Горнозаводская колонизация Южного Зауралья, 1744-1776 гг

История начальной стадии горного строительства на Урале остается до сих пор слабо изученной. Причем, как в дореволюционный, так и в советский период, за редким исключением, о металлургической промышленности Урала принято было говорить в целом, не выделяя отдельных регионов, где характер промышленного строительства имел свою специфику. Одним из таких регионов была Зауральская Башкирия, где был создан в 1744—1776 гг. исключительно частными русскими заводчиками крупный горнопромышленный комплекс в отличие от Европейской России и даже Среднего Урала, в достаточно плотном окружении враждебно настроенных башкирских племен. В связи с этим, уже в 60−70 гг. XVIII в. возникли вопросы увязки национальных отношений с проблемой индустриального развития страны. Поэтому события более чем двух вековой давности представляют несомненный интерес не только для историков, но и для специалистов других общественных дисциплин (социологов, политологов и т. п.). Значительный научный интерес представляет вопрос о причинах подъема и стагнации уральской горнозаводской промышленности в XVIII столетии, тем более, что дореволюционная и советская историография объясняли их по-разному. Требует более глубокого изучения проблема горной свободы в России, которую историки то признавали, как стимулирующий фактор развития горного дела, то игнорировали.

Особенности первоначального периода строительства металлургических заводов в Зауральской Башкирии, отчетливо прослеживаются на территориях, которые составили основной костяк будущего Кыштымского горного округа, просуществовавшего на Южном Урале до 1917 года.

Объектом исследования, является горнозаводская колонизация Южного Зауралья в период с 1744—1776 годы. Само понятие — горнозаводская колонизация — имеет оправданный характер и включает в себя, помимо факта строительства промышленных металлургических предприятий, еще и массовое, а порой и насильственное переселение в места строительства крестьян и горнозаводских рабочих из обжитых районов Среднего Урала и 4.

Центральной России, а также процесс массового отчуждения башкирских земель, носивший, вопреки широко распространенному мнению, не спонтанный, а регламентированный государством характер.

Целью диссертации является исследование уникального явления русской истории — горнозаводской колонизации Южного Зауралья. Для достижения поставленной цели ставятся конкретные задачи, которые можно сформулировать следующим образом:

1) определить степень влияния колонизационного фактора на заводское производство и характер первых заводских поселений в Зауральской Башкирии;

2) изучить состав и определить места выхода первых жителейпереселенцев Каслинского, Верхне и Нижнекыштымских, Нязепетровского, Азяш-Уфимского заводов;

3) определить роль центральных и местных органов государственного управления в проведении горнозаводской колонизации Зауральской Башкирии силами частных горнопромышленников;

4) проследить по правительственным решениям (именным, сенатским указам, определениям Берг-коллегии) устойчивость горной политики, проводимой Россией на Южном Урале в XVIII в., выявить степень ее эффективности;

5) выявить уровень технического состояния и энерговооруженности первых заводов, построенных в Зауральской Башкирии, сортамент продукции, способ транспортировки и места ее реализации;

6) установить основные причины, которые повлекли за собой прекращение государственной поддержки процесса горнозаводской колонизации в 1776 г.

Хронологические рамки исследования охватывают период времени с 1744 по 1776 гг. Начальной датой исследования является 1744 г., когда был принят выдвинутый оренбургским губернатором И. И. Неплюевым план горнозаводской колонизации Зауральской Башкирии. Конечная дата — 1776 г., когда издан указ о запрещении строительства новых горных заводов в Башкирии. 5.

Территориальные рамки исследования охватывают ту часть Южного Зауралья, которая в правительственных документах XVIII в. именовалась Зауральской Башкирией и где, впоследствии, в результате осуществленной горнозаводской колонизации 1744−1776 гг. был сформирован Кыштымский горный округ. В настоящее время это северная часть Челябинской области, включающая в себя земли Каслинского и Нязепетровского административных районов и подведомственную территорию г. Кыштыма.

Основные научные работы по истории русской колонизации Южного Урала принадлежат дореволюционным исследователям. Историки-краеведы В. Н. Шишонко, A.A. Дмитриев, А. Зырянов и другие, специализируясь на изучении локальных территорий Урала, основательно проработали архивные документы по русской колонизации XVII—XVIII вв. В. Н. Шишонко выявил разнообразные материалы о начальном периоде колонизации Среднего Урала и Зауралья (Пермская летопись). A.A. Дмитриев в своем последнем VIII выпуске «Пермской старины» осветил подробным образом историю заселения Исетского края (архивные документы по заведению новых слобод и деревень в Южном Зауралье, материалы по истории монастырского землевладения). А. Зырянов специализировался на изучении истории Шадринского уезда, выявил и опубликовал ряд архивных материалов'. В трудах П. М. Авдеева, Н. А. Бородина, А. Б. Карпова, Ю. Костенко, А. Д. Рябинина, Ф. М. Старикова основательно изучена история Уральского и Оренбургского казачества2.

Замечательный первоисследователь Оренбургского края П. И. Рычков в своих книгах: «История Оренбургская», «Топография Оренбургская» выступил как энциклопедист истории русской колонизации Южного Урала в XVIII в. Петр Иванович Рычков по образованию не был историком, но, занимая ответственный пост в Оренбургской экспедиции и будучи одним из руководителей Секретной экспедиции, активно занимался сбором информации естественно-географического характера. По долгу службы им была составлена обширная историческая справка об Оренбургской губернии, которая в 1759 г. увидела свет в журнале «Сочинения и переводы, к пользе увеселению служащие». Также П. И. Рычков сделал подробное описание ландкартам Южного Урала, составленным геодезистом Красильниковым, 6 известное в русской историографии как «Топография Оренбургской губернии». Впервые «Топография» была опубликована в том же журнале в 1762 г. Одновременно вышло ее отдельное издание, но в нем ландкарты Красильникова не были напечатаны, что несомненно делает это издание неполным и недоработанным. Только через 125 лет усилиями Оренбургского отдела географического общества эти карты были изданы фотолитографическим способом под названием: «Оренбургская губерния» с прилегающими к ней местами по «ландкартам» Красильникова и «Топографии» П. И. Рычкова.1755 г. Труд П. И. Рычкова был закончен и опубликован значительно раньше академических экспедиций 1768−1774 гг.

Основополагающим принципом П. И. Рычкова в сборе фактического материала по истории и географии Южного Урала (Оренбургской губернии) было следующее его положение: «.Содержать от времени до времени всему тому записку, что когда и от кого увидано будет в здешних местах достойное примечание и описанияа с того, когда время и случай допустит, нетрудно будет осмотры и поверки чинить, остерегаясь токмо, дабы не предать в публику ничего несправедливого и невероятного». Кроме энциклопедических сведений, «История.» и «Топография.» показывают позицию П. И. Рычкова на всю деятельность Оренбургской экспедиции 1734 г. Он считал, что экспедиция была создана исключительно для расширения торговли с народами Средней Азии и Востока, для развития горной промышленности и различных ремесел во вновь приобретенном крае, и ее деятельность носила только мирный и оборонительный характер4.

Несколько иначе высказывался о характере русской колонизации С. М. Черемшанский в своем «Описании Оренбургской губернии». Он утверждал, что колонизация Южного Урала «.осуществлялась без насилия, без угнетения, истребления туземцев, напротив, с благоустройством их, что составляет вообще блистательное свойство русской колонизации, ярко отличающей ее от колонизации других народов."3. Аналогичный вывод по вопросу о характере колонизации Урала и Сибири, сделал и С. М. Соловьев. Автор многотомной истории России, анализируя расширение русских владений в Сибири, пришел, в свое время, к заключению, что «.здесь один 7 народ, государство не было завоевано другим народом, государством в том смысле, в каком обыкновенно принимает в истории завоевание, одним словом, и там и здесь преимущественно происходило заселение, колонизация страны"6. Аналогичное мнение по указанному вопросу содержат работы А. Е. Алекторова, Н. Модестова и некоторых других историков-краеведов7.

К официальному направлению можно отнести и монографию В. Н. Витевского «И. И. Неплюев и Оренбургский край» (Казань. 1897), которая является значительным исследованием по истории Южного Урала. По своему вкладу труд Витевского сравним с «Историей.» и «Топографией.» П. И. Рычкова, к тому же В. Н. Витевский использовал более проверенные источники и тем самым избежал многих ошибок Рычкова8. Автор широко использовал правительственные акты, указы, постановления (Проект Кирилова, «Определение» Неплюева и т. п.). Сильное влияние на Витевского оказали записки губернатора Оренбургского края И. И. Неплюева. Также В. Н. Витевский воспользовался в полной мере и документами А. И. Тевкелева, в которых были освещены планы и намерения Петра I по отношению к киргиз-кайсакам. В отличие от П. И. Рычкова, В. Н. Витевский имел свободный доступ к указанным первоисточникам, т.к. к концу XIX столетия все они были опубликованы.

Автор монографии хорошо представлял степень изученности русской колонизации и понимал глубину этого вопроса. Ему удалось, несмотря на явную проправительственную направленность исследования, на некоторую идеализацию фигуры И. И. Неплюева, более объективно подойти к освещению русского периода истории Южного Урала. Самое главное, что дает монография «Неплюев и Оренбургский край» — это ясное и недвусмысленное понимание того, что основой русской истории Южного Урала является история русской колонизации. Обширность выбраной темы не позволила Витевскому более детально подойти к изучению горнозаводского производства, как это он делает, к примеру, при исследовании причин восстаний яицких казаков 1772 г.

