Настоящая работа посвящена исследованию религиозной жизни и ритуальной практики древних китайцев конца династии Шан-Инь (иньцев)Л До начала прошлого века, когда еще не были прочитаны тексты гадательных надписей на черепашьих щитках и костях животных (далее — ГН), о династии Шан-Инь было известно сравнительно немного: основным источником являлась третья глава известного трактата Сыма Цяня Ши-цзи («Исторические записки»), который был написан на основе утраченных источников спустя тысячу лет после падения иньской династии. Дешифровочная работа над иньской эпиграфикой подтвердила реальность существования на территории Китая в бронзовом веке династического царства иньцев и подтвердила истинность наиболее важных сообщений ханьского историка.
Объектом исследования диссертационной работы являются культы и ритуалы иньского, или позднешанского, периода.
Терминами «иньский период» или «позднешанский периода2 обозначается промежуток времени, которым датируются иньские надписи на костях — от времени правления двадцать первого царя У-дина (1324−1266 гг. до н. э. по традиционной хронологии, 1238 — 1180 гт. до н. э. по Чэнь Мэн-цзя или ок. 1200 — 1181 гт. до н. э. по выкладкам современных ученых) до падения династии в 1045 г. до н. э. (варианты: 1122 или 1027 гг. до н. э.) при последнем, двадцать девятом, царе Ди-сине (Чжоу) 3.
Термин Щ. инь традиционно используется для обозначения последней столицы иньцев и является альтернативным названием династии (наряду с этническим самоназванием шан). Согласно Сыма Цяню, династия Шан-Инь была основана Чэн Таном, начиная с которого иньские цари пять раз переносили свою резиденцию. При девятнадцатом правителе Пань-гэне выбор пал на поселение, расположенное в 3 км к северо-западу от современного Аньяна (пров. Хэнань), к северу от р. Хуанхэ на берегу небольшой реки Хуаньхэ, в районе д. Сяотунь. Этот культовый цекгр, в письменных источниках называемый Инь (в ГН — Шан-и «город Шан»), просуществовал 270 лет (по традиционной хронологии). После свержения династии соседним племенем Чжоу он превратился в руины (чжоусцы основали свою столицу близ нынешнего г. Сиань в пров. Шаньси). На его месте, которое в специальной литературе принято называть Инь-сюй («Развалины Инь»), и были обнаружены первые фрагменты костей с ГН, подтвердившими фаю* существования династии Шан-Инь.
Культ представляет собой один га важнейших элементов религии и предусматиривает совершение определенных действий — таинств. Содержание религиозного культа объясняется дюркгеймовской концепцией существования в представлениях человека древнего и традиционного общества двух миров, не совместимых друг с другом — мира обычного, «профанного», где он ведет скучную и трудную монотонную жизнь, и мира «сакрального», в котором он перерождается и испытывает необычайные переживания (в более широком смысле о дуализме мышления и свойствах мысли человека древнего и традиционного общества см. [25- 26- 44]). Если сфера совместного, коллективного, общественного — это «сакральное», а сфера отдельного, изолированного существования — это «профанное», то религия есть ничто иное, как обожествление общества, а религиозный культ — совокупность ритуалов, направленных на осуществление этого дуализма в поведении людей и на то, чтобы не допустить смешения этих двух различных миров. При рассмотрении иньского культа особое внимание нами уделяется его социальной функции.
Из иньских ритуалов больше всего известно о жертвоприношениях. В общем, под ритуалом этнографы, этнологи и культурантропологи подразумевают определенные установленные действия, которые совершаются с целью повлиять на действительность, имеют символический, неэмпирический характер и, как правило, социально санкционированы. Религиозные ритуалы обычно символизируют фундаментальные верования и проводятся для того, чтобы продемонстрировать благочестие и благоговение. В жертвах и культе древние люди видели способ заслужить расположение сакральных сил и заставить их работать на себя. На основе представлений о том, что приношения нужны богам и предкам, возник принцип магической религии: «Я дал Тебе — Ты дай мне». Так называемые положительные обряды, к которым относятся жертвоприношения, выполняются с целью не разделять два мира (сакральный и профанный), а приблизить верующего к миру священного, завоевать благорасположение божеств и обеспечить желаемое состояние дел посредством подношения даров.
Главная цель настоящего исследования заключается в том, чтобы выяснить и описать основную форму иньской религии. На основе анализа эпигафических и археологических материалов конца иньской династии автор диссертации выдвигает предположение о том, что наиболее важным культом иньцев в период их пребывания в Инь-сюе был культ правителя (вана), также известный антропологам как культ вождя. В ходе рассмотрения этой гипотезы в работе затрагивается ряд проблем, связанных с а) составом иньского божественного пантеонаб) представлениями о ване как сакрализованной личностив) системой жертвоприношений умершим правителямг) ритуальным календарем и солярными представлениями.
Отсюда вытекает научная новизна исследования. Она определяется тем, что впервые на основе комплексного изучения данных аутентичных эпиграфических и археологических источников предпринята попытка изучения функционирования иньской религии не в качестве семейно-родового культа предков, а в форме культа царя.
Сведения, полученные в результате дешифровки ГН, ставят перед специалистами немало вопросов, которые пока далеки от окончательного решения. Между тем, в ходе работы над диссертацией неизбежно приходилось касаться ряда ключевых вопросов, которые не являются непосредственно предметом настоящего исследования, но требуют от автора собственной позиции. Прежде всего, речь вдет о вопросах, связанных с интерпретацией тех или иных сторон иньских религиозных представлений, дешифровкой иньских знаков и толкованием слов и словосочетаний, выяснением семантики предметов и явлений иньской культуры.
Актуальность темы
исследования определяется, во-первых, повышенным интересом в современном обществе к религиозному мировоззрению древних народов, и, в частности, древних китайцев, и, во-вторых, широким использованием в работе данных ГН, пристальное внимание к которым со стороны синологов обусловлено тем, что тексты этих надписей, древнейших на сегодняшний день письменных памятников во всей Восточной Азии, проливают свет на возникновение не только китайской письменности, но и, в целом, цивилизации Ф Л хуа-ся, не ставя при этом ученого перед ограничениями в виде исторических версий, созданных в эпоху Чжоу и отшлифованных конфуцианскими классиками.
