше мы переживаем.

Один из фрагментов фильма «Умница Уилл Хантинг» содержит смысл всего учения об экзистенциальном переживании, которому мы посвятили свое исследование тематизации и трансформации феномена любви. Суть философии жизни передана в картине в сравнении, которое использует главный герой, — талантливый юноша с задатками гениального математика, который при этом работает уборщиком в одном из самых престижных университетов, — когда он пытается объяснить своей девушке «как действуют его мозги». «Что ты видишь, когда смотришь на фортепиано?» — спрашивает Уилл. И продолжает: «Наверное то же, что и я — деревянную коробку с кучей белых и черных клавиш. Но Моцарт не видит клавиши, — он может сесть за рояль и услышать музыку. Моцарт может просто сыграть. Я не могу объяснить тебе лучше. Когда дело доходит до таких вещей, как математика или химия, — я могу просто сыграть». Сравнение У. Хантинга сейчас, как нельзя более, приходится кстати, особенно если мы хотим получить какие-то результаты в своем исследовании. Никто не сможет научить нас любви, — ни сексологи, ни идеологи, — пока мы сами не сможем «просто сыграть», — не сумеем лично войти в «круг герменевтики» и совместить оба аспекта переживания, на которые сделал в свое время ставку Ханс Георг Гадамер.

Собственно, так и поступил в отношении обновления любви и обострения ее переживания один из признанных гениев — Артюа Рембо, Свое творчество он превратил в лабораторию страсти «Офелии» и разгула «Пьяного корабля». И был прав, утверждая: «любви не существуетее надо изобрести вновь». С одной стороны, можно расценивать эти слова поэта как ссылку на кризис, в который впали любовные чувства его эпохи, опошленные браками по расчету и извращенные за их пределами.

С другой же — эта фраза звучит как эпатаж молодого авантюриста и символиста, вошедшего в историю как гениальная личность. Это, по сути, призыв к возрождению порядка любви, к тому, чтобы люди продолжили путь по истории их переживаний, а не зацикливались на отжившем витке XIX века. Со своей стороны, Рембо имел полное право их изобретать, потому что он был тем самым юношей-маргиналом, который способен вырваться из тесных объятий канонов поэзии и правил чувств своего столетия.

О том же говорил в своих пронзительных афоризмах Серен Кьеркегор: «Моя жизнь совершенно бессмысленна. Когда я перебираю в памяти различные ее эпохи, мне невольно хочется сравнить ее с немецким словом «Schnur», обозначающим, как известно, во-первых — шнурок, во-вторых — эпоху. Недоставало только, чтобы оно обозначало еще: в-третьих — верблюда, а в-четвертых — швабру"347. Звучит болезненно пессимистично. Однако терпкая горечь, которую выразил С. Кьеркегор, происходит не только от ничтожности смысла, видимого автором в своей жизни в один из ее моментов. С точки зрения той эпохи его творчество — не просто удавка на шее XIX века. Эти переживания сами по себе — уже целая эпоха, также как и переживания Ф. Ницше, М. Пруста и других гениев. Это их «голоса» мы слышим, когда вопрошаем о любви, — маскулинные, с хрипотцой, или фемининные, с щемящим светом вокала. Своих героев эти авторы наделили собственными голосами, которые, в сущности, есть метафоры персональной идентичности: андрогины и гермафродиты, идентифицируясь с ними, читатели, в свою очередь, целостны в своем воображении.

Гении разных эпох — это великие мастера по пошиву одежды из пленяющего чувства любви и блестящего эфира разговоров о ней, они — виртуозы в обращении с различными дискурсивными материалами. Затем новые теоретики заливают очередное «платье» цементом, выдавливают ярлычок и помещают «продукт философии» на полку столетья. Однако любовь как экзистенциальное переживание — не просто «то в будущем», о котором писал Софокл, и к образу которого вернулись поздние романтики в лице Э. По и Ш. Бодлера. Соответственно задачей этого исследования было обнаружить ее настоящее, найти и вскрыть феномены, за маскарадными костюмами — личинами — которых скрывается глубинное существо человека как личности в полном смысле этого слова. Своей работой мы приподняли этот покров, как пророчил Гете, прошли по текстам вместе с литературным «двойником», сходным с Мефистофелем. Однако, чтобы пережить все ипостаси персональной идентичности, самим встретиться лицом к лицу с «духом бытия» и не испугаться, нужно, кроме всего прочего, быть современным Фаустом.