Витевский сознательно не входил, как он говорит, в подробности рассмотрения правительственных мер, по отношению к горнозаводской 8 промышленности вообще и тех льгот и привилегий, которыми преемники Петра Великого отметили свое царствование. Автор ограничился сведениями, взятыми из ряда опубликованных работ по истории горного дела на Урале. Им были использованы труды Попова «Татищев и его время», Семенова «Историческое изучение сведений о российской торговле в XVIII в.», Германа «Описание заводов, под ведомством Екатеринбургского горного начальства состоявших», «Начертание горного дела в Российской империи» и некоторых других. Им было подчеркнуто, что устройство заводов в Оренбургском крае в значительной степени содействовало колонизации Южного Урала.

Особенностью вышеназванных научных работ является то обстоятельство, что в них процесс русской колонизации представлен в целом, без дробления на какие-либо формы, с вполне ясной и решающей позицией правительственных учреждений и отдельных ее представителей.

В правительственных документах ХУП-ХУШ вв., в силу еще не оформившихся административных и государственной границ, под понятием «Сибирь» подразумевались не только собственно сибирские земли, но и территория Урала и Зауралья. По Указу от 18 декабря 1708 г. в Сибирскую губернию вошли ряд городов и населенных пунктов Среднего Урала, а также пограничные остроги Зауралья, расположенные по берегам Исети, Миасса, Багаряка: Мехонский, основанный в 1660 г., Шадринский -1662 г., Бешкильский -1669 г., Арамильский — 1677 г., Средне — Окуневский — г., Чумлякский.

1679 г., Верхне-Миасский -1685 г., Бродоколмакский — 1687 г., Багарякский -1688 г. В исторической литературе вышеназванные остроги в большинстве случаев именуются слободами. А. Дмитриев объясняет этот факт тем, что ввиду постоянной опасности, исходившей от башкир, почти все слободы Зауралья имели укрепления и часто назывались острогами9.

Историки, рассматривая те или иные процессы, проходившие в Западной Сибири ХУП-ХУШ вв., естественным образом вынуждены были включать в сферу своего изучения и собственно уральские земли. Одним таким ярким примером может служить «Историческое обозрение Сибири», сделанное П.А. Словцовым10. Автор «Обозрения» детальным образом изложил специфические особенности социально-экономического развития Сибири в XVIII в. До 9 строительства заводов, Западная Сибирь и Средний Урал с Зауральем имели схожий социально-экономический уклад жизни, одинаковый социальный состав населения, а также те же проблемы с укреплением южных границ и организации на них меновой торговли с кочевыми народами степи, государствами Средней Азии и Китаем. Аналогичным образом распространялась на Урал и Зауралье и та политика, которая проводилась российским правительством в Сибири.

В русской дореволюционной историографии имелись ученые, общественные деятели, которые рассматривали Сибирь и Урал не как часть русского государства, а как его колониальный придаток. Это были сибирские областники (Н.М. Ядринцев, П. М. Головачев, Г. Н. Потанин и другие), являвшиеся и жесткими критиками официального направления.

Они активно восприняли основные положения земскообластной концепции Афанасия Щапова о народной колонизации, роли общины в развитии крестьянской демократии, федеральном принципе государственного устройства. Сам Щапов, этот «апостол правды и науки», обосновывая свою теорию, считал необходимым проводить преобразования государственного строя России на основе развития местного демократического самоуправления. Исследования А. П. Щапова, основывались на его убеждении, что «главный фактор в истории есть сам народ», и что «сущность и содержание истории есть жизнь народная». Именно из этого понимания главного фактора истории Щапов вывел понятие «народная колонизация».

По мнению историков-областников, народная колонизация протекала в противоборстве с правительством, которое стремилось, по их мнению, насадить в Сибири казенную собственность на землю, произвол и всевластие царской администрации. Областники, критиковавшие официально-охранительное направление в русской историографии по причине замалчивания колониального положения Сибири, с фактами в руках доказывали колониальный характер правительственной политики. Некоторые, в частности Н. М. Ядринцев, П. М. Головачев признавали, что это противоборство двух традиций, народной колонизации и царской власти, составляло главное содержание истории освоения Сибири. Тем не менее, они четко себе представляли, что в этой борьбе царское правительство сумело взять верх и, как писал Головачев, в интересах.

10 государственной централизации стало подрезать буйные всходы самобытной народной жизни в Сибири11.

М. Свирелин в работе «Колонизация Оренбургского края в первой половине.

XVIII в." видел первопричину колониального движения населения на Восток не столько в усилении крепостного права в центральных губерниях России, сколько в усилении раскола в XVII и особенно в XVIII вв., который имел не только религиозную, но и чисто экономическую подоплеку. «.Кроме религиозной нетерпимости, — писал М. Свирелин, —по отношению к различным сектам., суровые меры Софьи, реформы Петра I и двойной оклад податей принуждали раскольников бежать из пределов России. Уральские казаки, число которых в.

XVII-XVIII вв. постоянно увеличивалось, большей частью были раскольники. В то время как правительство, нуждавшееся в людях, хотело парализовать побеги различные пути пресечения побегов в Польшу, Швецию, Эстландию и т. д. вооруженное сопротивление, поиски, возврат), по отношению к Востоку оно решилось следовать в этом деле иным путем. (При Петре I и его наследниках.). Тем более что этот край России обращал на себя внимание и с других сторон. Руководящая делом колонизации деятельность правительства имеет чрезвычайно важное значение, потому что она народному движению сообщает характер определенности. Заботясь о нуждах края, правительство.

12 руководствуется более широкими государственными интересами" .

Однако в дореволюционной историографии при освещении тех или иных вопросов русской колонизации Урала, история горнопромышленного дела вообще и Исетского края (Зауралья, Башкирии) в частности выпадала из поля зрения исследователей. Когда же изучались вопросы заводского строительства, то они, как правило, за редким исключением, не рассматривались в контексте общего процесса русской колонизации. К работам, освещавшим в той или иной мере историю горнозаводского дела в XVIII веке можно отнести «Гисторическое предуведомление о начальном заведении и поныне продолжающемся рудокопном промысле» И. И. Веймарна, рукопись В. И. Крамаренкова «Выписки о горных делах» и некоторые другие. Уникальные сведения по уральской металлургии XVIII в. содержатся в книге В. И. Геннина «Описание уральских и.

11 сибирских заводов". Не менее ценный исторический материал содержится в его дневниковых записках.

Важные сведения о заводах XVIII в. содержатся в трудах академических экспедиций Палласа, Лепехина, Фалька, Гмелина, Георги, но эти работы имеют описательный характер и выходят за рамки специальной литературы по горному делу. Сочинения ученых-путешественников используются современниками как уникальный первоисточник в разных областях знания — истории, географии,.

1 ^ этнографии, археологии и т. п.. К примеру, в «Путешествии по разным местам Российского государства» Палласа содержатся сведения о способах транспортировки готовой продукции с заводов Исетской провинции, приводятся данные о местоположении судовых пристаней, дается характеристика самих заводов Исетской провинции, как в равнинной, так и гористой ее частях. Приводятся сведения о древних курганах, брошенных и действующих крепостях и т. д. и т. п. Словом, дается исчерпывающая характеристика вновь приобретенных Россией районов.

В одном ряду с этими работами находится статистическое историко-географическое описание России, составленное еще в 1727 г. И. Кириловым, но изданное в 1831 г. В 1977 г. труд Кирилова был переиздан под названием «Цветущее состояние Российского государства». Данная работа, кроме сведений историко-географического характера, сообщает об административной принадлежности тех или иных заводов, приводит численность гарнизонных армейских полков, казаков, артиллерии, данные о пограничных крепостях, острогах и т. д. и т. п. Уникальность работы Кирилова состоит в том, что им приводятся статистические данные по сопредельным с Башкирией регионам накануне важных исторических событий, которые последовали после того, как на Южном Урале им же была организована Оренбургская экспедиция, получившая название Известной Оренбургской экспедиции 1734 г.

В середине XIX в. заметным трудом стало сочинение Нила Попова «Татищев и его время», в котором автор, освещая историю военных выступлений башкир в XVII в., отмечал, что причина частых волнений заключалась не столько в самой колонизации края русскими, колонизация, по его мнению, была незначительной в XVII в., да и земель пустых было множество, сколько в тех.

12 злоупотреблениях, которые приносила с собой всюду администрация московского царства. «Насилие и различные дурости, —пишет Попов,-' которые позволяли себе воеводы и их товарищи, приезжавшие из Москвы, доводили иногда эти столкновения до очень сильных восстаний"14. Н. Попов, достаточно вникнув в суть вопроса, не считал, что все башкирские племена платили ясак. По его мнению, только ближайшие к укрепленным местам (Бирск, Мензелинск, Уфа) тарханы и ясачные люди несли положенную на них тягость, но заселявшие внутренние районы края, кочевавшие по Яику и степям, очень часто не платили податей, и именно из этой среды не плативших, поднимались восстания. «Особенно страшны, —добавляет автор, —были для соседних воеводств те возмущения, в которых соединялись непокорные башкиры с киргизами, калмыками и привлекали на свою сторону ясачных башкир"15.

В XIX в. не было обобщенного труда по истории горнозаводской колонизации Урала. Тем не менее, многие исследователи понимали, что устройство заводов в Оренбургском крае как, и в других местах, в значительной степени содействовало колонизации Южного Урала. Ими были предприняты узкоспециальные исследования по отдельным направлениям указанной темы. Изучались вопросы обеспечения рабочей силой металлургических заводов, расположенных в отдельных, слабо населенных районах Урала, земельных отводов, деятельность правительственных учреждений и, в первую очередь Берг-коллегии, в области законодательной сферы, административного устройства и т. д. и т. п. Осмысление историками вышеуказанных вопросов началось со скрпулезного анализа правительственных указов, способствовавших образованию многочисленной группы приписных крестьян. Одним из первых, кто предпринял такое специальное изучение, был историк-народник В. Семевский. В монографии, посвященной российскому крестьянству16 автор использовал законодательные акты, опубликованные в полном своде законов и сборнике исторического общества. К работе были привлечены материалы и статьи Михайлова, Петрова, опубликованные в горном журнале и посвященные изучению истории посессионного права17. Кроме печатных источников, Семевский привлек материалы из архива Министерства юстиции (дела Сената) и архива департамента мануфактур и торговли (дела Мануфактур-коллегии).