Следует отметить, что находки гадательных костей в свое время привели к открытию и последовательным раскопкам последнего столичного поселения иньской династии. В результате археологических работ стало очевидным, что государство Шан-Инь было великим и могущественным царством, обладавшим значительным потенциалом, который использовался его правителями на протяжении длительного периода времени. Ритуальная практика являлась одним из важнейших атрибутов царской власти, что подтверждается многочисленными вопросами гадателей о человеческих и иных жертвоприношениях и находками на территории Инь-сюя останков тысяч жертв в больших могилах, принадлежавших элите, и в жертвенных ямах, расположенных в специально отведенных местах — ритуальных площадках.
Особенности архитектурной застройки Инь-сюя (преобладание могил и жертвенных ям над жилищами, отсутствие городской стены и проч., подробнее см., например, [48, с. 5]) привели к возникновению версии, согласно которой Инь-сюй представляется скорее как город мертвых, нежели политическая столица и жилой центр. Однако имеются достаточные основания для сомнений в том, что в китайской истории уникальность Инь-сюя ограничивается лишь представлениями о нем как некрополе. Между тем, эта гипотеза интересна своей близостью к идее о первоначальной роли Инь-сюя в качестве ритуально-культового центра, места совершения жертвоприношений, посредством которых иньские цари поддерживали благополучие и благосостояние общества. Он в чем-то походил на дворец чжоуского правителя — сына Неба, ибо функция космологического центра в первую очередь заключается в поддержании гармонии в государстве путем выполнения предписанных ритуалов. Традиция ритуальной деятельности, согласно которой китайский правитель представлял свой народ перед лицом Неба, как нам > кажется, восходит к ритуальной роли иньского ЗЕ вала, первоочередной обязанностью которого было правильно определять и выполнять обряды жертвоприношений.
Источники для изучения истории иньского периода подразделяются на эпиграфические, археологические и классические письменные 4.
В данной работе использованы, в основном, эпиграфические источники, которые представлены ф if ~$С цзягувэнь «надписями на панцирях и костях». Большая часть из них одновременно является и археологическими источниками, поскольку они были получены в результате научных раскопок.
Термин цзягувэнь (или ф ~$С цзявэнъ) является сокращенным вариантом термина ф it ~$С гуй цзя гиоу гу вэнь цзы и означает «надписи на панцирях черепах и костях (лопатках) животных». В начале XX в. в обороте были и другие термины, например, Ж ~$С Щ вэнь (вырезанные надписи), .Й h Ht ^ чжэньбу вэньцзы (гадательные письмена), Щ Ш -1? М Инь-сюй шуци (инскрипции из Инь-сюя), Ь.
Ш Инь-сюй буцы (гадательные надписи из Инь-сюя). В настоящей работе чаще всего используется устоявшийся русскоязычный термин «гадательные надписи» (ГН).
В истории Китая гадания и различного рода предсказания1 будущего не были редкостью. Однако именно скапулитмантика и пластромангика являются древнейшими видами гадания: они были широко распространены с эпохи неолита до периода династии Чжоу. В доциньских и ханьских текстах нередко содержатся ссылки на использование панцирей черепах для гадания, однако, до начала прошлого столетия никто из ученых не подозревал, что мог сохраниться гадательный архив иньских царей 5.
С начала прошлого столетия благодаря усилиям небольшой, но выдающейся группы ученых, изучение текстов на костях развивалось быстрыми темпами. В настоящее время наиболее выдающимися учеными в этой области признаются JIo Чжэнь-юй (1866−1940) и его ученик Ван Го-юй (1877−1927), которые по сути создали новое направление в синологии — Т1 It цзягусюэ «науку о надписях на панцирях и костях» (до начала официальных раскопок Инь-сюя в 1928 г., она называлась iE? Ло Ван чжи сюэ «наука Ло и Вана», см. [152, с. 350]). К первому поколению ученых, занимавшихся исследованием иньской эпигафики, относятся также Го Мо-жо (1892−1978) и Дун Цзо-бинь (1895−1963). Среди ученых следующего поколения выделяются Ху Хоу-сюань (19 111 995) и Юй Син-у (1896−1984), которые были учениками Дун Цзо-биня. В свою очередь они воспитали новое поколение китайских специалистов по иньским надписям (см. [92, с. 389−392- 152, с. 344−371]).
Внастоящее время в Китае насчитывается около ста пятидесяти специалистов, занятых изучением цзягувэнъ, в Японии — около пятидесяти, в Корее — порядка двадцати, в остальных странах их число исчисляется единицами. Наиболее трудной задачей ученых является истолкование отдельных знаков. Она усложняется — тем, что первыми были отождествлены наименее противоречивые по форме и значению знаки. О кропотливом f характере этого труда говорит такой факт: один из знатоков цзягувэнъ Юй Син-у за более чем сорок лет работы смог дать новые варианты интерпретаций лишь тремстам знакам на гадательных костях (в то время как вклад других специалистов ограничивается единичными иероглифами).
Абсолютное большинство ГН (из них в научный оборот введено свыше ста пятидесяти тысяч) было обнаружено в результате систематических археологических раскопок в д. Сяотунь, там, где, как предполагается, находился главный дворцово-храмовый комплекс иньской столицы. С 1928 г. по 1941 г. из-под земли было извлечено девяносто шесть процентов общего числа фрагментов с известными в настоящее время инскрипциями.
Значительная часть иньских ГН сохранилась фрагментарно, в виде одного — двух знаков (наиболее длинный текст на гадательной кости состоит примерно из двухсот иероглифов). Если фрагменты были найдены в одной яме, то их часто можно воссоединить и получить целую надпись. Нередко знаки вырезались грубо (в отличие от тщательно и аккуратно нанесенных бронзовых инскрипций). Они записывались справа налево, слева направо, сверху вниз, снизу вверх и располагались внутри сегментов панциря. ГН поздних периодов обычно вырезались колонками г сверху вниз и рядами справа налево (внутри каждого из сегментов черепашьего щитка). В целом, на обнаруженных к сегодняшнему дню гадательных костях содержится около двух миллионов знаков, из которых четыре тысячи не являются одинаковыми (с учетом альтернативных форм, их число достигает пяти тысяч).