Опыт нового открытия сокровищницы переживаний в наше время — «святая святых» литературы постмодерна: Жоржа Батая, Юлии Кристевой, Раймона Русселя, Антонена Арто, Мориса Бланшо, Жюльена Грака, Алена Роб-Грийе, Роберта Кувера, Брайана Олдиса, Анджелы Картер, Кэти Акер. Но разве то, что они проделывают с дискурсом любви, — это «извращение любви и почти ненависть»? Нет, если быть точными, это — «(Из) вращение любви и ненависти», — вспоминая заглавие книги не менее талантливой исследовательницы Ренаты Салецл. Не «изврат», не разврат, а вращение вокруг вечных вопросов. Круг любви — это герменевтический круг. Нам мало пережить чувство, — чтобы вполне приобщиться к нему, мы должны его поймать в сети своего сознания. Как всегда, чувства человека — это ось мироздания, созданного все тем же человеком. Мы сами творим наши переживания, также, как мы сами творим горизонт культуры, в котором видим окружающий нас мир, тем самым каждый раз заново открывая собственную идентичность, в том числе — сексуальную. Дискурс культуры постмодерна — это дискурс эпохи, которая открыла бессознательное, и сделала она это благодаря 3. Фрейду. Его теория психоанализа обрела свое литературное поприще в произведениях французского постмодернизма. Она получила художественную маску «непомерного дискурса» в пику классической философии, которую эпатировал своими текстами Ж. Батай. Но, в отличие от всех них, российские исследователи все еще «выдают за философию — дурные сны» о советском марксизме. Как и в свое время Жан-Жаку Руссо, нам, возможно, скажут, что мы — «тоже грезим». И, как и он, мы согласны, «однако, в отличие от других людей», мы не выдаем свои «грёзы за нечто реальное, представляя другим возможность определить, есть ли в этих грёзах что-либо полезное для пробудившихся ото сна лю.

348 Цит. по: Деррида Ж. О грамматологии. М., 2000. С. 511.

Положения, выносимые на защиту: 1) как культурно-историческая форма экзистенциального переживания индивида любовь предстает в двух аспектах: во-первых, как содержание переживания, раскрываемое в его имманентном процессево-вторых, как форма пережитого, которая обладает структурой порядка, характерного для той или иной исторической эпохи- 2) культура выступает как универсальный горизонт, позволяющий конституировать двуаспектное единство: «эпоха — переживание» и «форма порядка — содержание чувства», раскрытое в связи с жанровыми метаморфозами философского дискурса- 3) «порядок любви» является формализованным переживанием, дискурсивно выраженной структурой, которая выступает в горизонте культуры и представляет собой ее классический продукттогда как переживание — это живая система, которая романтична по своей сути и по природе склонна к выходу за культурный горизонт своего содержания, оформленного как историческое- 4) основу факта наррации с точки зрения персональной идентичности составляет имманентное переживание, которое, становясь «пережитым» в рамках творческой автобиографии, осмысляется и выражается в художественном дискурсе как философский концепт («ordo amoris») — 5) осознание любви является фактом творческой автобиографии маргинальных личностей, переживающих любовь «на грани эпох" — 6) эпохальный характер персональным переживаниям отдельных людей (гениев) придает воображение, которое погружает их во все многообразие историко-культурного контекстафокусом трансформации переживания выступает самость маргинального индивида, его персона и интимный мир, получивший свое нарративное выражение в литературных произведениях- 7) в основе рассказа о переживании (наррации) лежит поиск персональной идентичности, результаты которого в романтической философии и литературе принимают форму «сексуальной маски» как личины самоидентификации.