Работа В. Семевского во многом предопределила дальнейшее изучение истории формирования горнозаводского населения Урала.

Другой, очень важной и определяющей во всех отношениях стала книга, тогда еще преподавателя горного права А. Штофа «Сравнительный очерк горного законодательства в России и Западной Европе». Главной темой этого сравнительного очерка является судьба горной свободы и горной регалии в России. Вывод автора, что Указ 1782 г., введенный при Екатерине II и отменивший горную свободу, оказал негативное воздействие на уральскую промышленность, очень убедителен. Вывод оказывается вдвойне убедительным, когда становится известным, что автор не остановился на теоретическом обосновании проблемы, а пытался практически осуществить возврат к принципам горной свободы. Из протокола заседания научно-вспомогательной комиссии от 10 марта 1907 г. следует, что в этом году А. Штоф служил в качестве товарища министра в Министерстве торговли и промышленности. К этому времени он в течение последних тридцати лет лично составил три проекта о введении горной свободы в России, которые все были провалены землевладельцами (непосредственно графом Игнатьевым, министром Островским, Государственным советом, благодаря влиянию дворянземлевладельцев южных губерний)18.

В составе вышеуказанной научно-вспомогательной комиссии был.

В.Удинцев, автор монографии по истории посессионного права19. Удинцев тщательным образом исследовал все аспекты этого права, начиная с жалованных грамот Строгановым. Он считал, что именно с них началась история посессионного права России и связанных с ним земельных отношений. Итоговое заключение В. Удинцева конкретно:". слишком долго затянувшееся пользование обширными казенными дачами, отведенными в такое время, когда горный промысел, тесно связанный с желательной колонизацией отдельных окраин,.

20 нуждался в больших отводах. такое пользование является не нормальным" - «.посессионное право, как самостоятельная форма землевладения, монополизированная в руках немногих заводовладельцев. признается в настоящее время не нормальным"21.

Автор в силу определенных причин не счел возможным входить в подробности общей правовой поземельной политики в Башкирии с 1719 по 1782 гг., что, несомненно, сделало ряд его выводов несколько поверхностными, тогда как эта история земельных отношений исключительно важна для понимания сути русской колонизации. В работе встречаются поэтому элементарные ошибки. К примеру, Удинцев считал, что крестьянские и инородческие земли на Урале были в индивидуальном (частном) владении, тогда как все они находились в общинном пользовании. Так же автор, связывая горный промысел и посессионное владение землей с общим ходом русской колонизации, не учел особенности горнозаводской колонизации Башкирии. Дело в том, что не все инородческое население России имело запрет на продажу и закладывание своих земель русским. Башкиры по специальным Указам 1736 г., 1742 г., 1753 г., 1754 г. получили разрешение на продажу своих вотчинных земель. Удинцев же не учитывает этот факт и экстраполирует условия колонизации Среднего Урала на территорию Башкирии, где не было государственного земледельческого населения, а горнозаводская колонизация проходила в условиях враждебного окружения башкирского населения.

В дореволюционной историографии важное место занимает исторический очерк В. Белова об уральских горных заводах, вышедший в конце XIX в. Автором очерка, помимо аспектов организации уральской промышленности, был затронут и один из главных вопросов уральской истории, вопрос о причинах расцвета и упадка уральской горной промышленности. По мнению автора, отказ от двух великих принципов («свобода горного промысла, как государственной регалии и допущение к этому промыслу всех, кто к тому охоту имеет»), вложенных Петром 1 в план промышленного развития России, привел первоначально к замедлению роста промышленного производства, а затем и к длительному его застою. Белов, рассматривая в качестве причины отсталости, отсутствие горной свободы, затронул и вопрос об искусственности российской промышленности. По его мнению, крупная промышленность XVIII в. не имела исторических корней, а все успехи достигнутые в области индустриального строительства всецело зависели от личности Петра, от силы его гения. «Без его руководства проявили всю свою несостоятельность, — писал Белов, — меры, вызванные уклонением от.

15 естественного порядка вещей. На горнозаводском деле более других отраслей промышленности, испытавшем на себе влияние этих чрезвычайных и.

22 искусственных мер, последствия их сказались с особенной силой" .

Вопросом об искусственном или естественном развитии русской промышленности задавались многие историки. Вслед за Беловым к ним можно отнести П. Н. Милюкова, М. Туган-Барановского, М. Покровского, В. Ключевского. Горная промышленность, как и в других странах мира в подавляющем большинстве своем, в силу затратности и трудоемкости производства не имела шансов развиваться без активного «искусственного» вмешательства государственной власти. Эту точку зрения в свое время высказали Штоф, Туган-Барановский, причем тот и другой аргументированно ее доказали.

В дореволюционной историографии, когда речь заходила о характере рабочей силы, об источниках ее пополнения большее внимание было оказано изучению категорий заводских рабочих из приписных и собственно крепостных крестьян. Такие категории, как вольнонаемные, беглые и иностранные рабочие и специалисты, не рассматривались вообще или за редким исключением.

В пореформенное время стали выходить книги по истории русского раскола, но они никак не связывали старообрядчество с историей заводского строительства на Урале. Одним из первых изданий на эту тему, стало «Собрание постановлений по части раскола (1716−1800), вышедшее в С-Петербурге в 1860 г. Вслед за ним вышла работа Г. В. Есипова «Раскольничьи дела XVIII столетия, извлеченные из дел Преображенского приказа и Тайной розыскных дел канцелярии». В конце 70-х гг. Х1Х в. увидели свет «Материалы для истории раскола за первое время его существования» под редакцией Субботина. Монографией обобщающего характера стала работа Смирнова «История русского раскола старообрядчества», посвященная, как и вся духовно-старообрядческая литература вопросам веры, истории преследований старообрядчества и борьбе с ним государственной власти. Но тема участия старообрядческого населения в становлении горнозаводской промышленности на Урале осталась практически не исследованной.

О судьбе иностранных специалистов, об их вкладе в становление промышленности, как в центре, так и на Урале, в русской дореволюционной историографии очень мало было уделено внимания. Наиболее полный список иностранцев, работавших в России, но только до конца XVII в. содержится в сочинении И. Забелина «О металлургическом производстве в России». Сведения, собранные автором, основаны на материалах дворцовых приказов, хранившихся в архиве Московской оружейной палаты. Аналогичного списка иностранных рабочих и служащих XVIII в. работавших на олонецких, тульских, алтайских и уральских заводах пока не выявлено в русской историографии. Отдельные сведения об иностранцах содержатся, как правило, в работах иностранных авторов, изучавших русскую промышленность или служивших в России (В. Геннин, И. Герман, И. Гамель, А. Бек и другие).

Особой темой для историков XIX в. стало восстание под предводительством Е. Пугачева. Особенность ее заключалась в том, что продолжительное время на ней стоял гриф секретности, как и на теме старообрядчества. К архивным материалам подпускались лишь избранные единицы. События, связанные с пугачевщиной на Урале, имели в свое время далеко идущие последствия. Изучение движения Пугачева было начато A.C. Пушкиным. В пореформенное время эта тема была продолжена в ряде исследований историков, в числе которых были Н. Дубровин и А.И. Дмитриев-Мамонов.

Наиболее характерным признаком для исследований XIX в. указанной темы является описательный характер, т.к. основное внимание было уделено хронологическому изложению событий. В отношении причин волнений яицких казаков, быстрого перехода заводских и государственных крестьян Оренбургской губернии на сторону Пугачева и роли башкирских племен в событиях 1773−1774 гг. — то эти аспекты освещаются крайне скупо и с большими недосказанностями. Тем не менее, путем публикаций архивных материалов, выдержек из писем царских чиновников и генералов, манифестов и обращений разного рода, дореволюционные историки определенно ввели в научный оборот большой комплекс документов по данной теме.

В отношении участия башкирских отрядов в движении Пугачева, то в дореволюционной литературе на эту тему остается много неясностей. В.

17 особенности обращает на себя внимание то, как излагались обстоятельства поимки Салавата и его отца Юлая, а так же их дальнейшая судьба. Дореволюционные историки, по тем или иным причинам, не захотели или не смогли объяснить факт сохранения жизни этим башкирским предводителям, тогда как другие люди из ближайшего окружения Пугачева и он сам были казнены, тем более, что в дореволюционной историографии башкиры и казаки с крестьянами не разделялись на отдельные категории, а были объединены понятием «мятежники», «пугачевцы», «приверженцы Пугачева» и т. п. В дореволюционной историографии также нет прямого объяснения причин прощения всех вин башкирам, участвовавшим не только в сражениях, но и в поджогах русских заводских селений.

По этому поводу у Дмитриева-Мамонова есть очень интересный факт, который он оставляет без каких-либо комментариев. Речь идет о бездеятельности двух генералов — Фреймана и Деколонга, которые, располагая значительными соединениями регулярной русской армии, не предприняли никаких усилий по нейтрализации восставших башкир, которые летом 1774 г. дотла выжгли практически все заводы в Башкирии. «Башкирское и заводское население, -пишет Дмитриев-Мамонов, — возбужденное к мятежу вновь рассылавшимися воззваниями самозванца, обещавшими «вольность», избавление от податей и рекрутства, бродило толпами, грабя и разоряя заводы. В начале июня мятежники разорили в Уфимской провинции заводы: Воскресенский, Архангельский, Котовский и др. Отряды преследующих войск ходили по разным направлениям, но мятежники, в особенности башкиры, уклонялись от боя, скопляясь толпами в.