Порядка 1200−1500 знаков можно считать дешифрованными: установленные для них значения, в общем, принимаются большинством специалистов по цзягувэнь. По поводу интерпретации нескольких сотен знаков существуют различные мнения. Еще приблизительно полторы тысячи знаков отождествлены с ханьскими иероглифами, записанными в стиле ли-дин (варианты: й «ё» ли-гу или # ли-ши), однако их семантика и фонетическое звучание остаются неизвестным. Остальная часть знаков вовсе не поддается дешифровке. Большинство слов в ГН представлены именами существительными. Гораздо реже встречаются глаголы, которые, в основном, употребляются в качестве терминов жертвоприношений. Порой делаются оригинальные попытки интерпретации отдельных знаков, но к ним следует относиться осторожно, особенно в тех случаях, когда новый вариант интерпретации того или иного знака намеренно используется для объяснения готовой исторической версии.
Прежде, чем использовать ГН в качестве исторических источников, ученым следовало их датировать. Гадания на костях с нанесением надписей, как считается, впервые стали совершаться в период правления У-дина, через тридцать лет после перенесения столицы в Инь, и продолжались в течение ста двадцати лет до конца династии (если за начало правления У-дина принять примерно 1200 г. до н. э.,'а датой падения династии считать считать 1045 г. до н. э.). Поскольку датировка инскрипций невозможна без абсолютной хронологии периодов до 841 г. до н. э., то на основе внутренних стилистических особенностей ГН и различных археологических критериев была сделана их относительная датировка или распределение надписей по периодам. Впервые периодизацию надписей предложил и обосновал Дун Цзо-бинь (см. Примечание 2). Несмотря на то, что впоследствии его схема неоднократно пересматривалась, она до сих пор широко применяется в научных исследованиях.
Процесс иньского гадания выглядел следующим образом. Возглавлял мантический ритуал гадатель (иногда ван, но чаще — придворный жрец). Он объявлял предмет гадания, называемый современными учеными термином «вопрос» (fuT ffi мин цы), и подносил раскаленный предмет к отверстию, которое заранее было проделано на обратной стороне лопатки или панциря. В результате нагревания кость (щиток) издавала треск, а на ее лицевой стороне образовывалась трещина в форме знака b бу «гадать». Затем ван интерпретировал ответ на поставленный вопрос (обычно как «благополучный» или «неблагополучный») и оглашал свое предсказание. Иногда эта информация (возможно, она записывалась в ходе макгического сеанса в своего рода «дневник гадателя», см. [65, с. ix]) частично или полностью переносилась на гадательную кость (щиток) вместе с «подтверждением» того, что событие действетельно произошло. Следует отметить, что большинство гаданий не записывалось в полной форме, которая предполагает наличие следующей структуры надписи: предисловие (дата гадания, имя гадателя), вопрос (предмет гадания), прогноз (предсказание правителя) и верификация (сообщение об исполнении предсказания). Время от времени в надпись включалось так называемое послесловие, в котором указывалась дата и место гадания и обстоятельства его совершения. Вероятно, кости с надписями некоторое время хранились в царском архиве, а затем помещались в специально выкопанные для их хранения ямы в районе дворцово-храмового комплекса Сяотуни.
Главными особенностями ГН являются их тематическая ограниченность и стилистическая лапидарность. Дело в том, что ГН не включают (и не могли включать) записи, не связанные с гаданиями, что не позволяет считать их нарративным источником. Большинство надписей представляют собой изолированные предложения, краткие высказывания по поводу будущих событийПонятно, что вопрос к оракулу должен быть сформулирован ясно и кратко. К тому же, размеры гадательных предметов (щитков черепах и лопаток) и трудоемкость процесса вырезания надписей заставляли иньских скрибов и гадателей «не бросаться словами». В результате даже ответы на заданные вопросы (в тех случаях, когда они вообще записывались) выглядят крайне лапидарно, что придает ГН, и без этого лишенных пространных описаний, характер документальности.
Наличие высокоразвитой системы иньского письма, что в корне отличает культуру Инь от других культур бронзового века, имевшихся на территории современного Китая, предполагает существование иных форм записей. Однако, к сожалению, таковые не сохранились или пока не найдены. Вследствии этого ограниченные и лапидарные ГН, которыми располагает современный исследователь, позволяют реконструировать лишь некоторые аспекты иньской истории. Несмотря на то, что мантика была важнейшим иньским институтом, однако ею не исчерпывается весь диапазон и глубина иньской культуры. По словам Д. Китли, «гадательные надписи говорят нам больше о протоколе шанского культа, нежели о музыке шанских верований» [63, с. 212]. Этим же объясняется и справедливое замечание X. Г. Крила: «Уровень наших знаний о шанской эпохе не может не раздражать ученого. Ведь, по сути, мы знаем так много о немногих вещах, что кажется почти невыносимым то, как мало нам известно о культуре и истории периода в целом. Словно мы потеряли большую часть кусочков из составной картинки» [14, с. 31].
Особое внимание следует уделить печатным изданиям эпиграфических источников, представляющим большой практический шггерес для исследователя ГН. Наиболее знач1ггельным корпусом опубликованных инскрипций является Цзягувэнь хоцзи («Собрание надписей на панцирях и костях», далееХэцзи), тринадцатитомное издание, в котором содержится 55 406 надписей. Оно вышло в свет в Пекине в 1979;1982 гг. и стало плодом кропотливого и многолетнего труда мггайских ученых, возглавляемых общепризнанными авторитетами в области цзягувэнь — Го Мо-жо и Ху Хоу-сюанем. В 1984 г. Хэцзи вместе с первой частью коллекции надписей Сяотунъ паньди грягу («Панцири и кости из южной части Сяотуни») было издано в Тайбэе (Тайвань) под общим заголовком Шан Чжоу цзягувэнь цзунцзи («Свод надписей на панцирях и костях периодов Шан и Чжоу»), В 1998 г. Хэцзи было переиздано (в настоящее время это собрание является однимиз самых дорогостоящих, а потому и труднодоступных не только для рядового отечественного исследователя, но и для государственных библиотек нашей страны). Отрадно, что благодаря усилиям специалистов из Университета Гонконга совсем недавно этот сборник стал доступен за небольшую плату пользователям Интернета. В 1999 г. вышли в свет четыре тома транскрибированного перевода Хэцзи (надписи записаны современными иероглифами, за исключением нерасшифрованных знаков, но, к сожалению, без пояснений и комментариев, см. [149]). Главным редактором этого издания является Ху Хоу-сюань (поскольку он скончался в 1995 г., то не смог увидеть публикации этой работы, завершенной группой его учеников, среди которых — Ван Юй-синь, Ян Шэн-нань, Цзун Шэнь-сяо).