23 тех местах, где войск не было" .

Трудно представить заводских жителей, получивших обещание «вольности» и тут же бросившихся сжигать свое жилье. Данный случай становится еще менее понятен, если учесть другой факт, свидетельствующий о том, что не далее как в конце 1773 — начале 1774 гг. заводские крестьяне, перешедшие на сторону Пугачева просили и получали охранные грамоты, которые гарантировали им безопасность от башкирских набегов. Эти грамоты выдавались крестьянам от имени Пугачева, и пока в Башкирии оставался пугачевский наместник Зарубин (Чика) и подвластные ему казачьи отряды, то массовых поджогов не было. Эти.

18 факты автор «Пугачевщины в Сибири» не мог не знать. Приведенная Дмитриевым-Мамоновым цитата из отношения князя Щербатова генералу Деколонгу оставлена так же без объяснений. В ней говорится: «Рапорты сего генерала и недействие его деташемента показывают, что по удалении злодея обстоятельства вашего края спокойнее стали, но и опытами сие доказывается, что там только пылает в полной силе зло, где сам начальник оное производит"24. Какое зло пылает в полной силе? На этот вопрос автор не дает прямого ответа, но приводимый выше им рапорт исетского воеводы Веревкина генералу Деколонгу от 27 февраля 1774 г. в какой-то степени может прояснить ситуацию. Воевода, констатируя факт добровольного перехода на сторону Пугачева практически всего Исетского края, просил в качестве пресечения мятежа призвать киргиз-кайсаков и послать на все те бунтующие слободы разорение25.

Все недосказанности и замалчивания становятся объяснимыми, если предположить, что эту карательную миссию правительство Возложило на башкир, войдя с ними в тайный сговор, обещая в обмен «прощение всех вин».

Важным и, пожалуй, главным событием русской земледельческой колонизации Зауралья, с которого собственно началась русская современная история в этом крае, было основание в 1644 г. «Исецкой пустыни», ставшей в последствии Далматовским монастырем. В дореволюционной историографии не так уж много работ, посвященных этому выдающемуся событию. К ним в первую очередь необходимо отнести: восьмой выпуск «Пермской старины» A.A. Дмитриева, где автор в разделе «Далматовский Успенский монастырь и его вотчины» кратко освещает историю создания и расцвета этого монастырятруд протоирея Григория Плотникова, впервые опубликованного в «Пермских губернских новостях» в 1858 и переизданного в 1906 г. под названием «Описание мужского Далматовского Успенского монастыря и бывшего приписным к нему женского Введенского монастыря" — обширную статью A.A. Кривощекова «Далматовский монастырь, как оплот русского владычества и православия», опубликованного в Вестнике Оренбургского учебного округа в 1914 г. В этих работах несколько фрагментарно, но освещается роль православной церкви в колонизационном процессе, еще единой и не расколотой. Особо следует обратить внимание на то, как Плотников, Кривощеков.

19 используют в научном обороте религиозные понятия, совершенно естественные в той российской научной среде, объясняющие верующему человеку, читателю, исследователю причины, по которым инок Далмат с иконою Успения Божией матери ушел из Невьянского монастыря на пустынный и опасный берег Исети. Этот аспект важен еще и тем, что историческая тема духовного подвига русских и не русских православных монахов-подвижников надолго была «забыта» историками последующих поколений.

Практически все авторы, изучающие тему монастырской колонизации, если так можно сказать, при определении роли Далматовского монастыря в русской колонизации Зауралья, отводят ему главное, первостепенное значение. К примеру, Дмитриев, Кривощеков и другие считают, что Далматовский монастырь служил одним из главнейших оплотов русского владычества за Уралом. «В этом отношении, — писал в свое время Дмитриев, — его можно сравнить во всем Пермском крае только с Пыскорским монастырем на реке Каме в Перми Великой"26.

В заключение историографического очерка, посвященного дореволюционному периоду, необходимо особо отметить, что несмотря на отсутствие обобщающего труда по истории уральской металлургии и русской колонизации, в историографии того периода, в особенности пореформенного времени, так или иначе были затронуты практически все существенные аспекты горнозаводской и земледельческой колонизации Урала, причем был учтен и очень важный фактор русской колонизации, духовно-религиозный.

Советский период был более противоречивым, по сравнению с дореволюционным, в изучении горнозаводской колонизации восточных территорий. Противоречия начинались с определения самого понятия «колонизация», наличием двойного стандарта в освещении мировых колонизационных процессов и навязванием исторической науке догматических схем. Советские историки, разделив понятие русской колонизации на правительственную и народную (крестьянскую, казачью и т. п.), прикрываясь классовым подходом, акцентировали внимание на колонизационном движении простого русского населения, причем представляли его сугубо стихийным, без какой-либо определяющей роли государства в виде ухода-бегства от феодально.

20 крепостнического гнета и религиозных преследований, которые усилились в русском государстве в ХУ1-ХУП вв. Государственная власть в лице правительственных чиновников и феодалов должна была несколько позднее проникнуть на стихийно колонизованную, подготовленную для государственного управления территорию, народные же массы должны были смириться с появлением эксплуататоров. Другими словами, своеобразие русской колонизации состояло в том, что вся инициатива принадлежала исключительно стихийному движению народных масс, причем это движение осуществлялось исключительно на окраинные территории обширного российского государства. В эту идеологическую схему хорошо укладывалось и новое понятие, введенное советскими историками — «внутренняя колонизация».

Выдвинутая в свое время А. Щаповым идея народной колонизации в советский, особенно послевоенный период, была практически абсолютизирована. Более того, народная колонизация стала подразделяться на посадскую, промысловую, казачью, вольнонародную или крестьянскую и т. п. Эти и другие выверенные историко-идеологические схемы в той или иной степени были навязаны советской многонациональной исторической науке. Вопросы русской колонизации неразрывно связывались с национальным вопросом в России, который, по утверждениям того времени, был якобы окончательно решен в СССР.

Характерным примером к выше сказанному служит историографический обзор Ю. М. Тарасова, помещенный в его работе «Русская крестьянская колонизация Южного Урала (вторая половина .ХУШ-первая. половина. XIX вв.)». «В России в период феодализма и капитализма, — пишет Тарасов, — шло заселение и хозяйственное освоение ее окраин. Но, несмотря на интенсивность этого процесса, даже в пореформенной России оставался огромный фонд свободных земель, который, по определению В. И. Ленина, обеспечивал «Экономическую основу для громадного расширения земледелия и повышения.

27 производства не только вглубь, но и вширь". Далее автор, указав на происхождение термина «внутренняя колонизация», продолжает: «Россия знала различные формы так называемой колонизации: правительственную,.

21 монастырскую, помещичью, посадскую, промысловую и вольнонародную или.

29 крестьянскую. Последняя обычно преобладала над остальными.

Далее в статье подчеркивается несколько важных аспектов проблемы: это государственные крестьяне и крестьянская колонизациясоотношение правительственной и крестьянской колонизации (причем автор считает, что нельзя преуменьшать значение правительственной) — роль крестьянской колонизации в разложении феодально-крепостного строя и ее положительное влияние на социально-экономическое и политическое развитие нерусских народов (по мнению автора, этот аспект является особо важным). «Русская крестьянская колонизация оказала благотворное влияние и на политическое развитие народов Южного Урала. Они приобщились к той революционной борьбе, — пишет автор, — которую вело русское крестьянство против царизма и крепостничества». «Наиболее яркий пример тому, — заключает Тарасов, -совместная борьба русских и башкир, а также других народов Южного Урала в годы крестьянской войны под предводительством Е. И. Пугачева.» 30.

В одном ряду с положениями Ю. М. Тарасова находятся выводы А. Усманова и У. Х. Рахматуллина, сделанные ими в своих работах по истории Башкирии. Так, Рахматуллин, освещая процессы возникновения небашкирского населения Башкирии, увязывает их с историей заселения и хозяйственного освоения окраинных территорий феодальной России. По мнению автора, они имеют с ней общие корни и могут быть обозначены понятием «внутренняя колонизация"''1. Полемизируя с американским историком А. Доннелли, автором книги «Русское завоевание Башкирии в 1552—1740 гг.», Рахматуллин считает, что Доннелли не изложил ни одного факта, подтверждающего завоевание Башкирии. Во введении к работе «Население Башкирии в XVII—XVIII вв.» автор проводит мысль, что Башкирия не завоевана, не колонизована, а хозяйственно освоена и заселена небашкирским населением. Смысл его рассуждения сводится к следующему: Башкирия, добровольно присоединившись к российскому государству, превратилась в окраинную территорию многонационального государства, которую не нужно было завоевывать, а только хозяйственно осваивать и заселять, что система управления Башкирией не отличалась от управления другими местностями российского государства. Отличались, по.

22 мнению Рахматуллина, не система управления, а социальный статус собственно башкирского населения. Поэтому, считает автор, «вряд ли правомерно использовать этот факт для доказательства окончательного присоединения Башкирии лишь после деятельности Оренбургской экспедиции, как это делают В. Н. Витевский, А. Доннелли"32.

Рахматуллин, перечисляя имевшиеся формы колонизации (правительственную, монастырскую, помещичью, посадскую, горнозаводскую, 3 крестьянскую и другие)^. относил их к понятию «внутренняя колонизация», тогда как Тарасов, относит перечисленные формы к «так называемой колонизации», не поясняя при этом, что это такое, и не упоминая о.

34 горнозаводской .

В 1990;х гг. подходы к изучению вопросов русской колонизации изменились. В 1997 г. вышли работы Р. Г. Букановой «Города-крепости Юго-Востока России в XVIII в.» и Ю. Н. Смирнова «Оренбургская экспедиция (комиссия) и присоединение Заволжья к России в 30—40 гг. XVIII в.». В них отмечается решающая роль правительственных учреждений (Сената, Военной, Иностранной коллегии, Берг-коллегии) и государственных деятелей, военноначальников в организации Комиссии Башкирских дел, Оренбургской экспедиции, призванных утвердить российское влияние на Южном Урале и в Башкирии.

Смирновым поднят интереснейший пласт архивных документов, который раскрывает деятельность тайного советника Ф. В. Наумова по строительству Новой Закамской линии крепостей в начале 30-х гг. XVIII в., т. е. еще до организации Оренбургской экспедиции 1734 г. Так же авторами указанных монографий освещена деятельность И. К. Кирилова на посту руководителя этой Оренбургской экспедиции, по архивным документам прослежены обстоятельства подавления башкирского восстания 1735−1740 гг. и утверждения военным путем новых административных центров, в том числе и в Зауральской Башкирии.

И, пожалуй, главное, что дают работы Букановой и Смирнова, так это определенность в понимании процессов русской колонизации. В них показано, что в основе русской колонизации на Южном Урале находилось не стихийное.

23 движение народных масс, а государственное организованное начало, управляющее этой стихией. Смирнов однозначно указывает, что именно план Кирилова, получивший высочайшее одобрение, стал основой новой юго-восточной политики России.

В монографии Ю. Н. Смирнова затронут принципиальный вопрос русской колонизации — вопрос о беглых. По мнению автора, традиционное в нашей историографии деление переселенческого движения на потоки — вольный, государственный и помещичий — является условным. Он считает, что в Оренбургском крае, Заволжье беглые составляли основное население не только ясачных и удельных селений, но также военных крепостей и помещичьих имений.

В вопросе о беглых точка зрения Смирнова совпадает с мнением В. И. Шункова, который полагал, что заселение Урала и Западной Сибири во второй половине XVII — первой половине XVIII вв. осуществлялась главным образом за счет самовольного ухода (бегства) крестьянства обжитых районов.

К сожалению, как Буканова, так и Смирнов в вопросах формирования населения Южного Урала не учли религиозный фактор. В советской историографии во всех работах (за редким исключением) по русской колонизации все категории крестьян и казаков представлялись вне каких-либо религиозных конфессий. Религиозный, как и национальный фактор, не учитывались.

Однако, без учета религиозных отношений в процессе русской колонизации в период, как до раскола русской православной церкви, так и в особенности после него, невозможно сколько-нибудь правдоподобно изучить все коллизии русской колонизации Поволжья, Урала, Сибири.

В свое работе H.H. Покровский «Антифеодальный протест урало-сибирских крестьян-старообрядцев в XVIII в.» сделал ряд новых выводов в отношении причин «выбега» крестьянского населения из Европейской России, в вопросе определения конфессиональной принадлежности беглых и в освещении правительственных мер в борьбе с расколом. Он подчеркивает, что в указах петровского времени видно стремление использовать раскол в фискальных целях, для развития промышленности (олонецких, уральских заводов) и в то же.

24 время подготовить его быструю гибель. Очень важное наблюдение для исследования горнозаводской колонизации было сделано автором при сопоставлении двух суровых фактов в истории старообрядчества. «Тарский розыск 1722 г. нанес немалый удар по старообрядчеству на востоке страны, -отмечает Покровский, — но случилось так, что в это самое время архиепископ Питирим разгромил крупнейший керженский центр старообрядчества, и десятки тысяч беглецов вынуждены были искать убежища в других местах. Немалая часть их направилась на восток, под защиту исключительных прав, полученных на Урале Демидовыми"'» 5.

К этому остается добавить, что с 1721 г. на Среднем Урале началось активное строительство заводов, которое осуществлялось вновь созданной Берг-коллегией, и появились новые промышленники, т. е. началась реальная горнозаводская колонизация, требовавшая большого количества рабочих рук. Можно без преувеличения сказать, что Н. Н. Покровский восстановил связь времен, подтвердив мнение ряда историков (в том числе и Свирелина) считавших, что главной причиной ухода (бегства) значительной части крестьянского и посадского населения из Европейской России стало усиление раскола, имевшего, по мнению Свирелина не только религиозную, но и экономическую причину. Расселение старообрядцев на Южном и Среднем Урале усилилось с 1722 г., когда после разгрома Керженца большое количество приверженцев старой веры вынуждено было уйти на Урал и в Башкирию. В Каслинском заводе долгое время всех живущих там старообрядцев называли «кержаками».

В работах советского и постсоветского периодов обращает на себя внимание многообразие различных форм «внутренней колонизации», правительственной, монастырской, помещичьей, посадской, промысловой, вольнонародной или крестьянской, горнозаводской и т. п., деление русской колонизации на потоки: вольный, государственный и помещичий. В работе М. Д. Машина «Оренбургское казачье войско» выявлены уже не потоки, а пути заселения края: вольная крестьянская колонизация и правительственная военнаял6, причем первый путь заселения края автор в одном случае называет.

25 вольной крестьянской колонизацией", а в другой — «крестьянской и казачьей колонизацией"37.

Некоторые вопросы заселения и горнозаводской колонизации Урала нашли отражение в работах В. В. Алексеева, Д. В. Гаврилова, Н. А. Миненко, И.В.

Побережникова .

В работах В. А. Оборина рассматривается процесс развития земледельческой русской колонизации. Вслед за Л. Е. Иофа и В. Н. Сергеевым, Оборин считает, что на раннем этапе русской колонизации основным градообразующим фактором были военно-административные функции уральских городов. Они возникали в условиях внешней опасности, прежде всего со стороны таких феодальных государств, как Казанское и Сибирское, а также со стороны части проживавшего в крае нерусского (мансийского) населения, у которого в процессе земледельческой русской колонизации были затронуты рыболовные и охотничьи угодья, и кочевого башкирского населения, у которого была отторгнута часть пастбищных земель. По мнению Оборина, под защитой укрепленных городков — «острогов», дерево-земляных укреплений, способных выдержать осаду противника, не обладавшего артиллерией и осадными орудиями, только и была возможна на первых порах земледельческая.

39 колонизация. Первоначальными жителями, а точнее служилыми людьми, этих городков-острогов были казаки, стрельцы, пушкари, кузнецы и т. п. Причем и крестьяне, и большинство казаков с другим служилым людом получали основные жизненные средства от занятия земледелием. Земляные наделы предоставлялись и тем, и другим казной в коллективное общинное владение, с той лишь разницей, что крестьяне должны были платить за это подати (десятину, оброк), а другие (городовые казаки, стрельцы, пушкари и т. п.) нести государственную службу по охране от неприятельских набегов этих государственных крестьян.

Обстоятельства этого интереснейшего исторического процесса освещаются в работе Л. М. Каптерева «Русская колонизация Северного Зауралья». Автор особо отмечает, что колонизационная инициатива принадлежала государственным чиновникам. В частности, у Каптерева речь идет о верхотурских воеводах Воекове и Головине. Именно они, получив от приказа.

Казанского Дворца соответствующие указы, приступили к организации заселения Верхотурья. Они рассылали по северным областям Московской РусиНовгородской, Вятской, Архангельской, Тверской, Костромской, Ярославской, Вологодской, Пермской деятельных агентов — «садчиков» и «слободчиков». Те, в свою очередь, по выражению Каптерева, вели черновую работу по колонизации — вербовали переселенцев, отводили земли и «садили» на них «новоприбранных» крестьян, определяли число льготных лет и прочее. Обыкновенно, после того, как заселялись те или иные селения и слободы, садчики назначались туда «приказчиками», с правами начальников гарнизонов, судей, полиции.

Помимо прочего, Каптерев подчеркивает, что находящийся в Москве приказ Казанского Дворца ведал всеми делами по внутреннему управлению областями, заселенными «инородцами», в том числе и Сибирью. С 1637 г. был учрежден особый Сибирский приказ, ведавший делами всей Сибири. На местах указы и предписания Сибирского приказа приводились в действие воеводами, которые имели в своем распоряжении служилых людей, подразделявшихся на три категории: а) военных слуг царя, б) слуг приказных, в) слуг, выбиравшихся от народа. Кроме прочих обязанностей, которые были возложены на воевод (дипломатические, финансовые, хозяйственные, судебные), правительство, стремясь расширить пределы своих владений, поручало пограничным воеводам покорять соседние области. Такими предприятиями часто бывали заняты воеводы ленские, енисейские, якутские, кузнецкие, уфимские. «Описание таких вновь занимаемых земель и покоренных инородцев воевода должен был немедленно представлять в Москву. Завоеванные племена не тотчас делались покоренными, и для получения с них даней и сборов воеводам приходилось вести постоянную войну"40.

Эти факты свидетельствуют, что колонизационная инициатива принадлежала российскому правительству, причем на первых порах эта инициатива имела сугубо военный характер.

В кругу обязанностей возлагавшихся на воевод горный промысел занимал значительное место. Воеводам постоянно приказывалось заботиться о приискании руды, особенно серебряной, медной (не говоря уже о золоте), так же.

27 поручались наем и содержание рабочих, хозяйственные операции относительно рудокопного дела.

По вопросу формирования рабочих кадров на уральских горных заводах у историков 1920;1930;х гг. не было единой точки зрения. По мнению Н. Н. Рубцова, быстрое развитие металлургии, создавшее на рынке труда острый недостаток в рабочих руках, способствовало применению в русской металлургии вместо наемного труда, принудительного. «Принудительная рабочая сила, -писал Рубцов, — была одним из основных тормозов в деле рационализма и механизации трудовых процессов и одним из важнейших факторов, обусловивших наряду с другими техническую отсталость нашей металлургии и литейного дела.» 41.