Хэцзи содержит 41 956 фотографий оригинальных надписей и литографические оттиски наиболее важных инскрипций, обнаруженных между 1899 и 1970 гг. Надписи разделены на три категории (социальные группы и государство, общество и производство, мировоззрение и культура) и девятнадцать субкатегорий, расположенных в хронологическом порядке (по периодам Дун Цзо-биня). До издания Хэцзи иллюстрации надписей были рассредоточены более чем по ста пятидесяти отдельным публикациям4 инскрипций в виде копий, рисунков или фотографий. Кроме того, многочисленные фрагменты хранились в частных коллекциях. Следует отметить огромную заслугу главного редактора Хэцзи Ху Хоу-сюаня, который посвятил свою жизнь сбору материалов, находившихся в разных общественных и частных коллекциях, проверке надписей и отсеиванию подделок. В ходе своей работы он получил доступ к основным иностранным коллекциям. Также упомянемчто именно Ху Хоу-сюань стал инициатором проекта издания Хэцзи (он предложил его в 1956 г.), а затем в 1961 г. вместе с Го Мо-жо возглавил редакционную коллегию, которая на протяжении двадцати лет, несмотря на перерывы, вызванные известными политическими кампаниями того времени, упорно продолжала свою работу. В 1999 г. было издано семитомное «Приложение к «Собранию надписей на панцирях и костях» (Цзягувэнь хэцзи бубянь). Оно содержит копии и транскрипции надписей, которые не вошли в Хэцзи или были найдены уже после его издания (всего 13 450, в том числе 316 надписей из районов вне Аньяна, главным образом, чжоуские ГН). В настоящей работе нами был использован материал Хэгри, который в форме оригинальных и транскрибированных надписей вошел в крупный компендиум, изданный под редакцией Яо Сяо-суя и Сяо Дина в 1998 г. [105]. Кроме Хэцзи, в двух больших фолиантах этого инскрипционного свода содержатся надписи, включенные в другие крупнейшие издания — Сяотунь наньди цзягу («Надписи на панцирях и костях из южной части Сяотуни» [130]) и три недавно опубликованные работы — Инго соцан цзягу цзи («Британская коллекция надписей на панцирях и костях» [114], см. обзор в [60]), Хуайтэ-ши дэн соцан цзягу вэньцзы («Надписи на панцирях и костях из коллекции г-на Уайта» [137], обе — под редакцией Ли Сюэ-циня, Ци Вэнь-синя и Сары Эллан), Дунцзин дасюэ дунян вэньхуа яньцзюсо цан цзягу вэньцзы («Надписи на панцирях и костях из коллекции Института Ориенталистики Токийского Университета», о более ранних японских публикациях ГН см. [17]). Что касаемся Сяотунь наньди цзягу, то по своему объему и значению это второе после Хэгри издание иньских ГН. В пяти томах этой работы содержится 4589 надписей, обнаруженных в 1973 г. в южной части Сяотуни, и 23 надписи из окрестностей этой деревни (последние получены в результате раскопок 1975;77 гг.).
Кроме того, в ходе работы над диссертацией автор использовал другие публикации надписей. Некоторые из них были изданы несколько десятков лет тому назад (они, в первую очередь, интересны комментариями своих издателей и составителей, среди которых Дж. Мэнзиес, Е Юй-сэнь, Го Мо-жо, см. [124- 103- 97]), другие (например, [113] и [114]) — вышли в свет совсем недавно и содержат малоизвестные инскрипции. С сожалением отметим тот факт, что большинство новых изданий не поступают в российские библиотеки, что значительно осложняет работу над цзягувэнь.
Среди словарей цзягувэнь лучшим признается словарь, изданный в 1988 г. (5-е издание — в 1998 г.) под редакцией Сюй Чжун-шу [150]. Он составлен в соответствии с порядком расположения иероглифических классификаторов в словаре Шо-вэнь. В словарных статьях содержится анализ графической формы каждого из знаков и объяснение его семантики с использованием в качестве примеров надписей, записанных как оригинальными, так и современными иероглифами. Словарь включает не только известные, но и редкие и недешифрованные знаки (всего 2938). Однако интерпретации, приведенные в словаре, не всегда достоверны, потому что этот словарь составлен авторами на основе компиляций ГН и этимологических исследований 30-х и 60-х гт. прошлого века (в первую очередь, имеются в виду труды Ли Сяо-дина, а также конкорданс Сунь Хай-бо [127], см. [82, с. 404]). На наш взгляд, от него выгодно отличается другой словарь, составленный специалистом по древнекитайской письменности и каллиграфии Лю Син-луном [118]. Предложенные им толкования иньских знаков основаны не столько на их связи с поздними иероглифами на бронзе и в словаре Шо-вэнь, сколько на их словоупотреблении в определенных контекстах ГН.
Большую помощь в работе над ГН оказывают своды толкований иньских знаков и конкордансы, составление которых является особым направлением работы в области цзягувэнъ. Наиболее значительными трудами (к слову, они чаще всего использовались автором настоящей работы) являются четырехтомник Цзягу вэнъцзы гулинъ («Собрание толкований знаков на панцирях и костях» [151]), главным редактором которого является Юй Син-у (редакторы — Яо Сяо-суй и Сяо Дин), и трехтомник Инъ-сюй цзягу кэцы лэщзуанъ («Тематическая компиляция надписей на панцирях и костях из Инь-сюя» [194]), составленный Яо Сяо-суем и Сяо Дином.
Авторы первой работы собрали интерпретации 3691 знака, которые в разное время (до конца 1989 г.) были предложены ведущими китайскими специалистами по цзягувэнъ. Это, пожалуй, крупнейшее на сегодняшний день собрание научных текстов по этимологической тематике отражает всю сложность и противоречивость исследований иньских знаков и этимологии китайских иероглифов. Статьи с толкованиями приведены в хронологическом порядке их написания. Основные недостатки этой солидной работы (свыше 3700 страниц) видятся в том, .что в ней не отмечен вклад некитаеязычных ученых и присутствуют не всегда читабельные тексты (многие из них являются перепечаткой рукописей).