Противоположной точки зрения придерживался П. Г. Любомиров, который считал, что одной из первых причин спада в развитии промышленности XVIII в. был как раз ряд запрещений в использовании принудительного труда. Любомиров назвал основные причины, которые, по его мнению, тормозили развитие уральской промышленности: 1) Запрещение покупки и приписки крестьян к заводам- 2) Ограничение эксплуатации труда приписных крестьян- 3) Отмена горной свободы- 4) Повышение налогов с промышленников- 5) Ухудшение рыночной конъюктуры- 6) Волнение приписных крестьян 42.

Выводы П. Г. Любомирова были поддержаны Д. Кашинцевым. В своей книге «История металлургии Урала» он отметил, что первый сильный удар уральские промышленники испытали в 1762 г., когда была запрещена покупка крестьян к заводам. Правда, Кашинцев полагал, что право покупки было сохранено за дворянством, тогда как вслед за купцами, дворяне также лишились права покупать крестьян к заводам. За дворянами было оставлено право покупки лишь по дворянской привилегии, которая не распространялась на заводскую деятельность.

Сильной стороной работы Кашинцева является выделение в ней прочнои слабоколонизованных территорий Урала. Это, пожалуй, один из немногих советских историков, который при освещении вопросов становления уральской металлургии реально учел колонизационный фактор. Он отмечал, что в отношении экономической политики на Южном Урале в правительственных.

28 кругах неоднократно возникали вопросы по поводу способов ее проведения. В конечном итоге была выработана эффективная, как говорит Кашинцев, грюндерская (учредительная) практика, используемая в Башкирии. В нее вошло безусловное и обязательное предварительное соглашение с башкирами, владельцами тех или иных территорий, на предмет отчуждения их земель под горнозаводское хозяйство. Кашинцев особо отметил различие в подходах к строительству заводов на Южном Урале. Давая краткую характеристику рабочей силы, он подчеркивал, что покупные крепостные крестьяне приобретали больший удельный вес на территориях, еще не колонизованного Южного Урала, тогда как локализация заводов на Среднем Урале, за хребтом в обжитых районах, способствовала, особенно на первых порах, использованию труда приписных крестьян.

Д.А. Кашинцев дал обстоятельное описание участия горнозаводских рабочих в крестьянской войне под предводительством Пугачева. В приложении, помещенном в конце книги «История металлургии Урала» все уральские заводы разнесены, в зависимости от степени разрушения во время восстания по четырем категориям: I — заводы, пострадавшие и не возобновившие действияII — заводы разрушенныеIII — заводы, поврежденные и разграбленныеIV — заводы, бывшие на оборонном положении. Из 32 заводов первых двух категорий (пострадавшие и не возобновившие действия, разрушенные) 27 были сожжены башкирами (один завод Богоявленский отстояли сами жители и не дали башкирам сжечь свои дома и заводские постройки). Три завода были разрушены, но о них не сообщается, кто их разрушил и какой характер носили эти повреждения. Один завод (Усинский) разграбили башкиры, а потом его сжег Пугачев. Из 28 заводов, которые подверглись нападению башкир, уцелел только один.

В послевоенный период изучение истории промышленности было продолжено. Первой была издана книга П. Г. Любомирова «Очерки по истории русской промышленности"43. Любомиров определил тип железоделательного предприятия XVIII в. как «вододействуемый доменный и молотовый завод», отмечая при этом, что такие заводы не были новинкой XVIII в., а появились в России еще в XVII в. и получили при Петре 1 мощный толчок к росту. В допетровской Руси, отмечает автор, железо производилось из разных, главным.

29 образом, болотных и озерных руд в формах мелкого, кустарного промысла. «Эти «домницы», «сыродутные горны» или «ручные горны», как они называются в источниках, — пишет Любомиров, — продолжали существовать и в XVIII в. Берг-коллегия, вскоре после своего возникновения в 1719 г., имела сведения о 75-ти ручных горнах, действовавших в тогдашних Казанской и Московской губерниях"44. В первой половине XVIII в. в области железного и медного производства между крупными заводами и мелкими производствами еще не оформился конфликт, они имели свою сферу деятельности, своих потребителей, т. е. борьба за рынок еще не началась.

Обстановка, по мнению П. Г. Любомирова, изменилась к 1760 гг., когда с наступлением более мирных времен (по сравнению 1700−1710-х гг. — периодом наибольшего военного напряжения), крупные железные заводы стали в значительной степени поставлять свои изделия за границу, главным образом в Англию, и на удовлетворение мелкого спроса внутри страны. Заменяя кустаря и мелкого промышленника в деле снабжения полуфабрикатами кузнеца, — отмечает автор, — заводы в 1760-х гг. стали выпускать специальное железо: «колесное», «обручное», «сортовое», «тонкое». Также была увеличена выработка уклада, который у кузнеца шел на наварку топоров, кос, на изготовление лезвий ножниц, серпов и т. п."45. Заводы, в большей мере, чем ранее, взяли в 60-е гг. XVIII в. снабжение рынка готовыми изделиями. Любомиров, ссылаясь на Чулкова, подчеркивал, что в заводском сортаменте появились изделия разного рода: котлы, чугуны, сковороды, вплоть до чашек для употребления иноверческим народом. Среди железных изделий стали встречаться пилы, ковши, топоры, заступы, дверные ключи и т. п.

Любомиров никак не связывал наличие в российской промышленности кустарных железных промыслов с каким-либо типом рассеянной мануфактуры, подчеркивая тем самым специфические условия возникновения в России крупного мануфактурного производства, выполнявшего на первых порах исключительно военно-стратегические задачи. Он был подвергнут критике со стороны Б. Б. Кафенгауза, который полагал, что Любомиров рассматривал историю промышленности изолировано от господствующего феодально-крепостнического строя, не исходил из марксистско-ленинского учения об.

30 общественных формациях, не мог дать научного анализа сущности мануфактуры и неправильно считал наиболее характерным признаком мануфактуры централизацию производства. По мнению Б. Кафенгауза, П. Г. Любомиров не исходил из марксистского учения о мануфактуре и не видел ее признаков в рассеянной форме, которую продолжал называть «кустарной» промышленностью46.

Монография Б. Б. Кафегауза «История хозяйства Демидовых», вышедшая в 1949 г., стала заметным явлением в советской историографии. Автор монографии, кроме печатных источников, широко использовал архивные материалы из вотчинного архива Демидовых, причем Демидовых по линии старшего сына основателя династии — Акинфия. Трудность в работе заключалась в том, что материалы из вотчинного архива были разделены между различными архивными хранилищами страны. Часть хранилась в Москве (РГАДА), другаяв Екатеринбурге (ГACO), третья — в Нижнем Тагиле (областной филиал ГАСО). Об архивных фондах Кыштымского горного округа и некоторых других заводов, принадлежавших другим ветвям рода Демидовых, в работе Кафенгауза имеются лишь краткие упоминания. Рассматривая образование горнозаводского хозяйства Демидовых с первых жалованных грамот и привилегий, Кафенгауз освещал уникальный период российской истории, когда начавшиеся петровские преобразования в России породили необходимость проведения на Урале не только земле дел ьчесской, но и горнозаводской колонизации.

1700-е, 1710-е годы интересны тем, что горнозаводская колонизация Урала осуществлялась в условиях, когда российского горного права как такового еще не существовало.

Большая часть петровских преобразований в области промышленности происходила в условиях отсутствия горной свободы, как и деятельность первых Демидовых (Никиты, Акинфия), но Б. Б. Кафенгауз не обращал внимания на этот факт, очевидно полагая, что вопрос о горной свободе не имеет принципиального значения. Н. И. Павленко, в своих работах осветил многие общие вопросы развития металлургической промышленности России в XVIII в. Им был привлечен широкий круг первоисточников, ранее не публикуемых. Павленко придерживался мнения о феодальном характере мануфактурного производства в.

России XVIII в. «Она (мануфактура), — писал Павленко, — была тесно связана с крепостной системой не только своими формами, но и содержанием. Крепостное право служило основой высшего процветания Урала, а затем, это крепостное право стало главной причиной застоя Урала"47. Он считал, что если промышленность, развивавшаяся на основе феодальной монополии и ряда привилегий, была тесно связана с абсолютизмом и крепостной системой, то она неизбежно должна была разделить ее участь. Тем не менее, все факты, приводимые в монографии подтверждают зависимость успехов в промышленном развитии от наличия в горной политике российского государства горной свободы и горной регалии. Павленко пишет: «Подъем русской металлургии в 50−60-х гг. XVIII в. был связан с появлением крупных хозяйств: С. Я. Яковлева, И.Б.

Твердышева, И. С. Мясникова, М.М. Походяшина". Если попытаться определить, где и почему возникли эти хозяйства, то станет понятна причина их появления. Дело в том, что Твердышев, Мясников и другие владельцы, строили свои заводы в большинстве случаев в указанное время на Южном Урале, в Оренбургской губернии, где стараниями губернатора И. И. Неплюева были созданы самые оптимальные условия промышленного развития XVIII столетия, а Походяшин — на еще не освоенном Северном Урале. «В конце XVIII в. прекратилось формирование хозяйств с вновь построенными заводами, — отметил автор, — вместо этого происходил интенсивный процесс перераспределения наличных заводов, как в результате раздела имущества, так и в результате купли.

49 продажи" .

Вывод, который сделал Павленко в отношении итогов изучения истории металлургической промышленности в России в XVIII в., таков: «Характерно, -пишет автор, — что обобщающая работа по истории русской металлургии появилась не в России, а в Германии. Людвик Бек, автор капитального исследования «История железа» в одном из томов посвятил несколько десятков страниц металлургии России XVIII века"50. Павленко отметил, что успехи металлургии в России Бек связывал с двумя факторами: правительственными указами и ролью иностранных специалистов. Однако эта точка зрения Л. Бека оставлена автором «Истории металлургии в России XVIII в.» без каких-либо замечаний и комментариев.

Советская историография обходила вопрос о характере участия башкир в Пугачевском восстании. Одной из немногих работ, которая признала и попыталась объяснить факт поджога башкирами уральских заводов, стала книга И. М. Гвоздиковой «Салават Юлаев». Автор, ссылаясь на протокол допроса Салавата от 5 мая 1775 г., подчеркнула, что Салават и его отец в мае 1774 г. получили от самого Пугачева письменное повеление о том, чтобы они выжгли все заводы31. На основании этого указа башкирами под командованием Салавата и его отца был сожжен Симский завод. О других сожженных заводах Гвоздикова не упоминает. «Ссылку на повеление Пугачева, — продолжает автор, — в данном случае, следует рассматривать не как тактический ход, используя который многие повстанцы на допросах объясняли свое участие в событиях крестьянской войны, а как описание реального факта"32. Справедливости ради надо сказать, что Гвоздикова признает, что указ Пугачева о сожжении всех заводов не сохранился. «Но, — утверждает автор, — в ряде документов имеются сведения о том, что в мае 1774 г. Пугачевым были отданы распоряжения сжечь Авзяно-Петровский и Белорецкий заводы после отвода из них главных сил повстанцев». Гвоздикова, ссылаясь на некоторых исследователей (не называя их), говорит, что они допускают, что подобные указания были даны Пугачевым в отношении отдельных заводов Южного Урала. «К такому решению Пугачев и его Военная коллегия вынуждены были прийти в мае-июне 1774 г., — продолжает ссылаться на исследователей Гвоздикова, — из опасения, что некоторые заводы могут стать опорными пунктами карательных войск, наводнивших Башкирию"5J.

Последний довод автора книги противоречит показаниям самого Салавата Юлаева, который на допросах в Уфе 5 мая 1775 г. говорил буквально следующее: «Пугачев прислал на имя отца моего и мое, да и протчих, письменное повеление, с тем, чтоб нам все заводы выжечь"54. Остается невыясненным вопрос, сжигались ли заводы в тактических интересах Пугачева или же существовал его указ о сожжении всех заводов?

Заключая историографический обзор советского периода, можно констатировать, что вопросы истории уральской металлургии XVIII в. нашли довольно объективное и обстоятельное освещение в работах ряда ведущих советских историков (Кафенгауза, Павленко и др.). Однако, по тем или иным.

33 причинам, они рассматривались без учета вопросов введения и отмены горной свободы и горной регалии в России, имевших на наш взгляд, существенное значение на весь ход русской горнозаводской колонизации Урала. Также необходимо подчеркнуть, что в советской исторической науке проблема горнозаводской колонизации освещена была слабо, а нередко намеренно замалчивалась.

Историографический обзор свидетельствует, что рассматрвиаемая тема требует более глубокого специального исследования.

При написании диссертации использован значительный круг источников, которые можно разделить на следующие группы: 1) законодательные правительственные акты, 2) документы и материалы Берг-коллегии, 3) документы и материалы заводской администрации и местных государственных учреждений, 4) переписка заводчиков с заводскими конторами.

Одним из наиболее важных источников являются законодательные акты правительства России (именные, сенатские, Берг-коллегии) по горной части и регулированию земельных отношений на Среднем Урале и в Башкирии, начиная с самого немногословного именного указа от 24 августа 1700 г. «Об учреждении приказа рудокопных дел"55 и заканчивая пространным манифестом 1782 г. об отмене горной свободы в России56. Они являются определяющей частью источниковой базы исследования. К примеру, по правительственным указам прослеживается организованное государственное строительство оборонительных сооружений как по заводской (сибирской) границе, так и вокруг самих заводов. Таковы указы: именной от 29 мая 1724 г. «О строении по границам Сибири крепостей для защищения сибирских заводов" — сенатский от 14 июля 1725 г. «О.

57 содержании сибирских заводов. об охранении оных от нападения башкирцев" - от 15 марта 1728 г. «Об укреплении городов и острогов в Уфимской и Соликамской провинциях от нападения башкирцев и о построении на горах и вПсоких местах маяков для сигналов жителям в случае неприятельского набега"58 и многие другие.

Также по правительственным указам прослеживается политика российского государства, проводимая им по отношению к яицким казакам, где хорошо видно прямое заискивание на первоначальной стадии сотрудничества и.

34 полное подчинение казачества российскому государству в конце XVIII в. Характерным в этом отношении является сенатский указ 1725 г. от 22 марта «Об отпуске яицким казакам повседневно пороха и свинца на наличное число людей из артиллерии, с приложением грамоты войсковому атаману и всему войску яицкому о построении на устье реки Самары крепости для защиты от неприятельского набега"59.

Правительственными указами отмечены практически все этапы русской колонизации Башкирии, начиная с закладки города-крепости в среднем течении реки Яик (Урал) и до запрещения строительства заводов на территории Башкирии. Исключительно важное значение имеет среди них «Высочайшая резолюция на проект статского советника Ивана Кирилова» от 1 мая 1734 г., ставшая на многие годы определяющим документом в проведении колонизационных мероприятий на территории Южного Урала. Указ-резолюция включает непосредственно содержание проекта Кирилова, в конце которого на каждый его пункт вынесена высочайшая резолюция, что делает данный правительственный документ ценным источником информации о планах России не только на Южном Урале, но и в Средней Азии, вплоть до Индии.

Решения правительства по горной части середины — второй половины XVIII в. дают четкое представление о том, что горнозаводская колонизация Башкирии есть реально свершившийся исторический факт, носивший строго регламентированный правительственный характер. К этой группе можно отнести указы Сената и Берг-коллегии 1744 г., от 13 октября 1753 г. «О размножении частных заводов в Башкирии», принятые по инициативе Оренбургского губернатора Неплюева, 1776 г. о запрещении строительства заводов в Башкирии и манифест 1782 г. об отмене горной свободы в России.

Среди указов, регулирующих земельные отношения в Башкирии XVIII—XIX вв. важное место занимает указ от 11 февраля 1736 г. и определение Неплюева-Аксакова 1742 г. 60. Особое значение названные законодательные акты приобрели после 1782 г., когда положения Берг-Привилегии 1719 г. и Берг-Регламента 1739 г. были отменены.

Вышеназванные правительственные указы, как правило, были помещены в Полном Своде законов Российской Империи, но есть ряд нормативных актов, которые впервые были опубликованы в «Материалах по истори Башкирии».

Материалы по истории Башкирской АССР" - это очень значительная группа печатных источников по истории Башкирии XVII в. и южноуральской металлургии XVIII в., значение которой трудно переоценить. Публикация «Материалов.» была начата в советский довоенный период историком А. П. Чулошниковым. В 1936 г. опубликован первый том, включавший архивные документы по истории феодальных отношений и башкирских восстаний за период XVII — первой половины XVIII вв. При составлении этого тома были использованы фонды Сената (РГАДА), Секретной экспедиции Сената (РГИА), архив Воронцовых (ЛОИИ). Второй том «Материалов по истории Башкирской АССР» под редакцией А. П. Чулошникова по ряду политических причин не был опубликован и в настоящее время находится в рукописи в библиотеке Института истории языка и литературы АН Башкирии. Сам А. П. Чулошников погиб в блокадном Ленинграде. Несмотря на уникальность опубликованных материалов, первый том, вышедший под его редакцией, был причислен к работам, которые «.до известной степени отражают концепцию буржуазных историков и испытывают влияние антиисторической школы Покровского"61.

После Великой Отечественной войны 1941;1945 гг. вышло в свет еще три тома этой серии: ТЛИ — Экономические и социальные отношения в Башкирии в первой половине XVIII в. М-Л. 1949; Т. IV — Экономические и социальные отношения в Башкирии в 50−70 гг. XVIII в. М. 1956; Т. У — Башкирия в последней четверти XVIII в. М. 1960. В конце 60-х — начале 80-х гг. XX в. судьбу названных трех томов, причем четвертый том состоит из двух частей, постигла участь первых двух. В итоге уникальный пласт выявленных архивных документов по истории строительства и работы первых металлургических заводов в Башкирии оказался надолго изолирован от исследователей.

Характер подобраных материалов во многом проливает свет не только на историю феодальных отношений в Башкирии XVII — первой половине XVIII вв., когда присутствие русских там было чисто номинальным явлением, но во многом проясняет характер взаимоотношений между Россией и Башкирией,.

36 существовавших до 1754 года. До указанного времени башкирские племена находились в даннической зависимости от русского правительства. Указом 1633 г. и другими подобными распоряжениями правительства был наложен запрет на свободный товарообмен пушниной между башкирами и простыми русскими торговыми людьми. Сбор ясака был исключительной пререгативой уфимских воевод, подчинявшихся приказу Казанского Дворца.

Важное значение для истории взаимоотношений между Россией и Башкирией имели указы царского правительства об ограждении вотчинных прав башкир и о запрещении отдавать их земли и угодья русским людям в оброк, в тягло, в службу. В данном случае можно сослаться на Указ 1694 г., который свидетельствует, что на тот момент на территории Башкирии не действовали законы поместной системы, тогда как в самой России они были широко развиты. В подборке документов первого и других томов отображены та военная угроза, которая постоянно исходила от башкирских племен для вновь построенных металлургических заводов Среднего Урала в первые годы XVIII в., и те ответные меры, которые предпринимались как со стороны государственной власти, так и первых Демидовых.