Вторая работа представляет собой наиболее значительный на сегодняшний день конкорданс: в него вошло порядка двухсот тысяч сочетаний, в которых встречаются 1473 знака. Все надписи, прекрасно различимые как в оригинальной, так и в современной записи, снабжены ссылками на источники, среди которых имеются все наиболее важные и полные своды надписей (см: [114- 130- 137]). Кроме того, каждая инскрипция снабжена указанием на период, к которому она относится. Основное предназначение этой работыпоказать различные контексты, в которых употреблялся тот или иной знак. Несмотря на то, что за основу построения Инъ-сюй цзягу кэцы лэщзуанъ взят образцовый конкорданс японского ученого Сима Кунио Инке бокудзи соруй, изданный в 1967 г., конкорданс Яо Сяо-суя и Сяо Дина отличается от него новизной использованных источников (часть из них была обнаружена уже после издания труда японского исследователя).
В ходе работы над диссертацией нам не удалось обнаружить специализированных работ, посвященных исключ11тельно иньской религии и ритуальной практике. Заметим, что, во-первых, если таковые работы появились в последнее время, то они остались нам неизвестны по ряду объективных причин, связанных с трудностями доступа в нашей стране к новейшей зарубежной литературе по цзягувэнь. Во-вторых, тема религии нередко выделяется в сводных трудах по иньской культуре, не будучи при этом специальным предметом исследования (см., например, Чэнь Мэн-цзя [179], У Цзэ [132], Чжу Фан-пу [168], Ли Я-нун [115]). В некоторых исследованиях по культуре Инь (как, например, в небольшой, но интересной работе Чжао Чэна [162]) имеются отдельные главы, содержащие систематизированные сведения об объектах." иньского культа и жертвоприношениях. В-третьих, довольно велико число работ (как правило, в виде журнальных статей или комментариев к надписям) по узким вопросам иньской религии и ритуальной практики (они могут быть посвящены кому-нибудь из иньских божеств или предков, виду жертвоприношения, структуре ритуального календаря, жертвенным предметам, храмам и т. д., см., например, [143- 158- 160- 155- 123]). Исходя из этого, обзор литературы удобно построить по основным проблемам, связанным с религиозной тематикой, и дискуссионным вопросам иньского культа.
1. Толкование знаков, которыми записывались иньские предки и божества, а также названия видов жертвоприношений.
Ло Чжэнь-юй и Ван Го-юй первыми обнаружили в ГН имена почти всех иньских царей — 5fc? сянь ванов «прежних ванов» и установили связь между порядком их расположения в надписях о жертвоприношениях и сообщениями Сыма Цяня о генеалогии правителей династии Инь. Большая заслуга Ван Го-вэя состоит в том, что он предпринял попытку найти в ГН имена первых иньских вождей 0t сянь гунов — «прежних правителей»), имеющихся в перечне Ши-цзи (см. [89, цз.9, с. 413 и далее]). По его предположению, основанному на сообщении Сыма Цяня о том, что Се был сыном легендарного императора Ди-ку от второй жены, первым сянь гуном должен был являться собственно Ди-ку. С ним он отождествил иньское божество, записанное знаком, который сначала был истолкован китайским исследователем как Куй, а затем — Цзюнь (т. е. Ди-цзюнь, или Ди-ку). Кроме того, он связал обнаруженные в надписях на костях имена объектов жертвоприношений — Ту и Ли с иньскими предками Сян-ту и Мином и пришел к заключению, что Ван Хай, известный по ГН, — это предок Чжэнь (из Ши-цзи), и даже нашел в надписях имя его брата — Ван Хэна, который упоминается в lfy цы («Чуские строфы», о критике выводов Ван Го-вэя подробнее см. [36, с. 281- 179, с. 340]).
В дальнейшем была предпринята попытка обнаружить в ГН имена остальных четырех «прежних гунов» — Се, Чжао-мина, Чан-жо и Цао-юя. Так, получила распространение версия Дун Цзо-биня о том, что первопредку Се соответствует божество, записанное знаком, который был дешифрован Ло Чжэнь-юем как Сы (эта гипотеза основана на фонетическом сходстве этих знаков се и сы). Сима Кунио выдвинул предположение, согласно которому под именем предка, дешифрованного Ван Fo-вэем как Куй, следует понимать Чжао-мина (последнего японский ученый отождествляет с Чжуном (Туном), одним из четырех братьев Шао Хао, или Чун-ли, управителем огня при Ди-ку, отождествляемого с Чжу-жуном). Другие исследования показывают, что существует вероятная связь между иньским знаком {?- юэ (в другой записи имеет чтения сян или ян),-которым записывалось имя иньского божества, видимо, воплощавшего сакральную Гору, и Чан-жо, а также между известным по ГН персонажами Ван У (другой вариант — Ван Яо) и Цао-юем (см- [ 152, с. 436 — 437].
2. Анализ иньских представлений о божественном пантеоне.
Наибольший интерес у исследователей * вызывают анимистические представления иньцев. Как правило, культы классифицируются по объектам почитания. Например, У Цзэ видит иньский пантеон так:
— божества явлений природы — ветра, дождя, тучи, радуги;
— космические божества — солнца, луны, звезд;
— божества гор, вод и четырех сторон света;
— божества-животные (кабан, змея, лягушка, черепаха или дракон);
— календарные божества — года, месяца, дня, декады (см. [132, с. 497−502]).
Систематизация по объектам почитания мало что дает для религиоведческой интерпретации. Кроме того, схема, предложенная У Цзэ, во многом опирается на слишком вольные толкования ГН. В отличие от него Чэнь Мэн-цзя попытался описать иньские культы исходя из признаков, образующих их систему. Его классификация выглядит так:
1) Небесные божества (^ 1Ф тянъ шэнь): Шан-ди (верховный Владыка), Дун-му («мать востока»), Си-му («мать запада»), боги солнца, облаков, ветра, дождя, грома.
2) Земные духи (f& тк ди ци): дух Земли (it шэ), духи четырех сторон света (ИЛ" сыгран), четыре «алебарды» (И^с сы-гэ), четыре божества-^ Ж («шамана»), духи гор и рек.
3) Души людей (А % жэнь гуй): предки правителя и духи «старых слуг» (см. [179, с. 562]).