С провозглашением Берг-Привилегии 1719 г., которая не только декларировала горную свободу, но и предоставляла возможность для ее реализации, на Среднем Урале с 1721 г. было активизировано промышленное строительство. Одновременно с этим началась интенсивная геологическая и военная разведка башкирской территории, что четко прослеживается по «Материалам по истории Башкирии». Горнозаводская администрация под руководством В. И. Геннина оказывала этому всяческое содействие69. В материалах по истории Башкирии показан и переломный момент, наступивший в 1734 г. на Южном Урале после организации Оренбургской экспедиции, ставшей отправным пунктом активной колонизационной политики, которую стала проводить Россия.

В таком же контексте выдержана подборка материалов по истории Башкирского восстания 1735−1740 гг., начавшегося из-за строительства Оренбургской крепости. После его подавления, в 1744 г. было начато активное строительство заводов на территории Башкирии частными.

37 горнопромышленниками. Хорошим источником о строительстве заводов в Зауральской Башкирии являются купчие крепости на продажу тех или иных заводов. Исчерпывающие сведения о работе первых заводов содержат ведомости, составленные в канцелярии Главного правления заводов от 28 августа 1761 г., а также ведомости, составленные непосредственно в заводских конторах осенью 1762 г. Данные документы были затребованы в разгар волнений приписных крестьян для анализа сложившейся обстановки. Ведомости, составленные с разницей в один год, дают возможность проследить динамику начального периода работы заводов и промышленного строительства. В них предоставлены исчерпывающие сведения о технической оснащенности заводов, приведены данные о количестве выпускаемой продукции и ее сортаменте.

Немаловажное значение для темы исследования представляют сведения, помещенные в сводной таблице о количестве выпускаемой продукции заводами Южного Урала в третьей четверти XVIII в. Здесь же помещены списки металлургических заводов, которые были построены до Пугачевского восстания на территории Башкирии и указано их количество после его подавления. Существенное значение для изучения горнозаводской колонизации имеет доклад Оренбургского губернатора И. А. Рейнсдорпа, представленный им в 1770 г. на имя императрицы Екатерины II. Текст доклада приведен в «Материалах.». В докладе было выдвинуто предложение ради сохранения лесов прекратить строительство металлургических заводов на территории Башкирии. Данный факт имеет важное значение для понимания дальнейших событий, которые последовали после подавления Пугачевского восстания. Указом 1776 г. был положен конец строительству заводов в Башкирии, что стало, в свою очередь, завершением горнозаводской колонизации.

Помимо вышеназванных документов, подборка «Материалов.» содержит большой объем статистических сведений по различным отраслям экономики региона, начиная со стоимости продуктов сельского хозяйства и заканчивая величиной десятины, собираемой с металлургических заводов в Уфимской провинции64.

Ценным источником является переписка Н. Н. Демидова с заводскими конторами Каслей и Кыштыма. Ввиду того, что владелец Каслинского и двух.

Кыштымских заводов после подавления Пугачевского восстания проживал в Москве и Петербурге, по его требованию была налажена еженедельная заводская отчетность, в виде четырехнедельных рапортов она отсылалась заводовладельцу. В настоящее время большая часть этих отчетов неопубликована и хранится в областном архиве г. Челябинска. Лишь несколько писем H.H. Демидова, адресованных заводским приказчикам, были опубликованы в книге К. Д. Головщикова «Род дворян Демидовых» и Демидовском временнике, вышедшем в Екатеринбурге в 1994 г.

Одно из писем Н. Н. Демидова — от 20 февраля 1785 г. — имеет важное значение для понимания той ситуации на Урале, которая сложилась после запрещающих указов 1762 и 1776 гг. Из письма Н. Н. Демидова однозначно следует, что несмотря на официальное запрещение покупки и переводов крестьян к заводам, фактически эти переводы и покупка продолжались, т.к. металлургические заводы, построенные в Башкирии, испытывали острую нужду в рабочих руках. В январе 1784 г. Демидов купил у Г. Н. Клеопина землю с крестьянами и включил ее в состав Каслинской дачи, а в марте 1784 г. была совершена покупка и перевод крестьян из Саратовского наместничества, которые затем были поселены на землях Кыштымской дачи. Другими словами, указанные сделки стали носить уже теневой противозаконный характер.

Важным источником явились документы и материалы заводской администрации и государственных учреждений, выявленные в центральных и местных архивах. Заводская документация Кыштымского горного округа периода 1745−1917 гг. в советское время была разделена между областными архивами Челябинска и Екатеринбурга. Часть материалов отложилась в Российском историческом архиве (С.-Петербург) и Российском Государственном архиве древних актов (Москва). Часть документации была утрачена в ходе «макулатурной» компании 1929;1930 гг.

В диссертации использованы архивные документы, которые хранятся в Российском архиве древних актов (РГАДА) и областном архиве г. Челябинска. Существенное значение имеет дело, связанное с первоначальным периодом строительства Каслинского завода (1745−1751 гг.) 411 фонда (Оренбургская губернская канцелярия) РГАДА. В деле изучения состава населения.

Каслинского, Кыштымских заводов сыграл свою роль ряд перечней заводского населения, выявленный также в РГАДА. Один из них находится непосредственно в деле о строительстве Каслинского завода (Ф. 411. Оп.1. Д. 4.), где помимо фамилий заводских жителей, дано подробное описание крестьянских строений. Другой перечень представляет из себя ревизскую сказку третьей переписи населения (1763−1766 гг.). Эта ревизия была проведена по указу Сената от 28 ноября 1761 г. воеводскими провинциальными и губернскими канцеляриями. Ревизией было учтено все податное сословие (крестьяне, однодворцы, посадские люди, разночинцы, бывшие служилые люди), кроме того, туда же были включены женщины. Подлинные ревизские сказки в тот момент оставались на местах, а копии были отосланы в Камер-Коллегию. Ценность этого документа заключается в том, что информация в нем не ограничивается сведениями по Каслинскому заводу, а дает ясное представление о механизме передвижения крепостных крестьян с одного завода на другой по мере необходимости обеспечения их рабочей силой.

Надежным источником являются материалы Берг-Коллегии (Ф.271) РГАДА, которые включают, помимо деловых документов, ценный картографический материал. В сочетании с купчими крепостями на башкирские земли, выявленными в областном архиве г. Челябинска, они дают объективную картину горнозаводской колонизации Южного Зауралья в 1744—1776 гг. Таковы, в первую очередь, планы отвода лесов к Каслинскому, Кыштымскому, Азяш-Уфимскому и другим заводам (РГАДА. Ф.271. Оп.З. Д. 871, 517, 194 и др.), купчие крепости на землю 1753−1782 гг. (ГАЧО) и другие.

Перечисленные группы источников составили источниковую базу диссертации, позволили осветить все основные проблемы исследования.

Научная новизна работы заключается в том, что объектом исследования впервые выбран первоначальный этап формирования Кыштымского горного округа, его территории и населения. В его состав входили Каслинский, Верхнеи Нижнекыштымские заводы и Сорокинская пристань (Нязепетровский завод включен в 1809 г.). В данном исследовании обстоятельства строительства этих заводов впервые рассматриваются в контексте с общим ходом русской колонизации, подчеркивается, что проводимая Россией промышленная политика,.

40 основанная на принципах горной регалии и горной свободы, позволила появиться такому уникальному историческому явлению, как горнозаводская колонизация Башкирии и Южного Зауралья в 1744—1776 гг. В научный оборот впервые введены архивные материалы по первоначальной истории Каслинского, Кыштымских (Верхнего и Нижнего), Нязепетровского и Азяш-Уфимского заводов. Выявлен ряд картографических материалов, которые дали наглядное представление о масштабах проводимой горнозаводской колонизации Зауральской Башкирии 1744−1776 гг.

Методологической базой исследования стали диалектический подход к рассмотрению действительности, а также принцип историзма, последовательно воспроизводящий конкретные исторические факты. Важное место в методологии анализа проблемы занял системно-структурный подход, рассматривающий объект исследования во взаимосвязи с другими системами. В структуре методологических принципов исследования применен описательный метод, позволяющий дать обстоятельное представление или о факте истории, или о процессе как таковом, а также документально-иллюстративный метод, вводящий в употребление документы прошлой эпохи, придающий описанию и его анализу большую доказательность. При исследовании темы автор следовал одному из постулатов отечественной исторической науки, сформулированном в свое время Н. М. Карамзиным: «Суть русской истории — есть суть русской колонизации».

Определяющим методом исследования является сравнительно-аналитический в сочетании с комплексным подходом к проблеме.

Основные положения и выводы данной научной работы опубликованы автором в книге «История Каслинского завода 1745−1900 гг.», вышедшей в Челябинске в 1997 г., и докладывались на научно-практических конференциях: «Иван Иванович Неплюев и Южно-Уральский край» (Челябинск, 1993 г.), «Старообрядчество: история, культура, современность» (Москва, 1998 г.), «Художественный металл Урала ХУШ-ХХ вв.» (Екатеринбург, 1990 г.), «Урал в прошлом и настоящем» (Екатеринбург, 1998 г.).

Материалы и итоги исследования могут быть использованы при чтении лекционных курсов и спецкурсов по Отечественной истории и истории родного.

Заключение

.

1.Кашинцев Д. История металлургии Урала. М-Л. 1939. С.252−254.

2.Архив КМХЛ. Ф.1. Д. 1. ЛЛ.12−13.

3.ГАЧО. Р-874. Оп.1. Д.71а. Л.1.

4.Там же. Л.1.

5.Там же. Л. 1.

6.Штоф А. Указ. соч. С. 155.

7.Там же. С. 18.

8.Там же. С. 34.

9.ГАЧО.Ф.И-172.оп.1.Д.213.Л.9-Ю.