В целом, Чэнь Мэн-цзя выделяет в мировоззрении иньцев представления о следующих мирах: 1) небесный мир- 2) земной мир- 3) мир предков. Однако за основу его схемы были взяты довольно поздние данные Чжоу ли («Чжоуские ритуалы») о культе божественных сил, соотнесенных с Небом, Землей и человеком. Другие китайские исследователи, например, Чжао Чэн [162], детализируя предков, разделяют иньский пантеон на 1) Ди и природных божеств, 2) «прежних ванов», 3) «прежних правителей» (иногда сюда включается группа неидентифицированных божеств под сводным названием «объекты жертвоприношений») и 4) прочих мужских и женских предков.
Американский синолог Д. Китли делит божества иньского пантеона на шесть групп: 1) высшее божество Ди- 2) природные божества, например, Ту — Земля, что соответствует Шэ из более поздних источников, божество Реки (Хуанхэ?) — Хэ, божество Горы (Суншань?) — Ян, или Юэ, дух солнца — Жи и др.) — 3) «прежние правители», например, Нао и Ван Хай- 4) додинастийные предки — Шан-цзя и три Бао (Бао-и, Бао-бин, Бао-дин) — 5) династийные предки, начиная' с первого царяДа-и- 6) династийные «прародительницы», супруги правителей по главной линии родства (см. [74, с. 253−254]). По мнению ученого, особенности иньского пантеона заключаются в следующем:
— представление о Ди как верховном боге и высшей инстанции в иерархии божеств и предков;
— отсутствие строгих различий между группами сил природы, прежних правителей и додинастических предков, совокупность которых можно именовать Высшими Садами (группы 2 и 3);
— промежуточное положение Высших Сил, обладавших широкими и неограниченными полномочиями, между Ди и предками;
— представления о связи прежних правителей с основателями родов и канонизированными чиновниками;
— различия между культом додинастических предков и культом династических предков;
— частичное, но отнюдь неполное, пересечение свойств Высших Сил.
Не со всеми утверждениями Д: Китли можно согласиться полностью. Во-первых, больше всего расхождений обычно встречается по вопросам принадлежности тех объектов почитания, которых можно отнести как к природным силам, так и к «прежним правителям» (в первую очередь касается идентификации Ту и Юэ). Во-вторых, далеко не бесспорно заключение Д. Китли о различиях между всеми додинастическими и династическими предками (вряд ли, например, можно обнаружить какие-либо отличия < «прежних» гунов Ши-жэня и Ши-гуя от «прежних» ванов, хотя если следовать генеалогии, изложенной в Ши-цзи, всех предков до Чэн Тана нужно считать «прежними правителями»). Все это ставит ряд вопросов, которые касаются методики анализа имеющегося в нашем распоряжении исторического материала.
В коллективной монографии современных китайских ученых по истории религий Китая (см. [125]) практически повторяется концепция Чэнь Мэн-цзя. Иньский пантеон разделен на три группы: небесные, земные и человеческие духи. За Ди признается роль верховного божества, место которого неопределенно: авторы, скажем, в отличие от Чэнь Мэн-цзя, ставят Ди не столько во главе всего пантеона, сколько вне его. Отмечается размах культа собственных предков (т. е. предков царя) и «старых слуг» и подчеркивается амбивалентность их восприятия иньцами. Выделяются следующие особенности иньской религии: а) антропоморфизм верховного божества (Ди не является аналогом чжоуского Неба, а-представляет собой «хозяина Вселенной») — б) натурализм верховного божества (Ди рассматривался иньцами как повелитель природных явлений, что было обусловлено их аграрной ментальностью) — в) политеизм (существовал в силу того, что не было окончательно разорвана связь с первобытными воззрениями). г) родовой характер жертвоприношений (в этом ученые видят объяснение тому, что в отличие от предков иньцы не приносили жертв Ди, не связанного, по их мнению, кровнородственными узами с ваном, см. [125, с. 88−98]).
3. Исследование ритуального календаря.
Первым, кто занялся исследованием иньского ритуального календаря, был Дун Цзо-бинь. Одним из наиболее значительных открытий стало обнаружение ГН с записями циклических жертвоприношений, или пяти видов ритуалов. Как стало известно, иньские гадатели, начиная с прериода правления Цзу-цзя (если не ранее, см. обсуждение и ссылки на литературу в [65, с. 47]), записывали время, используя термины жертвоприношений, которые совершались в честь умерших предков— правителей и правительниц. Помимо Дун Цзо-биня, эти надписи привлекали пристальный интерес других крупных исследователей, например, Чэнь Мэн-цзя [179] и Сима Кунио. В последнее время этой проблемой плодотворно занимается китайская исследовательница Чан Юй-чжи [ 156]. К слову, в настоящей работе автор придерживается ее точки зрения на последовательность ритуалов годового цикла.
4. Сопоставление иньских и чжоуских верований и ритуалов. Исследование иньской мифологии:
То, что создали духовно и материально иньцы, заложило основы культуры, которую принято называть китайской. Многоеиз того, что имеется в письменных источниках постьиньской эпохи, главным образом, периода Чжоу, содержит отголоски иньских представлений. Археологические находки (техника строительства, могилы, ритуальная бронза), эпиграфические (западночжоуские надписи на бронзе) и классичекие тексты (в первую очередь, Цзо-чжуаньШан-шу и Ли-цзи) свидетельствуют о культурном влиянии иньцев на чжоусцев, что становится объектом изучениямногих исследователей (о введении в проблематику и обзор литературы см. [65, гл. 8]). В этой связи хотелось бы отметить две недавно опубликованные работы китайских ученых. Одна из них (авторЛэй Хань-цин [117]) посвящена исследованию этимологии и семантике терминов жертвоприношений, которые содержатся в словаре Шо-вэнь (под рубрикой классификатора /К ми). В этой работе собран значительный материал по чжоуской ритуальной деятельности и содержится анализ ее связей с ритуалами иньского периода. Вторая работа (автор — Ван Хуэй [91]) представляет собой сравнительное изучение культур Инь и Чжоу, причем важное место в этой работе занимает сопоставительный анализ представлений о высшем божестве (иньский Ди и чжоуское Небо), а также особенностей культа предков при этих династиях. Исследованию древнекитайских ритуалов жертвоприношений посвящены интересные работы западных синологов (см. [51- 67- 68- 69- 77]).
Следует обратить внимание на следующую деталь: сведения об иньской династии в письменных источниках преломляются сквозь призму чжоуских и ханьских мировоззренческих установок, среди которых центральное место занимала идеализация древности. Не умаляя значения иньского наследия, которое содержится в поздних источниках, в настоящей диссертации нами была предпринята попытка максимально использовать собственную терминологию иньцев, известную нам по аутентичным письменным источникам — гадательным надписям на костях из Инь-сюя.
Заключение
.
Исследование культов и ритуалов иньского периода было начато нами с анализа состава и характеристики божественного пантеона. Основываясь на данных ГН и позднейших источников, сакральные персоны иньцев были поделены на три разнородные группы. В первую группу вошли те из них, кто носил имена, в составе которых содержится знак десятеричного цикла тянь гань, во вторую — обожествленные люди, не являвшиеся членами царского рода (чиновники — вельможи), в третью — все остальные божественные силы (они назывались, как можно предположить, личными именами). Поскольку знаками тянь гань иньцы именовали своих умерших родственников, то первая группа пантеона представлена исключительно обожествленными предками. Однако все предки, которые являлись объектами ритуальной деятельности, были покойными родственниками царя — вана. Главное место в культе царских сородичей отводилось особой категории — умершим правителям, начиная с Шан-цзя, первого иньского вождя, поименованного знаком тянь гань. От этих сакральных сил следует отличать тех предков, которые не были вождями, но были связаны с ваном родственными узами, что нашло отражение в их номинации терминами родства. Исключение, пожалуй, составляют женские предки, которые являлись женами ванов по главной линии и, соответственно, правительницами.
Действия божеств систематизировались по образу и подобию человеческого коллектива, хотя, безусловно, зеркально не воспроизводили его структуру. Высшее место в пантеоне было отведено божеству Ди (Шан-ди). Как нам представляется, в мировоззрении иньцев доминировало общее восприятие этого бога как организующего мировой порядок начала, бога, творца всего сущего, бога, властелина судьбы людей. От верховного бога Ди через крупные и более мелкие космические силы, а также через множество духов и духов предков и умерших родственников прослеживается сложная и нечетко выраженная иерархия, с которой мир живых соприкасался постоянно и каждодневноНа уровне высших сил, расположенных ниже верховного бога, иерархия выглядит довольно запутанной. Высшие силы не очень четко выделяются из многообразного сообщества духов. Кроме того, нечеткой представляется персонификация природных стихий, поскольку иногда стихия является обиталищем силы, иногда жесамой силой. Можно лишь предполагать, что модель мира богов отражала отдельные представления об иерархии, где выделяются лидеры, доминантные функции отдельных богов и обожествленных предков, воплощение стихий, и в конце концов сводилась к главному понятию, составляющему стержень религиозной картины мира — проявление высшей воли всемогущих сакральных сил, характер и суть которых непознаваемы и непостижимы.
Образ верховного бога не совсем ясен, однако он находился на вершине пантеона, был связан с верхом, пространством, которое возвышается над землей, и выступал величайшей и единственной небесной силой, которая в первую очередь распоряжается атмосферными явлениями — дождем, громом и ветром. Каковыми бы не были олицетворения бога в целях его восприятия и понимания иньцами, в их концепции Ди, вероятно, рассматривался как творец вселенной, постоянный источник жизненной силы, первый и неоспоримый авторитет и судья вселенной, последнее изъявление этики. При этом отсутствие упоминаний Ди в надписях поздних периодов свидетельствует о превращении Ди в далекого и пассивного бога, процессе трансформации, хорошо известном на материале верований других народов.
Важнейшим фактором является то, что всех духов по своему значению намного превосходят духи умерших людей, в первую очередь, покойных правителей. С целью выявления их свойств, нами специально были изучены ГН, которые выражают характер действий, приписываемый этой категории духов. С одной стороны, власть умерших царей заключалась в готовности прийти на помощь своему потомку — вану, который их почитает, с другой, они выступают в роли злокозненных гонителей. Цель совершения в их честь жертвоприношений, похоронных или совершаемых в память умерших обрядов, состоит в том, чтобы снискать их милость или добиться их невмешательства. Если считать, что духи умерших составляют общество, организованное по образцу общества живых (в соответствии с онтологическим единством воплощение в духа есть не что иное, как один из «способов» жизни), то покойные правители должны были сохранять свой высокий статус в ином мире. Оба «общества», живых и мертвых, по-видимому, пребывали в тесном соприкосновении, почти смешиваясь или соприкасаясь чрезвычайно близко. Отсюда — необходимость организовать для покойного соответствующие похороны, которые играют роль обряда «перехода», подготовить соответствующее погребение и принести жертвы, установленные путем гадания. Умершие оставались членами клана и рода, которые таким образом могут расти до бесконечности, так как мертвые присоединяются к живым.
Важнейшей особенностью пантеона была его идеологизация. Зримым воплощением этого явления был культ вождя, отраженный эпиграфическими и археологическими материалами. Данный культ составил основу концепции, суть которой сводилась к утверждению божественности вана и его способности органшовать жизнь своих подданных через установление справедливого порядка и победу над силами хаоса.
Можно сказать, что основные идеи концепции сводились к священному браку мифологической прародительницы иньцев и верховного бога, персонифицированного культурным героем и легендарным императором Ди-ку (Ди-цзюнь), а также к мифической системе родства с богом, что нашло отражение в номинации умерших царей туггулом ди, и к реализации идеальной формы правления, осуществляемой сакральным правителем порядка на земле с помощью победы над садами зла (хаосом), обеспечения дождей, даруемого богами и предками, и, соответственно, плодородия, строительства храмов и городов.
Поскольку действия божества оказывали непосредственное влияние на все происходящее на земле, вся жизнь иньцев была строго ршуализирована с целью оказать посильное влияние на действия и, в конечном счете, на волю сакральных сил, дабы склонить их в свою пользу. Главнейшие из категорий бытия: жизнь, плодородие, рождение, люди получали не через непосредственный контакт с богом, а через своего правителя. Ван на практике считался жрецом, поскольку имел право возглавлять коллективные церемонии, обращаться к божествам от имени коллектива, исполнять обряды институированного культа. Получение личных благ было возможно только через коллектив, а коллектив, в свою очередь, получал все через царя, воплощавшего общество перед божественным миром. Все ритуалы, или действия, обеспечивающие сам культ, происходили от имени вана и с его непосредственным участием в качестве верховного жреца.
Сакрализация власти иньского вана проявлялась в трех формах, одна с другой связанных. Во-первых, авторитет правителя был сверхъестественным образом санкционирован и опирался на поддержку своих предков — могущественных духов умерших правителей. ГН свидетельствуют, что силы духов правителей были направлены на одобрение вана и помощь ему. Несмотря на ряд негативных признаков, покойные правители были едва ли не единственными из членов иньского пантеона, кто, по представлениям иньцев, в наибольшей степени влиял на вана и определял его благополучие и, следовательно, благополучие общества в целом.
Во-вторых, ван выполнял ритуальные и культовые функции. Выступая в качестве верховного жреца в церемониях гадания и жертвоприношения, царь действовал от имени и во имя всех своих подданных. Царь управлял теократическим патримониальным государством, и, как верховный правитель и глава своего клана, обладал исключительным правом вступать в ритуальную коммуникацию с мертвыми предками (в первую очередь, с обожествленными умершими •правителями), от которых зависело успешное продолжение династии. Религиозная, политическая и общественная власть была полностью сосредоточена в фигуре царя, который в ГН иногда именовался как «я, единственный».
В-третьих, судя по ГН, умершие вожди, сильные и опасные духи, были основным объектом почитания. Установление космического мирового порядка мыслилось одновременно с установлением царствования на земле и легитимизацией царской власти через признание обожествленными предками. Именно такие отношения между последними и царем, а через него — и со всеми подданными,' не столько возвышали предков над царем, сколько создавали близость между ними посредством реципрокных материальных отношений, реализуемых в попытке задобрить сакральные силы с помощью кормления — жертвоприношений.
Как в любом древнем или традиционном обществе, в иньском Китае взаимоотношения человека с божественным миром в пантеоне и в обрядах тоже принимают внешние формы, определенным образом связанные с типом социальной и политической организации. Поскольку в иньском обществе доминировала аграрная ментальность и государственная организация с сильной централизованной властью, то важная отправная точка заключалась в культах, связанных с плодородием земель, и в сакральной роли правителя. Эти формы выражают специфический тип отношения иньцев к сверхъестественному.
Религиозная практика иньцев отличилась чрезвычайным разнообразием и пронизывала все стороны коллективной жизни/Составляющие обряда жертвоприношения служили средствами, обеспечивающими с помощью обрядов соприкосновение с божествами. Какие бы обстоятельства и божества ни были объектом культа, все эти обряды отвечают трем главным заботам: существование (обряды, направленные на обеспечение плодородия) — порядок и плодовитость (обряды, взывающие к милости предков рода или клана, или к предкам, выражающим единство государства и народа) — наконец, совокупное развитие человеческой жизни на всех ее значительных стадиях (например, погребальные обряды при вступлении во внеземное существование). От совместного выполнения всех этих обрядов во многом зависили сплоченность и духовная жизнь человеческих групп.
Жертвоприношение служит главным средством общения между духами и людьми. Для иньской элиты оно являлось основным элементом культа, высшим действием «участия», общности, почтения к предкам, с которыми они «делятся» пищей или жертвой, и чья сущность — накормить дух покойника. Основной момент большинства обрядов заключается в кровавой жертве. Именно тогда, когда закалывают жертву, жизненная сила, находившаяся в ее крови, высвобождается для определенного использования. Иньцы нередко устраивали человеческие жертвоприношения, наиболее часто поднося обезглавленных людей. Череп, по-видимому, рассматривался в качестве размещения жизненной силы. Отсюда обычай завладения головами убитых врагов. Эти обычаи, как, впрочем, и обычаи человеческих жертвоприношений, связаны с элементом жизненной силы. Кроме крови, распределяются и другие части жертвы, как для божества, так и для присутствующих. Таким образом, жертва становится средством общения между людьми и божествами, которые чувствуют необходимость друг в друге. Чем бы ни был вызван обряд, он тщательно продумывался, вплоть до природы жертвы, ее пола и цвета, способа заклания.
Ключевым моментом иньского культа царских предков можно считать цикл периодически совершавшихся пяти ритуалов. Значение ГН периодов П и V о циклических жертвоприношениях состоит в том, что позволяет реконструировать иньсюш календарь и воспроизвести перечень умерших правителей. Полный ритуальный цикл охватывал год по солнечному календарю и делился на три периода, при этом ни один га предков не получал более одного вида подношений в установленную декаду. Важнейший момент заключается в том, что жертвоприношения всегда совершались в день, обозначенный тем же знаком десятеричного цикла, что и храмовое имя предка. Несмотря на то, что причина, лежавшая в основе возникновения обычая номинации умерших родственников знаками тянъ ганъ, не ясна, представляется вероятной ее тесная связь с солярными идеями.
В разных древних религиях Солнце, среди прочего, почиталось из-за своей способности наглядным образом символизировать смерть и воскрешение. Не исключением, по-видимому, были иньские религиозные представления. По причине того, что солнце могло представлять умершего, каждое утро заново встающего живым, оно позволяло человеку, идентифицированному с солнцем, быть спасенным от вечной смерти. В связи с этим солнце у иньцев, вероятно, было монополизировано царским кланом. В иньской культуре символами темного и светлого аспектов солнца являлись сова и колесница. Судя по ГН, иньцы не проводили разницу между солнцем и днем, а слово, обозначающее эти понятия, могло замещаться знаками десятеричного цикла. Отсюдаидея о том, что иньцы не только имели миф о десяти солнцах, но и увязывали его со своими правителями, которые состояли в тотемической связи с этими солнцами. С десятью солнцами генетически связывается как иньская десятидневная неделя, так и определенные социальные группы. Более того, миф о происхождении царского рода от яйца сюапъ-няо «темной птицы» является трансформацией мифа о рождении десяти солнц, мыслимых в виде птиц.*.
Тесная связь между названием дня и культом отсылает к религиозным основаниям ритуальной деятельности, приуроченной к этим дням. ГН отражают культ дня, который начинался с восхода солнца, воплощаемого одним из царских предков, который был связан храмовым именем с солнцем данного дня. Подобно своему первопредку, рожденному от яйца «солнечной» птицы, предки иньского вана метафорически считались рожденными от солнца, которое светило на небосклоне в день их рождения (в этом или ином мире) и символом которого они являлись.
